Глава семнадцатая, в которой Вельзевул нещадно палится, а Кроули гениальную мысль сначала придумывает, а потом реализовывает, не отходя от кассы (1/1)

***– Алло? – выдала ворчливое приветствие Вельзевул, даже не взглянув на экран смартфона, слишком занята была. Но терпеть настойчивые трели входящего звонка не хотелось, поэтому она зажала трубку между плечом и щекой и все же ответила.– Вельзеву-ул, – из динамика раздался полный тоски голос Кроули, и критик тут же разделила его настрой. Слушать нытье писателя с утра пораньше (только-только десять стукнуло, и чего ему не спится?) ей хотелось в последнюю очередь. – Если у тебя творческий кризис, то иди к своему редактору! Мы же им откупились от твоих капризов, а он терпеливый. – Вельзеву-ул, – снова на той же ноте протянул Энтони, – ты не понимаешь! Я, кажется, влюби-ился.– Чего? – женщина чуть не выронила телефон, глухо выругалась сквозь зубы и повела плечом. – ?Кажется, влюбился? или ?кажется, я??– Точно я и точно влюби-ился, – казалось, что пластик гаджета сейчас расплавится от безысходности. Вельзевул снова выругалась, на сей раз обращаясь к конкретному адресату.– Кроули, я, конечно, понимаю, что ты творческая натура, – перешла она на более цензурную речь, – и я глубоко уважаю твои работы. Однако это уважение не распространяется на тебя самого. Бля, ты влюбляешься в каждого третьего! Небесами или противоположной конторой к тебе давно приставлен личный купидон с семизарядным луком! Зачем делать из очередной интрижки трагедию?– Нет, ты не понимаешь! – печально возразил Кроули, и критик явственно представила, как он садится у своего трона, устремляя полный вселенской скорби взор к потолку. – Я не просто влюбился, я именно Влюбился!– Я очень хорошо слышу, что последнее слово с большой буквы, – фыркнула Вельзевул, – но мне как человеку, далекому от искусства, сложно постичь тонкую натуру творца. И в кого же на сей раз?– В своего редактора-а! – беспомощно взвыл Кроули, всем своим тоном намекая на масштабы проблемы. Критик вздохнула.– Ну, пройдет, когда ты с ним, наконец, переспишь. Общим голосованием в издательстве решили, что в тот раз вы все-таки не спали.– Не хочу-у-у! – снова разразился писатель в трубку. – В смысле, переспать тоже хочу, но не только! Ты же его вчера видела – ангел, настоящий ангел! Такой чистый, белый, такого обнимать и обнимать…– Кроули, объясни мне, почему я должна выслушивать твое… – Вельзевул осеклась.Ей отчетливо вспомнился второй развод с Габриэлем. Скандал вышел грандиозным, она выскочила из дома, поймала такси и поехала к себе, сбрасывая все звонки мужа. Тогда тот стал действовать умнее – ей начали звонить Михаэль, Уриэль и другие сотрудники. Вельзевул ругалась и с ними. Дома она бросилась лицом в подушку, судорожно и зло рыдая и ругая Гэба на чем свет стоит – а заодно и тех, кто решился ей позвонить в этот момент. Одним из таких оказался Кроули, который, по своей привычке, считал вечер лучшим временем для решения рабочих вопросов, а потому весьма удивился, почему на него наорали еще до того, как он высказал свое мнение по поводу правок Вельзевул. Поскольку с первого раза он ничего не понял, критик с удовольствием наорала на него еще раз. А там, слово за слово, и выложила, что только что случилось. Пока она эмоционально описывала все, что она думает о муже, в дверь позвонили. На пороге оказался Энтони с блютуз-гарнитурой на ухе – пока женщина изливала душу, он просто сел в машину и приехал к ней, внимательно вслушиваясь в чужие жалобы.