1 часть (1/1)

ВолодяКогда Володя увидел знакомые избы, уже глубоко стемнело. Но от снега все равно отражался свет, поэтому дорогу было найти несложно. Да и что там?— ноги сами несли его по избеганным в детстве тропинкам мимо покосившегося мостка у замёрзшего пруда, мимо юблонек, склонивших ветви к земле под тяжестью снега, мимо электрических столбов и здания школы… Он слышал, как народ, прощаясь друг с другом, разбредался по домам, все пьяненькие и веселые?— позже ему рассказали, что он немного не успел на свадьбу к Кристинке Уфимцевой.—?Мам! Мама-а! —?вырвалось у него из груди, как только родной силуэт показался на пороге родительского дома.—?Вовка! Это Вовка приехал!Навстречу ему кинулась вся орава: мама, дядя Женя, сестренка… Какая она уже большая…— Володенька! Ну надо же, возмужал как! Совсем уж взрослый…Дома наперебой распрашивали о службе, о Ташкенте, куда Володю направляли через неделю. Услышав об этом, дядя Женя заметно помрачнел:— Там на границе воюют…— Сынок, не езди, где стреляют,?— взмолилась мама.Сердце у него щемило от сладостной тоски. Поступая на службу, он думал, что будет возвращаться в любимый колхоз с гордо поднятой головой… Но на деле вместо гордости ощущал острое чувство вины за те волнения, которые он доставлял семье. Вспоминались знакомство с отцом и смерть бабушки, за которую он по-прежнему винил себя, неся с собой это чувство повсюду как напоминание о слабостях человека и скоротечности всего сущего…?Сколько лет прошло, а все помню, как провожали его… Ничего хуже нет, чем провожать…??— застыли у Володи в памяти однажды сказанные матерью слова. Брата с войны она так и не дождалась.Баньку хорошенько протопили, снарядили его ватным одеялом и велели отоспаться с дороги, как следует.Домой Володю всегда тянуло с непреодолимой силой. Мысли о Коммунаре придавали мужества на службе, когда казалось, что его вот-вот не станет, этого мужества. Но удивительное дело?— возвращение домой не приносило полного облегчения. Всякий раз приезжая из командировки, он чувствовал, что пазл не складывался, чего-то не хватало. И правильнее было бы сказать не ?чего?, а ?кого?. Там, на службе, Володя гнал от себя мысли о Сергее и о том, как они расстались, и загружённому заботами ему это удавалось. Но дома приходило понимание: от себя не убежишь, а каждый уголок деревни напоминал о времени, проведённом с друзьями. Всюду мерещилась ему фигура Сергея...В приступе ревности Клава Уфимцева подожгла дом Орешниковых… Тринадцать лет спустя Володя отправил в тюрьму ее сына. Что это, если не камень, который непременно возвращается в того, кто бросил его первым, чтобы в ответ ударить ещё больнее?Сергун В отличие от Володи, Сергей на свадьбу к Кристинке успел. Сестра в своих письмах уже больше года под разными предлогами пыталась заманить его домой, но что-то удерживало его от свидания с родными. Наконец, она безапелляционно сообщила брату, что выходит замуж и что ему следует немедленно выезжать в Коммунар, поскольку отказы от него не принимались. Сергей в ответном письме отшучивался, что она все-таки нашла пусть и радикальный, но действенный способ затащить его на малую родину.Кристинка, конечно, была не права, когда с досады упрекала его в отсутствии желания повидаться. Это было не так. Он хотел увидеть сестру, часто вспоминал отца… и даже образ матери в его голове перестал перекликаться с чем -то демоническим.Кого ему по-настоящему хотелось увидеть, так это Бульду и Володьку, несмотря на то, как последний с ним поступил.— Серёжа-а-а! —?донёсся до него раскатистый голос сестры, а вскоре показалась и сама ее обманчиво хрупкая фигура в подвенечном.Он подхватил ее на руки, такую лёгкую, как пушинку, и закружил на месте, слушая ее радостный смех… В этот момент ненадолго на душе стало легко. Как в детстве, подумал Сергей, когда сестренка была единственным человеком в семье, рядом с которым он чувствовал себя спокойно.Отчего-то вдруг вспомнилось, как мать лупила его за двойку по чтению, а Кристинка, совсем ещё маленькая, дергала ее за подол юбки и кричала: ?Мамка, не надо! Не бей Серёжку! Ему же больно!?Когда гуляния стихли, он услышал радостные крики у дома Орешниковых. Крадучись, подглядел через брёвна сарая?— ошибки не было?— это Володя.В груди застучало, словно забилась раненая птица. В такие моменты Сергей ненавидел себя. Много лет он методично избавлялся от всего, что выводило его из равновесия: вычёркивал из жизни людей, стирал из памяти события… Единственным чувством, которому он беззаветно предавался без душевных терзаний, была злость. Глупо, но он до последнего верил, что при встрече с Орешниковым не испытает ничего, кроме этой самой злости, набьёт ему морду и тогда успокоится. Он ведь не злопамятный, просто так должно быть, это справедливо.