1 часть (1/1)

Три года назад Машина сыто, лениво урчит, чёрно-глянцевый хищник, чужой, прокатный — передан с ошейником и ключами во временное владение. Орденская лента ремня безопасности перечёркивает от плеча твой пиджак цвета бежевой штукатурки — эталон понятия ?нейтральность?. Соломон за рулём, и Соломон водит как самоубийца.Навороченная магнитола, новая модель, развязно подмигивает дисплеем, точь-в-точь как эта в колонках, с волнообразными переходами от вопящего надрыва к паточно-сладкому придыханию и обратно, ?обернись?, ?вечность начинается сейчас?. Звуки заполняют салон, Соломон на водительском хмурится, и ты в лакейском полужесте — когда уже вытравишь их из себя, — рука над пианинной россыпью кнопок: ?Переключить??.Улыбается вскользь.— Оставь, мне нравится.— По тебе не скажешь.Ненормально белые пальцы на контрасте с графитно-серой искусственной кожей руля, на левом мизинце штемпелем прямоугольная печатка белого золота, спасибо, не кольцо с синим камнем — с ним просто невозможно, когда он с этим кольцом. Плавный сброс скорости, раньше вы мчались торпедой — уступайте дорогу! — теперь лавируете.— Я предпочитаю классику, ты прав, но в этой песне… В ней есть искреннее чувство. Мы можем лишь гадать, что это: страстное желание получить гонорар или воспоминания о несчастной любви. Но всё равно слышно, что исполнительница вложила в своё выступление нечто большее, нежели рядовую технику эстрадного вокала.Светофор перед мостом, габаритный красный машины спереди обливает вас обоих кровавой неоновой плёнкой; ты не мастак разглагольствовать о музыке и отмалчиваешься; телефон в кармане жужжит чьим-то нетерпением, обрубаешь звонок не глядя.— Впрочем, я бы заинтересовался, даже будь это пошлейшая попса. — Это и вправду пошлейшая попса — светофор долгий — достаёт платок из нагрудного кармана пиджака, зачем-то вытирает лепные, как у статуи, сейчас красные в красном свете руки, как фантомную кровь смывает. — У меня непростые отношения с музыкой, к тому же я в странном настроении. Такой… парадокс восприятия. Так гурман, знаток тонких вин и изысканной кухни может с изумлением обнаружить себя в дешёвой забегаловке над тарелкой китайской лапши из клейстера. Или любовник самой прекрасной женщины в мире — в подвале стрип-бара на окраине города, щедро оделяющим чаевыми местных танцовщиц… Природа некоторых душевных порывов неподвластна логике. Мм, месье Арджено, ответьте уже на звонок. У вас так разрывается телефон, как будто нам в салон подкинули взрывное устройство.С ?ты? на ?вы?, с баснословно дорогого вина на замороженные полуфабрикаты и обратно, из провинциального блёклого Шарлевиль-Мезьера в небоскрёб Ла-Дефанса в Париже — Соломонов ?парадокс восприятия? у другого назывался бы попросту ?зажравшийся мудак не знает, чего ещё хотеть? — телефон, как неисправный паровой котёл, плюётся кипящими вопросами, ты отбиваешься: ?да?, ?ну да, естественно, выиграли?, ?включая моральный ущерб?, ?иначе и быть не могло?, — магнитола с хрипотцой признаётся Соломону в любви, он в четверть тона, чуть в нос, подпевает.Соломон равнодушен к новостям, ничто ему не внове, он застолбил жизнеутверждающую позицию ?мы выиграем, иначе быть не может? далёкие полгода назад и рассыпал с неё фальшивые улыбки, пока дело о клевете разматывала по нитке команда юристов, пока дирекция язвительно комментировала промежуточные результаты, пока пресс-стервятники строчили обзоры; две недели назад, как обсуждали по телефону дату итогового заседания, ехидно и ласково предложил пари, подростковая подначка ?