Глава 2. Начало пути (1/1)

Будучи друзьями детства, влюблёнными в жизнь, в небо, разведенными чернилами разлитое над головами, в мир и в людей, Вера и Ярослав использовали любой шанс вырваться из суеты родных домов и уехать вместе гулять: на реку, в лес, в город, расположенный чуть южнее их имений?— куда угодно, лишь бы вдвоём. Они брали экипажи или гнали своих коней, скача наперегонки безлюдными дорогами, а ветер бил в лицо, в ушах свистел, и хотелось, до боли в груди, смеяться и кричать от радости.Такие времена минули.Воскресным утром Ярослав подъехал к дому подруги в экипаже, запряженном двумя гнедыми конями. Он приказал извозчику ждать и, раскланявшись с прислугой, сновавшей во дворе, вбежал в дом, почти ставший родным. Только сейчас все было как-то не так… Слишком шумно и подозрительно празднично. И ни единого лакея в прихожей, хотя один обычно всегда стоит тут и смотрит в окно, высматривая возможных гостей.Ярослав снял цилиндр, сделал несколько шагов в сторону высоких?— до потолка?— белых дверей, ведущих в гостиную, и прислушался. Он чувствовал себя вором, но ещё меньше хотел быть не к месту.Там, в просторной зале, где часто вечерами собирались у камина и говорили о музыке и литературе, мелькали тени и женский голос без умолку вещал о погоде, о быте, почему-то о масленице, хотя до нее было еще полгода. Из-за дверей, впрочем, можно было расслышать лишь отдельные слова, и Ярослав уже хотел постучаться и зайти, когда его негромко окликнули.И этого, впрочем, оказалось достаточно, чтобы юноша вздрогнул и чуть не выронил цилиндр.—?Ох, прошу прощения,?— нервно улыбнулся лакей?— невысокий, но статный молодой человек, одетый, как и все слуги в этом доме, по последней моде. —?У господ нынче в гостях барон Чампаи с дочерью. Я полагаю, вас не предупредили?Ярослав грустно усмехнулся и покачал головой.—?Если нужно что-то передать…—?Нет, спасибо,?— перебил юноша, вскинув вверх свободную руку. —?Просто скажи, что я заходил.Он повернулся на каблуках и собрался уходить. Потом обернулся на закрытые двери в последний раз и тяжело вздохнул. Глупо, наверно, было ревновать Веру хоть к кому-то в целом свете, особенно теперь, но… Она была нужна ему, как глоток свежего воздуха, как прохладная вода, струящаяся по лицу в день первого летнего дождя. Она была его вдохновением. Из всех мрачных мелодий, которые он сочинял, сидя у окна в своей небольшой комнате с балконом, с которого видно только чёрный хвост соснового бора и за ним змеящуюся реку, тонкую, как девичье запястье, самые светлые и стремящиеся куда-то?— все посвящены ей. И теперь в минуты самой гулкой боли Ярослав нуждался в ней как никогда прежде.Юноша вышел во двор, закинул голову к небу, нежно-голубому в это летнее утро, и глубоко вдохнул, закрывая глаза. Пахло лесной свежестью, тянуло ароматом цветов из сада и грязью?— с конюшен. Так было всегда, всю жизнь. Когда он совсем ребенком первый раз ехал на прием князя Свешникова и впервые, дрожа от волнения, целовал руку его прелестной дочери, когда подростком, лишенным страха и совести, помогал ей сбежать ночью из дома и учил ее то фехтовать, то охотиться… Так и будет и после. Когда Вера замужней дамой вернется в родительский дом на пару часов?— погостить. Ничего не изменится, все будет как всегда. И они, как и прежде, будут рука об руку в таинственном подлунном мире.Ярослав ухмыльнулся своим мыслям и уже зашагал к экипажу, когда вдруг услышал громкие быстрые шаги. И в следующий же миг кто-то врезался в его спину и тут же стиснул пальцы на плечах.—?Постой!—?Стою,?— юноша обернулся, заглядывая в нежные девичьи глаза. И понял, что едва удерживается от того, чтобы крепко обнять ее, утыкаясь в плечо. Но нет, не здесь, не при людях.Вера попятилась, осматривая друга с ног до головы. Со дня их последней встречи?— на празднике дня рождения?— прошло чуть меньше недели, и было как-то немного тревожно. Но Ярослав выглядел неплохо, и былая боль не ломала его в каждом вздохе и движении. Что ж, это было самым главным.—?Mon père ne m'a pas prévenu des invités,?— прошептала Вера, наконец. —?Il semble qu'il ne savait pas*.Переходить на французский Ярославу решительно не хотелось, даже несмотря на то, что за ними от дома будто бы следил лакей. Он только наклонил голову и тихо шепнул:—?Я хотел пригласить тебя на ярмарку в город. Впрочем, видно, ты уже не сможешь?