Глава 4. О том, как на свет появляются монстры (1/1)

Never thought that something, something so tragicCould ever happen to our peaceful little perfect familyI promise, promise to love you, уou and the childrenMelanie Martinez?— Bombs on MondayВ детстве жизнь похожа на кукольный домик: ты чувствуешь себя крошечным на фоне высоких стен и громоздких декораций, а все твои действия напрямую зависят от всемогущей руки взрослого. Свобода ограничена не потому, что ты её не заслуживаешь, а потому, что еще слишком юн и неопытен. Потом же, окрепнув и став зрелым, твоя главная задача заключается в том, чтобы не позволить этому домику стать карточным, которому грош цена и который рушится от одного неправильного движения. Хрупкий домик?— твоя жизнь. Береги его. Но бывает так, что это не удается, всё в один момент искажается и впредь идет совсем не так, как нужно. И не всегда в этом лишь твоя вина.Жизнь Чон Хончоля развеялась по ветру, будто пепел. Им она и стала.Зачатого в нелюбви и против воли матери, когда она уже не могла смотреть на отца, а он всё равно сломил её, взяв силой и ?исполнив супружеский долг?, Хончоля с первых его дней окружала тьма. Отцу было плевать на него, а мать всегда смотрела с молчаливой тоской и сожалением, ведь он был живым напоминанием о том, что произошло с ней однажды и было худшим кошмаром. С тех пор отец уже не останавливался, а их ни в чем неповинный ребенок часто плакал, прячась у себя в комнате, и не мог понять, почему это происходит именно с ними. Он хмурился, сводя брови на переносице, и пронзительно смотрел своими черными глазами. Мать ничего не говорила и просто отворачивалась.Нет ничего страшнее, чем злые дети. Хончоль стал таким пусть и не сразу, но очень скоро. Его не любили, потому что он не был желанным. Перед этим он был бессилен, потому что вина не была его. Он просто родился на свет и жил. Пытался жить. Из-за пьяницы-отца семья потеряла практически всё и была вынуждена переехать в самый бедный и неблагополучный район города. Хончолю тогда было десять.Он никогда не был дружелюбным. Покидая старый дом, ему было не о чем жалеть, потому что там не осталось никого, кем бы он дорожил. У него таких людей, кроме родителей, не было. Другие дети не любили его, а он не любил их. Поселившись в новом месте, в тесной квартире вместо их просторного и уютного дома, никто не верил, что это изменится. Другим здесь было абсолютно всё, даже дети. Они не были теми доморощенными неженками, к которым он привык. Они были жестокими и бездумными.Хончоль в одиночестве бродил между жилыми домами и изучал новую местность, потому что было больше нечем заняться в жаркий летний день, а дома было скучно, да и подолгу сидеть в четырех стенах он не любил никогда. Проходя мимо детской площадки, он заметил трёх мальчишек и девочку между ними. Один был низким и коренастым, даже полным, а двое других?— долговязыми и тощими, чем-то между собой похожими. Девочка была маленькой и напуганной. Они дергали её за волосы, толкали, не давая возможности встать с колен и заставляя всё больше пачкаться в пыли и земле, иссушенной неутомимым солнцем. По её щекам текли слёзы, на лице читалось отчаяние. Это приносило им удовольствие.—?Что, так ничего и не скажешь? —?с издевкой спросил тот, что был похож на колобка. —?Ах да, ты же не умеешь…Когда все трое начали смеяться, Хончоль не выдержал и подошел к ним, резко хватая одного за плечо и разворачивая к себе лицом. На лицах остальных двух возникло яркое удивление и непонимание.—?Оставьте её в покое,?— сказал Хончоль твердо, потому что нисколько их не боялся.—?Это еще почему? —?начал дерзить долговязый. —?Что хотим, то и делаем.—?Не трогайте её,?— уже настойчивее повторил Хончоль. Он верно начинал закипать, потому что на дух не переносил подобных кадров. Кто позволил тебе возомнить себя центром земли, если на деле ты не больше, чем наглый, бесстыжий оборванец?