- 9 - (1/1)

Вот твой билет, вот твой вагон.Все в лучшем виде одному тебе дано:В цветном раю увидеть сон?—Трехвековое непрерывное кино.Все позади, уже снятыВсе отпечатки, контрабанды не берем.Как херувим, стерилен ты,А класс второй?— не высший класс, зато с бельем.Вот и сбывается все, что пророчится.Уходит поезд в небеса?— счастливый путь!Ах, как нам хочется, как всем нам хочетсяНе умереть, а именно уснуть.****Ночь упала на землю, как покрывало из неловких рук. Засверкали огни, и весь город вспыхнул, словно кто-то где-то, нажав кнопку, разом включил гирлянды, украшавшие многочисленные рестораны и ночные клубы, рассыпал блёстки по верхушкам деревьев, заставил сверкать поверхность залива. Вечер последнего на неделе рабочего дня привлекал множество людей на улицы и в бары. Тёплый, сухой вечер будоражил многочисленные умы романтическими надеждами. Мост, соединявший остров Мухаррак и столицу, как ниточка между прошлым и будущим, застывшая вне времени, притягивал мечтателей всех возрастов и вероисповеданий. Отдельные парочки, нарушая запреты, сидели, свесив ноги с моста, пытаясь различить внизу неизмеримую глубь, подсвеченную огнями, которые посылал в пространство город. Подняв глаза вверх, над головой можно было рассмотреть такую же неизмеримую и таинственную глубину с редкими светлячками звёзд.Машина летела по мосту, и в какой-то миг мне почудилось, что он, словно мифический Биврёст, соединяет две страны, а Омар?— легендарный Хеймдалль?— служит проводником из одной в другую. В одной из этих стран мне довелось пережить счастье. Сейчас она исчезала, терялась в тёмном и неразличимом прошлом, как будто, повернувшись к ней спиной, я утратила право на память о ней. Другая же, впереди, скрываясь в блеске ярких и развратных огней, таила неведомую угрозу. Я чувствовала, что страх стал частью меня. Но это был совсем не тот страх, который мне довелось пережить во время экскурсии. Чего я боялась тогда? Всего лишь не выполнить поручения так, как считала правильным.Я не представляла, что может случиться, но, ощущая опасность в воздухе, ожидала и, связанная по рукам и ногам, не находила себе места, разрываясь между послушанием и стремлением нарушить прямой и недвусмысленный запрет. Запрет был подан мне в форме совета, но непреложность его и обязательность почти не оставляли сомнения.Много раз я порывалась изобразить обморок или ещё что-нибудь столь же эффектное, чтобы повернуть русло, которое вело нас к неведомой цели. Останавливало меня воспоминание о виде?нии, пережитом несколько минут назад. И я помнила, как испугали моего кавалера его последствия.Скорпионы, устилавшие, словно паркет, землю, наводили на меня страх, несмотря на то, что я разделяла вымысел и реальность, и понимала, что на самом деле никаких насекомых у моих ног не было. Пусть это была лишь визуальная иллюзия, но мистически настроенный разум, хотя и был частью современного человека, не позволял отмахнуться от виде?ния совсем. Ведь угрожающе поднятые хвостики были направлены в мою сторону! Забыть об этом воспоминании?— значило забыть о себе. Забыть о маленькой девочке, которой я была, и которая привела меня ко мне теперешней.Во мне причудливо переплетались современные знания и бабушкины сказки?— об этом я уже упоминала. Теперь пришло время воспоминаний о древних текстах, впитанных вместе с пыльным, сухим воздухом дорог, провожавшим нас с матерью в долгом странствии. Четыре года не выпали из моей жизни, они не стали чёрным пятном, о котором я не могла или не хотела вспоминать. Увиденное и услышанное тогда оказало на меня куда большее влияние, чем бабушкины сказки и внушённые ими надежды.Не все слова из рассказываемого материнским голосом понимались верно, и почти две трети из них так и остались непо?нятыми. Но любовь и доверие к говорящему делали их правдивыми и основательными. Слова запоминались автоматически, откладываясь где-то глубоко внутри. Их мудрость скрывалась за пеленой непонимания, вызванного и возрастом, и непривычным образом мышления. Возможно, некоторым из них так и не суждено быть понятыми и осмысленными. Виде?ние, пришедшее ко мне во время краткого обморока, разворошило пласт знаний, лежавших спокойно в течение долгих лет, таившихся до сих пор, видимо, потому что особой нужды в них не было. Я снова почувствовала себя частью огромной системы, движущейся в определённом направлении. Пусть пока цель была мне непонятна, но это ощущение странным образом успокоило меня.