на что спорим?, и было установлено: если победишь ты и пессимизм, с него обед в Савое, если он и оптимизм, с тебя входной на выставку в Вильпенте. Сегодня финал, побеждённые платят по счетам, тебе до вечера сто раз оборвут телефон и обвалят почту: ах, месье глава Департамента исследований, неужели правда, неужели с компенсацией — да, само собой, но лично я своими ушами не слышал, мы с месье исполнительным директором отправились приобщаться к искусству, да, да, так вышло.(Выставка была ужасна.)Надоедливый телефон заново упокоен в кармане; на петлях и восьмёрках эстакады — от скорости на вираже закладывает уши — ты спрашиваешь:— Помнишь ту мою статью?С полунамёка подбирается, уходит в маску, насмешливо откликается из-под неё:— Ясно, будто вчера. Ты проводишь некие параллели?— Самые очевидные. Я ведь сделал тогда то же самое. Разнёс ваши первые лаборатории за несоответствие стандартам, некачественный аутсорсинг и нарушение порядка клинической апробации. Но меня ты пригласил работать в компании, а этих…— Я не могу позволить себе роскошь перекупать всех. Только самых лучших. — На подъёме с разворотом машину швыряет почти в ограждение, она выравнивается рывком, повинуясь небрежному вращению руля, пока ты пытаешься выровнять дыхание и заодно очки на переносице. — С годами ставки растут, к тому же ты был талантливым любителем, а эти строят из себя профессионалов. Профессионалам в случае провала снимают головы, такова жизнь. Побеждает сильнейший.Никто не в силах тягаться с могущественными покровителями ?Санк Флэш?, с курирующим их транспортным колоссом ?Голдсмит-холдингс?. Пресловутый сильнейший побеждает, а слабый, беззащитный или зарвавшийся гибнет. Так и останется в финале на полях фармацевтических битв златокудрый исполнительный директор Голдсмит — в одиночестве — и сдует с манжета с опаловой запонкой пепел сгоревших чеков и судебных постановлений, ибо всё прах и в прах возвратится. Пять лет назадЗнакомство вышло незабываемое — Соломон постарался. Письмо от руководителя лаборатории из группы ?Карно?, не чета твоим тогдашним трепыханиям ассистента в частном секторе: нас заинтересовала та публикация о линии иммуномодуляторов от ?Санк Флэш?, перезвоните нам, будьте добры, встретиться удобнее в нашем головном офисе или в городе, за вами прислать машину?Тебе двадцать пять, все твои достижения в науке никогда не доставляли такого удовольствия, как заказной комплексный отчёт о фармацевтической компании из восточного, у границы, захолустья. Только начали приобретать вес на рынке и тут же нарвались — их явно хотят утопить, ну и пусть, что тебе судьба какой-то компании, так, повод для лёгкого злорадства: дорасширялись, достроились заводиков на Филиппинах. Аудитор вашей маленькой команды наёмников работал спустя рукава, и хотя твоя часть — экспертная оценка двух препаратов и групп клинического тестирования, ты заодно правишь за ним всё остальное.Коллинз, жадная до чужих побед сволочь, одной своей росписью научного руководителя забирал половину успеха, сообщество подмастерьев при его самовлюблённой особе — контрольная группа для прививки смирения. Так что — нет, после асфальтового катка восьми лет учёбы эта громкая история — неожиданность, ты не был готов проснуться знаменитым и не успел продышаться от свалившейся на голову земной славы, а уже на её гребне влетел в высшие круги фармпрома — как решил по глупости, собираясь на встречу.Бело-прозрачный офис, стекло и воздух, оказывается новой конторой непотопляемой ?Санк Флэш?. Любезный блондин в светлом костюме — её директором. Шампанское, предложенное им, чтобы отметить твой успех, — самым обычным, хоть и недешёвым, урожай пятилетней давности.