1 часть (1/1)

Ёну держал лицо до последнего, до той минуты, когда режиссер-постановщик, довольно потрепав его по плечу, не захлопнул за ним дверь машины. Вот в этот-то момент все напускное медленно сползло, и взгляд Ёну стал опустошенным.Небо свидетель, каких сил ему стоило сегодня отыграть премьеру и вытерпеть присутствие Джеха рядом после всего, что тот сделал. Вернее, не сделал, хотя должен был. Последние два дня были кошмаром. Причем палитра ощущений менялась от исступленного восторга до жгучей обиды и желания отомстить. Он с трудом воспроизвел свои действия с последней ночи и до этого мига, когда на какое-то время сидит в машине один. Ночной визит в дом Джеха вспоминался отрывками. То, как легко открылась входная дверь, то каким шоком было увидеть хёна спящим рядом с женой, то, как дрожали пальцы над забытым на кухонном столе ножом. А потом, уже днем, когда Хивон была одна, Ёну впитал ее ужас сполна, оставив после себя разбитую керамическую голову.Его словно вело что-то, подпитывая его ярость, желание увидеть страх в глазах хёна, нет, не только его, но и смятение, растерянность. Что говорить, все это он получил. Подсказки, виртуозно вплетенные в вязь сценического диалога, проблеск догадок, ошеломивших Джеха, от чего тот испуганно крутил головой, пытаясь в полутьме зала выхватить Хивон, то, как он обмяк всем своим огромным телом, потрясенный тем, что не властен над происходящим - это было сладко, к чему скрывать. Это обжигало рот Ёну, и губы сами по себе расплывались в презрительной усмешке. И потом, когда страховка так и осталась не прикрепленной к петле, когда веревка затянулась на шее, острой болью впиваясь в горло, когда хён молниеносно понял, что все катится к чертям тут и сейчас, что они оба могут погибнуть на сцене, когда он кинулся к Ёну, подхватил его под колени и вздернул вверх, чтобы не дать обоим задохнуться, вот тогда запоздалый страх шевельнулся и в груди Ёну, но ненадолго. Возможно, это было бы лучшим выходом.Джеха словно закостенел, сущим манекеном выходил на поклоны, все еще чувствуя дыхание близкой смерти. Ёну мог торжествовать победу, ведь кто как не он выдержал роль до конца. Он реально стал идеальным Сону, а запутавшийся в чувствах хён был жалок. Но почему сейчас, когда все позади, ему так плохо? Почему в душе нет ничего кроме боли и сожалений? И как вынести все оставшиеся представления, когда после этого, первого, он кажется себе выжженным изнутри дотла?Но вот хлопнула водительская дверь, и менеджер завел мотор. Ёну ехал в общежитие, слушая по пути его воркотню, мол, директор доволен, на завтра с утра намечены следующие мероприятия, и через два дня назначена фотосессия для журнала. Ёну, по обыкновению, молчал. Прибыв на место, он поднялся в квартиру, где жила вся его группа, и лишь тут получил возможность наконец-то уединиться до утра и обдумать все.Когда произошла та авария, первым чувством стало изумление, и лишь позже добавился страх. Тщательное расследование показало, что вины Ёну не было никакой, что подвела техника в виде полетевшей к чертям педали тормоза, и все равно, газеты, особенно приснопамятный Диспатч, подняли визг и затеяли грязную возню. Директор запретил ему выходить в интернет, поручив все отслеживать менеджеру Чону, но Ёну часами сам лазил в телефоне, отмечая все негативные статьи и заметки о себе. Сделать ничего было нельзя, оставалось скрипеть от злости зубами. Агентство выпустило пресс-релиз, объясняющий ситуацию, но когда этих писак останавливала или убеждала правда?