Свадьба проходила в каком-то отеле. Я мало помню из того, что происходило в начале того вечера…Мы приехали. Долго встречались, поздравляли и пожимали руки, кажется, даже обнимались. Майкл раздавал улыбки направо и налево, умудрился влезть и посидеть между новобрачными, чем немного удивил кое-кого из гостей. Я слышала, как за моей спиной кто-то заметил, что это, наверное, проявление эксцентричной натуры.Вообще Майкл был оживлён и разговорчив, согласился даже сделать несколько фотографий (небывалое дело!), заботлив и внимателен ко мне и, на первый взгляд, совершенно не тяготился моим обществом. Напряжение, в котором я находилась с момента нашего отъезда из дома, стало понемногу отступать. Я нашла в себе силы поднять глаза и оглядеться.Не имея никакого опыта пребывания в богатых отелях и ресторанах, где бывают люди знаменитые и небедные, я была поражена тем, что увидела вокруг. Потолки, терявшиеся в немыслимой высоте, люстры и зеркальный пол?— всё сверкало и переливалось, отражая вечерние платья и сияние украшений на гостьях и черные смокинги гостей. Я немного ошалела от окружающего меня великолепия. Бокал с вином и тарелка с чем-то не совсем понятным выручали меня, когда я не знала, как себя вести. Я исправно отвлекалась на них, и тогда всё приходило в норму. Как пользоваться ножом и вилкой я знала, а вот как поддержать разговор?— нет, поэтому разговаривала только с Майклом, отвечая односложно на его вопросы и не решаясь поднять какую-нибудь тему самостоятельно.Майкл периодически сбегал, то оставляя меня на попечение Джермейна, вместе с которым мы и прибыли на этот вечер, а то и просто в одиночестве. Кипучая и любопытная натура не позволяла ему усидеть на месте. Он хотел узнать всё и обо всём. Брат знакомил его с разными людьми. Среди них были и европейцы в смокингах, и арабы в национальной одежде (к сожалению, я так и не узнала, как она называется). Все были очень вежливы и до скрипа предупредительны.Сначала Майкл водил меня за собой всюду, потом, заметив мою напряжённость, оставил в покое, однако, направляясь куда-либо, всегда извинялся или шутливо просил разрешения.Немного освоившись в праздничной атмосфере, привыкнув к обилию столовых приборов и расставленных на столике разных вазочек, мисочек и тарелочек, я уже не дёргалась, если рядом со мной проходили гости, задевая шарфами, или пролетали официанты. Пользуясь тем, что Майкл был нарасхват, я могла разглядывать его совершенно беззастенчиво, не опасаясь встретиться с ним взглядом?— чего я боялась до судорог и старалась избегать всеми возможными способами. Я была уверена: стоит ему взглянуть в мои глаза, и он всё поймет.Над своим взглядом я была почти не властна. Мне казалось, что мои глаза вопят о чувствах, бушующих во мне сегодня, так явно, что это слышно даже на улице, и я ни в коей мере не хотела, чтобы он об этом узнал. Я должна была справиться с волнением сердца! Но здесь и сейчас моё сердце мне не подчинялось, как и мои глаза. Смотреть на Майкла было для меня неописуемым удовольствием, и у меня не было сил, чтобы отказать себе в этом.Минувшие испытания оставили неизбежный след на его лице. Бледное, худое, обрамленное черными идеально уложенными волосами, лицо не юноши, но взрослого мужчины; лицо таинственное и притягательное, то и дело освещаемое то мимолетной улыбкой, пробегавшей по губам, то огоньком озорства, возникавшим в глазах. Оно было самым значительным, интересным и впечатляющим для меня в сонме окружающих меня лиц. Что значила рядом с ним приветливость восточных гостей или их приторные улыбки, скрывавшие непроницаемыми шторками подлинные чувства и эмоции? Я внезапно представила Майкла в восточной одежде и подумала, что, вероятно, и в ней он выглядел бы впечатляюще, если бы не вздумал потанцевать немного. Стало смешно от возникшей внезапно в голове картины, в которой он, запутавшись в длинной одежде, падает на пол. Хотя Майкл, наверное, и эту неловкость сумел бы обернуть на пользу своему выступлению.За весь вечер я ни разу не видела, чтобы он выглядел сердитым или разочарованным. Что бы не таилось в его сердце, в этот самый момент он был весел, общителен, дружелюбен, ни один разговор не вызвал на его лице выражение скуки или недовольства. Он, безусловно, был хорошо воспитан, но за его интересом к людям, с которыми свёл его вечер, скрывалось не только воспитание. Его большие глаза искрились подлинным интересом исследователя. Он разговаривал с какой-то важной дамой, и я удивилась тому, что его теплый взгляд, легкая игривая улыбка не заставили её застыдиться и опустить глаза. Она словно не ощущала энергии, исходящей от него. Энергии, которую я здесь, сидя довольно далеко, чувствовала каждой клеточкой своего тела. И я радовалась, сделав такое открытие: ?