Подумав, критик не стала его выставлять, поскольку выговориться она могла разве что Дагон, но на Дагон было неудобно кричать, а вот на Кроули – милое дело. Он заварил чай, а когда проклятья пошли на третий круг, беззастенчиво приобнял Вельзевул и предложил отомстить мужу. За что тут же получил ощутимый удар под ребра и необходимость срочно утешать неудержимо разрыдавшуюся женщину. Писатель совершенно не обиделся, приняв происходящее как должное, и заявил, что в таком случае надо надраться. Как оказалось, он явился не один, а в компании бутылки любимого мартини Вельзевул, причем не единственной. Она смутно помнила окончание вечера, но точно уснула на плече Энтони, который тонкими теплыми пальцами перебирал ее волосы, что-то говоря убаюкивающим голосом, пусть и немного несвязно после выпитого. А утром женщину, проснувшуюся от хлопка входной двери, ждали чашка свежесваренного кофе, легкий завтрак и взволнованная Дагон, которую Кроули вызвонил перед уходом.Энтони действительно был неплохим человеком. Взбалмошным, вредным, язвительным, надоедливым, но неплохим. А оттого, что он иногда откровенно переигрывал с драмой, окружающие забывали, что его может волновать что-то по-настоящему серьезное. Кроули и не стремился это опровергнуть – его вполне устраивало, что никто не лезет ему в душу, он и сам никого не пускал.Но сейчас Вельзевул показалось, что писатель позвонил ей с чем-то действительно важным. И послать его было бы совсем нечестно.– Извини, Кроули, – признала она свою неправоту, – я тебя слушаю. Так что там у тебя с Феллем? – Ничего, в том-то и проблема! – тут же вернулся к прежней теме Энтони, будто ничего и не заметив. – Ты понимаешь? Ни-че-го! Он меня не люби-и-ит! – А с чего бы ему тебя любить… с-с-сука, – выразительно прошипела Вельзевул, чем сбила писателя с мысли.– Кто, я? Или он?– Кафтрюля! – судя по невнятному ответу, женщина сунула палец в рот. Повисла напряженная пауза.– Вель, – осторожно начал Кроули, – а зачем тебе кастрюля?– Порядок на кухне навожу!– Ты ненавидишь наводить порядок.– Иногда это приходится делать, знаешь ли! – Но на кухне… Вель, признайся: ты готовишь, – вынес вердикт писатель. Критик торопливо убавила огонь, чтобы бурление воды не выдавало ее.– Нет, с чего это ты взял? – Ты готовишь, я тебя раскусил.– А если и готовлю, то что с того? – окрысилась Вельзевул, наклоняясь и заглядывая в духовку. Энтони помолчал, размышляя.– А то, что готовишь ты только для Гэба. Тем более, с использованием кастрюли.– Мне что, нельзя уже приготовить что-то для себя? – искренне возмутилась критик, разгибаясь и подозрительно принюхиваясь. Вроде ничего не горит.– Только в качестве изощренного способа самоубийства.– По-твоему, я так плохо готовлю?!– Не знаю, ты меня никогда не угощала. Но Гэб все еще жив, значит, в отраву превращается не все, к чему ты прикасаешься, – сделал философский вывод Кроули. Вельзевул чопорно поджала губы.– И не дождешься, яд на тебя тратить.– Если ты готовишь для Гэба, – продолжал развивать мысль писатель, – значит, либо он у тебя, либо ты у него. Значит, вы ночевали вместе. Значит…– Кроули, ты мне звонил, чтобы пожаловаться на несчастную любовь! – торопливо прервала его критик. Но Энтони было не так-то просто сбить с толку.– У меня-то несчастная, но дай мне порадоваться за тех, у кого счастливая! Или позлорадствовать. – Нет у меня никакой счастливой любви! У меня есть только ощипанный архангел, который умотал на работу. – Вот ты мне и объясни, как приворожить этих ангелов?– Я не привораживала! – Вельзевул выключила плиту и потыкала брокколи вилкой. Овощи на пару, здоровая пища. И как Уайтвинг это ест? – Он сам прибился и проходу не дает. Похитил меня вчера с мероприятия и привез к себе. А я теперь горбачусь, как Золушка.– Вель, будь ты Золушкой, ты бы надела тыкву на голову мачехи, а мышей запустила сводным сестрам под платье, – дружелюбно отозвался Кроули. – А если серьезно, что мне теперь делать?– Кроули, – женщина чуть не выронила вилку, – ты спрашиваешь, как ухаживать за кем-то, у меня?– А что? Ты же в итоге вышла замуж! Трижды!– Но это не я ухаживала, а за мной!– Предлагаешь мне уточнить у Гэба? – Энтони задумался. Вельзевул тоже. И оба решили, что это плохая идея. – Слушай, в конце концов, ухаживали за тобой, а значит, ты точно можешь сказать, что приятно, а что нет.