Девушка помотала головой и ответила так же, по-русски:—?Смогу. Но нам нужно будет взять с собой Мерцедес.В первый момент Ярослав начал злиться. И почти готов был отказать, но… Он засмеялся, болезненно изгибая дрожащие обветренные губы.—?Это так забавно! Я же говорил, что ты станешь ей матерью!Вера вспыхнула, прижала к груди ладонь и нахмурилась.—?Вовсе нет! Это условие моих родителей…Юноша осторожно покосился на лакея, который, несмотря на чистейшую улыбку и милые голубые глаза, решительно ему не нравился. Он казался слишком подозрительным, слишком услужливым… И Ярослав вовсе не был уверен, что минутой позже верный слуга не кинется к своему господину рассказывать все, что удалось увидеть и услышать.—?С каких пор тебя перестали отпускать со мной наедине? —?взгляд пронзительных глаз снова вернулся к Вере, и та сконфуженно отвернулась.Ей было стыдно, неловко. Ей хотелось вцепиться в лацканы редингота, пропахшего с детства знакомым запахом хвои, рассветной сырости и одиночества или оттолкнуть этого человека и никогда больше его не видеть. И девушка сама уже не верила, что не пила этим утром вина, всегда так кружащего голову. Все мысли и желания будто были чужие, насилу втиснутые в ее безвольное хрупкое тело.—?Я не знаю. Я плохо понимаю, что происходит.—?Он думает, что, узнав о предстоящем бракосочетании, я тут же из с детства знакомого мальчугана превращусь в охотника на невинных дам? —?фыркнул юноша.—?Ярик!Тот только изогнул вопросительно бровь и отступил на шаг, заводя руки за спину. Он был оскорблен, но в глубине души понимал, что почему-то ждал чего-то подобного. Только все это все равно не имело никакого смысла. Бракосочетание было назначено на середину января?— в зимний мясоед. И хотя обе семьи особой религиозностью не отличались, гостей оскорблять не хотелось. Каких-то полгода (и того меньше)?— и целый мир не будет иметь права разрывать их союза.Только счастливыми эта мысль их не делала.—?Если вы все еще намерены принять мое предложение, то я жду обеих в экипаже,?— с этими словами, произнесенными достаточно громко, Ярослав наклонил голову, а потом повернулся и зашагал прочь.С ним всегда было сложно. Вера поняла, что будет непросто, когда впервые одиннадцать лет назад увидела на пороге дома болезненного мальчика, который, казалось, едва стоял и трогательно хватался за отцовское предплечье. Ему было уже семь, но все минувшие годы жизни он видел только стены своей комнаты да палату в одной из больниц Санкт-Петербурга. Этот визит в гости был первым в его жизни, и он отчаянно бледнел, смотрел на людей исподлобья и молчал. А от этого глубоко взгляда по коже бежали мурашки. И взрослые, обычно умиленно хлопочущие вокруг детей, обходили мальчика стороной. Он напоминал не человека, а лишь серую тень, струящуюся вдоль стен.Ярик оживился, только когда кто-то сел за клавесин. Широко распахнулись глубоко посаженные глаза, чуть приоткрылся рот в обрамлении белых губ.—?Ты любишь музыку? —?спросила Вера, наблюдавшая за странным ребенком уже очень и очень долго.Мальчик вздрогнул и обернулся, глядя серьезно и чуть разочаровано, будто почти обижался за то, что его отвлекли.—?Больше жизни,?— ответил он спокойно.—?А сам играешь?—?На скрипке.—?У моего папеньки есть скрипка. Может, ты сыграешь мне что-нибудь?И Ярослав, чьи глаза снова вспыхнули азартом и возбуждением, охотно согласился. Вере тогда казалось, что это ее миссия?— показать мальчишке мир, которого он не знал и не видел. Но вышло наоборот. Силуэтом без плоти и имени он наблюдал за судьбами с самого детства, запоминал слова и сохранял обрывки чьих-то душ на дне своего сердца. Его первая и единственная подруга содрогалась, слушая мальчика, и тем сильнее к нему тянулась. Сдержанный и мрачный для всех прочих, он для нее стал великим творцом, талантом, сотканным из тепла закатного солнца, ледяного звездного блеска и шороха листвы.С каждым годом своей жизни Ярослав все больше замыкался в себе. Как-то раз в их имении гостил именитый столичный учитель музыки, который, послушав игру мальчика, вынес неоспоримый вердикт?— ребенок абсолютно бездарен. Мальчик больше никогда не играл родителям и их гостям, но с Верой… с Верой он снова тянулся за смычком и сгорал в пронзительных нотах.Когда-то болезненный ребенок как-то незаметно превратился в статного юношу, на холодную красоту которого засматривались приезжие молодые девушки. И тут обжигались о бесстрастный лед его вежливости и усмешку на тонких губах.