Он для них совсем не то, что для меня?,?— вдруг подумала я и, устыдившись столь откровенных мыслей, опустила свой взгляд в тарелку.Но кушанье в тарелке было вовсе не таким интересным, как лицо моего кавалера, и минуту спустя мои глаза настойчиво искали знакомый профиль, пользуясь тем, что Майкл был занят, изучали и препарировали его. Я пыталась услышать, что он говорит, и понять, какие чувства скрывает его сердце. О чём думает, откликаясь весельем на слова собеседников.Разомлев от приятных мыслей, я потеряла бдительность, и в этот момент Майкл оглянулся и перехватил мой взгляд.Посмотрел, как кипятком окатил!Машинально коснувшись своего лица, чтобы удостовериться, что на нем нет волдырей от ожогов, я старалась отвести глаза, но не могла. Мне казалось, будто из моих глаз тянется тонкая шёлковая нить, другой конец которой находится в его руках. И пока он не захочет отпустить меня на свободу, мой взгляд так и будет привязан к его зрачкам. Смотреть так долго было выше моих сил!Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем Майкл, улыбнувшись едва заметно, отвел свой взгляд. И я обнаружила, что все это время сидела, не дыша, сжав вилку до боли в руках. Ещё раз мимолетно глянув на меня, он вернулся к своему собеседнику, переспросив его о чём-то. Я пообещала себе больше не устраивать таких экспериментов. И недолго мне это удавалось.Спустя некоторое время, видимо, увидев практически всё, что было ему интересно, он вернулся за столик и принялся, наконец, за ужин. Джермейн к тому времени уже ушёл, присоединившись к кому-то из многочисленных знакомых. Мы с Майклом сидели, обмениваясь мнениями о вечере и гостях. Я больше молчала, предпочитая слушать.—?Может быть, ты что-нибудь расскажешь,?— осторожно поинтересовался он, видимо, устав держать в руках микрофон, но не решаясь сообщить, что ему надоело быть болтливым радио.—?Я не такой интересный собеседник,?— смутившись, ответила я,?— мало видела, и еще меньше того, о чём могу рассказать. Моя жизнь всегда была тихой и размеренной до того, как… —?я притормозила, не зная, что сказать.—?… до того, как пришла работать ко мне,?— подхватил Майкл. Я хотела закончить так же, но не решилась, поскольку опасалась обидеть. Но Майкл лишь весело рассмеялся, прочитав на моём лице согласие с его предположением. —?Да, у нас весёлая и разнообразная жизнь, и часто бывает приправлена острым перчиком,?— он внимательно посмотрел на меня,?— ты забавная. С тобой легко. Я очень рад, что ты пошла со мной, правда,?— Майкл улыбнулся.В его глазах читался мягкий и осторожный интерес. Он явно оценивал то, что видел перед собой, и сейчас, в эту самую минуту, был расположен оценить высоко. Кажется, я опять покраснела. Во всяком случае, моим щекам стало жарко то ли от вина, то ли от его внимания, но я велела себе думать, что от вина. Мне показалось, что он намеренно избегает смотреть на меня пристально, отводя взгляд всякий раз, едва наши глаза задерживались на лицах друг друга больше двух-трёх минут. Однако я не могла понять: было ли это отражением желания не смущать меня лишний раз, поскольку к этому моменту я слишком часто и очевидно краснела от длительного внимания в мою сторону, или же долгий зрительный контакт был неприятен ему самому. Такое его поведение сильно отличалось от того, чему я была свидетелем раньше. Раньше он беззастенчиво разглядывал меня, как занятную картинку. Тогда не было понятно: нравилось ли ему то, что он видел перед собой, или нет. Теперь же все представлялось немного иначе. У меня появился новый повод для беспокойства. Безоглядная влюблённость вынуждала видеть проблему везде и во всём. Звуки плавной музыки, раздавшиеся после небольшого словесного вступления человека, который развлекал гостей вечера, избавили меня от необходимости придумывать тему для разговора.