1 часть (1/1)

Пиздец.Нет, это просто натуральный пиздец.Он весил по меньшей мере тонну. Учитывая, что ноги его заплетались и сами собой находили, за что запнуться, вес удваивался, как и количество мата, которым Бобби крыл своего пьяного компаньона-неудачника, уже даже не стесняясь. Всё равно не услышит и, скорее всего, не вспомнит. Бобби и так страшно заебался тащить практически бессознательное тело через полгорода, но, словно этого было мало, практически бессознательное тело подавало признаки жизни и категорически отказывалось от помощи, размахивая руками, отнекиваясь и повторяя ?меня ждут дома? с завидным постоянством. Бобби проклинал всё на свете и себя заодно за то, что эта гениальная идея вообще пришла ему в голову. Очень, очень гениальная. Как будто и без того проблем не хватало. Дебил. Идиот. Королева единорогов и идиотов!Лариса скажет ему примерно то же самое, когда увидит, напомнил он себе, перехватил полубессознательное тело поудобнее и продолжил свой путь по ночному Берлину до вписки.— Бля, Лариса, пожалуйста, будь дома, — прошептал Бобби, затаскивая парня в подъезд, прислоняя спиной к стене и нажимая на кнопку вызова лифта. Хоть что-то в этом мире было сейчас на его стороне. У него был лифт. Лестница бы его просто убила. Ну или их обоих, что в их состоянии было куда вероятнее.— Меня ждут дома, ну ты чего, не стоит же... — парень жалобно посмотрел на него и тут же отвёл взгляд. — Я лучше пойду.— Твою, блять, мать дери за ногу! — Бобби ругался уже на автомате и совершенно беззлобно, хватая идиота, оторвавшегося от стены и собравшегося свалить неизвестно куда, за руку и заталкивая в удачно вовремя приехавший лифт. — И это ты называешь ?со мной проблем не будет?? Бля! Знал бы, что так будет, — в жизни бы к тебе не подошёл! Да ты на ногах не стоишь! Ты пьян!— Кто пьян? Я дойду.— Сучка ты, а не музыкант, — определил Бобби. — Больной ненормальный ублюдок, или ты сейчас зайдёшь в этот лифт, или я...Парень вопросительно на него посмотрел и беспомощно улыбнулся. В его взгляде засветилось нездоровое любопытство.— Или ты что?Бобби понял, что боги его стебут, закатил глаза, прислонил ну просто охуительно как набравшегося приятеля к панели управления, каким-то образом ткнул на кнопку десятого этажа, устало прислонился спиной к обшарпанной и исписанной стенке лифта сам и попросил у мироздания подарить ему на следующее Рождество новый мозг. Того, который у него был сейчас, определённо не хватило на годную мысль — вызвать такси, например. Ну или на то, чтобы не цеплять в клубе кого попало. А ещё, наверное, стоит попросить у Санты новый язык, который не будет заплетаться и болтать лишнее, а ещё новую жопу, которая не хочет приключений, а ещё новые руки, которые не растут из этой самой жопы, а ещё...Лифт двинулся и со скрипом пополз вверх. Парень покачнулся, определённо собираясь упасть; Бобби был быстрее, но не трезвее, поэтому, метнувшись к своему полубессознательному телу, споткнулся о подол платья, красиво пролетел мимо и, хорошо приложившись затылком о дверцу лифта, оказался похороненным под обаятельным ворохом проблем в дырявой футболке и потасканной серой ветровке.— Не вздумай спать! — рявкнул Бобби, почувствовав, что им овладевает отчаяние — выбраться из-под парня было бы сейчас вот очень здорово, но чертовски проблематично. — Встань. Ну, пожалуйста. Луис, милый, слезь с меня, сделай это для меня, и я буду тебе должен. Всё, что захочешь. Только слезь. Пожалуйста.— Не могу, — честно ответил тот, подняв голову. — Извини. Бобби беззвучно зарыдал и закрыл лицо рукой. Это всё было каким-то кошмаром, от и до. Луис понимающе вздохнул, устраивая голову у Бобби на груди, извинился ещё раз и прикрыл глаза. — М-м-м. Это карамель? Ты всегда пахнешь карамелью?— Дело дрянь, — вздохнул Бобби. Затем прикинул, что именно сейчас происходит, и, не сдержавшись, заржал. Видимо, его персональная гора прямосейчасошных проблем не нашла причин смеяться, потому что приподнялась и спросила, что тут смешного.— И... идиоты-ы-ы-ы, — сквозь смех промяукал Бобби. — Луис, мы идиоты. Не, ну ты представь! Два пьяных мудака преодолели все пять ступенек в клубе, проебашили через полгорода, нашли этот хренов злоебучий дом, но застряли в лифте за три метра до вписки, рухнув друг на друга, как два последних пидараса, и ты... и ты ещё про карамель спрашиваешь, гы! Не, ну ты чего! Ржачно же! — Заткнись, — определила проблема в дырявой футболке, но смех Бобби был слишком добрым и заразительным. Луис призвал все высшие силы себе на помощь и всё-таки сполз с погребённого под собой Бобби; похвалив себя за подвиг, он смог подняться и, опираясь о стену, протянул Бобби руку.— Давай. У тебя получится. — Блять, — широко улыбнулся тот, даже не предпринимая попыток подняться, в красках представил себе, как сейчас он хватается за руку Луиса, тот не удерживает его и валится обратно, посмотрел на свою обаятельную проблему и с совершенно невозможной лыбой определил: — Блять, вот не спизжу — это точно надолго.