—?А то что? —?вставил свои пять копеек тучный пацан. И лучше бы он этого не делал.Несмотря на былое проживание в благоприятном районе, Хончоль привык к дракам, он в них вырос. Он всегда первым лез в бутылку и многократно ввязывался в неприятные истории, но нисколько об этом не жалел и не раскаивался. Он был таким по своей природе и ничто не могло его изменить. Это его закалило.Они разозлили его в один момент, поэтому Хончоль не придумал ничего лучше, как применить давно чешущиеся кулаки. Он первым ударил толстяка по лицу, и понеслось. Ему и самому нехило досталось, ведь численное преимущество было на их стороне, а сам он был худым и еще не таким высоким, как хотелось бы. Они все успели немало покататься в грязи, прежде чем это закончилось. Он был очень зол и глаза его горели. Не спасет никакое преимущество, если в душе вы настоящие трусы. Спустя несколько минут троицы мерзких дворовых мальчишек и след простыл.Тот случай стал точкой отсчета.Робкое прикосновение, когда та самая девочка слегка дернула его за край футболки, привлекая к себе внимание. Хончоль обернулся, смотря на неё в упор, потому что она подошла очень близко. Она едва заметно улыбнулась, приподнимая лишь уголки губ. Это стоило расценивать, как молчаливую благодарность? Хончоль растерялся.—?Как тебя зовут? —?спросил он, когда больше ничего другого не пришло в голову.Она села на корточки и кончиком указательного пальца вывела что-то на песке.?Джиюн?Она потупила взгляд и стыдливо спрятала глаза, будто сделала что-то плохое, а Хончоль стоял как вкопанный и вот теперь точно не знал, что можно сказать.Она написала что-то еще.?Спасибо?И чуть погодя, очень нерешительно, смущенно:?Ты хороший?Она наконец подняла глаза и улыбнулась.Хорошим его не называла даже мать. Хончоль запоздало вспомнил слова того мальчишки. Она действительно не может говорить? Он решил, что нужно проверить наверняка.—?С тобой всё в порядке? —?он правда беспокоился.Джиюн решительно кивнула головой. Затем она принялась отряхивать пыль с ног (на разодранных коленках выступила кровь) и с коротких джинсовых шортов, подтянула резинки на двух растрепанных хвостиках и оптимистично показала большой палец.Он только сейчас заметил, что если он что-то говорит, она внимательно смотрит на губы, а не в глаза, как это положено в обычных случаях. Джиюн не такая, как все. Она не может ни слышать, ни говорить. Но его это почему-то не пугало. Он никогда прежде не проявлял ни к кому особой доброты, но и обижать маленькую слабую девочку, которая явно не могла дать сдачи, не был намерен.—?Нужно обработать перекисью и смазать зеленкой,?— сказал Хончоль со знанием дела, потому что сам постоянно с ?боевыми трофеями? ходил, не успевали одни зажить, как уже появлялись другие. —?Я здесь рядом живу.Он сам не знал, почему ведет её к себе домой, а не может просто спросить, где живет она сама и отвести туда. Или почему он решил ей помочь. Или почему вообще за неё заступился. Они знали друг друга не больше часа, а Джиюн, в старой выстиранной майке и с кривыми хвостиками, казалась ему маленьким ангелом.—?Сколько тебе лет? —?спросил он, когда они уже подходили к его дому.Она показала на пальцах: восемь. Младше на два года. И как эти отморозки посмели её тронуть?—?Я Хончоль,?— сказал он только сейчас, отчего стало немного стыдно. —?Приятно познакомиться.Джиюн кивнула и снова одарила его своей невинной, очаровательной улыбкой.В квартире у них было скромно и даже бедно, но зато чистота и порядок из тех немногих вещей, которые остались. Хончолю было неловко, но если подумать, то в этом районе так жили все. Во всяком случае, не лучше. Он не был в этом виноват. Он взял себя в руки и провел Джиюн в свою комнату, где усадил на застланную блёклым покрывалом кровать, а сам отправился на поиски нужных медикаментов.