Майкл предложил мне танец, и моя рука потерялась в его большой ладони. Я почувствовала, как мои пальцы затрепетали, словно перья голубки от дуновения ласкового ветерка. Я увидела, как моя рука устраивается в его руке, будто птичка, отыскавшая надежное и безопасное гнездо. Следом за рукой такие же чувства настигли и меня, когда вторая рука Майкла расположилась на моей талии. Всё это я увидела, как будто со стороны. Волнение, терзавшее меня с переменным успехом с самого утра сегодняшнего дня, чрезмерно наполненного событиями, улетучилось. Майкл уверенно вывел меня на танцпол, и всё исчезло вокруг, остался только он…Он явно забавлялся, глядя на меня сверху вниз. Выражение его больших и удивительных глаз снова изменилось. Нахальное и самоуверенное, оно сбивало меня с толку. Его руки, спокойно и уверенно расположившиеся на моей талии, не делали никаких попыток, чтобы преодолеть несколько сантиметров, разделявших нас. Я снова не знала, как себя вести и чем отвечать. Мне казалось, что он ждёт от меня чего-то, возможно, большей свободы и раскрепощённости в танце. Это было понятно, поскольку в первые минуты я была очень скована, от недостатка ли опыта или от страха, что он разгадает меня. И меня бросало в жар от мысли, что, возможно, в моих усилиях и уловках смысла нет, ведь он давно всё понял.Лукавый взгляд, скользивший по мне от завитого хвоста на макушке по упругим локонам и дальше?— по прикрытому нежным сиреневым батистом декольте, казалось, может означать только это. Временами мне представлялось, что этим взглядом он меня раздевает. Досада на себя и свое неумение отвлечься от ненужных мыслей, чтобы просто получать удовольствие от танца, медленно заполняла меня, а смущение и испытываемая неловкость под воздействием его взгляда медленно и неуклонно превращались в гнев.Майкл моментально уловил смену настроения:—?Ты сердишься,?— констатировал он. —?Почему? Я что-то сделал не так?Мы продолжали двигаться по танцполу в окружении других танцующих пар, и воспитание не позволяло мне высказать своё возмущение так громко, как мне хотелось. Кроме того, я допускала, что всё могло крутиться только в моей голове и основывалось на вывертах моей слишком впечатлительной натуры, и Майкл был совсем не при чём. Кто знает, что он думал, глядя на меня, в какой дали витали его мысли. Возможно, он думал обо мне, но так ли, как мне представлялось? Я опустила глаза, всем своим видом сигнализируя, что всё в порядке.—?Мойра… —?он встал, как вкопанный.Ну почему этот мужчина может лишить меня дара речи даже не прочувствованными словами, а только интонациями своего голоса? Услышав теплые, мягкие вопросительные ноты, я застыдилась своих мыслей на его счет. Вне всякого сомнения, если в его разглядывании меня и было что-то неприличное, то это скрывалось только во мне самой. Танцующие пары задевали нас локтями, и Майклу пришлось вновь повести меня в танце. Мы скользили к краю площадки, где, как я предчувствовала, он собирался вызнать, что скрывает моя бедовая голова, и где мы никому не помешаем во время выяснения отношений.—?Мойра, я не хочу, чтобы ты чувствовала себя скованно, чтобы тебе было некомфортно,?— так и не добившись от меня вразумительного ответа (я молчала, как японский партизан), вздохнул Майкл. —?Я пригласил тебя потому, что подумал … Я думал, что тебе это понравится, развлечет. В конце концов, мы живем очень уединенно. И если я и моя семья имеем хотя бы какие-то развлечения, то у тебя нет возможности отдохнуть от своей работы. Ты всегда в четырёх стенах. Я привез тебя сюда с собой, не спросив, хочешь ли ты этого. И чувствую некоторую вину за то, что сдернул тебя с места, оторвал от всего, что тебе знакомо и понятно.—?Но Грэйс ведь тоже поехала.—?Грэйс?— это другое,?— Майкл едва заметно поморщился,?— мы знакомы с ней вечность. Мы многое пережили вместе. Я знаю: она искренне и глубоко привязана ко мне и моим детям. Ты?— совсем другое дело. Ты появилась в моем окружении совсем недавно, появилась в тяжелое время. У тебя, наверняка, много друзей, о которых ты скучаешь. Честно говоря, я был очень удивлён тем, что ты согласилась приехать сюда. Ты, конечно, могла отказаться, но…—?Но я потеряла бы работу и стабильный заработок,?— поспешно перебила я его речь.Это вышло грубо. Майкл помрачнел и, вздохнув, закончил так, как намеревался, но совсем не в той тональности, в которой начал фразу:—?… но я очень рад, что ты решила по-другому.Музыка смолкла. Разговор иссяк. Если Майкл и хотел о чём-нибудь спросить меня, то мои слова отбили всякую охоту продолжать беседу. Его задумчивость?— не мрачная, но и явно не напоминающая ту, в которую погружается человек, чтобы придумать, как продолжить разговор,?— не оставляла надежд. Вина за неосторожно оброненные слова сжала моё сердце. Невесомо прикоснувшись к моему локтю, Майкл отвёл меня к столику. Танец окончился. Странное чувство сжало моё сердце, едва Майкл отпустил меня, устраиваясь на стуле рядом. Я почувствовала себя брошенной. Он был спокоен, сдержан и немногословен. Я сильно пожалела о том, что вообще открыла рот, попав на это торжество.