__________Лариса ненавидела выходные. Недолюбливала пятницы, потому что пятница — предвестник пиздеца. Субботы она терпеть не могла из-за их пиздецовости. Воскресенья она ненавидела ещё больше, чем субботы, потому что конец выходных — это концентрат неадеквата.Бобби она ненавидела ещё больше, чем пятницы, субботы, воскресенья и неадекват вместе взятые, но сегодня рыжая мудачина побила все рекорды в плане пиздеца, врывающегося в её скромный дом, и Лариса поняла, что ненавидит его ещё больше, чем обычно. Роберта она знала достаточно давно, чтобы быть готовой ко внезапному штурму её двери в любое время суток по любой причине и в любом состоянии. Но к такому жизнь её точно не готовила.Роберт Хили Альфонс, урождённый канадец, королева всех тусовок и божество геев, бездарно проёбывающий своё время в Берлине, явил сегодня свою эпическую персону, облачённую в серо-синее безрукавное тонкое платье, полами своими подметавшее пыльный бетонный пол её лестничной клетки. Худой и высокий, источник её головной боли сверкал голубыми, как вся его душа, глазищами и радостно улыбался, с надеждой смотря на Ларису — впустит или нет. На Бобби, стараясь не упасть, опирался потасканного вида кудрявый парень явно небелого происхождения в тёмной дырявой футболке наизнанку и серой запылённой ветровке, которую она точно уже где-то видела. Неизвестный парень как-то совсем по-свойски устроил голову на плече у Бобби, умудряясь спать стоя и улыбаться одновременно.— Бобби, — очень тихо сказала Лариса, готовясь к худшему. — Бобби, блять. Скажи мне, что это не то, о чём я думаю.Лариса очень старалась, чтобы тон и речь казались угрожающими и строгими, но выходило больше с оттенком охуевания. С большим таким синим пятном обречённости. Неизвестный парень отлип от Бобби, открыл глаза и беспомощно улыбнулся ей. Блять, даже цвет радужек почти одинаковый, промелькнуло у неё в голове, которая уже начинала ныть. А эти пидоры улыбались и как-то совершенно невозмутимо по-доброму пялились на Ларису, стараясь стоять прямо и не упасть друг на друга.Бобби набрал в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, возможно, очень важное, возможно, объясняющее абсолютно всё, но парень его опередил:— Он сам меня сюда притащил. Я сопротивлялся. Пытался. Не вышло.— Ты, хренов предатель! — зашипел Бобби и пихнул того локтём в живот. Зря, понял он сам, когда потерявший равновесие парень обрушился на тощее хлипкое тело терпящим крушение истребителем и заставил его пошатнуться и хорошенько приложиться лопатками о дверной косяк. Лариса с какой-то злой радостью пожелала ему набрать полные плечи заноз.— Блять, ну что за день?! — взвыл Бобби, хватаясь одной рукой за косяк, второй — за полубессознательное тело постпанка, удерживая его от неизбежной встречи с бетонным полом. — Где были мои мозги, когда я решился на это?!Лариса прикрыла глаза. Выходные были официально проёбаны. — Я бы сказала, где, — безжизненным голосом ответила она, открывая дверь шире. — Но все это и так знают.— Я тоже люблю тебя, — невозмутимо кивнул Роберт, отлипая от дверного проёма и затаскивая приятеля в квартиру. — Пожалуйста, помоги мне. — В жопу шёл, — отрезала Лариса и с ненавистью захлопнула дверь. — Кровать знаешь где, и кухня — тоже. Уложишь — придёшь ко мне с объяснениями. Я хочу знать, кто спит на моей кровати. Тем более, такого богемного, блять, вида. — Твоей-моей кровати! — возмущённо заметил Бобби и удивился, когда смог увернуться от подзатыльника. Лариса в который раз закатила глаза и ушла на кухню, громко топая.Бобби трагически вздохнул, проворчал, что никто его не понимает, перехватил поудобнее засыпающего на ходу Луиса и попросил богов любви дать ему сил дотащить эту очаровательную пьянь до кровати и, по возможности, не вырубиться самому. Ну и не попасть под разделочный нож злой и невыспавшейся Ларисы тоже было бы очень даже неплохо...__________Стоило открыть дверь в комнату Ларисы, Бобби обдало сиреневым туманом, вкусно пахнущим лавандой, и чем-то ещё. Он не сразу понял, что ещё чувствовалось помимо лаванды, ещё позже понял, что туман настоящий, а не придуманный в его голове и спродюссированный богатым воображением и... что они вообще пили сегодня? Бобби незамедлительно спросил об этом Луиса, но тот лишь покачал головой и спросил, почему здесь так пахнет карамелью. Бобби мысленно зарыдал, в который раз за вечер, и отважно потащил парня в фиолетовые лавандовые дымные глубины, чувствуя себя рыцарем в сияющих доспехах из занавесок, спёртых в диско-клубе, спасающим прекрасную обдолбанную постпанковую принцессу от лап чёрного дракона-Ларисы. Ему хотелось войти в фейспалм-дрифт, но руки были заняты. А ещё этот чёртов туман, чёртова Лариса и её чёртовы ароматические штуковины! Нет, терминатор со строго прямой чёлкой и испепеляющим взглядом иногда баловалась ароматическими палочками, которые нужны были для медитаций — очевидно же, лечить испорченные канадцем нервы, — но сегодня она явно превзошла саму себя. Туман стоял настолько плотный, что кровать нашлась не сразу, и они с Луисом чуть было не приземлились на пол, когда Бобби наступил на подол собственного платья и запнулся о складку на ковре. Он обещал Ларисе подвинуть кровать и поправить ковёр ещё три недели назад, но благополучно забыл, а Лариса упёрлась единорогом и из принципа не стала ему напоминать, кто мужчина в доме. Идиот. Или надо чаще исполнять свои обещания, или слегка обрезать это платье. Возможно, чуть выше колен. — Почему ?