– Не хочу тебя расстраивать, но мы с Феллем разные люди, – скептически заметила Вельзевул. – Держу пари, он еще не хочет тебя придушить.– Но все же? Вель, мне нужен совет, чтобы все сделать по-своему! Я чувствую, что у меня отключаются мозги, когда я начинаю думать про этого ангела… – писатель судорожно вздохнул. – Он же такой мягкий, воздушный… я хочу дарить ему мягкие игрушки и шарики! А что пьют такие неземные создания? Что-то легкое и игристое, как шампанское… или сладкие ликеры…– Кроули, мозги у тебя точно отключились! – прервала его женщина, всерьез обеспокоившись психическим здоровьем собеседника. – Вы же с ним виски глушили, разве нет? Какое, нахрен, легкое и сладкое? – Вот, – простонал Энтони, – я точно влюбился! Ничего не соображаю, в голове какой-то розовый туман, веду себя как идиот… – Потому что ты и есть идиот.– Ну прекрати, лучше помоги мне! Что люди любят?– Клянусь, это самый странный диалог на моей памяти, – женщина потерла висок. – Ну, что любят, что любят… если не брать в расчет подарки, то, пожалуй, когда к ним внимательны, интересуются ими… когда заботятся… – Точно! Ты чудо, Вельзи! Моя крестная фея! – и Кроули быстро отключился, оставив Вельзевул в недоумении смотреть на замолкнувший смартфон. Но не очень долго.– Бля! – и критик бросилась к духовке, пока полезное запеченное мясо не превратилось во вредное, зато хорошо прожаренное.– Милый, ну как ты? – обеспокоенно спросила мадам Трейси, заглядывая в спальню. Фелль слабо улыбнулся.– Неплохо, но лучше я еще немного полежу. Кажется, мне никуда не требуется сегодня ехать…– Похоже, быть ангелом – довольно тяжелое занятие.– Определенно, – Альберт страдальчески поморщился, попытавшись приподняться. Сидячая работа, безвылазное сидение в компьютере за правками, отсутствие занятий спортом и так не способствовали оздоровлению организма, а уж вчерашние крылья добили его: каждое движение отдавалось болью в спине, намекая, что ближайшие пару дней ему придется провести в постели. Он уже, как мог, натер себе спину разогревающей мазью, не доверяя тетушке, поскольку она ходила вокруг кругами, предлагая опробовать какое-то чудодейственное австралийское средство со змеиным ядом. Азирафаэль, конечно, слышал о пользе подобных компонентов, но проверять рецепт какого-то шамана-аборигена совершенно не хотелось. Как и подпускать к себе мадам Трейси в принципе, поскольку та, искренне желая помочь, запросто могла намазать его какой-то жутко полезной гадостью непонятного состава. – Дорогой, может, массаж? – с надеждой предложила женщина. Фелль содрогнулся, представив, как тетя вместо мази или масла возьмет какую-то привезенную гадость.– Спасибо, но нет. Я не хочу знакомиться с богатой флорой и фауной Австралии.– Это просто массаж. – Да, а три дня назад это был просто чай! Тетя, если я не хочу пробовать травяные сборы, то не надо меня обманывать!– Но они очень полезные! – мадам Трейси заметно расстроилась, но Альберт, прекрасно осознавая попытку воззвать к его совести, был тверд в своем нежелании приобщаться к нетрадиционной медицине. А то не успеешь оглянуться, как лечить тебя будут заговорами и зельями.– Хорошо, милый, давай, я заварю тебе нормальный чай. Или какао? – примирительно проговорила женщина. Фелль покосился на нее с подозрением, но на какао согласился.Вообще, он собирался съехать сразу после возвращения тети, но сначала ей надо было помочь с вещами, потом с хозяйством, пока она привыкала к смене климата и часовых поясов, а потом ей просто стало скучно одной, и она упросила племянника остаться, пока она не найдет себе жильца или двух. Ну, или снова не откроет экстрасенсорную практику. В ближайшие дни уж точно никакого переезда. Раздался дверной звонок, и Азирафаэль напряг слух, пытаясь понять, кто это. Почта, доставка? Или клиенты мадам Трейси? К своему удивлению, он узнал голос и заигрывающие интонации Кроули, хотя слов разобрать не мог. Пока он терялся в догадках, в дверь постучались.