Весёлое, беззаботное лицо подошедшего Джермейна погрузило меня в угнетённое настроение. Визгливый смех гостей болезненно вспорол слух, шум вечера невыносимым набатом отдавался в голове:—?Можно мне уехать,?— робко и едва слышно спросила я, не решаясь поднять глаза от рук, теребивших мягкую шелковистую ткань платья.Не знаю, что заставило меня произнести эти слова. Я помнила о мистических предупреждениях, но сидеть и дальше здесь не было никаких сил. Радость от развлечения, красивого платья и мысли о том, что моим кавалером совершенно неожиданно по собственному решению стал любимый до боли мужчина, ушла. Если у меня и оставались какие-то надежды, связанные с Майклом, даже самые невинные вроде пустячного, ничего не значащего разговора или тишины вдвоём на соседних стульях, то я погубила их сама, явно обидев его своими словами. Если я не уеду сейчас, то, наверняка, испорчу ему вечер окончательно. Что же касалось предупреждений суеверному сердцу, то я утешала себя мыслью о том, что если Майклу в этот вечер, в это самое время, по велению неких высших сил, о которых я ничего не знала, необходимо было находиться здесь, а не дома, то меня это веление не касается. Мне ведь велено было набраться терпения?— ну, так терпеть я могу и в четырёх стенах ?аппаратной?.Одинокая, неприветливая спальня сейчас виделась мне единственным другом, и воспоминания о ней внушали надежду на покой. Я пыталась убедить себя в этом. И вместе с тем, меня не покидала уверенность в том, что моя судьба каким-то неизвестным образом в этот вечер или раньше сплелась с судьбой Майкла. Теперь каждое моё действие или выбор неизбежно отразится и на нём. Однако, я упрямо старалась не слышать шёпот предчувствия, вопившего мне в оба уха о том, что я пожалею о своём поведении гораздо больше, чем, когда увижу последствия точного следования совету, высказанному неведомым божеством из моего сна.—?Мы приехали сюда вместе и уедем вместе,?— медленно проговорил Майкл, потратив минуту или около того на пристальное разглядывание моего лица. —?Эрм, как здесь принято? Можно уйти так или нужно попрощаться?Джермейн открыл рот, чтобы ответить на вопрос брата, и меня поразила внезапная и оглушительная метаморфоза, случившаяся с ним в секунду, которая потребовалась мне, чтобы перевести взгляд с одного лица на другое.Голос Джермейна, и без того не отличавшийся высотой и звонкостью, стал ниже, глубже и зы?чнее, отразился от стен, обрушившись звуковым водопадом на мою голову и оглушив на мгновение. Стены, столы и люстры под влиянием звука осыпались мелкой крошкой вокруг. Оглянувшись, я с ужасом обнаружила себя в совершеннейшей пустоте. Впрочем, пустота эта была только кажущейся. Выступающие из непроглядного тумана глыбы и острые скалы формировали невиданный космический пейзаж, подсвечиваемый лилово-красными всполохами умирающих звёзд……я не могла определить низ и верх мира, в котором оказалась совершенно обнажённой и дрожащей. Дрожащей не от холода, не от испуга, а от оглушительного великолепия апокалиптической панорамы, разворачивающейся перед глазами. Маленькая дрожащая мошка на окраине величественного умирающего мира?— вот кем я была. И ни одного всполоха обиды или недовольства не возникло в сердце, когда я поняла это. Оно было спокойно и уверено в правильности происходящего. Вопил и дёргался мой современный и несовершенный разум, переполненный знаниями, которые оказались бесполезными здесь. Разум пытался выпрыгнуть из оков, которые сам же себе и установил.Багровый туман, сползая, обозначал острые скалы, висевшие вокруг и выступавшие из чёрного дыма, сменявшего туман в положенном месте. Их ломаный, дёрганый профиль бросал тень на огромную фигуру, которая поднималась из-за горизонта. Её величественность и размеренность движения внушали трепет пугливому сердцу. Она проявлялась и увеличивалась в размерах, словно очень высокий человек приближался издали.Бесконечно длинные волосы трепала буря страшной силы. Буря сплетала темные густые локоны в замысловатую причёску, устраивая на голове, неумолимо проявлявшейся фигуры, невиданную по высоте башню, смешивая смоляную пряжу волос с яркими серебристыми водяными струями, формируя узор ослепительной красоты. Из-за полога волос на голове приближавшегося колосса вдруг выглянул светлый лик?— женское лицо, тень и свет пробуждающегося божества, его вечная спутница и наперсница его трудов. Её ласковая улыбка разбавила грозу и мрак, которые скрывали плотно сжатые каменные губы на лице гиганта.Едва приближающийся стал отчетливо виден, освобождён от покрова густого тумана и резких теней, я узнала его! Тонкий профиль?