твоя-моя кровать?? — спросил Луис, когда его неизящно толкнули на кровать и забрались на него сверху. — Ты живёшь с ней? — Да, — Бобби поднял бровь. — Я живу с этой кроватью, потому что я её нашёл. Мы женаты уже очень давно. Знаешь, однажды я увидел эту красотку в витрине самого крутого мебельного магазина, влюбился в её формы, спиздил прямо там же, нам пришлось бежать из страны... Вёз мою деточку через весь океан, чтобы потом подарить неизвестной... Луис помотал головой и зажал ему рот рукой. — Заткнись, пожалуйста. Я понял. Ты тут на вписках. Потому что ближе всего к клубу. Трепло. — Для твоего состояния ты очень хорошо соображаешь, — похвалил его Бобби и улыбнулся, когда Луис потёрся о его шею носом. — Спи.— Мм-м. А ты?Бобби почувствовал, как тёплые руки обхватывают его. — А я пойду отдам себя в жертву Ларисе, — с сожалением вздохнул он и прижался щекой к щеке Луиса. — Лариса на самом деле очень хорошая. Она ворчит и злится, потому что ей так проще... — Он с удовольствием потёрся о проступающую щетину, прикрыл глаза и совсем тихо проурчал ему в губы: — Она нас не выгонит. Поворчит и сделает кофе, она его вкусно готовит. Если мне повезёт, я выпрошу какао. А потом я приду к тебе. Спи. Это ненадолго. По крайней мере, он надеялся, что ненадолго. Он вот так сразу не объяснит даже очень близкому и знакомому человеку, как, почему, и главное — зачем. Не то чтобы причин не было, просто всё как-то само собой получалось. Как сегодня, например. Луис почему-то вздохнул, запуская пальцы в волосы Бобби, а потом совершенно внезапно спросил:— И всё-таки. Почему ты пришёл сегодня в клуб в платье?Бобби приподнялся и посмотрел на него с непониманием. Что за идиотские вопросы. Тем более сейчас. — А тебе не приходило в голову, — он склонился совсем-совсем близко к Луису, — что надо задавать такие вопросы до того, как под это самое платье забираться руками, м?— Нет, — честно ответил тот и закрыл глаза. — А зачем? Склонив голову набок, Бобби слегка прихуел. Нет, он это что, серьёзно? Вот серьёзно, да? Вот блять. Святая наивность. А ещё постпанк играет. Совсем невозможный.— Потому что я бы по-другому тебя не нашёл, вот точно, — прошептал он на ухо Луису. Ощутив, как тот обхватывает его ладонь, вздохнул и погладил эту невозможную пьянь по щеке. — Потому что по-другому такого ободранного алкоголика, как ты, встретить невозможно, понимаешь? Ну, мечты и всё такое, один шанс на миллиард, нет, на биллион, ну или больше, и... — Драма, — улыбнулся Луис. — Драма, платье, карамель. Идеально.Бобби зажмурился. Крепко, до токсично-зелёно-синих пятен под веками. Когда он открыл глаза и обнаружил, что Луис не исчез, являясь плодом его упоротого воображения, никуда не делся и сейчас преспокойно смотрит на него, ожидая реакции, то недоумённо покачал головой и прямо спросил:— Ты вообще настоящий? Луис грустно посмотрел ему в глаза и почему-то отвёл взгляд. Опустил веки. Бобби так и не понял, что случилось; Луис лишь пожал плечами и очень тихо ответил:— Я не знаю. Бобби не стал спрашивать. Что-то подсказывало ему, что не нужно, не сейчас и вообще не с Луисом нужно говорить о таких вещах. Превозмогая желание свернуться рядом с ним в клубочек, облапать это невозможное существо и, наконец, отключиться, он сполз с засыпающего парня, стащил с него кроссовки на липучках, которым было около ста лет, если не больше — Бобби завтра вытрясет из него правду, где можно достать такие, — укрыл тонким одеялом, поцеловал в лоб и протопал к двери.Выползая в коридорчик и прикрывая дверь, Бобби вдруг на секунду задумался, а не взять ли у Ларисы наручники. Он знал, где они лежат. Отчего-то ему очень не хотелось, чтобы завтра Луис куда-либо уходил.__________— Серьёзно, ты хоть понимаешь, что только что сказал? Бобби не понимал. Свернувшись в коконе из пледа на маленьком диванчике, притащенным им со свалки — ?твоим-моим диванчиком?, — и присосавшись к кружке с горячим сладким какао, он откровенно не понимал сам.Луис преспокойно себе спал на ?твоей-моей кровати?, обхватив подушку, и видел одни ему, Луису, известные сны. Бобби гадал, что ему снится: интересно, что-то милое или не очень? Ему весь день хотелось переключиться на что-нибудь хорошее, перебросить все мысли подальше от пиздеца, который случился утром — ну и переключился, называется. Бобби теперь не знал, какой ещё пиздец должен случиться — помимо чьего-нибудь летального исхода, — чтобы его переключило с окончательно теперь бессознательного тела за стеной на что-либо другое. Вообще, всё получилось очень спонтанно, причём настолько, что даже Бобби, привычному к собственным спонтанным действиям, стало как-то не по себе. Он вот и не подозревал, что за два часа может произойти столько всего интересного, включая экстази, ежевичный лимонад, секс под лестницей клуба и, кажется, к хуям разбитое, сука, сердце.