– Можно, ангел?– Заходите, мистер Кроули, – с легкой иронией отозвался Альберт, которому такая игра на внимательность уже доставляла некоторое удовольствие. Чтобы встретить гостя, он поспешил сесть, отчего спину ощутимо прострелило.– Ты настолько не рад меня видеть? – спросил Энтони, который, зайдя, как раз успел поймать болезненную гримасу на лице своего редактора. Тот покачал головой.– Спину прихватило. Чувствую себя старой развалиной, – он неловко улыбнулся. Писатель фыркнул.– Радикулит молодеет. Сейчас подростки все больше возятся с гаджетами, а потом проблемы сидячего образа жизни расцветают еще до тридцати лет. – Да уж, я как-то со спортом не очень дружу, – покаялся Азирафаэль, поводя плечами и снова морщась. Энтони внимательно на него посмотрел.– Давай-ка я тебе спину разомну?– Что? – опешил Фелль. Кроули небрежно повертел в пальцах золотую цепочку без подвесок, которую иногда надевал поверх рубашки.– Я проходил курсы массажа, у меня даже сертификат есть.– Никогда бы не подумал… – признался Азирафаэль, у которого сложилось ощущение, что писатель в принципе избегает лишних прикосновений. Энтони засмеялся.– Ты неплохо стреляешь, а я умею делать массаж. Внешность обманчива, у всех свои интересы и заскоки. Ну так что? Или валяться в кровати и страдать приятнее?– Да что тут приятного? – запротестовал Альберт, терзаемый сомнениями. Массаж бы помог, а Кроули не выглядел человеком, который вместо обычного масла использует какие-то мази из паучьего яда, слюны страуса, крови кенгуру-девственницы и толченого рога австралийского единорога. – Ну… это как-то…– Неловко? – насмешливо передразнил его Энтони.Редактор смутился.– Ну знаете, вы ко мне заявляетесь домой и предлагаете массаж, а мы знакомы-то около месяца!– Да, что-то я затянул, – писатель засмеялся. – Обычно это предложение поступает от меня раньше, а тебя я до сих пор не облапал, – он прикусил язык. Ну вот, хотел красиво поухаживать, а получается грубовато. Азирафаэль, привыкший уже к шуточкам Кроули, некоторое время размышлял. Его новый (ну, не совсем, относительно) знакомый временами бывал очень навязчив в проявлении своей симпатии или заботы, но, с другой стороны, он делал это совершенно искренне и так, словно все в порядке вещей. Энтони действительно поражал своей естественностью, просто естественные для него вещи не казались таковыми окружающим, тому же Феллю, например. Он немного помедлил и пояснил, тщательно подбирая слова:– Кроули, я очень ценю вашу готовность помочь, однако мне неловко оттого, что я не могу вам отплатить за ваше участие. Меня это весьма огорчает.– Как не можешь? – Энтони даже снял очки от удивления, напомнив, какие у него магнетические золотистые глаза, пусть и немного красные после долгого ношения линз вчера. – Это я не знаю, как тебя отблагодарить! Ты столько делаешь для меня как редактор.– Это моя работа.– Тебя никто не заставлял заниматься моим сборником! – писатель замахал на него руками. – И не хочу ничего больше слушать. Снимай рубашку или я подумаю, что ты реально мазохист, как намекает мне Вельзевул, говоря, что только человек с подобными наклонностями будет меня терпеть.– Но она сама вас терпит, – счел своим долгом заметить Азирафаэль, уже сдавшись под таким напором, – она тоже мазохистка?– Три брака и три развода, Ази, с одним человеком, причем этот человек – Гэб! – Кроули фыркнул. – Троекратная мазохистка, на мне она просто отводит душу, если таковая у нее еще осталась. Критики – самые бездушные создания после политиков и юристов.– Хорошо, я согласен. И спасибо вам большое, – Альберт немного виновато улыбнулся и тут же скривился, садясь на кровати, чтобы снять домашнюю рубашку. – Ох, только надо попросить у тетушки мазь или масло, она раньше тоже занималась массажем. Главное, чтобы это была наша мазь, а не какая-то австралийская гадость.