Вот тогда и был сделан перерыв в промо нового альбома, на который Ёну, как лидер и главный рэпер группы, возлагал такие надежды. Мемберы занялись на какое-то время сольными проектами, а самому лидеру предложили глупейшую вещь в мире – играть в театре. И ладно бы мюзикл, а то просто авторская постановка. Про геев, да. Состоялся крупный и далеко не мирный разговор с директором, который визгливо и категорически приказал Ёну засунуть свои амбиции и мнения глубоко в... карман.Однако не в характере Ёну было спускать все на тормозах. Хорошо же, он сумеет показать, что ему это не нравится. И показал. Наблюдать за мечущимся менеджером, названивающим ему на мобильный, и за стайкой девчонок из фан-клуба, было даже забавно. Наверное. Стоя на крыше, Ёну не собирался облегчать жизнь ни Чону, ни той группке напыщенных театралов, которым захотелось поразить публику вычурной постановкой, замешанной на запретных чувствах. Не желаете ли перчика?Однако у Чона видимо была неплохо развита интуиция, поэтому вскоре он таки разыскал подопечного и суетливо погнал в общий зал. Ёну вошел с несломленным видом, не извинившись, плюхнулся на стул и окинул аудиторию надменным взглядом. Его партнер, высоченный здоровяк с фактурным лицом мэтра, раздраженно кинул, что опаздывать плохо, равно как и не замечать старших. Ёну промолчал. Даже заметки в сценарии пришлось делать Чону. В какой момент он понял, насколько талантлив Джеха? Скорее всего, тогда, когда тот, придя в ярость от неуместной веселости Ёну, буквально отшвырнул его к стене и заговорил. Да, словами из пьесы, но так страстно, горячо и напористо, что Ёну опешил, впился взглядом в горевшие бешенством глаза напротив, и сам не заметил, как по щекам от потрясения потекли слезы. Этот эмоциональный взрыв со стороны Джеха был так силен, что смел все напускное безразличие и раздражение Ёну. Показалось, что крупная, тяжелая рука, вцепившаяся во время монолога ему в плечо, оставила после себя красный отпечаток. После ужина в доме хёна, после совместной поездки на рынок Донмё, когда Джеха обмотал их запястья цепью, Ёну вдруг понял, что погружается в водоворот притяжения этого потрясающего человека. И сложно было осознать, то ли тот сам рядом с ним, то ли Вальтер. Забытая хёном книга, которую Ёну выучил за ночь, сковала его сущность непреодолимым знанием сопричастности и близости. Его собственный герой тоже стал прозрачен, и понятны его страсти и поступки.На одной из репетиций Джеха поразил всех нервозностью и сварливостью, шпыняя молодого партнера, требуя начать все сначала, и снова, и снова, пока не порвал ему руку жесткой веревкой. Вид крови, хлынувшей на пол, остудил его пыл. Виновато поглядывая на Ёну, Джеха сконфузился и прервал репетицию.Для Ёну же все это стало откровением. Хён оказался отнюдь не так хладнокровен, как хотел казаться, видимо его душу терзали те же сомнения, что и младшего, просто вылились в такую сумасшедшую выходку. И тогда впервые в душе Ёну шевельнулся вопрос: не чувствует ли Джеха то же самое, что и он? Не есть ли все эти чувства нечто большее, чем просто вживание в образ?Для него самого осознание того, что ему нравится мужчина, было поначалу диким, но дни, проводимые рядом в бесконечных репетициях, сгладили душевное возмущение. Более того, по ночам Ёну вдруг стал видеть до ужаса верибельные сны, в которых они были вдвоем. Ответ на свои вопросы Ёну получил весьма скоро. Однажды утром, поджидая хёна в аллее неподалеку от дома в надежде попасться ему на глаза, он действительно его увидел, слегка помятого, с красными от недосыпа глазами, растрепанного. Этому не стоило удивляться, ведь ночная встреча в театре, в пыльной тишине, и их первый поцелуй, пожалуй, не дали заснуть обоим. Джеха быстро оглянулся по сторонам, убедился, что они в аллее одни, и, схватив Ёну за запястье, потащил его за собой.