— Бобби, скажи что-нибудь. Лариса настороженно смотрела на него из-под прямой ровной чёрной чёлки, понимая, что с лучшим другом, с её Бобби-ходячая-проблема что-то очень не так. Роберт сидел непривычно грустный и тихий, уставившись в какао и утопая взглядом в его шоколадно-молочной поверхности, забив на остальной окружающий мир. На её попытки привлечь внимание, отлипнуть от кружки и рассказать, наконец, что за мужик спит в соседней комнате, он не реагировал. В конце концов, Айсгласс тихо выругалась и решила, что горячее какао не помешает и ей тоже. Бобби отчаянно пытался собрать воспоминания и выстроить их в хронологическом порядке. В конце концов, он должен Ларисе объяснения, по возможности — правдоподобные. Воспроизводя в памяти сегодняшний — уже вчерашний — вечер, Бобби попробовал прокрутить плёнку воспоминаний сначала, но её, как назло, заело на репите с того момента, когда он заметил его у стены, полностью усаженного в доску. Расстояние было приличным, ещё более приличной была степень упоротости канадца, да и освещение было на редкость паршивым, но Бобби увидел. На самом деле он даже и не собирался разглядывать, вот совсем, такие в общем-то и не в его вкусе — но с ним как будто что-то случилось. Отвести взгляд он так и не смог. Понять, в чём дело — тоже. Было что-то заводящее в красных отсветах, которые ласкали открытое незащищённое горло, кожу, просвечивающую сквозь дырку на футболке, и лицо не менее, а может, даже и более обдолбанного невозможного существа. Бобби сразу понял, что он невозможный. Было ли дело в дырявой футболке наизнанку или в том, как он стоял, запрокинув голову, и выпускал изо рта дым, Бобби не знал, но знал точно, что нормальные люди под лестницей не прячутся, пока остальные тусуются на танцполе. Он думал ровно до того момента, пока парень не открыл глаза и не посмотрел в сторону выхода. У Бобби что-то щёлкнуло в голове, пока сердце в груди решило прыгнуть куда-то в пустоту, нахуй послав страховку. Он попросту перегнулся через барную стойку, ухватил бармена за локоть и срочно потребовал ежевичного лимонада. Ему хотелось чего-то сладкого, прямо сейчас же, иначе он умрёт. Апокалиптическое утро, очень хуёвый сегодняшний день и три шота подряд его добивали, а тут нарисовалось что-то невероятное, и шанс упускать не хотелось. И потом, смутно подумал Роберт, запивая таблетку экстази холодной содовой приятного лилового цвета, по крайней мере, это было его выбором. Добровольным.— Бобби, — повторила Лариса. — Бобби, не молчи. Роберт, просто скажи, как есть.Он поднял на девушку взгляд, смотря куда-то сквозь неё. Где-то на фоне была ироничная мысль, что зря Лариса взяла себе такой псевдоним — Бобби казалось, что он видит стену позади неё. Лариса начала терять терпение:— Блять, что случилось? Скажешь или нет? Роберт! Бобби очень хотелось ответить, что случилось. Тут охренеть, что случилось, что в количестве, что в качестве. Но он не знал, с чего начинать — с сегодняшней эпической встречи в баре или с того-самого-утреннего-пиздеца. Наверное, стоило начать с того-самого-утреннего-пиздеца, но получилось бы слишком издалека, а Ларисе вряд ли будет это интересно. Лучше с вечера, решил он. Вечер, кажется, начался именно с того момента, когда Роберт понял, что не даст этому парню просто так сбежать. То, что случилось дальше, он уже не мог описать нормальными словами. В голову лезли лишь какие-то пошлые картинки и нецензурщина пополам с восхищёнными воплями. По крайней мере, он никогда сам не затаскивал парней в тихое место, чтобы воспользоваться их полным замешательством или невменяемым состоянием. То, что было потом, когда он толкнул этого невозможного к стене и принялся целовать его шею, пожалуй, стоило сегодняшнего пиздеца. Бобби совершенно серьёзно думал, что парень абсолютно и бесповоротно пьян, но когда тот открыл глаза, дымчато-синие как дождь, и окинул его кристально трезвым взглядом, Бобби понял, что попал. Он даже не стал сопротивляться, когда тот начал медленно задирать его платье, скользя невозможно горячими пальцами по бёдрам, смотря прямо в глаза. Ещё так сощурился — как будто ждал, когда Бобби даст ему по рукам, а потом и по морде, чтоб неповадно было. Но всё, на что у Бобби хватило выдержки, прежде чем сдаться, развернуться к нему спиной и накрепко прижаться, откинув голову ему на плечо, расслабиться и получать удовольствие — узнать, как его зовут. — Бобби. — Лариса помахала перед его лицом рукой, затем пощёлкала пальцами. — Бобби, ты меня слышишь? Альфа—Центавра, приём.