"Следы" (Куга Шу, Тенгендзи Какеру) (1/1)

Куга не единожды наблюдал за тем, как Тенгендзи стрижёт когти Тавиану. Ещё бы не – он ведь целенаправленно к ним в комнату за этим приходил (а потом и вовсе завёл привычку ?забывать? когтерез у них, всякий раз виртуозно игнорируя замечания Цукигами). Выходило у Тенгендзи ловко, а Тавиан так и вовсе, вопреки всем ожиданиям, выглядел откровенно балдеющим. В порядке бреда Куга ему даже завидовал, но и представить не мог возможность вдруг оказаться на его месте.Это произошло (как и всё с Тенгендзи) без предупреждения. Просто однажды, когда Куга зашёл к Тенгендзи по какой-то очередной ускользающе неважной причине, тот критично осмотрел его ногти и не терпящим пререканий тоном скомандовал: ?Садись?. Куга послушно сел, ни на секунду не задумавшись о том, прелюдией к чему это является. Осознал всё (и даже чуточку больше) позже, когда отступать было уже поздно. В конце концов, вовсе не впервые он оказался в полной его власти. Куга позволял ему всё, заинтригованный тем, как далеко Тенгендзи может зайти, если сдерживаться и никак это не комментировать.Возможно ли превратиться таким образом в кота?Куга сидел на полу, прижавшись спиной к кровати, а Тенгендзи – перед ним, обрамлённый послеполуденным светом из окна. Он держал его руку и чёткими короткими движениями щёлкал щипчиками. Сначала это ощущалось как нечто почти болезненное, фантомное, но контрастировало с нежными касаниями пальцев. Куга вскоре расслабился, пригревшись в чужом свете.Так они и сидели, в уютной тишине, пока Куга не ощутил опасность: заснёт ведь и как всегда всё пропустит. Срочно нужно было что-то сказать.– Куда кота дел?– Съел.– М-м, понятно.Понятно, что пациент не в духе. Оставил кота дома и изнывает теперь от тоски. Не иначе как Куга ему просто под руки попался. Но он не жаловался, не видя в своём текущем положении ничего плохого.– Можно подумать, тебе нравятся мои руки...– Они красивые и заслуживают лучшего обращения.– М-м…– Ты ведь этого даже не осознаешь, верно?– Чего? Внешней привлекательности?Тенгендзи наградил его хмурым взглядом, но лишь тем и ограничился. Даже не стукнул. Куга почти почувствовал себя обделённым.– Своих сильных сторон. Внешности, в частности. Ты обращаешь на себя внимание ростом, телосложением. Тебе ничего не стоит стать моделью. Разве что за питанием пришлось бы следить.Куга многозначительно промолчал, нахмурив брови, потому что Тенгендзи усмехнулся – отомстил.– Но ты хочешь быть музыкантом, и хотя бы по одной лишь этой причине тебе следовало уделять больше внимания уходу за руками.Тенгендзи отпустил пальцы Куги, отложив щипчики. Тот распрямил пятерню перед собой, пытаясь увидеть что-то особенное, то, о чём говорил Тенгендзи. Его рука возникла позади из тени и света, он приложил ладонь к ладони Куги, линию к линии. Его пальцы были тёплыми. Таким было и ощущение от касания, наполнившее Кугу до краёв.Завораживающе.– Твоя ладонь шире моей, длиннее пальцы. Размах между большим пальцем и мизинцем охватывает полторы октавы, это редкость.Да, Цукигами, играющий лучше и профессиональнее, тоже что-то такое ему говорил.Тенгендзи широко расставил пальцы – Куга повторил за ним. Совместив большие пальцы, своим мизинцем Тенгендзи уткнулся в среднюю фалангу мизинца Куги.– Ого...– Об этом я и говорил, балда.– Но твои руки тоже красивые. И я видел, как ты управляешься с веером.– Я занимался этим с раннего детства, знаешь ли.– Мог бы фокусы показывать.– Мог бы. Но это не мой профиль.– Ты умеешь?Тенгендзи не ответил. Движение – и всё исчезло, момент был упущен.– Давай сюда вторую руку.Тенгендзи продолжил свой кропотливый труд, сменив щипчики на пилочку, и в комнате на время вновь воцарилось молчание. Куга наблюдал за ним, гадая, есть ли что-то, чего Тенгендзи мог о себе не знать.– Есть ли что-то, чего ты о себе не знаешь?– Нет.Ответ лишь раззадорил Кугу. Не могло быть так, чтобы Тенгендзи действительно знал всё или чтобы настолько был в этом уверен. Должно было быть что-то...Но мысли в голове Куги спутались. Он смотрел на опущенные ресницы Тенгендзи, обесцвеченные солнечным светом, и, не следя за своим языком, сказал то, что единственное осталось на уме.– Поцеловать тебя хочу...– Нет. Я ещё не закончил.Тенгендзи встал и, пока копался в шкафчиках, Куга смотрел ему в спину, в то время как в голове вертелись мысли-воспоминания. Об обнажённой тонкой коже, гладкой, идеально ровной спине и острых лопатках, точно похожих на остовы крыльев. Тенгендзи производил впечатление человека толстокожего, но толстокожим не был. На нем легко оставались следы. Даже подчёркнутая идеальность была следом приложенных ранее усилий. И шрамы. Белые стежки на белом, почти незаметные, которые могли отследить лишь кончики пальцев. У Тенгендзи, Куга знал, был шрам на правой щиколотке, за косточкой. И был на груди, бороздка глубокой царапины чуть выше сердца, по форме похожая на замочную скважину, оставленная ?испуганным Тавианом? давным-давно. Очень много в жизни Тенгендзи случилось с ним давным-давно. Ещё ни разу Куге не удалось приблизиться к границам, за которыми начиналось это самое ?