Ёну не задал ни одного вопроса, даже когда хён привел его к запертому гаражу, стуча ключами, защелкал замком и втолкнул внутрь. Там сухо и тонко пахло пылью, чуть острее красками, и царила всепоглощающая тишина, нарушаемая лишь отчасти шелестом листвы, стуком собственного сердца и тяжелым дыханием Джеха. Подтолкнув Ёну к кирпичной стене, хён упер ладони по обе стороны его головы, и впился глазами в его лицо. Вопрос - ответ. Простое объяснение. Ёну не испытывал страха или отвращения, лишь радостное, жаркое предвкушение, щекочущее и сладкое. Тело стало тяжелым, наполнилось тягучим, тянущим чувством, словно вся кровь прилила туда, где соприкасались их тела. Губы хёна, твердые и в то же время нежные, горячий язык, осторожно проникающий в рот Ёну, его прерывистое дыхание, показывающее, каких трудов стоит Джеха сдерживаться – все это подарило ему желание отрешиться полностью, раствориться в этом прикосновении, желание, чтобы это наваждение не проходило. Было так правильно на мгновенье приоткрывать глаза и видеть склоненную над ним в полумраке высокую, большую фигуру хёна, чувствовать на себе его большие ладони, ощущать, как он прикусывает кожу на шее, и плавиться в чувственном обмороке, с легким изумлением слыша собственные тихие стоны. Остаток дня был заполнен какой-то сумасшедше веселой поездкой к морю, катанием на досках, беспричинным восторгом и постоянным смехом. Ёну казалось, что он воздушный шар, пляшущий на ветру, и ниточку от этого шара держит рука хёна. Наплававшись до томной утомленности, они наскоро перекусили и забрались в машину.Не хотелось тратить время на сон, поэтому оба говорили обо всем и ни о чем, рассказывали какие-то смешные случаи из жизни, и казались сами себе королями мира, которым подвластно время и пространство. Лишь когда сумерки сгустились до чернильной темноты, и на небе зажглись звезды, они умолкли, ощущая, что слова становятся излишни. Ёну льнул к Джеха, и тот целовал его без счета, чувствуя, как солона слюна от морской соли на коже и губах.Боясь и сомневаясь, что делать дальше, они решились лишь на одно. Джеха неловко расстегнул пуговицу на джинсах Ёну, потянул вниз молнию и медленно засунул руку под ткань. Ёну всего выгнуло навстречу плотно стиснувшей его, ласкающей ладони. Дыхание у обоих сбивалось. Забыв про стыд, Ёну всем телом подавался вперед, стонал в голос и жмурил глаза до багровых пятен, пляшущих под сомкнутыми веками.Когда ударила, накатила приливная волна наслаждения, сжала и стиснула все тело в пульсирующий ком, Ёну закричал без звука и вонзил пальцы в спину Джеха. Он не помнил, сколько это длилось, мгновение или вечность, знал только то, что душа его разорвана пополам. Дрожа и пытаясь вдохнуть, Ёну почувствовал, наконец, твердость пола, на котором они лежали. Но ничто теперь не имело значения, пока Джеха был рядом, и в его глазах светилась усталая нежность. Кое-как оттерев себя салфетками, они свернулись рядом. Хён обнял его худое тело, крепко прижал к своей груди и поцеловал в лохматую макушку.Страшным, мерзким, тошнотворным оказалось пробуждение, когда тишина была разорвана воплем директора и скрежетом сбитой в сторону двери машины. Невыносимо было увидеть полные недоумения и какого-то моментального опустошения глаза Джеха, которого директор буквально вышвырнул на улицу под слепящее солнце. И острой волной прилила ярость, когда Ёну заметил неподалеку стоящую темную фигуру жены хёна. В одно мгновение он понял, кто их выследил и выдал.