Он посмотрел на неё, совершенно точно понимая, что не жалеет. Особенно не жалеет о синяках на бёдрах. Луис держал его крепко, до последнего; наверное, только из-за его хватки Бобби и удалось устоять на ногах, а не сползти на пол, когда всё закончилось. Эти синяки казались чем-то очень правильным; как и правильным ему казалось то, как они, более-менее приведя друг друга в порядок, не сговариваясь сразу пошли в бар и надрались там до щенячьих соплей. Роберт не помнил уже, когда ему было настолько хорошо и спокойно. И когда Луис, чуть не навернувшись с барного стула, выдал, что ему нужно домой, Бобби понял, что просто так его не отпустит.— Кажется, я мудак, — наконец сказал Бобби и беспомощно посмотрел на неё. На лице девушки не дрогнул ни один мускул. Лариса, всё это время дожидаясь сколь-либо вменяемого ответа, успела сварить себе какао. Высыпав в дымящуюся кружку сахар, невозмутимо подняла бровь:— Скажи мне то, чего я не знаю.Бобби заёрзал на диванчике, чуть не вылив на себя содержимое кружки, успевшее наполовину остыть, облизнулся и выпалил первую гениальную мысль, которая должна была объяснить Ларисе абсолютно всё:— Ларри, я, кажется, влюблён. Лариса поставила свою кружку на стол и внимательно посмотрела на Бобби. Бобби лыбился, светясь счастьем и внезапным просветлением, и она смутно подумала, что было бы неплохо использовать эту мудачину сейчас в качестве аккумулятора, чтобы зарядить телефон, а то что он с утра без зарядки валяется. Вставить ему провод куда-нибудь, под кожу, например, вряд ли он будет против — и вперёд! Или можно использовать его в качестве светильника. Нет! Диско-шара! Он будет сиять и пускать радужные гейские лучики вокруг себя и магнитить всех мимопроходящих мужиков. Которые его потом дружно отпиздят, а Ларри будет просто стоять в сторонке и смотреть, с наслаждением потягивая свой любимый лагер через чёрную трубочку. Возможно, она даже попросит у бармена зонтик. Чёрный, конечно же. А затем сознание Айсгласс сняло рефлекторную психологическую защиту от Бобби и его шокирующих внезапных заявлений, мысли её вернулись в нужное направление, и неожиданно Лариса поняла, о ком сейчас идёт речь. Лариса закрыла лицо рукой. Боги, нет. На её памяти Бобби много кого перетаскал к ней домой, но чтоб вот так — пожалуй, впервые. С такими-то заявлениями. Нет, она никогда не была против, на самом-то деле. Бобби магнитил всех фриков, которые попадали в зону гравитационного притяжения свой ищущей приключения задницы, но этот случай умопомешательства был совершенно другим. Что-то странное было в парне с дымчато-синими матовыми глазами — неправильное, необъяснимое и гипнотическое. Наверное, поэтому Бобби пялился на него, как зачарованный, пока этот парень зеркалил его взгляд. Интересно, что он в нём нашёл? Бля, эти идиоты точно друг друга стоили...Лариса умилилась, вспомнив, как они пялились друг на друга, а потом вдруг одёрнула себя. Нет, только не это. Не в её доме. Не в её смену, в конце концов! Она лихорадочно начала перебирать в голове причины, по которым Бобби должен сейчас же взять свои слова обратно. Блять. Вот блять!— Бобби, — наконец тихо сказала она, чуть-чуть справившись с эмоциями. — Бобби, как давно ты его знаешь?Тот посмотрел на настенные часы, состоящие исключительно из внутреннего механизма и стрелок — Лариса говорила, что всё остальное — лишнее и отвлекает от самой сущности времени, — присмотрелся к нарисованным на обоях цифрам и радостно вылупился на Айсгласс. — Четыре с половиной часа! — радостно промяукал он. — Правда, здорово!— Четыре... Что?! Бобби! О боже... — сфейспалмила Лариса. — Боже. Бля, так не бывает, Бобби, ты идиот. Скажи мне, что это неправда. Ты это что, серьёзно? Рыжая мудачина среагировала моментально и уж точно не так, как ожидала Лариса:— Да! Ларри, чёрт возьми, да! Именно потому что так не бывает — ну божечки, нельзя быть таким милым! Ларри, ну ты чего! Ларри, он сказал, что от меня пахнет карамелью, представляешь? Драма, платье, карамель! Идеал! Он сказал, что я идеальный, Ларри! Ларри, он особенный, понимаешь?Лариса не поверила в услышанное.— Бобби, ты что, влюбился в парня, который сказал тебе, что ты пахнешь карамелью? Роберт Альфонс, ты жрёшь сладкое тоннами, невероятно, что тебя ещё не убил сахарный диабет. От тебя несёт карамелью, как от кондитерского завода, неудивительно, что люди это чувствуют! — Да, — кивнул Бобби и улыбнулся, — но он первый, кто мне об этом сказал. И, кажется, первый, кому я понравился... не так, как остальным. Ну, по крайней мере, он был трезвый, когда мы... ну...Лариса пожалела, что нельзя просто так взять и уебать Роберта Альфонса прямо на своей кухне. Ей вдруг подумалось, что было бы неплохо сейчас что-нибудь съесть. Вот да. Большой, хороший кровавый стейк из филейной части тела Бобби. И у него не будет проблем с приключениями, и она в накладе не останется, не зря же они, в конце концов, написали с Уильямом песню про грустного каннибала...