– Не надо, – писатель махнул рукой и достал пузырек из кармана, – я прихватил.– Зачем? – пальцы Альберта застыли, не расстегнув очередную пуговицу, а глаза округлились. – Вы что, всегда носите с собой масло??Как это интересно звучит, интригующе и многообещающе?, – подумал Энтони, а вслух произнес:– Я вчера весь вечер наблюдал одного ангела, который таскался с крыльями и кучей книг. Возможно, если бы он не считал постыдным потратить маленькое чудо на себя, чтобы немного облегчить свою ношу, мне бы не пришлось творить это чудо для него. Я же знаю, каково ходить в этом костюме несколько часов. – Вы надевали костюм ангела? – поразился Фелль, в памяти которого накрепко запечатлелся вчерашний облик змея.– Ага. Правда, не ходил в нем, а стоял, – Кроули сунул ладони в подмышки, согревая. – Мы поехали на какое-то рождественское благотворительное мероприятие, и Гэб решил, что надо немного разнообразить мой образ. Правда, меча мне не дали, велели стоять со свечой и выучить несколько праздничных гимнов.– Вы еще и поете?!– Редко, но, говорят, получается неплохо, – Энтони равнодушно пожал плечами. – В издательстве уложили мне волосы, немного накрасили и запретили даже прикасаться к темным очкам – хорошо, что уже стемнело. В общем, пришлось нежно улыбаться всем, петь и трогательно опускать ресницы. Ладно, раздевайся и ложись на живот, я схожу руки вымою.Он проскользнул в ванную, краем уха услышав, как мадам Трейси воркует с кем-то по телефону, называя милым и дорогим. Решив не мешать, писатель вернулся в спальню, на ходу растирая чистые и теплые после горячей воды ладони. Фелль уже лег на кровати, аккуратно сложив одеяло и подушку в сторону. Кроули, вылив масло на руки, несколько секунд разглядывал спину Азирафаэля, затем с легким трепетом положил пальцы на его поясницу. Почувствовав, однако, как Альберт поежился, тут же поднял руки.– Холодно?– Нет, просто непривычно, – признался тот и, немного поерзав, затих. Энтони, едва слышно выдохнув, вернулся к делу. Начал он, как положено, с легких поглаживаний, готовя кожу к дальнейшему процессу. Пальцы привычно двигались вверх и вниз по спине, плавно и размеренно, почти убаюкивающе сначала, но со временем все более интенсивно, чтобы разогреть тело. Кроули, не удержавшись, наклонился и шепнул на ухо редактору:– Только не спи, ангел.– Ой, – тот ожидаемо вздрогнул и тут же пояснил свою реакцию, – цепочка.Энтони сразу выпрямился, сообразив, что случайно коснулся голой кожи прохладным металлом. Бережно погладил это место кончиками пальцев.– Извини. Больше ничего не беспокоит?– Нет.– Если вдруг больно станет или неприятно – говори. Я буду действовать как обычно, но особенности организма…– Все в порядке, мистер Кроули. Мне кажется, вы слишком волнуетесь из-за такой ерунды.– Это не ерунда! – моментально возразил писатель и, прикусив язык, развил мысль. – Это здоровье.– Я вам доверяю, Кроули.У Энтони приятно екнуло сердце, когда он услышал последнюю фразу. На волне вчерашнего праздника и сегодняшнего озарения в ней хотелось искать второй смысл, более глубокий, чем доверие его мастерству массажиста. Кроули пошел на курсы массажа с определенной целью – чтобы впечатлить девушек. Кому не понравится предложение сделать расслабляющий массаж, да еще и заданное особым вкрадчивым голосом, желательно на ушко, щекоча кожу дыханием. Впрочем, нарочито небрежное замечание об ?