Перекись щипала ранки, но Джиюн стоически терпела, пока Хончоль, наученный опытом, набитой рукой орудовал влажным кусочком ваты. Ничего сложного, на самом деле. Всё элементарно просто. Но он не хотел причинить лишней боли. Он не знал, был ли это первый подобный раз (хотя что-то подсказывало, что далеко нет), но был уверен, что отныне такого не повторится. Он не позволит. Одно дело драться с мальчишками-однолетками, другое?— обижать таких, как Джиюн. Пусть он злой, пусть с ним никто не хочет общаться, потому что боятся?— это слишком даже для него. Теперь он будет её защищать.Когда процедура была окончена, а разбитые коленки покрыты зеленым, Хончоль решил сделать еще одну маленькую услугу. Ему не было жалко.—?Хочешь есть?Джиюн смущенно кивнула, нерешительно смотря маленькими блестящими глазками из-под аккуратной черной челки.Хончоль повел её на кухню, угощая скромными припасами, и внезапно понял, что ему нравится делать для кого-то что-то хорошее. С ним такое было впервые. Возможно, он не такой плохой, каким его привыкли считать.Уходя, Джиюн на прощание сжала его ладонь в своей. Лишь на секунду или две. По-другому свою благодарность она выразить не могла, а ведь так хотелось ему что-то сказать. Прежде за неё никто не заступался.Загадочным образом получилось так, что с тех пор они никогда не расставались. Хончоль узнавал новое о Джиюн по крупицам. Чем-то она делилась сама, впредь не разлучаясь с маленьким блокнотом и гелевой ручкой (под конец дня у неё все пальцы были в чернилах, как так получалось, загадка), а что-то приходилось открывать самому, волей или неволей. Порой кажется, что даже у стен есть уши.Отец Джиюн пил уже несколько месяцев, а отец Хончоля?— несколько лет, то зарекаясь бросить, то начиная всё сначала. Через некоторое время они стали собутыльниками, и Хончоль привык к тому, что в их доме всё чаще появлялся новый человек, видеть которого он отнюдь не горел желанием. И однажды он услышал то, чего, наверное, слышать не должен был. Как это бывает часто, алкоголь туманит рассудок и заставляет говорить то, чего в трезвом состоянии человек не сказал бы. Пьяные откровения самые болезненные и острые, ранящие. Отец Джиюн сказал, что он уже давно вдовец. Жена умерла во время родов, оставив после себя лишь глухонемую дочь, которую он сам пытался поставить на ноги, вот только сил иногда не хватало, и он топил горе в бутылке. Ему безумно не хватало жены. Хончоль не знал, стоит ли ему сочувствовать. Потому что теперь он понял, почему Джиюн по возможности старалась больше гулять и не бывать дома. А на улице её часто поджидали неприятности, если его самого не оказывалось рядом. Хончоль до боли стиснул зубы. Это несправедливо.Гуляя с ним по улицам, Джиюн улыбалась. Наверное, она считала его героем или что-то вроде этого, но Хончоль был с этим не согласен. Он просто делал то, что хотел делать. Теперь он знал, что не всегда хорошо быть одиночкой. Вдвоем намного интересней и веселее. Ему нравилось проводить время с Джиюн. Она стала его первым и единственным другом. И это было взаимно.Шли годы. Наступил тяжелый переходный возраст, когда кажется, что весь мир настроен против тебя, и ты отвечаешь ему тем же. Дети взрослеют, а родители, к сожалению, не молодеют. Отец Хончоля рисковал в любой момент потерять работу, что могло в разы ухудшить их и так не сладкое положение, а мать давно опустила руки. Хончоль отныне понимал нежелание Джиюн бывать дома?— в каждой семье свои горести. Её отец стал пить чаще и больше, иногда даже поднимал на неё руку, не помня себя от количества выпитого алкоголя, а наутро всё забывал и слёзно просил прощения, видя на хрупком теле уродливые синяки. Это случилось всего несколько раз, но Джиюн стала его бояться. Хончоль был единственной отдушиной.