В коробочной стеклянной переговорной он уверенно и приветливо, с прямотой на грани бесстыдства — это должно нравиться? подкупать? вызывать доверие? — обрисовывает твоё положение. Наводил справки, ознакомился с материалами, да, суждения не слишком лестны — намерен играть в открытую. Вы не передовой исследователь, вам никогда им не стать, PhD по биохимии — прекрасно, но вот работа в фундаментальной науке — нууу… долго, затратно, мучительно, удовлетворения амбиций не обещает. Ваш уважаемый наставник — ?уважаемый? с пренебрежительной улыбкой, сквозь зубы, — профессор Коллинз, грезит об универсальных специалистах, биогенетиках, но вы трезвомыслящий человек, мы полагаем… Однако, месье Арджено, вот что важно — вы гениальный ревизор. Вы превратили бестолковую вчерне статью в тот взрыв бомбы, которым прозвучал её финальный вариант. Вы, вероятно, ненавидите непрофессионализм? И, естественно, цените щедрые гонорары. На борца за справедливость вы не похожи, и к лучшему.Ты спрашиваешь, зачем ты здесь.О, есть предложение — инновационной компании нужны принципиально новые методы контроля качества. Разработать систему мониторинга, которой доселе не существовало в фармацевтике и биотехнологии, поскольку не было проектов такого масштаба. У вас грандиозные успехи на позиции внешнего наблюдателя — а что если вы будете располагать большим объёмом информации?.. Стандартный фармацевтический аудит не соответствует потребностям, да вы и не аудитор, но с вашим умом и специальностью... За нами будущее — и оно в том числе в ваших руках. Таких интересных рабочих задач, как в ?Санк Флэш?, у вас не будет, даже если вас попробуют вербовать генженеры из Штатов. Впрочем, мы дадим вам больше, чем они, не считаясь.Оглушённый фантасмагорически неправдоподобной тирадой, раскатанный по столу обилием внешних впечатлений — слепящая улыбка, золотые кудри, ?Картье? на запястье, оперетточная таинственность, с которой он пишет в блокноте сумму — и число нулей в ней, — ты говоришь, слишком нетвёрдо, чтобы это вызывало желание с тобой считаться:— А если я откажусь?— Кажется, между нами возникло недопонимание. — У любезного блондина Соломона Голдсмита тон всепрощающего христианина, но вкрадчиво-опасный, как будто под твоим креслом в полу люк, который может открыться в любой момент. — Вы нанесли репутационный урон делу, в которое я вложил много времени, сил и средств. И я склонен полагать, что вы отнеслись к изначальному заданию более злонамеренно, чем подразумевал статус эксперта. Возможно, так вас учили: не щадить, добивать на месте слабого или того, кто представляется слабым. Но в этой... науке вы оказались слишком уж способным учеником. Я подробно ознакомился с результатами вашего труда и признал как допущенные нами просчёты, так и вас — достойным противником. Но это разовая акция. Наше дальнейшее продуктивное общение возможно только в статусе коллег.— Вы не ответили.Оттенок улыбки калейдоскопически меняется: на сожалеющий — на грустный — на ласковый.— В таком случае мы не только исправим свои упущения, но и примем меры. Неужели право просто так, совершенно безосновательно мне отказать стоит вашей карьеры, месье Арджено? Вашего благополучия?С такой паточной интонацией что угодно будет звучать пошловатым намёком; сначало было ?мы?, исключительно ?мы?, всё время — и вдруг скачок на ?я?. От земной славы, как и от шампанского, кружится голова, и ты парируешь, опрометчиво зло, безрассудно и неуместно:— Будь я женщиной, месье Голдсмит, за рассуждения о том, чего стоит право вам отказать, вы бы сейчас получили пощёчину.С коротким, одновременно серьёзным и насмешливым ?ай? он медленно, театрально прикладывает к левой щеке тыльную сторону фарфоровой кисти. Щурится.— Простите мою вольность в формулировках. Забудем. Вас не затруднит рассказать подробнее, на какие изменения лицензирования вы ссылаетесь в заключительной части вашего отзыва? Сознаюсь, моё упущение — впервые о них слышу.