1 часть (1/1)
...то, что когда-то былоНочь душная, лунная, светлая. Пахнет летней свежестью, травами и медицински-тонко — ромашками. Все поле — сплошные ромашки.— Влетит же нам... — Андрей, запыхавшись, валится на прогретую за день землю, тянет за собой Машу — запястье горячее, сбитый пульс бьется пойманной бабочкой. Мчались как сумасшедшие — дыхание все еще рвет стенки легких.— Это если узнают. Но мы же никому не скажем? — смеется. Вытягивается рядом, свои и его пальцы переплетает до боли.— Не скажем. Звезды-то какие, смотри...Звезды на темно-синем полотнище неба — огромные светлячки; ломаные линии созвездий чертят причудливые траектории в гулкой высоте. Только смотрит Андрей не в чернеющую бесконечность, расцвеченную белыми точками — все больше на Машу. Бойкая, острая, живая Машка сейчас кажется как-то мягче, будто бы тише, может быть из-за того, что сонная (выдернул среди ночи), может потому что едва ли не впервые видит ее не в полной боевой готовности — вместо опостылевшей униформы только простенькие джинсы и тонкая майка; светлые волосы текут по спине пшеницей и лезут в глаза.И она кажется сейчас такой простой и свободной — в этой бесконечной однообразной казарменной круговерти приказов, извечного распорядка и железной дисциплины, — что дыхание перехватывает по новой.Он искал здесь родительской любви и внимания, а встретил ее, Машу, девчонку с медовыми локонами и глазами цвета ветреного апреля — и это, оказывается, тоже очень и очень много.— Эй, ты чего? — острый локоть прицельно мажет по выступам ребер, не больно, но весьма ощутимо — дерется Машка на зависть многим мальчишкам здесь.— А Ромка говорит, вы с ним целовались, — брякает невпопад.— Дурак твой Ромка, — Маша независимо фыркает, рваным движением отводит волосы от лица. Андрей смотрит на нее не отрываясь — сердце в груди грохает отбойным молотком, оглушает частотами. А когда рука на полуобнаженной спине застывает горячечной окаменелостью, биться перестает — то ли от восторга, то ли от страха: Машке ведь ничего не стоит продемонстрировать на нем очередной свой приемчик, она же в "Юности" одна из лучших... Для него — самая лучшая.И когда обветренные теплые губы ответно касаются его губ, Андрею кажется, что это все, наверное, сон, но если и так, то пусть этот сон никогда не заканчивается. Пусть это будет всегда. Поле. Ночь. Звезды. Он и Маша.Бездонная чернота неба опрокидывается на них пронзительной невесомостью.---Впервые за гребаную тюремную вечность ее приводят не в сумрачно-унылую допросную с грязными стенами и бьющим в лицо ослепительным светом лампочки под потолком, а в просторный и светлый кабинет — солнце чертит асимметричные полосы по паркету; пахнет свежезаваренным кофе, кожаной мебелью и мужским дорогим парфюмом. Маша — в бесформенно-сером, утратившая всю ухоженность и лоск, чувствует себя гребаной Золушкой, чудом попавшей в замок к прекрасному принцу. Вот только она — не светлая девочка, наивно ждущая чуда, а государственная преступница, да и холеный мужик в кресле напротив мало похож на добрую фею — скорее на расчетливого сукина сына, которому определенно от нее что-то нужно.Маша с детства не верила в сказки, теперь не поверит тем более.А еще ей одури, до спазмов и головокружения хочется кофе — здоровенную чашку приторно-сладкого мокко с карамельным сиропом. Мечтать не вредно, да?— Кофе хотите? — риторический вопрос бьется о звон фарфора.— Зачем меня сюда привели? — Маша выпрямляется до боли в позвонках, пальцы стискивает до онемения и упрямо старается не смотреть на проклятую чашку, исходящую ароматным горячим паром. — Я уже все сказала на допросах. Я ничего не знаю.— А вы упрямая, Мария Рахманова, — хозяин кабинета остро и скупо улыбается одними губами, а глаза у него ледяные — промерзшее до основания блекло-синее январское небо. — Может быть, это и к лучшему. Вы нам нужны, Маша.— Кому это "нам"? — падает бесцветно в мягкую тишину кабинета.— Стране, Маша, стране, — улыбка становится шире, взгляд — еще холоднее. — Вы отчаянная и к тому же совершенно беспринципная девушка, лишенная всяческих сантиментов. Для нашей операции именно такая нужна.— Какой еще операции? — предательский холодок по позвоночнику проскальзывает змейкой. — Вы что-то путаете, я заключенная, а не агент спецслужб.— Ну это ведь пока, — снисходительная улыбка отдает явственным превосходством. — Мы же все знаем. И про "Юность", и про то, к чему вас всех там готовили... А хотите, открою вам небольшой секрет?— Не хочу.— Вы не нужны Родину. Точнее, ему нужен только ваш ребенок. Так что не думаю, что он сильно расстроится, если с вами что-то случится после того, как вы потеряете ребенка.Падает.Маше кажется, что она бесконтрольно летит куда-то в бездонную пропасть — страшно, безнадежно, смертельно. Мария Рахманова, беспринципная, безжалостная, мастерски умеющая перевоплощаться, притворяться и врать, способная сыграть что угодно и обойти любой детектор, впервые б о и т с я.Небо все-таки падает.