— Ларри, я знаю, что это слишком спонтанно и напоминает какое-то умопомешательство, но пожалуйста, Ларри, — канадец вдруг очень укоризненно на неё посмотрел. — Со мной такое, кажется, впервые. С тобой такое когда-нибудь происходило? Лариса снисходительно посмотрела на него из-под чёлки. Ага. Происходило. Ну ещё бы. Например, однажды в этом проклятом клубе объявился птенчик. Такой маленький птенчик, невинный и милый, но очень-очень глупый. Этакий дорвавшийся до взрослой жизни ребёнок за двадцать пять. Все его мозги могли находиться в любой части тела, кроме головы, но однажды птенчик превзошёл сам себя и налакался до состояния упоротой нефтяной баржи, по крайней мере, сворачивал столы он именно так. И ещё пробовал на них танцевать. Все от него разбежались, а Лариса сфейспалмила, перехватила полностью обдолбанное дитё поперёк талии и дотащила до своей квартиры, которая быстро стала проклятой, потому что подобное стало происходить с Ларисой с ужасающим постоянством. А всё потому, что они с птенчиком слишком хорошо подружились. У неё хватило мозгов не влюбиться в Бобби — но не на то, чтобы дать ему пинка и спасти свои и так расшатанные нервы. Дура, подумала про себя Лариса, ой дура. Надо было его пиздить больше. Может, тогда перестал бы творить хуйню. И ковёр бы в спальне поправил, а не мужиков домой таскать начал. Нет, точно дура.— Лариса, ты живая? — Бобби отвлёк её от рефлексии. — Ларри? Лариса окинула его невидящим взором и глубоко вздохнула. Бобби выглядел сейчас очень, очень счастливым идиотом; в конце концов, подумала она, Роберт, может, и чудовищный долбоёб и тупица, но точно не дурак, наверное, он по-своему прав и не станет вешаться на шею совсем уж первому встречному. Ну или просто разглядел в этом ободранном алкоголике что-то такое своё особенное, ему лишь одному, Бобби, известное и понятное. Может, действительно стоило дать шанс тому парню за стенкой, не зря же он на Бобби так пялился. А если эта скотина разобьёт Альфонсу сердце — Лариса найдёт его, оторвёт член, а потом прикончит, а Уильям поможет ей спрятать труп. Да, на Мэйбилин определённо можно положиться в этом деле. Умный вроде бы, и болтать не станет. — Бобби, — наконец, выдохнула она, успокоив свою совесть воображением убийства, — Бобби, ты уже большой мальчик и сам можешь решить, умопомешательство это или нет. Я не знаю этого парня, но ты вроде как да, так что, наверное, и сам понимаешь, что для тебя лучше, а что нет, так ведь? Ты ведь не полный идиот, правда? Скажи, что ты не совсем дурак, и я, может быть, тебе поверю и не вышвырну его за дверь.Канадец просиял. Сейчас здесь катастрофически не хватает большой трансвеститской вечеринки с блестяшками и серпантином, клубничного дайкири, диско-шаров, волшебных единорогов, котят и радужных бабочек в количестве вокруг этой сказочной гейской принцессы, мрачно подумала Лариса.— Так ты не против, да? — моментально оживился Бобби. — Ой, как здорово! Это же круто! Охуенно! Ларри, спасибо, ты сейчас сделала меня таким счастливым! Слу-у-у-у-ушай, а давай как-нибудь сходим вместе с ним куда-нибудь, в кино или — да неважно! — ты узнаешь его получше, вы подружитесь, и ты поймёшь, что он на самом деле милый и невозможный, и... Лариса в отчаянии замахала руками: — Проклятье! Ох, чёртово ты трепло, Бобби, заткнись! Я тебе не страшная подружка, чтобы тусоваться рядом с... И вообще! Я не собираюсь узнавать его получше — да я выкопаю всю возможную информацию, чтобы опорочить перед тобой его честное имя, чтоб ты понял, что такое западать на первого встречного, а потом... Внезапно Лариса замолчала и посмотрела на Бобби. Тот хлопал своими голубыми глазищами, печальными, обиженными и любопытными одновременно. Айсгласс неожиданно поняла, что всё это будет бесполезно. Даже если они узнают, что парень, спящий за стенкой, приносит кровавые жертвы во славу сатане, а потом предаётся оргиям со своим братом-близнецом и ковеном ведьмаков-извращенцев-вуду в придачу, Роберт не изменится и хуйню творить не перестанет. Это просто невозможно. Бобби с надеждой на неё посмотрел, а потом вдруг проворчал, что это нечестно: он тут, понимаете, в любви своей признаётся, а Лариса сидит с выражением индифферентного утюга на лице. А ведь могла бы и порадоваться за лучшего друга.— Чему? — с искренним непониманием спросила она. — Объясни мне, дорогой, а то я, кажется, чего-то не понимаю.— Он хороший, — Бобби поставил кружку на стол и вздохнул. Поднял на Айсгласс взгляд и вдруг беспомощно улыбнулся: — Ларри, он совершенно невозможный. Я знаю. Просто знаю. И ещё он удивительно тёплый, и от него пахнет пустыней. И, кажется, корицей. Наверное. Айсгласс подняла бровь.Корица. Корица.Неоспоримый аргумент, блять. Сука, вот как с этим мудаком спорить-то, а? Роберт счастливо лыбился, сверкая глазами, пьяными-пьяными, влюблёнными-влюблёнными и совершенно невменяемыми. Лариса сфейспалмила. Это бесполезно. Роберт Хили Альфонс, урождённый канадец, королева всех тусовок и божество геев, бездарно проёбывающий своё время в Берлине, был совершенно безнадёжно влюблён в парня, которого знал меньше пяти часов.