И вот человек, упёкший его за решётку из-за каких-то своих нелепых коммунистических принципов, эта сволочь, этот недоделанный Павлик Морозов, стоял в нескольких метрах от Сергея?— рукой подать. На новенькой шинели блестели и таяли снежинки… Голос его был по-прежнему мягким, а жесты неуверенными, словно он непрерывно извинялся за что-то… Но Серёжа знал, что со скромностью соседствовали ослиное упрямство и твёрдость духа, которые друг его детства проявлял исключительно тогда, когда этого лучше было не делать.Сергей смотрел на Володю сквозь щели брёвен, как охотник на зверя, и выжидал: вот-вот закипит в крови это привычное чувство ярости, наполнит все его существо и тогда… Но что было бы ?тогда?, он сказать себе не мог, потому что вместо ярости не пришло?— обрушилось?— на него желание крепко обнять эту сволочь, вдохнуть запах пшеничных волос и не отпускать, пока сердце не перестанет рваться наружу…ВолодяВ нос ударил резкий запах табака. Володя подскочил на лавке и замер: Сергун практически не изменился. Разве что только разросся немного в плечах, да приоделся по-щегольски.—?Ну вот и свиделись,?— вешая шляпу на крюк для полотенец, поздоровался Сергей.Володя опустил взгляд.—?Давно не был дома? —?по-дружески поинтересовался Уфимцев, присаживаясь рядом.—?Два года,?— тихо отвечал Орешников, бросив на друга короткий взгляд.—?А я вот даже страшно представить, сколько лет. Когда нас в армию-то призвали? Вот с тех пор и не был.Упрёк в словах Сергея читался безошибочно. И всё-таки он говорил об этом слишком просто, словно они обсуждали домашнее задание, которое Володя не дал ему списать, а не два года, проведённые в ?лагере?.В этом, как и во многом другом, думал Володя, Сергун походил на свою мать: они оба умели не придавать значения ужасным, по мнению нормального человека, событиям. Сначала действовали на горячую голову, потом сокрушались… Так, после поджога их дома Клава тут же принялась размышлять, где достать деньги на покупку нового сруба, и продала все свои горячо любимые украшения, а ведь за пару дней до этого Серёже здорово досталось от неё за порванные бусы…Иногда Володя поражался их горячему нраву и лёгкости, с которой эти двое принимали судьбоносные решения, а иногда думал, что умение все упрощать во многом бесценно. В конце концов, пока мы живы, все можно исправить, перестроить, начать заново…Увидев Сергея после стольких лет, Володя сразу понял: тот уже начал ?заново?. В детстве Серёжу била мать, потом побила сама жизнь, а он все воскресал из пепла по новой, и в этой удивительной способности таились одновременно и главная беда и самое большое счастье в его жизни.Володя продолжал молчать, а Сергей говорил как будто сам себе:—?Мотаюсь все что-то, тружусь… Армия, да? Вот вроде недавно было это, а как-то уже и забылось все… Почти.Удар в челюсть стал такой неожиданностью для Орешникова, что он отлетел на метр и вытаращил на друга свои чистые полные непонимания глаза.Серёжа кинулся к нему, помог встать, погладил по щекам:—?Тихо, тихо! Прости, Вован! Я больше не буду. И давай на этом мы с тобой и закончим.Он взял алюминиевый ковш с ещё не остывшей водой, начал поливать Володе руки, чтобы тот смыл кровь, брызнувшую из разбитого носа.?— Я, видишь ли, протухая в дисбате, мечтал, что увижу тебя и покалечу,?— спокойно пояснил Уфимцев,?— только за счёт этого там и держался. Только это силы как-то и придавало. Но вот прошло время, и как-то чувства притупились…Со стороны могло показаться, что он издевался. Но Володя знал, что Сергей говорил искренне. Он понимал и то, что иначе Сергун поступить просто не мог. Ещё задолго до армейского конфликта Володя почувствовал, что друг пошёл по скользкой дорожке. Мир людей, живущих не по законам, а по ?понятиям? все глубже утягивал его в свою трясину, и поделать с этим Володя ничего не мог. Это был не его выбор… Сергей всегда жил по своим собственным убеждениям и принципам, которые он для себя избрал, никогда не изменял.—?Ещё лей,?— хмуро отозвался Володя.—?Так что ладно. В общем, как говорится, что было, то было! Но вот не дать в скулу, пойми, Вован, ну неприлично как-то было бы,?— пожал плечами Уфимцев, сверкнув ровными зубами.Он повернулся к Володе спиной?— пора было уходить. Он сказал все, что собирался.