Беседа худо-бедно склеивается. Директор Голдсмит вникает во все тонкости влёт — удивительная понятливость и любознательность для непрофессионала. Похоже, для него такая умственная гимнастика в порядке вещей.Беглая смена тем, он шутит про внутренний аудит, для обсуждения которого — ?слишком уж болезненный вопрос? — нужен бар и несколько шотов. Про антимонопольное законодательство. Про климат и лето в Париже.Он чересчур много шутит, от его показной, демонстративной лёгкости ты, напротив, всё больше напрягаешься, и вот на пике нервной собранности тебе в лоб прилетает лаконичное:— Кстати, опровержение выйдет послезавтра.Пауза — прочувствовать эффект.— Мир уже начал меняться по нашей воле, и вскоре эти изменения станут очевидны каждому. Но вы талантливы, месье Арджено, я буду рад видеть вас в своей команде. Я озвучил вам, на каких условиях. Вас проводить к кадровикам?— Простите, я ещё не соглашался.— Да? — мягкая, как подтаявшее масло, откровенная снисходительность. — Видимо, я приписал излишнее значение вашему жесту… После моей маленькой пантомимы вы отчего-то начали пить из моего бокала. Вы обратили внимание? Следует ли мне трактовать это как ответ?Предательский бокал. Ты бессильно усмехаешься и поднимаешь ладони, без слов признавая себя проигравшим — при Соломоне в первый и последний раз. Он смеётся, виртуозная иллюзия искренности, каждое его слово — ложь, или хотя бы через одно? И сквозь смех спрашивает, готов ли ты к частым командировкам.Сейчас Чем выше забрался, тем иллюзорнее возможность признавать поражение, даже изредка и в мелочах. Признать поражение равнозначно вылететь на обочину: уйдёт поезд, унесётся машина — не догонишь, ждать не будут. Шанс один, легко упустить, выпасть из обоймы. Из ?Санк Флэш Фармаси? и их безумного будущего, из запутанного лабиринта проектов, из калейдоскопа хромированных лабораторий и стеклобетонных конференц-залов, из пахнущего бергамотом и мускусом салона ?Шевроле? — а вот это стоило бы вычеркнуть, исключить из базы данных, не учитывать при подсчётах.Ты удерживаешься. Ты профессионально находишь крайних, это ли не повод для гордости.Не повод ли для гордости — четверть статей международного уголовного законодательства, уже к тебе применимого. Применимого — но кто посмеет?Зачищать последствия ошибок и провалов — пожалуйста, но только чужих. Вы не заметили, был запасной план, по нему мы действовали в итоге, а как вы думаете, кто его предусмотрительно изобрёл? Видите, кому удалось разрешить всё лучшим образом? Запишите в протокол.Запротоколировано и засвидетельствовано — и вот награда.Вознаграждение по заслугам помстилось и пропало: новость о твоём назначении исполнительным директором американского филиала бесследно канула за скандальным отстранением председателя совета директоров, самого! Соломона! Голдсмита! Человека, который открыто и спокойно признал поражение, да так, что об этом не могут перестать говорить. Воронка конспирологических теорий, столб тайфуна: не поделили капитал? не угодил заказчикам из ВПК? продался конкурентам? В чём же, в чём причина?Да не нашлось бы такой астрономической суммы, настолько важных шишек во всём командовании армии США, достаточно привлекательного предложения от любого другого игрока на международном фармацевтическом рынке. Все версии одинаково абсурдны на той шаткой жёрдочке, где головокружительная высота позволяет уловить хоть намёк на правду. (?По его собственному желанию, — коротко прокомментировал шеф. — Я не посчитал нужным его останавливать?.)Это же просто невозможно. Он не стал бы. У него было всё.А остались только проблемы — теперь твои.