Он начал учить язык жестов, чтобы было легче её понимать, а ей, в свою очередь, легче выражать свои мысли. Он хотел, чтобы ей было с ним комфортно, насколько это только возможно. Потому что глубоко в душе он был ей благодарен: на него еще никто так не смотрел. Джиюн всегда видела в нем только хорошее и никогда не отворачивалась. Для него это значило непозволительно много. Хончоль никогда не считал её неполноценной, ведь она сумела подарить ему целый мир, не используя ни единого слова. Для него она всегда была лучшей. Джиюн была неземной.Одержимость и потребность были обоюдными и равноценными.Потребовались еще годы, чтобы понять, что Джиюн для него больше, чем верный друг. Она расцвела и стала настоящей красавицей, и всем, кто на неё заглядывался или не дай бог пытался коснуться, Хончолю хотелось вырвать руки. Его сумасшествие всегда было с ним. Делить свою Джиюн еще с кем-то он не собирался. В один момент он осознал, что все те шлюхи, с которыми он просто удовлетворял свои потребности и набирался опыта, не стоят ни гроша. Для него они не значили ничего, а вот Джиюн значила всё. Уже много-много времени.Он впервые поцеловал её на лестничной клетке одного из этажей в их подъезде, когда они неспешно спускались вниз и Хончоль внезапно понял, что так и должно быть?— он и Джиюн, вместе. Это правильно. То, к чему всё шло с самого начала. Она робко обнимала его за плечи тонкими руками и подавалась навстречу всей своей сущностью.Рисунки цветными мелками на асфальте, словно им снова по пять или те самые восемь и десять, а вечером комедии, или даже целый день, если плохая погода. Отношения были во многом похожи на их прежнюю дружбу, разве что стало куда больше прикосновений и поцелуев. Хончоль часто любовался Джиюн, пока она безмятежно спала на его кровати. Она засыпала так уже неисчислимое количество раз, потому что не боялась, что он может сделать с ней что-то плохое, а он ведь и правда долго не решался прикоснуться к ней по-настоящему. Они были счастливы, но это благостное чувство никогда не длится вечно.Когда ходишь по шаткой тропе, велика вероятность свернуть в неправильном направлении. В жизни Хончоля появились наркотики и пока что слабая, но всё же связь с мафией. Сам он дрянь не употреблял, лишь только продавал другим. Так у него появились деньги и возможность сменить ненавистное жилье. Он снял приличную квартиру в одном из хороших районов и взял Джиюн с собой, ведь иначе быть и не могло. Она знала обо всём, но никогда не осуждала, потому что любила слепо. Со временем она начала ему помогать.Это было сумасшествие: засмотренная до дыр Полицейская Академия и неизменные две банки вишневой колы, а после наркотики в клубе и игра на выживание, всеми силами избегать наказания и не попадаться. Только одно оставалось неизменным?— Хончоль любил Джиюн, а Джиюн любила Хончоля. То, что должно было вписаться в вечность.Они были идеальной парой. Своим мягким характером она всегда умела ненавязчиво остудить его пыл в нужной ситуации, а он был с ней настолько нежен и заботлив, что в это иной раз верилось с трудом. Слишком удивительно, слишком хорошо.Но их вечность разрушили одним нажатием пальца. Плохие игры никогда не заканчиваются хорошо. Хончоль до конца жизни будет жалеть, что тогда не был с ней рядом. Он бы спас её, даже если бы пришлось пожертвовать собой. Похоже, на это и рассчитывалось: что они будут порознь. Она нашел её уже мертвой в одной из точек, где они сбывали товар. Точный выстрел прямо в сердце, холодная белая кожа и стеклянные глаза, из которых испарилась вся жизнь. Он даже не успел с ней попрощаться. Он не был готов её потерять и долго не верил своим глазам, потому что к такому никогда невозможно быть готовым.