давным-давно?. Тенгендзи становился невыносим, когда строил из себя высокомерного всезнайку, но о причинах, по которым другим следовало с этим статусом считаться, не говорил. Никогда не рассказывал о прошлом. Но иногда не скрываясь о нём молчал.Куге удалось найти лишь два шрама, но сколько их ещё было под кожей. И сколько тех, что оставил он сам?.. От этой мысли ему стало не по себе. Но вернувшийся на место перед ним Тенгендзи вновь взял его за руку и принялся наносить кисточкой уходовое масло и втирать его собственными пальцами, аккуратно и нежно. Очень скоро в голове не осталось ничего, кроме приятной истомы. Если бы Куга позволил себе отключиться, то произошло бы что-то очень неловкое. Поэтому он наблюдал пристально, стараясь даже не моргать. Палец за пальцем, на одной руке, на второй. Куга мечтал о какой бы то ни было развязке, лишь бы всё закончилось: он физически не мог выносить такого Тенгендзи долго. Такого, каким он был лишь с ним одним. За закрытой дверью, на расстоянии вытянутой руки. Его такого хотелось тормошить, подтрунивать, провоцировать на глупости, всеми правдами и неправдами возвращать к образу властного капризного принца. Иначе Куга с ума сходил.– Ну всё, готово.Тенгендзи сложил инструменты, небрежно смёл мусор. Наверное, Куга мог идти. Поблагодарить и вернуться к себе. Но у него ведь не было дел. И, по правде, он вовсе не хотел возвращаться. Не хотел уходить. И, вероятно, не ушёл бы, даже если бы его попытались прогнать.– Иди сюда.Тенгендзи ничего не сказал. Молча пересел на бёдра Куги, прижался всем телом, позволив себя обнять. Они сидели так, пока не стали дышать в унисон. И ещё, пока дышали одним воздухом и друг другом. У Куги голова кружилась от поцелуев, в то время как музыкальные пальцы без устали искали опору. Он не заметил даже, как развязал пояс, и как накидка Тенгендзи сползла с одного плеча, обнажив горячую тонкую кожу. Под клавишами-рёбрами вибрировал безголосый воздух. Ток чужой крови отдавался пульсацией в собственной голове. Когда ритм стал таким бешеным? Когда закончился воздух? Кто из них двоих первым не сдержал отчаянно рвущийся наружу почти звериный стон? Должно быть, это был Куга, забывшийся в ощущениях настолько, что пропустил момент, когда руки Тенгендзи оказались под его бельём. Ну, точно, он был фокусником.Возможно, Тенгендзи нравились не только его пальцы.– Возможно, тебе нравятся не только мои пальцы.– Помолчи.Куга мысленно с этим согласился. Потому в частности, что его привлёк блеск капли пота на шее Тенгендзи. Он приник к ней губами, ощущая частое биение, чужой пульс, от которого темнело в глазах.?Никаких следов?, – всегда говорил Тенгендзи. А Куге всегда хотелось оставить их много. И чтобы Тенгендзи их прятал. И чтобы все видели, как он их прячет. Куга и это странное помешательство объяснял любовью к искусству и страстью к рисованию бесформенных пятен. Он мечтал о том, как однажды нарисует на его коже карту звёздного неба и руками, которые Тенгендзи так любит, проложит маршрут между каждой из них. Под его пальцами будут взрываться целые галактики. Тенгендзи наверняка понравится.Но он лишь аккуратно слизал пот, не замарав чужую кожу, но каким-то образом обожгя собственный язык.– Ау... – не сдержал негодования.Тенгендзи услышал. Куга почувствовал ладонью, лежащей на груди, его смешок. Улыбнулся тоже и даже не успел испугаться, когда свет вдруг померк и взорвался.Потом стало очень тихо.Потом – холодно, потому что Тенгендзи отстранился, чтобы откуда-то из-под кровати достать салфетки. Но Куга не дал Тенгендзи подняться и уйти, усадил перед собой, обняв поперёк груди, успокаивая и успокаиваясь сам. Баюкая бьющееся под ладонью сердце. Они оба дрожали и совсем не от холода.– Холодно, останься, – пробормотал Куга, чувствуя, что если Тенгендзи уйдёт сейчас, то оставит в нём болезненную пустоту.Должно быть, Тенгендзи тоже устал, раз позволил такое к себе обращение. Небывалое дело. Может, если в определённом месте погладить, он ещё и заурчит?– О.– Что?– Я, кажется, дверь не запер.– Куга!– Шучу я, шучу.Он не шутил.Тенгендзи ему не поверил, но дёргаться перестал. Сгущались сумерки, они сидели без света. Никто бы не вошёл без стука всё равно.– Я могу для тебя что-нибудь сделать?– М-м?– Ты мне ногти подстриг, спасибо. Вот я и спрашиваю, что могу сделать.– Дурак... – произнёс Тенгендзи, затылком ударив в его плечо. Кончики его ушей заалели. Куге хотелось прикусить их зубами. Он не знал этого о себе, того, что ему одинаково нравится кусать и зализывать укусы. И он искал возможность забраться Тенгендзи под кожу ещё и потому, что хотел найти все шрамы, вылизать и их тоже. Это должно было быть заблаговременно принесёнными извинениями в том, что он, вероятно, не перестанет их наносить.Он обнял его крепче, прижав к себе, уткнувшись губами в волосы, невпопад целуя. Всегда так делал, если Тенгендзи позволял. Если чувствовал, что Тенгендзи позволит. Если догадывался, что следующими его словами будут:– Запри дверь.