Заварушка в Штатах несётся вскачь по бездорожью с визгом и дребезгом, хватайся за что придётся, чтобы не сорваться на повороте. Скорости не по тебе, из университетских академических пресмыканий ещё как-то выросла по-идиотски неуступчивая жёсткость, а вот с дипломатичной гибкостью — увы; уже двое, не то трое высшего ранга военачальников планируют после проекта тебя убрать. Обойдутся, но это потом, всё потом; Департамент исследований, твоя бывшая вотчина, срывает сроки, китайскому филиалу нужен кредит, конкуренты из ?Тунчжэнтань? проиграли процесс, имущество компании выставлено на торги, не тянуть до конца недели, поздно будет, финдеп шлёт аналитику, бесконечные сводки, на филиппинском полигоне утечка вещества, вся верхушка отстранена от работы, план реорганизации сектора, запросили помощь. Внеочередное собрание акционеров — ты представляешь себе их лица, негодующие знаки вопроса над галстуками: кого, председателя совета директоров, то есть это, позвольте, как, куда, кому же теперь?.. Кому же теперь можно доверять в этой махинации планетарного масштаба, хотят спросить они, ну-ну, а у кого, для начала, вы собираетесь это спрашивать?Маскировать, подправлять, заметать под ковёр ошибки не так сложно, живые ошибки и то не сложно под нож, сложно — не совершать их с самого начала. Его уход окончательно лишает тебя права на ошибку, а оно твоё, твоё, это главное твоё право!..Навёрстывать приходится бесправно. Компьютер, картотека, инопланетная капсульная кофемашина, переговоры, переговоры, переговоры, километры бумаги из факса, неотвязные карамельки, медицинские припудренные перчатки, посверкивание шприца. Признавать поражение нельзя, но — застываешь в бледнокафельной ванной при совмещённой лаборатории с ампулой стимулятора в зубах: по точке разлома не отпиливается — тем самым признавая необратимость процессов распада. Эсхатологические последствия увольнения Соломона Голдсмита.Чёртов Соломон, универсальное решение любых проблем, ответ на все загадки мироздания одним анекдотом, фея-крёстная в лавандовом пиджаке, ушлый фокусник-гастролёр с бриллиантовой галстучной булавкой. Его ангельское лицо и харизма обаятельного мерзавца — собрание акционеров поражено, совет директоров в полном составе можно собирать в совок. Его интуиция пророка, судьбоносные решения при минимуме данных. Его ироничные сводки о том, кого там он успел походя подкупить в Китае. Отчёты его доверенных лиц с Филиппин. Всё, чего — у вас — больше нет.Когда он обманывал людей, те восторженно разевали рот и просили ещё.От желчной злобы и недосыпа тебя в перерыве выворачивает в раковину....И что, звонить по его десяти квартирам на всех континентах в надежде, что дух блудного лидера компании материализуется и поправит вам дела?Поисковая операция для очистки совести начата, младшие референты проверяют известные счета опального председателя до вечера, удушающее чувство потери — времени, времени потери! — ослабевает, инъекция стимулятора оживляет закоротивший от третьих суток бодрствования мозг.Двухчасовая нервотрёпка с солдафонами, возвращаешься относительно живым в кабинет, помещение новенькое, с иголочки, без единой чужой вещи — но всё равно насквозь соломоно-голдсмитовское. Подлеца-заместителя сразу от лифта к научникам — никаких сил ни видеть эту подобострастную физиономию, ни слушать их жалобы, пусть взаимно аннигилируют.Первая странность, шероховатость на краю сознанию: ты заранее планировал вернуться на рабочее место, но в кабинете темно.Выключатель пистолетно клацает, лампа дневного света набухает натужным гудением, и с ним вместе возникает небывалое, готовый кадр, будто из пластикового нутра принтера выпрастывается кричаще-контрастная обложка глянцевого журнала: Соломон, живой, здоровый, златокудрый Феб, покинувший ?