Неся на руках бездыханное тело и оставляя проклятый, разнесенный полицией наркопритон позади, Хончоль плакал так, как еще никогда в жизни. Он рыдал, срывая голос и захлебываясь слезами до тех пор, пока они не кончились, пока из его горла не стали вырываться одни лишь хрипы, и он пугал самого себя, потому что еще никогда не было так страшно?— он разучился быть одиночкой, он был нуждающимся и зависимым. Джиюн была единственной, кто не боялся смотреть ему в глаза, потому что она не видела в них тьмы, не считала его чудовищем. Она верила в него. Она подарила ему целый мир, научила жить, а не существовать, и она была ему дороже всего на свете.Хончоль любит Джиюн, а Джиюн любит Хончоля. Ты помнишь это?Он не забудет это до последнего своего дня. Его всегда будет сопровождать то необъятное чувство, что выросло из детских клятв и обещаний и стало мукой всей жизни.Всей душой проклиная мир, который подарила ему Джиюн, дав надежду на будущее, и который безжалостно её отобрал, лишив смысла жизни, Хончоль не сдался. На плаву его держало лишь режущее желание отомстить. Путем немалых усилий он узнал то, что ему было нужно. Это сделал Чон Хосок. Так пусть же не надеется на помилование.Он сумасшедший, верно? Поэтому бояться было больше нечего. Хончоль сумел выследить его, разузнать всё о его жизни и пробраться в его дом, пока Хосок был на работе. Дом у него был теплый и уютный, семейный, в котором его верно ждала любящая девушка. Хосок любил её до безумия. Хончоль на мгновение залюбовался этой солнечной красотой, её золотистыми локонами и напуганным глазами, но быстро вспомнил, ради чего он здесь. Он тоже мечтал о полноценной семье и обязательно бы её создал, если бы у него не отобрали самое ценное.Когда Хосок вернулся с работы, дома его не ждал вкусный ужин и ласковые объятия. Сонён была привязана к стулу в гостиной и смотрела на него в упор, а сам он так и застыл на пороге прихожей. Её рот был заклеен скотчем, а по щекам без остановки текли слёзы. Мучитель стоял у неё за спиной и уверенно прижимал нож к горлу, острым лезвием раня нежную кожу. Она даже не могла закричать, не могла предупредить о том, что ему лучше бежать. Но Хосок всё равно бы не послушал.На его лице застыл неподдельный ужас, но бояться было некогда.—?Положи пистолет на пол,?— опередил его Хончоль. У Хосока не было иного выхода, кроме как подчиниться.—?Отпусти её,?— принял он безнадежную попытку. —?Умоляю.Хончоль рассмеялся, и смех его пугал.—?Надо же, меня просит сам Чон Хосок,?— начал он издеваться. —?Ладно, в таком случае я подумаю. Но прежде ты выслушаешь всё, что я хочу тебе сказать, тварь. Я знаю, что это был ты. Скажи, как оно?— убить беззащитную девушку, которая не могла даже позвать на помощь, которая не слышала твоих шагов, когда ты подбирался к ней из-за спины? Тебе понравилось, мразь?—?Я не понимаю, о чем ты! —?вскричал Хосок, потому что правда не знал, о чем он, и сделал необдуманный рывок вперед. Лезвие вжалось сильнее, и Сонён болезненно всхлипнула. Это его остановило.Чон Хончоль не хотел больше ничего слышать, ослепленный ненавистью и болью, он не верил ни единому слову.—?Ты бы мог выйти на меня напрямую, но ты избрал путь труса,?— сказал он бесцветно, а затем его голос, натянутый, как струна, и скрипучий, будто пружина, треснул:?— Ты отобрал у меня жизнь. Я лишу тебя того же.Он махнул лезвием без капли жалости и не оставил этой девушке ни единого шанса. Жизнь за жизнь. Выражение лица Чон Хосока принесло ему садистское удовольствие: бешеная смесь страха, отчаяния и боли, ведь уже ничего не вернуть. А после этого был плач, который Хончоль узнал тоже, но его сердце уже не дрогнуло, окаменев навеки. Пользуясь чужой растерянностью, он смог сбежать, хотя идти ему было некуда.