особых умениях? тоже срабатывало. И не только с девушками. А потом оказалось, что массаж – действительно чертовски полезный навык, потому что время шло, и Энтони все чаще приходилось разминать собственную шею, чтобы унять боль после долгого сидения за компьютером. Иногда он с радостью оказывал помощь Вельзевул, за что писателя всегда в обязательном порядке педантично благодарил Габриэль – после массажа у вечно раздраженного критика заметно поднималось настроение. Пару раз перепадало и самому директору, но тот особо не рвался повторять, снимая усталость занятиями спортом. Кроули вообще любил помогать, но массаж для кого-то из издательства и для партнеров все же немного отличался. И сейчас Энтони осторожно разминал спину своего редактора.Он чутко прислушивался к своим ощущениям, исследуя ладонями и кончиками пальцев чужое тело – спину, плечи, бока, аккуратно избегая позвоночника и совершая круговые движения. Массаж, по мнению писателя, – это не только отличный способ изучить тело партнера, но и проследить свое отношение к нему. Кроули отмечал, что ему нравится касаться Азирафаэля, приятно чувствовать, как тот расслабляется под его руками. И кожа у редактора гладкая, бледная – наверное, вообще не загорает. Должны ли загорать ангелы?Энтони сосредоточился на плечах и шейном отделе, перейдя к растираниям. С их сидячей работой это особо проблемная зона, которой надо уделить больше внимания. Мышцы казались каменными, и Кроули даже недовольно прищелкнул языком, подумав, как же запустил себя ?пациент?. Он нажал посильнее, и не без удовольствия услышал еле слышный стон облегчения. Славно, все идет как должно. Энтони перешел к более энергичным движениям, тщательно следя за тем, какое давление оказывает на чужие плечи. Он не был профессионалом, поэтому не мог, как в обычной мрачной манере шутила Вельзевул, свернуть человеку шею без видимого труда, но, чтобы испортить что-то в организме, иной раз много усилий не требуется. Поэтому Кроули к этому делу относился со всей возможной серьезностью. К счастью, Азирафаэль отнюдь не казался хрупким, так что писатель не боялся его тронуть, не рассчитав силы. Движения становились тверже и увереннее по мере того, как он знакомился с чужим телом, отмечал какие-то особенности. В который раз Кроули поймал себя на том, что ангела очень хочется обнять – таким мягким и уютным он выглядел. Были и другие ассоциации, но Энтони не позволял себе и мысли об этом во время массажа: ему необходимо сосредоточиться и не отвлекаться, поскольку процесс нужно не только грамотно начать, подготовив тело, но и правильно закончить. И уж точно не набрасываться со страстными поцелуями прямо в самый разгар работы. Хотя шумные выдохи Азирафаэля и его едва различимые стоны нехило так будоражили нервы. Кроули видел, слышал и, конечно, чувствовал ладонями, что редактору очень нравится происходящее, но он стеснялся показать это голосом, отчего прикусывал губу, сдерживаясь и пытаясь молчать. Возможно, Энтони слегка перестарался, перегнул палку, как по жизни делал довольно часто, но он не мог отказать себе в удовольствии слушать стоны этого ангела, пусть даже вызванные более невинным процессом, нежели хотелось бы. – Оуч, – выдохнул Альберт, нахмурившись. Кроули строго цыкнул на него:– Терпи, ангел, в твою шею даже гвозди забивать нельзя, согнутся, – он сосредоточенно проминал мышцы, стараясь не пропустить ни одного зажима. Немудрено, что редактор не смог сегодня встать с утра, какая безответственность...– Вы велели говорить, если будет больно. Так вот, мне больно!– Потерпи, это неизбежно, – Энтони смягчил давление, но был по-прежнему настойчив. Нужно усиливать нажим еще постепеннее? Но так хочется поскорее сделать что-то с этой каменной шеей и несчастной спиной! – Поначалу всегда немного больно, но потом будет легче. Ты просто слишком напряжен, но это поправимо.– Хорошо, делайте, как считаете нужным. У вас больше опыта.Пальцы порхали над усталым телом, расслабляя и вливая силы в напряженные мышцы. В такие моменты Кроули чувствовал себя немножечко волшебником. ?Множечко? – когда придумывал новых существ или создавал очередной мир, но все же немного иначе. Было что-то завораживающее в ощущении чужого тела, превращающегося в твоих руках в податливую глину – и можно слепить из него все, что угодно… но вот пылкого влюбленного, одернул себя Энтони, вряд ли.