Страшно и громко кричал директор, перегибаясь через спинку сиденья, и все пытался ударить его по опущенной голове. Менеджер испуганно молчал и крутил руль. В пустом общежитии Ёну пришлось пережить настоящую бурю, во время которой директор орал, что он скотина и извращенец, забывший свое место, что, если бы хоть одна собака пронюхала, чем он занимался на пляже, агентство можно было бы уже распускать, и вешаться от позора. Жахнув под конец дверью так, что со стола в кухне слетел стакан, директор вылетел из общежития. Ёну скорчился на кровати, закрыв голову подушкой. Менеджер, насупясь, сидел на диване и рылся в его телефоне, удаляя все их совместные фото с хёном из сетей. Ёну так и не узнал тогда, что произошло между Джеха и Хивон, какую битву выдержал хён, чего наслушался. Больше всего ее возмутило, что на этот раз его выбором стал мальчишка. Вещая сердцем, как и все женщины, она правильно поняла ту недоговоренность, напряженность между ними, поняла и ужаснулась этой извращенной фантазии и чувствам. За годы совместной жизни слишком много приходилось ей прощать, но раньше были женщины, теперь же...И в Джеха от ее слов что-то сломалось. Он словно проснулся от морока и взглянул на свое прежнее существование. Стало страшно, что пусть и скучноватая, но такая привычная жизнь, с волнением новых постановок, с приятными, но необязательными романами с новыми партнершами, что все это можно сломать буквально несколькими словами. И ради чего? Ради чувственной встряски, ради острого, запретного наслаждения? Он стал противен сам себе, когда трусливо искал пути выхода из ситуации. В конце концов, он решил ненавязчиво, но непреклонно показать Ёну, что эпизод не получит продолжения. Так надо.Ёну же перед прессконом позади кулис взял его за руку и горячо зашептал, что ничего не боится, что любит его, что хочет, чтобы все узнали об их чувстве. Но когда Джеха, молча, вытащил свою руку из его пальцев, почувствовал себя преданным, словно хён наотмашь, неожиданно сильно и ошеломляюще обидно ударил его по лицу. На язвительные вопросы прессы Джеха резко ответил, что все, что происходило, было только по сюжету пьесы. Он даже не дал Ёну сказать ни слова. И тот сидел под любопытствующими взглядами как оплеванный. Во всем поведении Джеха он почуял безобразный страх и злость на него за то, что он посмел быть смелым, злость взрослого и рассудительного человека на бесшабашного мальчишку, который вообразил себе невесть что. Но ведь было же, с мучительной тоской думал Ёну, было, хён же первым сделал шаг навстречу.Потому и понесло его ночью в дом Джеха. Поэтому еле сдерживал он в душе клокочущую ярость и обиду. И когда он ввалился в гримерку, потный, бледный, запыхавшийся, налитый холодным гневом, мимолетный взгляд на хёна показал его растерянность и непонимание, что происходит. Всю злость Ёну вложил в игру и ухитрился выбить Джеха из колеи, напугать своими намеками до чертиков, и как результат, заставить провалить весь образ Вальтера. Сидя в ватной тишине салона машины, Ёну пытался уловить в себе хотя бы слабые отблески торжества от мести, хоть какой-то намек на злорадное самодовольство, и не чувствовал ничего кроме горечи. Но вот прошли все представления. Позади постоянное напряжение, позади дни, когда приходилось себя взнуздывать, как норовистого коня, чтобы не сорваться, чтобы довести дело до конца. Недовольное сопение и подозрительные взгляды директора теперь тоже в прошлом. Спустя месяц после последнего спектакля, он, наконец, позволил себе немного расслабиться и перепоручить заботы о питомце верному Чону. Дисциплинированно отработав все положенные мероприятия, Ёну заработал скупую похвалу. В виде награды он выторговал поход на рынок Донмё. Еще в прошлую прогулку он понял, сколько всего интересного и нужного можно здесь купить. Нацепив маску и кепку с большим козырьком, скрывшую его глаза, он с удовольствием бродил по рядам. Конечно, вездесущий Чон шлепал позади, но больше пялился в телефон, нежели на подопечного. Ёну выбрал несколько книг, красивую джинсовую куртку, клевую сумку необычной расцветки, весьма недурной и дешевый костюм-двойку, стопку маек с забавными принтами и даже маленький медный