— Ладно, — махнула она рукой и залпом выпила какао, жалея, что это не стакан вискаря. — Ты хотя бы скажешь, как зовут этого твоего невозможного? Нет, всё-таки дурак, с тоской подумала она и покачала головой, узнав, вокалист какой группы сейчас спит за стенкой. __________На окраине Берлина, в одном из самых мрачных, жутких и стрёмных районов города, в одной из многочисленных обшарпанных и полуразваливающихся новостроек, в полупустой квартире с ободранными серо-синими обоями и неработающей лампочкой в прихожей опять отключили свет и горячую воду.Он был в ярости. Мало того, что свет вырубили в самый важный момент, когда он стоял в душе, покрытый идиотской пеной с идиотским запахом корицы, так на него ещё и обрушился дивный водопад совершенно ледяной воды. Матерясь и проклиная всё на свете, он вырубил воду, выскочил из душа и схватился было за полотенце, но его под рукой не оказалось. Точно, с ненавистью вспомнил он, у них же не было полотенца! Потому что зачем! Это же так постпанковски, когда у тебя нихуя нет! Это же всё так искренне! Ебучий андеграунд, блять!Поскальзываясь на мокром полу, абсолютно разозлённый и замёрзший, он вылетел из ванной комнаты, сдёрнул с кровати простынь и завернулся в неё, содрогаясь от холода; привычно потянулся к пачке сигарет — но её тоже не оказалось на прикроватной тумбочке. Ему срочно захотелось кого-нибудь убить — но единственного, кого можно было бы отпиздить вотпрямщас, тоже не было дома! Блядство!Одевшись и каким-то образом согревшись — ну хорошо, что хотя бы лето на улице, хоть что-то, блять! — он протопал к окну и вцепился в подоконник до хруста в пальцах. Сигарет не было. Настроения — тоже. Его персональной виктимной няшеньки, которую можно было бы как следует избить, а потом отодрать — тем более. Опять где-то шляется. Сволочь, а не музыкант. Злобно окинув взглядом окрестности в виде краснокирпичной стены дома напротив (вот блядский дух — ну надо же было поселиться в комнате с видом на пожарную лестницу!), он с тоской подумал, что убивать вернувшегося домой мудачину он будет долго и со вкусом. Тем более что Луис ему пообещал, что сегодня точно вернётся раньше. Вот прям точно. Пообещал ведь. И не вернулся.Снова.Хуёво быть двойником, с тоской подумал он. Ещё более хуёво быть двойником Луиса Васкеза, печально вздохнул Луис и отошёл от окна, протопал через всю полупустую комнату к кровати и тяжело на неё рухнул. От подушек тоже пахло корицей. Луис прикрыл глаза. Надо бы выкинуть этот ебучий гель для душа и заставить придурка купить что-нибудь нормальное, с запахом мяты, например. Или земляники. Да хоть бензина, блять, лишь бы не с корицей! Луис злобно ударил по подушке кулаком и с ненавистью подумал, что стоит призвать на помощь святую мать-тьму и со всей своей тёмной доппельгангерской силы ебануть по мозгам этого мудачины кошмарами. Устроить незабываемую ночку на Восточном фронте. Чтоб неповадно было шляться дьявол знает где и мужиков цеплять в количестве.Стоит, да жаль.Луис со стоном обнял подушку и зарылся в неё лицом, со стыдом и ненавистью понимая, что чудовищно соскучился по этому долбоёбу. А ведь времени прошло меньше, чем обычно. Сука. Вот сука! Ну всё, подумал он, завтра тебе не жить, постпанк грёбаный. Вторую ночь дома не появляется. Совсем охуел, самоубийца невменяемый, знает же, что по шее получит. Мазохист проклятый. Нет, пиздец тебе, мысленно пообещал Луису двойник, зная, что тот примет ментальное сообщение в виде хорошего, замечательного кошмара. А потом опечаленно вздохнул, жалея, что вместо своей светлой части сейчас обнимает подушку. И где-то в глубине их чёрной извращённой души зная, что Луис где-то там сейчас думает примерно о том же.Рёбра тебе сломаю, сволочь, жилы вытяну и из них струны для гитары сделаю, а потом займу твоё место на сцене и испорчу тебе выступление, с любовью подумал двойник и прикрыл глаза.Они оба определённо были прокляты, вздохнул Луис и крепче прижал к себе подушку. Что один, что другой.__________Бобби проснулся оттого, что его задница встретилась с полом.Ничего не понимая, он разлепил глаза. В комнате было по-прежнему темно и по-прежнему нихуя не видно из-за тумана, который из сиреневого превратился в индиговый, и который, видимо, не собирался рассеиваться с наступлением утра. Неплохо Лариса постаралась, раздражённо определил Бобби, глянул на окно — плотно задёрнутые занавески с выстриженными дырками-звёздочками не пропускали свет, значит, ещё не рассвело, — а затем вернулся к насущной проблеме: какого чёрта он делает на полу? Потирая ушибленный святой грааль, он приподнялся и увидел Луиса, стонущего и в панике мечущегося по кровати. Просто прекрасно, вот и сюрпризы пошли, в первую же ночь тебя сбросили с кровати, идиот, мрачно подумал Бобби, забрался обратно и принялся будить свою проблему, катающуюся среди цветных подушек.В конце концов, ему это удалось. Луис распахнул глаза, на секунду замер, посмотрев на Бобби совершенно невменяемым взглядом, а потом вцепился в его плечи и с силой сжал пальцы.