Или можно, но не сразу, – предположила его более оптимистичная часть. Не после одного массажа.– О боже… – Азирафаэль блаженно простонал, когда писатель особенно удачно прошелся ладонями по пояснице, избавляя от какого-то мышечного узла. Кроули чуть вздрогнул и машинально поднял руки.– Как там говорят – не упоминай имя его всуе? – отозвался он, жадно вглядываясь в слегка порозовевшие уши Альберта. – Все нормально?– Все просто прекрасно!– Я скоро закончу, – Энтони вернулся к прежнему занятию, радуясь, что редактор не видит его улыбки.– Честно говоря, будет даже жаль.– Мне приятно.Подобно тому, как Фелль наслаждался массажем, Кроули наслаждался прикосновениями к теплой мягкой коже. Может, в детстве его и называли ангелом, может, он и надевал костюм ангела, но ангелом он совершенно точно не являлся, не скрывал этого и не любил, если кто-то вдруг начинал проводить параллели. Зато здорового демонического эгоизма, сдобренного навыками манипулятора, у него хватало с лихвой. Человек, мало знакомый с Энтони, мог подумать, будто у него проблемы с пониманием личного пространства, и в корне бы ошибся: в большинстве случаев писатель нарушал его вполне осознанно, руководствуясь симпатией или оказывая моральное давление на собеседника. При этом, однако, он на дух не переносил внезапные прикосновения, поэтому Вельзевул с его поведением боролась очень просто: вместо того, чтобы отстраниться, она, напротив, шагала вперед, и назад пятился уже Энтони. По его мнению, прикосновения – это достаточно интимный процесс, и Кроули касался лишь тех, кому симпатизировал. Он всячески избегал выражений дружелюбия Габриэля (вот ему действительно слова ?личное пространство? не говорили ровным счетом ничего), обменивался дежурными рукопожатиями, кого-то мог обнять. А поскольку люди зачастую склонны проецировать свое поведение на других, писатель тактично не трогал Альберта после того, как тот сбросил его руку. Поэтому сейчас он отрывался по полной, в душе радуясь тому, что прикосновения к ангелу не вызывают отвращения. Значит, можно продолжать. Значит, нужно добиваться своего. Лишь бы проклятый флер в голове не мешался. Это было странное чувство. Влюбленность, как справедливо отметила Вельзевул, была естественным состоянием для Кроули. Он легко влюблялся в людей, места, вещи, но любил – по-настоящему любил – только свои миры. Эйфорию, которую ему дарила влюбленность, он использовал как наркотик, чтобы творить то, чем был одержим. Когда же душевный подъем испарялся, Энтони становился просто невыносим.Чувства к редактору ударили в голову так, словно он слегка переборщил с дозой, в голове стоял туман. В целом это было приятно, и Кроули готов был с этим мириться, поскольку сотрудничество с Альбертом помогало ему в творчестве, что главное. Но периодический отказ мозгов несколько напрягал, как и желание быть с ним рядом.Писатель чуть слышно вздохнул и аккуратно завершил массаж, после чего набросил на разомлевшего Фелля одеяло.– Полежи немного, сразу вставать нельзя.Азирафаэль что-то невнятно промычал в ответ, и Энтони, полюбовавшись расслабленной фигурой, отправился мыть руки, на ходу нацепив на нос очки. Из кухни выглянула мадам Трейси.– Энтони, дорогой! У вас все в порядке?– Абсолютно, Мардж, – Кроули улыбнулся, споласкивая масляные ладони.– Как там мой мальчик?– Я думаю, теперь в полном порядке, – предположил писатель, вытирая руки. – Наверное, уснет теперь.– Славно, – женщина захлопала ресницами, – очень рада за Альберта, он порой совершенно не высыпается! Хотя я несколько не ожидала…– Он тоже не ожидал, но я бываю чертовски убедительным! – Энтони весело сверкнул зубами. Мадам Трейси хихикнула.– Я очень рада, что Альберт смог расслабиться. Может, чаю?