котелок. Последний был ему вообще не нужен, но абсолютно очаровал его мандариново-розовым блеском своих ярко начищенных боков. Сгрузив все это на кряхтящего Чона, Ёну остановился перед лотком с кожаной галантерей. Вдруг откуда-то сбоку, еле слышно, почти намеком пахнуло слабым ароматом одеколона Джеха. Ёну застыл, а потом неторопливо скосил глаза. В глубине лавочки, почти полностью скрытый синей занавеской, стоял хён. И пристально смотрел на него. Первым порывом было тут же отвернуться и уйти, но было во взгляде Джеха нечто такое, что Ёну остался. Делая вид, что перебирает ремни и портмоне, он мельком поглядывал в сторону хёна. Тот крутил в пальцах какой-то клочок, затем медленно вложил его в горку дешевых кожаных брелков и шагнул назад, полностью пропадая в темноте.Ёну с делано-безразличным видом обогнул лоток, сунул руку в брелки и сразу нащупал бумажный комок. Прихватив для вида красное солнце из жатой кожи, он вернулся к увешанному огромными пакетами, а потому недовольному, Чону. Свернув дальнейшее разорение собственного кошелька и менеджерского терпения, Ёну поехал домой, но там, даже не разобрав покупки, заперся в туалете и, тут же развернул бумажку. На ней был лишь номер неизвестного телефона. Ёну не звонил по нему несколько дней, заново все обдумывая. Из упрямства и вполне понятной злости он откладывал разговор как можно дольше. Однако, спустя почти две недели, все же набрал. Была глухая ночь, общежитие спало, и чтобы никого не разбудить, он ушел на крышу, тщательно прикрыв за собой дверь.Джеха снял трубку буквально сразу, словно держал телефон в руке. Оба молчали, не зная, с чего начать, пока, наконец, хён глухо не поинтересовался, все ли у него в порядке. Ёну хмыкнул. Тогда Джеха, запинаясь, попросил о встрече. – Зачем, хён? Что ты хочешь теперь? – не сдержал возмущения Ёну.– Просто увидеть тебя.– Ты видел на рынке, – отрезал Ёну.– Да, конечно, понимаю, – хрипло ответил Джёха. – Прости!Ёну сбросил вызов. Но через день снова позвонил.– Нам нельзя видеться, если кто-нибудь увидит… – начал он вместо приветствия.– Мы с Хивон расстались, она подала на развод, – сказал Джеха.– И ты тут же бросился искать меня? – съязвил Ёну.Глубокий вздох и длинные гудки в трубке.Он буквально задохнулся от ярости. Что он себе думает? Еле попадая пальцами по цифрам, набрал.– Не смей первым отключаться. Слышишь? – зашипел Ёну. – Хорошо. Где ты сейчас? – На набережной реки, около причала Ёнгыль.– Не вздумай смыться, сейчас буду.С превеликими предосторожностями Ёну выбрался из общежития, поймал такси и поехал к Джеха. Тот сидел на влажной от тумана скамье и смотрел на воду. Увидев Ёну, он сделал попытку улыбнуться, но вышло это неловко, неуместно, и улыбка увяла. Ёну сел рядом.– Значит, Хивон устала терпеть?– Да.– И что теперь?– Я оставил ей дом, купил небольшую квартиру подальше от центра, недорогую, но чистую.Было видно, что хёну неловко.– Поехали, – бросил Ёну.– Куда?– К тебе, конечно, – чуть раздраженно заявил Ёну. – Я не собираюсь находиться тут, все время оглядываясь, не притаился ли кто в темноте с камерой.Джеха пристально посмотрел на него, затем тяжело поднялся и направился к своей машине, стоявшей неподалеку.Дорога заняла минут двадцать. Припарковав автомобиль около трехэтажного дома на узкой улице, они поднялись наверх. Квартира действительно была невелика, но опрятна, не смотря на высокие стопки книг повсюду и нераспакованные коробки с вещами.Джеха достал из шкафа початую бутылку белого вина и два стеклянных стакана.– Все никак не дойду до магазина, чтобы купить нормальную посуду, – извинился он, выставляя все на низкий стол.Отпивая маленькими глотками вино, Ёну смотрел на его потемневшее, усталое лицо.– Знаешь, что я часто вспоминаю? – неожиданно спросил он.