— гордость божественного резчика?— осветившийся внезапно ярким пламенем вспыхнувшей недалеко сверхновой, отражал понимание и прощение. И теперь с близкого расстояния не ужасал грозою своих черт. Высокий, чистый лоб не портили морщины гнева или недовольства. Глаза невозможно было разглядеть из-под полуприкрытых век, но даже так, неявно и неотчетливо, их взгляд казался невероятно печальным и даже скорбным, словно впитавшим в себя всё горе мира. Вечный покой отражали черты статичного и в то же время невероятно живого и подвижного лица.Движение каменного колосса сотрясало воздух, и даже свет в его присутствии становился робким и неуверенным, трепетал и гас, ожидая пока в него вдохнут жизнь тонкие длинные пальцы, творившие божественные мудры. Но вот он остановился, и тишина встала. Замерло неоформленное нечто в ожидании начала космического творения, космической метаморфозы, космического… танца, который приведёт всё к началу.?Ом намаха шивайя??— звуки гимна, услышанного и запечатлённого в памяти давно, ещё в начале времён, просочившись сквозь тишину, набрав силы и страсти, достигли несовершенного слуха моего, прошли сквозь него и стали частью меня, подарив надежды, о которых я и не мечтала.Огромные каменные ладони, вопреки первому впечатлению оказавшиеся очень тёплыми и мягкими, подхватили слабую мошку, которой была я. Необыкновенно бережно прижали слабо пульсирующую жизнь?— моё тело,?— не сломав и не поранив ничего, к обширной и бесконечной груди, спрятав в складках своих огненных одежд, шевеление которых, грозное и губительное издали, вблизи оказалось не страшнее лёгкого прохладного бриза. Мимолетное изумление тем, что это возможно, проникло и, изменившись, наполнило моё сердце теплом. И потерянная надежда на то, что всё будет хорошо, утвердилась в душе сама собой, словно всегда была, словно и не теряла я её от ужаса в том страшном крушенье, свидетельницей которого я стала некоторое время назад.Я боялась мыслить категориями времени. Час, год или секунда не имели значения здесь. Всё, что я видела, могло происходить в прошлом или будущем или длиться в вечном сейчас. ?Глупая,?— прошелестел сказочно красивый, негромкий и ласковый голос,?— человеческая воля не всегда выбирает верную дорогу. Зорко лишь сердце, но человек редко слушает его?. Каменные губы тронула добрая усмешка в ответ на мою детскую просьбу: ?Можно, я останусь здесь??Я чувствовала силу рук, прижимавших меня так крепко и в то же время так нежно, что слёзы невольно наворачивались на глаза. Такими должны быть отцовские объятия или объятия самого лучшего, самого верного любящего друга. Как жаль, что мне не довелось почувствовать их! ?Глупая!??— услышала я снисходительный ответ на моё немое сожаление. В окружавшую тёплую и уютную тишину вдруг пробился ритмичный пульсирующий звук, и я почувствовала, что лечу…… Майкл поймал меня, когда я, вывернувшись из его рук, едва не упала. Его реакция спасла меня: я непременно расшибла бы себе голову, ударившись виском об угол стола, возле которого стоял невысокий диванчик, куда он собирался меня пристроить. Открыв глаза после путешествия в мир видений, я обнаружила себя в его объятиях. Паника накрыла меня, когда я поняла, что совершенно не помню, как я очутилась на широком просторном балконе, освещённом неяркими светильниками.—?Отпустите меня! —?дёрнулась я снова, не отдавая себе отчет в своих действиях.—?Да кто тебя держит! —?зло ответил Майкл и резко поставил меня на ноги. И тут я снова едва не упала от неожиданности и от того, что мои ноги, внезапно встретившись с полом, подкосились, но Майкл снова подхватил меня за плечи и тут же отпустил, когда почувствовал, что я могу стоять сама. Когда способность смотреть и соображать вернулась ко мне, я заметила, что он был испуган не меньше меня.—?Что здесь произошло?—?Я бы тоже хотел это узнать!Обмен репликами на повышенных тонах делу не помог. Он не успокоил ни меня, ни Майкла. Он отвернулся, отошёл и сгорбился у высоких перил.—?Простите,?— сказала я тихо. Я казалась себе потерявшимся ребёнком в огромном и незнакомом мире. Майкл оглянулся, окинул меня взглядом и снова отвернулся.—?Я не понимаю. Правда,?— я услышала, как мой голос задрожал.В последнюю очередь мне хотелось расплакаться здесь и сейчас. Но у слёз была своя воля, я почувствовала мокрые дорожки на щеках. Переход от блаженства видения к непонятной реальности был слишком стремительным. Я никак не могла отыскать точку опоры, чтобы объяснить себе то, что вижу. Мои резкие и неаккуратные слова, видимо, задели или обидели того, кого я меньше всего хотела обидеть.