– Нет, я, наверное, пойду… – Кроули покачал головой. Почему-то он не очень любил, когда его благодарили за что-то действительно хорошее, что он сделал, и он спешил сбежать с места ?преступления?. В конце концов, добрые дела любят тишину. – У меня дела. Нужно дописать главу для журнала, а то ваш племянник будет очень укоризненно на меня смотреть, потому что ему ее править. Не хотелось бы после такого чудесного дня испортить ему настроение.– Ох, милый, ты совершенно прав. Альберт может быть удручающе зануден, – женщина поджала губы, вероятно, припомнив Феллю его нежелание приобщаться к австралийской медицине. – Иногда это только на пользу! – заверил ее Кроули и, тепло распрощавшись, покинул гостеприимный дом. Мадам Трейси, изнывая от любопытства, сунулась в спальню к племяннику, но решила не беспокоить и вернулась на кухню, где заварила себе чаю. Вскоре, однако, Альберт и сам явился, полностью одетый и сладко потягивающийся.– Дорогой мой! Выглядишь чудесно. – И чувствую себя так же. У мистера Кроули золотые руки. Кстати, где он? – Азирафаэль бессовестно воспользовался тем, что писатель не слышит, как его называют, и с недоумением осмотрел кухню. В ней отсутствовали всякие признаки предмета обсуждения.– Он уехал писать тебе главу, – пояснила женщина. – Даже от чая отказался. А ты будешь? Или чего покрепче?– Нет-нет, чаю. Я сам налью, не беспокойся, – редактор достал свою кружку. – Все нормально? – мадам Трейси с интересом уставилась ему в спину. – Ничего не болит?– Напротив! – Фелль с удовольствием повел плечами. Как же хорошо снова двигаться свободно! – Мистер Кроули просто волшебник.– Я рада, дорогой, – женщина просияла. – Давно пора, а то ты все занят и занят… хотя я, конечно, немного удивлена. Но ты же знаешь, я не ханжа, мой Майлз… кстати, он звонил, представляешь, у него сейчас…– Так, тетя, погоди, – Альберт растерянно захлопал глазами, отхлебывая чаю, – в смысле удивлена? Чем? И причем тут Майлз? То есть, я рад, что он звонил, но я совсем не понимаю, о чем ты!– Как о чем? Я слышала твои стоны из спальни и как Энтони уговаривал тебя потерпеть! – мадам Трейси всплеснула руками. – Но я тебя понимаю, Энтони – такая яркая личность. Будь я немного моложе…– Тетушка! – пальцы Фелля разжались, выпуская кружку, а лицо запунцовело. – Тетушка, это не то, что ты подумала! Я не… о боже… – он закрыл лицо ладонями, не зная, плакать или смеяться. – Мистер Кроули просто сделал мне массаж! Как неловко… я совсем не хотел… ох… было правда больно, но потом мистер Кроули что-то размял, и стало очень-очень хорошо, я и не сдержался. Тетя, мне правда очень стыдно, что ты это услышала…– Массаж… – мадам Трейси разочарованно вздохнула. – А я уж было надеялась… Альберт, найди себе уже кого-нибудь!– Мистера Кроули?!– А почему бы и нет? – женщина поджала губы. – Он о тебе заботится больше, чем ты о себе! И ты ему явно нравишься, он очень мил с тобой.– Тетя, он так ведет себя со всеми, – Азирафаэль присел на корточки и, с сожалением посмотрев на осколки кружки, аккуратно собрал крупные. – И если мой кузен гомосексуален, то почему должен и я?– Да кого угодно себе найди, я внуков хочу! От Майлза ведь не дождешься, – буркнула обиженная тетушка. – Ну почему? Они с партнером могут усыновить ребенка…– Не могут, не могут! Потому что не может один ребенок усыновить другого ребенка! А мой мальчик еще совсем крошка…– Тетя, – терпеливо произнес Альберт, устраняя последствия своего шока, – Майлз – мой ровесник, который живет в другой стране и вполне успешно занимается дизайном одежды! Он уже взрослый, правда.– Если мой сын взрослый, то мне что, нужно признать, что я старая?!– Тетя, не-ет, ты вовсе не старая! – простонал Фелль. – Но и Майлз не ребенок! – Для матери он всегда будет маленьким мальчиком!Альберт беспомощно вздохнул и понадеялся, что Майлз приедет уже поскорее, а он сам с чистой совестью переедет к себе.