В светлом доме Хосока и Сонён остался большой белый ковер с длинным мягким ворсом, на котором, они мечтали, когда-нибудь будут играть их будущие дети. Сейчас он залит кровью и испачкан грязными следами от ботинок безжалостного убийцы.У Хончоля осталась привычка покупать две вишневых колы, а после возвращаться в холодную и пустую квартиру, где его больше никто не ждет, и снова понимать, что заветным мечтам не свойственно сбываться. На тумбочке по-прежнему лежали те самые круглые очки с блестящими желтыми стеклами, которые он сам не любил, но они безумно нравились Джиюн, а ему нравилось, когда она была счастлива, пусть даже из-за такой мелочи. В голове постоянно звучал старый хриплый голос её отца, не прекращающий осуждать и ненавидеть: ?Ты посмел забрать её из дома и не уберег, тебе хорошо живется с этой мыслью??. Нет, ему не живется хорошо. Ему не живется никак. Он просто хотел провести жизнь с любимым человеком, разве это так много? Почему вселенная настолько беспощадна?Он всё еще жив лишь потому, что не закончил. Всплыли новые факты: убить Джиюн Чон Хосоку отдал приказ Ким Намджун.Месть должна продолжиться, потому что милосердия больше нет.С ней секунды казались вечностью.***Со дня, разделившего жизнь на ?до? и ?после?, проходит две недели, а если точнее, то пятнадцать дней. Ви не отмечает дни в календаре, но мысленно считает. Зачем, не может объяснить даже себе. Возможно, это его успокаивает?— расстояние между тем злосчастным днем и нынешней жизнью медленно, но верно становится больше. Однажды, он надеется, оно превратится в пропасть и дороги назад не будет. Не будет сеющих по телу дрожь воспоминаний, лишь только счастливое будущее. Нельзя никогда терять надежду.Завтрак проходит вяло и сонно. Если Сокджин еще пытается казаться бодрым, отчаянно так, то Юнги в открытую клюет носом. Впрочем, как всегда. Сон для него это святое и нужно всегда соблюдать режим сохранения энергии. Сокджину нужно бежать на работу. Он каким-то чудом устроился официантом в приличный ресторан и получает вполне хорошие деньги, да плюс чаевые, на которые не скупятся богатые дамы среднего возраста, стоит лишь ему мило улыбнуться или сделать неискренний комплимент их мнимой красоте. Сокджин всегда умел найти применение своей внешности и нисколько не сомневался в себе. ?Вот бы и я так мог?,?— с горечью думает Ви. Ему бы лишней уверенности точно не помешало.—?Я ведь даже спасибо ему не сказал,?— тоскливо выдает Ви, отставляя свой клубничный йогурт в сторону. Кусок не лезет в горло и на душе кошки скребут. —?Просто ушел, не оставив и записки. ?Отличная? благодарность за помощь.Этими мыслями он гложет себя ровно пятнадцать дней, потому что всё это время Чон Хосок не выходит у него из головы. Ви прежде не встречались такие добрые люди, а сам он поступил как неблагодарная свинья. Воспалившаяся совесть не дает покоя ни днем ни ночью.—?Знаешь,?— подает голос всё еще сонный Юнги?— как бы ни хотелось спать, он не может изменить их маленькой традиции завтракать всем вместе,?— лучше поздно, чем никогда. Может, стоит попробовать?—?Ты запомнил, где он живет? —?спрашивает уже Сокджин.—?Да, я видел адрес, когда уходил,?— отвечает вмиг оживившийся младший. —?Но вдруг он не захочет меня слушать?Старшие синхронно вздыхают.—?Просто сделай это.Ви заряжается решительностью и кивает. Пора перестать бояться, пока не стало совсем уж поздно.Похлопав его по плечу, Сокджин всё же уходит, пока не опоздал (иначе вычтут из зарплаты, всё строго), и Ви успевает обнять его на несколько секунд, будто шкодливый ребенок. Это утро субботы, но отдыхать суждено не всем. Юнги сутками сидит у компьютера и умудряется что-то зарабатывать, не выходя из дома?— идеально для него. Младший обнимает и его тоже, потому что как никогда нуждается в теплых прикосновениях. Хёны продолжают заботиться о нём, однако вновь возникшее напряжение между ними двумя трудно скрыть. Ви снова не знает, что с этим делать, потому что причины никогда не были ему понятны. У них слишком сложные отношения.