Даже Вера порой, сидя в тишине и разглядывая черты лица друга, задавалась вопросом, почему её он подпустил к себе и не испугался дать ей нож, способный выпотрошить мятежную душу.А с Ярославом, правда, было сложно. Он был взрывом из мириад идей и размеренным прибоем, пригоняющим тьму к берегам. Он состоял из смеха, который невозможно сдержать, самых лучезарных улыбок и боли, вселенской пропасти тоски, которая когтями прорывалась наружу.…Ярослав ждал девушек совсем не долго. Вера была все так же расстроена, Мерцедес?— смущена. И если в прошлый раз это почти очаровывало, то теперь вызывало лишь какую-то скуку. И все же юноша поздоровался с ней по-немецки, надеясь, что голос звучит не слишком резко, и даже выдавил улыбку. Но Мерцедес странно легко различила фальшь.—?Итак, куда мы едем? —?спросила Вера, когда экипаж тронулся.—?На ярмарку в город,?— будто эхом самого себя ответил юноша, отвернувшись в сторону окна. Солнечный свет запутался в его длинных черных локонах и теперь будто подсвечивал каждый непослушный волос, торчащий вверх или в бок. Хотелось, как в детстве, вытянуть руку и по-матерински нежно погладить по голове, но Вера сдержалась.—?Мы никогда не ездили на ярмарку просто так,?— осторожно произнесла она. —?Там будет что-то особенное, правда?—?Артисты,?— Ярослав бросил на девушку быстрый взгляд. —?Говорят, что приехал бродячий театр, который с первых дней поразил горожан.Ох, он видел, как зажглись глаза Веры, как напрасно она пыталась сдержать улыбку! И это было, пожалуй, маленькой наградой.—?Прошу прощения, фройляйн, что так неожиданно втянул вас во все это,?— юноша обернулся к юной иностранке. —?Надеюсь, вы не держите на меня зла?—?Вовсе нет,?— девушка опустила глаза. И Ярослав знал это чувство, когда ты потерян и напуган, когда совсем один в большом мире… У Мерцедес были не самые теплые отношения с отцом, и она не помнила родительской ласки, она не знала настоящей дружбы и безрассудной отваги юности. Её было жаль.Ярослав подался вперед, заглядывая в лицо девушки. Ей было холодно и страшно от его взгляда, но это, в сущности, на самое главное. Он улыбнулся.—?Я знаю, я могу казаться несдержанным и грубым, но меньше всего мне захотелось бы вас чем-то обидеть. Постарайтесь не обращать внимания на мою резкость, фройляйн.Девушка вскинула голову, побледнела и, верно, хотела начать разубеждать Ярослава в его словах, каждым из которых он отвешивал себе же пощечину. И сам же смеялся над этой слабостью и от боли. Ненависть к себе стала слишком привычна, но каждое признание все еще звучит эхом выстрела в висок.Вера осторожно сжала запястье Мерцедес и покачала головой.—?Послушайтесь его, Мерцедес. Ярослав прав. И все же мы такие же люди, как вы, не стоит нас бояться,?— произнесла она, наблюдая, как друг, тихо хмыкнув, откидывается на спину.—?Я… и я не боялась.—?Но вам было неловко среди нас,?— возразила Вера. —?Это объяснимо, но печально.Мерцедес тихо извинилась, случайно начав просить прощения на родном языке и от того побледнев еще сильнее.Но весь оставшийся путь до города Ярослав слушал, как юная немка и его подруга обсуждают музыку, моду, путешествия… И их новой знакомой, кажется, становилось все лучше. И вот она уже смеялась, прикрывая лицо скромным пурпурным веером, и сама что-то охотно рассказывала тонким и высоким голоском, похожим на голос лесной птицы. А Вера хватала ее за руку, заглядывала в глаза и… все было чудесно? Ярослав изредка посматривал на них и позволял себе улыбаться. Ему было почему-то очень странно. Непривычное ощущение того, что именно сейчас он на верном пути, будоражило кровь и одновременно пугало. Леденели пальцы, и мысли, к обилию и нестройности которых юноша давно привык, постоянно ускользали, так что сосредоточиться было невозможно вовсе.Ржали лошади. Над ними плыло небо в рваных ошметках облаков, будто подтаявших сугробов или чьей-то пушистой шкуры. Леса и чьи-то дома оставались позади, уступая место многолюдью узких улиц и городскому шуму.И все это сливалось в мелодию, начинавшуюся с протяжных высоких нот и обрывающуюся вдруг где-то внизу так, что мрачный отзвук еще какое-то время продолжает звенеть в ушах.Ярослав улыбнулся и закрыл глаза.* Мой отец не предупреждал меня о гостях. Кажется, он сам не знал. (фр.)