—?Ты упала в обморок,?— тихо и равнодушно сказал Майкл, обернувшись. Он присел на перила, скрестив руки на груди, и мне показалось, что так он словно отгородился от меня непробиваемой стеной.—?Как?—?Вот так… —?он пожал плечами,?— секунду назад сидела на стуле и вдруг завалилась на бок, перепугав правоверных соседей. И мне бы очень хотелось знать, почему это происходит уже второй раз за несколько часов. Что это значит?Голос его теперь звучал снисходительно и насмешливо, словно он отчитывал неразумного ребёнка. Я старалась не всхлипывать и надеялась, что мои слёзы не видно в тусклом романтичном свете светильников. Кажется, моё умение говорить убежало от меня надолго! Майкл мог стоять у перил до утра и так и не дождаться от меня ответа. Видимо, он и сам это понял, поскольку шагнул ко мне и, притянув за плечи, осторожно обнял.—?Ты не представляешь, как меня злит твоё молчание,?— сказал он едва ли не на ухо. Волнение и беспокойство по-прежнему слышались в звуках его голоса, но они больше не стегали, словно плётка. —?Я чувствую себя совершенным идиотом! Пять минут назад всё было в порядке. Вдруг ты побелела, как полотно, и упала на пол вместе со стулом. Ни пульса, ни дыхания?— ничего! Вокруг шум, перепуганные люди. Что мне оставалось делать? Я поднял тебя на руки и вынес на воздух. Джермейн пошёл искать врача… Пока я нёс тебя, мне казалось, что в моих руках ледышка! Даже цвет лица стал какой-то… снежный.—?Простите,?— я осторожно высвободилась из его объятий и присела на краешек плетёного диванчика. Майкл, немного помедлив, примостился рядом. Сидел, пристально разглядывая свои руки, и молчал. Молчание явно отдавало непониманием и беспокойством, но, сказав всё и сразу, он не чувствовал необходимости объяснять что-то ещё. Он просто сидел и ждал, молчаливо предлагая мне объяснить хоть что-нибудь. Беда была в том, что я не знала, что объяснять.Раскрыть то, где я была во время своих обмороков? Но имела ли я на это право? Да и поверит ли мне Майкл? Какие мысли возникнут в его голове, если я прямо заявлю о том, что меня почтил вниманием божественный аскет с горы Кайлас? Да и он ли это был, или знание, выпрыгнувшее внезапно из моего подсознания, извратившись под влиянием моих желаний, сыграло со мной злую шутку, представив пугливым и неуверенным разуму и сердцу костыль, о котором они мечтали? Мои представления о судьбе и о её влиянии на мою жизнь получали такое обоснование, на которое я даже не надеялась. Теперь я могу сложить руки и ждать, когда всё случится само собой. При этом неважно что, где и когда, главное?— без моего участия! Мне ведь было явно сказано: мой путь?— терпение. Не так ли? Я внезапно ощутила непобедимую, оглушительную злость. Пожалуй, если бы не присутствие Майкла в тот момент, я бы что-нибудь с собой сделала…Я рассказываю о событиях, которые в этот самый момент, когда я держу в руках ручку, уже ушли в прошлое. Да, я пишу старым ?дедовским? способом, мне кажется, что так мои эмоции отражаются на бумаге более правдиво, поскольку они лишены бездушия логической последовательности нулей и единиц. Эти события стали историей в жизни двоих. Эти двое и сейчас всё ещё не знают, куда приведёт их путь, который они выбрали. Начало этого пути изложено в связках букв, слов и предложений и описано здесь, надеюсь, не слишком скучно. События эти прожиты, и впечатление от них немного стёрлось, поэтому их описание может не оказать того обезоруживающего и оглушительного впечатления, которое произвели они на меня в час ?икс? или на Майкла, когда он, наконец, узнал обо всём и ему, так же как и мне, пришлось делать свой выбор.Видения, которые пришли ко мне тогда, были, действительно, неожиданны и внезапны, они на самом деле на тот момент выбили землю из-под моих ног, погрузив меня в хаос мыслей, предчувствий, страхов и надежд. Главенствующим над всем этим клубком был страх безумия. Я боялась, что схожу с ума. Видения были слишком реалистичны. Меня пугало и то, что я поверила в них почти беспрекословно. Теперь я знаю, что те две ожившие картины с разницей в несколько часов определили мои последующие поступки. С того эпизода на вечере моя жизнь, как и жизнь Майкла, потекла совершенно по другому руслу.—?Мойра,?— голос вернул меня к настоящему.Он звучал устало и как-то горестно, но в тот момент это не вызвало во мне отклика. Во мне не возникло желания пожалеть или утешить. Я сильно устала от мыслей, которые лавиной заполняли мою голову. Меня утомили впечатления, от которых я не могла отмахнуться, и события, которые не понимала. Я чувствовала физическую боль и усталость, и было всё равно, что кому-то может быть хуже, чем мне, даже если это ?