Джеха вопросительно вскинул взгляд.– Летний зной, смешанный с морской свежестью, и то, как песок тек сквозь пальцы, и как в машине пахло солью и немножко металлом.Уголок рта Джеха дернулся в печальной улыбке, совсем не затронувшей его глаз.Оба снова замолкли. А между тем, Ёну хотелось сказать слишком много. Слова теснились в его голове, трепетали на кончике языка. Хотелось излить свою обиду и непонимание, но слов и мыслей было так много, что наружу не вырвалось ничего.Еще хотелось вцепиться в хёна, лупить кулаками по его широкой груди, сильно и беспорядочно, хлестко и больно, чтобы до него дошло.Хотелось кричать, срывая горло, что так нечестно, но он не сделал и этого. Потому что теперь казалось нелепым устраивать разборки, когда хён сидел перед ним, глубоко вздыхая, и молчал так, словно бы знал наперед все, что ему хотелось сказать. Да так оно и было, скорее всего. Вина читалась в его опущенной голове, в больших руках, сцепленных так крепко, что побелели костяшки суставов. Ёну столько раз мысленно вел этот разговор, что ему казалось, будто он может его воспроизвести наизусть, но в том-то и дело, что Джеха молчал, не оправдывался, и весь каскад логичных выводов, доказательств, язвительных эпитетов и страстных упреков остался втуне. Обрушить все это на закаменевшего хёна Ёну попросту не смог, сочтя, что это будет глупо и истерично. Он подозревал, какую борьбу тому пришлось выдержать, какую схватку со страхом разоблачения, оглушительным, ломающим страхом. Вот если бы тот издал хоть звук, но Джеха словно проглотил язык с тех пор, как опустился на пол около стола. Поставив с легким стуком стакан, Ёну протянул руку через стол и положил ее на руки Джеха. Тот словно очнулся, поднял голову и осторожно, подушечкой большого пальца погладил по смуглой коже. Комната тонула в ночном сумраке, освещенная лишь напольной лампой с кремовым абажуром. Взгляд Джеха был мягок и полон бесконечной нежности. Ёну медленно встал, потянул через голову майку, потом щелкнул пряжкой ремня на джинсах. Джеха тоже поднялся и стал раздеваться, кидая вещи прямо на пол.Ёну отметил, насколько дрожат пальцы, и подумал, что надо попытаться успокоиться. Хён был рядом, высокий и большой, с сильным телом, облитым неярким светом лампы, с выпуклыми мышцами груди, на которой росло несколько редких волосков.Ёну пристально осматривал его, замечая вздрагивающую кожу над сердцем, ямку пупка, от которой вниз шла темная полоска, темную тяжелую плоть с перламутровой каплей на навершии. И он, поддавшись порыву, растер эту каплю пальцем.Взгляд хёна потемнел, стал глубоким и теплым, словно пледом укутывая Ёну. Джеха сделал короткий шаг вперед, обнял его, близко подтягивая к себе, и сразу крепко поцеловал, долго и ненасытно. В это мгновение Ёну почувствовал, что ошеломительно и болезненно счастлив.Многие часы, до самого рассвета, они не размыкали рук, даря друг другу и получая взамен все. В подкрадывающихся утренних сумерках Ёну лежал головой на плече Джеха, слушал его сонное дыхание и тихое тиканье часов. Тело тянуло, волнообразно ломило непривычной, но желанной болью, результатом ночного исступления. Больше всего на свете Ёну хотел в этот момент заснуть вот так, уткнувшись хёну в подмышку, заснуть, закинув на него руку поперек широкой груди, заснуть лет на сто. И пусть он знал, что это невозможно, все равно, хотеть этого никто не мог запретить.Ладно. Они люди в реальном мире. Это будет сложно, но они оба найдут выход, обговорят условия, придумают, что делать дальше. А пока… У Ёну есть еще немного времени до звонка будильника, и он с удовлетворением подумал, что фактически это вечность. Поэтому, слегка повозившись, он вдохнул поглубже, выдохнул, притерся головой плотнее к Джеха и с улыбкой крепко заснул.