И вдруг Володе стало страшно. Страшно, что на этой ноте они расстанутся, что Сергун перестанет уважать его за то, что стерпел удар, не ответив ни слова. Он просто испугался, сам толком не зная чего. И резко схватив его за плечо, развернул к себе, как следует проехавшись кулаком по его лицу.Обалдело уставившись на Володю, Сергей засмеялся, прямо, как в детстве, вытирая кровь с нижней губы рукавом.—?Ты охренел совсем? Чего ты устроил? Родителям что скажем? Они у нас от счастья летают, что дети дома, а мы сейчас явимся красивые…—?Я тоже все эти годы мечтал тебя избить! И посмотреть, как ты корчишься! —?выпалил Орешников первое, что пришло ему в голову, и зачем-то добавил — За Таню!Володя понимал, что это было некрасиво и неправильно?— приплетать Таню в их разборки, тем более, что все, что было между ней и Сергеем, уж давно травой поросло… Он также понимал и то, что изнасиловать девушку при всех своих пороках и недостатках Сергун не мог. Таня сама пошла на это, из вредности, назло ему, Володьке, за то, что он не ответил ей тогда взаимностью, так и не смог увидеть в ней взрослую…Он уже не понимал, что он делает, за что злится, а главное, на кого?— может быть, все-таки на себя? Зачем он предал друга, мог же промолчать, засунуть свою советскую сознательность в одно место… Ведь это же Сергун, Серёжа. Родной человек, почти что брат…Но вместо того, чтобы обнять и попросить прощения, Володя обрушивал на друга новые удары. Сергей по-прежнему был сильнее и, что немаловажно?— злее. Он умел управлять своей яростью, которая мгновенно закипала в нем в самом процессе драки. Он бил и становился злее, а злоба подхлёстывала в нем новые силы. Он был как бык, который разъяряется на самом деле не от цвета красной тряпки, а от движения этой материи в руках тореадора.В какой-то момент клубок из их тел на полу обмяк и затих. Сергей перестал наносить свои удары, и Володька сразу успокоился, опустил длинные ресницы и вздохнул.— Я не знал, что у меня есть сын. Она не говорила,?— тихо произнёс Сергей.Они лежали на полу, бок о бок, и смотрели в потолок, пытаясь отдышаться.—?Я ее не насиловал.—?Я знаю! —?почему-то разозлился Володя. Как будто он не знал. Зачем было говорить?—?Ладно,?— сказал Сергей, поднимаясь,?— ты, конечно, скотина, но я тебя очень люблю. Предлагаю мировую! —?и протянул Володе руку.Глаза Орешникова полезли из орбит. Он, конечно, обладал очень выразительной мимикой. Володя робко подал руку и почувствовал, что пульс, который только пришёл в норму после их глупой схватки, снова участился вдвое.СергунЗайдя в баню, Сергей какое-то время в нерешительности стоял на пороге, наблюдая за спящим Володей. В груди стучало, и он точно знал, что внутри него разгоралась не злоба, а совсем другое чувство.Володя за прошедшие годы заметно повзрослел, прибавил в весе и росте, но самые серьёзные изменения отразились на лице?— у глаз и на переносице пролегли первые морщинки.Спал он безмятежно, даже не хотелось его будить, но стоять так всю ночь, любуясь на его расслабленную физиономию, было бы странно, поэтому Володя сделал затяжку посильнее и, наклонившись над спящим, выдохнул дым ему в лицо.Было забавно наблюдать, как Володя весь сморщился от дыма и запаха и сразу же подскочил, в изумлении уставившись на Уфимцева.То же мне, военный, подумал Сергей (он хорошо успел рассмотреть его нарядную шинель), табачку не выносит.Зачем он пришёл? Чтобы отомстить? Тогда почему нарочно отвечал на володькины удары вполсилы. Он и в детстве всегда бил его вполсилы, не мог иначе. Да и то с неохотой, только если Орешников сам напрашивался, дурень безголовый.Володя всегда был слабее и ранимее. Когда они были маленькие, он боялся темноты и пауков. Он вообще много чего боялся и не умел. А посоревноваться с Сергеем мог, разве что, в количество прочитанных книжек. Сергей уже не бил, а по большей части уворачивался от ударов Володьки... Как же так вышло, что он всегда сдавался, уступал перед этим открытым взглядом синих глаз?— единственным наследством от отца-художника? Неважно, чьи кулаки били больнее, Володя всегда оказывался победителем. А он, Сергей, мог только сдаться…Клубок противоречий, разрывавший его на части, казалось, уже не под силу распутать. Он дрался, хотя ему хотелось крепко прижать к себе этого идиота, обнимать его до хруста костей и шептать, что он скучал, что он не злится…—?Я ее не насиловал.Больно было думать, что Володя считал его полным уродом. Ему нужно было объясниться…—?Я знаю!Он не знал, что говорить. Он все по жизни делал наоборот. Желая встретиться, нарочно не ехал в колхоз. Вместо объятий затеял драку.Возможно, стоило попробовать хотя бы раз сказать правду:—?Ты, конечно, скотина, но я тебя очень люблю.