Санк Флэш? якобы ?по собственному желанию?. В непривычном, режущем глаз аспидно-чёрном костюме.Усмехается самоуверенно, на грани самодовольства. Говорит:— Как ты долго. Добрый вечер.— Извини. Привет.Ответ — неадекватно дружелюбный, при твоём нынешнем неврозе нейтральность с лихвой засчитывается за дружелюбие — вшит тебе на подкорку, нет ничего более естественного, чем ответить на приветствие блестящего исполнительного директора — экс-директора, — и доля секунды, в которую ты мог ещё на что-то повлиять, хотя бы своим позорным бегством, шагом назад в безопасный коридор, осыпается песчинками в нижнюю колбу умозрительных песочных часов. Язычок замка на двери щёлкает, электронный запирается без видимых эффектов, но ты хребтом чувствуешь, как обозначилась, налилась в воздухе графичностью линий геометрия окружающего вас пространства. Замкнутого.Для Соломона вы виделись едва ли минут пять назад, эта его фирменная беспрерывность диалогов, умение заканчивать фразы запятой и начинать с того же места без паузы. Что бы ни произошло в промежутке.— Как всё это понимать? — голосом твоим, повинуйся он тебе чуть лучше, можно было бы проморозить до дна Гудзон. — Ты больше не сотрудник компании, Соломон. Что ты здесь делаешь?— Я ждал того, кто меня заменил. Сотрудника компании с расширенным доступом к базе, достаточным, чтобы мне немного помочь. — Тебе нельзя здесь находиться. Ни в офисе, ни в лабораториях. Ты сам знаешь, что…Ошибка, осечка, голос обрывается, как патефонная игла, оцарапавшая винил.— Да, всё верно, — самодовольство передавливает его расхожую, для всех, внешнюю мягкость. — Мне понадобилась информация из засекреченного раздела, уже после увольнения. Сейчас ты включишь рабочий компьютер... Смешно, это был мой рабочий компьютер. Включишь, зайдёшь в раздел, который я обозначу, выгрузишь оттуда все отчёты и модели, имеющие отношение к эксперименту, о котором я расскажу, и скопируешь их на электронный носитель. После этого мы расстанемся с взаимным уважением бывших коллег и больше никогда ничего друг о друге не услышим.— А если я откажусь, — знак вопроса как-то не сумел прицепиться к фразе, соскользнул с глагола, беспомощно обвис.— Тогда ты умрёшь, а я подожду кого-то другого. Возможно, твоего зама. Мне будет неприятно тратить время впустую, но я это переживу. А ты нет.Тянешься к карману за телефоном скорее по инерции, нежели осознанно; кнопки вызова СБ одна у двери, одна в столе, а номер — долго, не успеть, даже быстрым набором.Движение воздуха и рывок, ладонь на мгновение словно стискивает пневмодверями вагона метро, бейдж слетает со шнурка, обжигает сзади шею притёршимся воротником рубашки, карман пиджака вывёртывается наизнанку. Стук, стук, стук, — карамелька по полу. Всё это в секунду, от силы две.Соломон — промельк, появление у стола — с твоим телефоном и пропускной карточкой в руках. Бесконечно снисходительная улыбка, наклоняется к системнику. Шумит вентилятор.— Проясню некоторые аспекты, представлявшиеся мне очевидными. Если ты попытаешься обмануть меня, ты также умрёшь. Если ты опасаешься гнева своего шефа, моего дорогого брата, — учитывай, что он далеко, а я здесь.— Соломон, что за гангстерское кино, прекрати немедленно. С чего тебе в голову взбрело начинать диалог с шантажа?— Иначе мне придётся с тобой торговаться, а это лишнее.— Мы можем обсудить всё как цивилизованные люди.— Люди?.. Ты отрицаешь произошедшее буквально минуту назад? Потрясающе. Видишь ли, Ван, я не желаю ничего обсуждать: я точно знаю, что мне нужно.Аквариумный голубой свет монитора. Договаривает уже без улыбки:— И ты это для меня сделаешь.