Ви снова максимально тянет время, проходя весь немалый путь на своих двоих, лишь бы только оттянуть момент встречи. Так странно хотеть чего-то, но нарочно этого избегать. Да, он хотел бы увидеть Чон Хосока еще раз. Но вдруг он еще спит? Или чем-то занят? Или вообще не дома? Ведь у него наверняка есть своя личная жизнь, как и у каждого человека. Младший в ней лишь случайный прохожий, который, если и оставил какой-то след, то вряд ли приятный.Вспомнив о крошечной былой оплошности, он покупает по пути килограмм больших румяных яблок, ведь взял одно тем утром в доме Хосока и до сих пор считает это своим маленьким грешком. По-прежнему наивный, как ребенок. И вот уже нужный дом появляется в поле зрения, а Ви, как и тогда, пониже натягивает капюшон своей черной толстовки. Он медлит несколько долгих секунд, прежде чем нажать на кнопку дверного звонка.Но дверь ему открывает вовсе не Чон Хосок. На пороге стоит изящная девушка. Черные волосы спадают ниже плеч, а блестящие глаза смотрят слегка непонимающе и в то же время заинтересованно, потому что видятся они явно впервые.—?Извините,?— охрипшим голосом начинает Ви. —?Мне нужен Чон Хосок. Он здесь живет? —?он знает, что точно не мог ошибиться домом, но всё равно решает переспросить.—?Да, это его дом,?— отвечает девушка приятным голосом. —?Как ваше имя?—?Ви.—?Нуна, кто там? —?звучит из глубины дома в тот же момент, когда он представляется.На лице девушки расцветает дружелюбная улыбка, будто его имя для неё знакомо.—?Проходи.Хосок выходит в прихожую, когда младший переступает порог. На нём домашний растянутый свитер, а на плече маленькое кухонное полотенце. Очень домашний… детектив. Ви в один момент становится крайне неловко, ибо он, очевидно, прервал семейную идиллию. А нуна (серьезно?) вовсе таковой не кажется, потому что выглядит моложе самого Хосока, словно она еще совсем юная.—?Здравствуйте,?— вежливо здоровается Ви, не решаясь посмотреть в глаза и чувствуя себя лишним. —?Я хотел извиниться за то, что молча ушел в прошлый раз. Мне жаль.Младшему для полноты картины не хватает разве что красиво шаркнуть ножкой. Впрочем, эффект и без этого оправдывает все ожидания. Хосок выглядит удивленным и малость растерянным. Его старшая сестра, тем временем, аккуратно продвигается к входной двери.—?Мне уже пора,?— говорит она со своей милой улыбкой. —?Еще увидимся, братик. Не скучайте.—?До встречи, нуна,?— Хосок обнимает на прощание и закрывает за ней дверь, после чего возвращается к вконец смущенному Ви.—?Простите,?— тянет он виновато и не знает, куда деться от стыда. Вечно он умудряется всё испортить. —?Я не хотел. Я всего лишь…—?Всё в порядке,?— перебивает его Хосок, но лишь затем, чтобы успокоить, ибо видит чужую нескрываемую нервозность. —?Ты не помешал, если волнуешься об этом.Теперь Хосок выглядит абсолютно спокойным и расслабленным, и младшему от этого становится легче. Всё не так плохо, как он представлял. Напрасно боялся.—?Вот,?— он наконец протягивает руку с пакетом яблок, ради чего, по большому счету, сюда и шел. —?В прошлый раз я взял одно без спроса, так что…—?Тебе никогда не говорили, что ты странный?Ему кажется или Чон Хосок улыбается? Правда? Это возможно?—?Говорили…Причем не один раз, надо заметить.—?В любом случае, спасибо. Мне приятно.Улыбка ему к лицу. Ви чувствует, как начинают алеть щеки, но всю идиллию прерывает неожиданный звонок в дверь. Очевидно, Хосок больше никого не ждал, раз на его лице мелькает тревога.—?Пройди на кухню, пожалуйста,?— говорит он довольно сухо, в одну секунду вновь становясь тем строгим детективом из участка, отчего у младшего проходит холодок по коже, но просьбу он выполняет молча и покорно. Хосок с осторожностью идет открывать дверь, помня предупреждение капитана.