хуже? было вызвано беспокойством за меня. Зачерствев, перестала слышать и воспринимать других людей и их эмоции. Я не знала, долго ли продлится это, да и знать не хотела, а хотела скорее вернуться домой и скрыться от всех, в том числе и от Майкла. Он сидел рядом и тормошил меня своим голосом, словами, самим своим присутствием, заставляя как-то реагировать, что-то думать, что-то делать. У меня не было сил.—?Да,?— откликнулась я и поразилась тому, насколько бесцветно прозвучал мой голос.—?Мойра, я думаю, тебе следует обратиться к врачу,?— Майкл, казалось, был немного удивлён моим равнодушием и решил переломить его своей настойчивостью.—?Наверное,?— покорно согласилась я.—?Не, наверное, а точно,?— его ладонь, прикоснувшись к моему плечу, обожгла кожу сквозь тонкую ткань платья, как будто я коснулась огня. —?Сегодня, само собой, уже поздно, но завтра я сам устрою тебе встречу с врачом и не советую увиливать.Мне вдруг стало смешно.—?Что смешного? —?удивился он. На лице его прямо так и читалось обвинение в непредсказуемости женской натуры и необъяснимости её поступков.—?Простите! Я согласна на всё, но пусть это будет завтра,?— ?или никогда? мысленно добавила я. —?Можно сейчас я уеду?—?Можно,?— спокойно сказал он и, поднявшись вместе со мной, молниеносно подхватил меня на руки. Я и вздрогнуть не успела.—?Отпустите меня! —?возмутилась я. От неожиданности голос мой прозвучал визгливо и совсем не так уверенно, как мне хотелось, и впечатления никакого не произвёл.—?Сидеть! —?в ответ на слабый протест резко произнёс мой кавалер и прижал меня к себе так сильно, что у меня перехватило дыхание.Тогда я уперлась руками в его грудь, пытаясь вывернуться. Положение не изменилось ни на миллиметр. Он был в отличной физической форме и оказался очень сильным, несмотря на явную худобу и видимую хрупкость.—?Сидеть, я сказал,?— гораздо мягче, как разговаривают с несмышленышем, проговорил Майкл.—?Мне больно! —?голос мой прозвучал обиженно.—?Не будешь вертеться?— не будет больно,?— назидательно заметил он, но немного ослабил хватку.Взвесив меня на руках, внезапно спросил:—?Сколько ты весишь?—?Не знаю,?— ответила я сердито. Я знала, просто отвечать почему-то не хотелось, наверное, из вредности.Майкл усмехнулся:—?Сорок или сорок пять,?— предположил он и почти попал в точку, но показывать ему то, что он прав, я не собиралась. Однако он это и так понял.—?Отпустите меня, пожалуйста,?— попросила я, но уже скорее для порядка. К этому моменту покидать его руки мне расхотелось.—?С чего бы это? —?невозмутимо поинтересовался Майкл, направляясь к дверям, ведущим в холл.—?Начальникам не положено носить на руках подчинённых,?— пробормотала я.—?Если у начальника есть сомнения в способности подчинённого самостоятельно передвигаться, то очень даже положено. Я бы даже сказал: жизненно необходимо,?— ответил Майкл.—?Пустите, иначе… —?но что именно ?иначе? придумать я не сумела, точнее сумела, но прикусила язык, боясь разбередить рану, которая, казалось, стала немного затягиваться. Я очень надеялась, что он не догадается о словах, которые едва не сорвались с моего языка.Глянув на меня удивлённо, Майкл хмыкнул:—?И что мне будет? —?затормозив на половине шага, поинтересовался он, разглядывая меня в упор. Удовлетворённо хмыкнув на моё молчание, он пошёл дальше.Мне нестерпимо хотелось уткнуться носом ему в грудь, вдохнуть терпкий, немного горьковатый древесный запах его тела, впустить его в свои лёгкие.Но я не решилась. Я осторожно прислонилась щекой к гладкой ткани рубашки под распахнутым пиджаком, невольно представляя то, что скрывала тонкая шёлковая ткань.—?Можно я останусь здесь?—?Конечно, можно, глупая!Мечта оформилась в слова, но не решилась покинуть гортань.Грудь Майкла под моей щекой слегка вздрогнула, словно он сдержанно хмыкнул. Он прижал меня к себе гораздо бережнее. Мне же стало всё равно: он мог злиться, насмешничать, ругаться?— я позволила себе расслабиться и получить удовольствие за те короткие минуты, которые мне отпущены. А там?— будь, что будет!В дверях нашу мирную группу обнаружил Джермейн. Брови его изумлённо изогнулись, а я впервые испытала злость к человеку, который ничего плохого мне не сделал, кроме того, что нарушил тет-а-тет.—?Карета подана,?— просто сказал он. В его глазах читались совсем другие слова, но он благоразумно помалкивал.В мирную картину ворвался дребезжащий звук телефона.Вот оно! А я ведь так надеялась!