Но на пороге оказывается именно он, Ким Намджун собственной персоной. Хосок выдыхает с облегчением, и старший подмечает эту мелкую деталь, вновь понимая без слов. Хосок впускает его в дом, потому что будущий разговор явно не для порога, раз потребовалась личная встреча.Намджун выглядит бледным и уставшим, наверняка не спавшим всю ночь.—?Вчера Тэён видела его в нашем районе,?— говорит он ровно, выдают лишь сцепленные в замок ладони?— привычка, когда он нервничает. —?Чон Хончоль подобрался ближе, чем мы думали. Он уже рядом.На это следует отнюдь не бурная реакция:—?Я готов встретить его в любое время дня и ночи,?— грустно хмыкает Хосок. —?Более того, я сам жду нашей встречи.Старший лишь тяжко вздыхает.—?Это твое дело, конечно, но помни, что я на твоей стороне. В этот раз мы должны его остановить.—?Так и будет,?— без тени сомнений отвечает Хосок. Говорить здесь больше не о чем.Когда входная дверь закрывается, Хосок понимает, что по-прежнему в доме не один. К этому тяжело привыкнуть, пусть и на несколько минут. Одиночество въелось под кожу, и кажется, что его оттуда ничем уже не вытравить.—?Ты всё слышал, да? —?Хосок садится за стол, где уже сидит младший, ожидая.—?К сожалению,?— невесело отвечает тот. —?Работа преследует даже дома?Хосок несколько секунд медлит с ответом.—?Это больше прошлое, чем просто работа,?— когда он это говорит, на нём лица нет, и Ви начинает беспокоиться.—?Вам станет легче, если вы расскажете?Слова срываются с губ прежде, чем он успевает их обдумать. Да и не много ли он себе позволяет, пользуясь чужой добротой? Чон Хосок создает впечатление сильного и самодостаточного человека, который вряд ли нуждается в ком-то вроде Ви?— незадачливом и глупом мальчишке.Но если боль копится в тебе месяцами, уже целый год, то вероятно, что слова тоже вырвутся необдуманно. Порой легче поговорить с малознакомым человеком, который не волнуется о тебе так, как волнуются родные и близкие. Который не волнуется о тебе вовсе, и ты, по идее, не будешь чувствовать вины.—?Парень, о котором мы говорили с капитаном, год назад убил мою девушку. Прямо в этом доме и у меня на глазах. Он думал, что расквитался со мной по заслугам, но мстить было не за что, потому что я не сделал ему ничего плохого. Не знаю, почему он подумал на меня. Тогда мы с группой выполняли задание, брали одно здание штурмом, это был неизбежный приказ в виду обстоятельств. В ту ночь убили девушку Чон Хончоля, и он решил, что это я, поэтому убил мою. Но это был не я, клянусь. Я даже её не видел. А мы… мы с Сонён должны были пожениться всего через месяц, но…Хосок на несколько секунд прячет лицо в ладонях, переводя дыхание, но его глаза остаются сухими. Чон Хосок не умеет плакать, хотя только что впервые на глазах чужого человека дал слабину, и уже себя корит. Кроме того, он чувствует вину.—?Я не должен был этого говорить, прости.Он встает из-за стола, но ему не дают уйти, цепко схватив за руку. Ви сам не понимает, что творит. Сначала он касается первым, просто касается, но тем не менее, а после уже крепко обнимает, не отпуская от себе какое-то время. Просто Чон Хосок выглядит как человек, отчаянно нуждающийся в чьих-то объятиях. И младший не может сдержать свой порыв, хотя понимает, что будет жалеть об этом уже в очень скором времени.—?Ви.Ну вот, не прошло и минуты. Приходится отстраниться, отходя на нейтральное расстояние, и с виноватым видом опустить голову.—?Простите, мне не стоило. Пожалуйста, не злитесь на меня.Чон Хосок имел в виду вовсе не это и не хотел отталкивать. Во всяком случае, он не подразумевал грубости. Он хотел сказать совсем другое, но почему-то не смог.Похоже, этот негласный день объятий оказался одним из самых неудачных.