— Ай, блядь, больно! — скорее от неожиданности, чем от боли, рявкнул Бобби, вздрагивая и вырываясь. — Ты что творишь, мать твою? На Луиса это подействовало отрезвляюще — безумный взгляд вдруг сменился осмысленным, и через пару секунд Луис вдруг понял, что случилось. Он моментально отдёрнулся, точно обжёгшись, резко сел, помотал головой и сдавленно ответил:— Извини. Извини, я не хотел. Бобби нахмурился, молча растирая плечи. Что за фигня. Ему никто не говорил, что вот так всё будет — нет, ничего такого страшного не произошло, кошмары они такие, они у всех бывают, но блять, не в первую же ночь! И всё ведь было так хорошо: он спал, счастливо обхвативший Луиса всеми конечностями, наконец-то до него дорвавшись. Он, чёрт возьми, выжил после серьёзного — ну хорошо, почти серьёзного — двухчасового разговора с Ларисой, он имел полное право вырубиться рядом со своей обдолбанной постпанковой принцессой и проспать долго и счастливо — и вот не прошло и часа, как его спихнули с кровати! А потом ещё и наградили самым жутким, самым страшным и вымораживающим взглядом. И стопудово наставили синяков. Какого чёрта? Луис, всё это время с сожалением на него смотревший и терзавшийся от чудовищного чувства вины, истолковал его молчаливый охуевший взгляд и поджатые губы по-своему:— Бобби, мне так жаль. Прости, я правда не хотел этого делать. Мне правда нужно было пойти домой... и... Слушай, мне лучше уйти. Я пойду, хорошо? Бобби, не меняя выражение охуевания, глянул на него и мысленно закатил глаза. Блять, вот за что ему всё это. Точно Лариса говорила — идиот. Да, запасть на первого встречного — очень гениально и вполне в духе Бобби, но запасть на интроверта с претензией на паранойю и довеском в виде жутких ночных кошмаров — вот это уже что-то новенькое. — Бобби? Бобби, я не... Прости. Я лучше уйду. По всей видимости, Луис решил, что раз Бобби молчит и медленно залипает от такой выходки, нахуй разбившей ему сердце, то стоит выметаться. Кое-как выпутавшись из одеяла в крупные и мелкие оранжевые звёздочки, он уже собрался подняться, как Бобби вдруг схватил его за запястье и помотал головой. — Стой. Нет, ты точно ненормальный. Куда ты сейчас пойдёшь в таком состоянии, вот ты мне скажи? — Он повернулся к нему и склонил голову, укоризненно смотря в дымчато-синие глаза. Матовые. Почему они не блестят? Ловят блики, но не блестят.Бобби помотал головой. Не залипать.Луис невозмутимо пожал плечами:— Домой. Мне больше некуда идти. Бобби издал нервный смешок, больше похожий на кошачье мяуканье, и мысленно застрелился. Вот именно то же самое ему пришлось пережить на всём пути от клуба до вписки — а именно полгорода, полгорода! — ебучую половину этого ебучего Берлина он объяснял этому ненормальному, что невозможно добраться до окраины города пешком, будучи удолбанным настолько в доску — но тот гнул своё с завидным упрямством. Но с ещё более завидным упрямством Роберт матерился, целеустремлённо волоча Луиса к себе. Почему-то от этого в глубине души заплясали маленькие тёплые звёздочки. Бобби никогда так не делал. Ни для кого.— На своих двоих? — вдруг решил подначить его Бобби, придвинувшись чуть ближе и заглядывая в побледневшее лицо. — На тех же самых двоих, на которых мы пол—Берлина прошли? И бросишь меня тут одного с Ларисой? Луис почему-то промолчал. Бобби широко улыбнулся, потёрся щекой о его плечо, и совсем уж беспомощно промяукал:— Ну чего ты, а? Ну приснился тебе кошмар, ну скинул ты меня с кровати, но блин, я же не стеклянный, чтобы разбиваться, ну в смысле, ничего же плохого не произошло, правда? Это ведь не повод расстраиваться и куда-то уходить, да? Ну то есть не то чтобы... В общем, не повод, да? — Нет, — тихо согласился тот. — Не повод. — Вот видишь! — Бобби быстро, чтобы этот невозможный не передумал и никуда не сбежал, обхватил его тонкими руками и уложил голову на плечо. — Не бойся кошмаров. Просто закрывай глаза и засыпай. Это просто. Не думай о них, и всё будет хорошо.Луис всё так же молча кивнул, затем заполз обратно под звёздное одеяло и потянул за собой канадца. Бобби растянулся рядом, смотря в потолок. Хотелось устроиться совсем-совсем близко, но ему совершенно внезапно пришло в голову, что Луис, может быть, не привык просыпаться от своих кошмаров с кем-то рядом. Может, ему хочется побыть одному, а он, идиот, лезет. Роберт вздохнул, отворачиваясь и обнимая одну из подушек. И всё-таки крепкая у Луиса хватка, промелькнуло в мыслях. Даже, пожалуй, слишком.Он почти заснул, когда почувствовал, как Луис обнимает его со спины и прижимает к себе.— Почему так много звёзд? — услышал он шёпот у самого уха. — Одеяло, обои. Потолок. Вся комната. Роберт открыл глаза. Взгляд сам собой упёрся в светильник, в абажуре которого тоже были декоративные дырочки-звёздочки. Он обожал этот светильник. И звёзды тоже обожал, и космос, и вселенную. Сияющие точки там, наверху, во всём своём множестве и совершенстве казавшиеся искрящейся рассыпанной пылью мироздания. Восхитительные, далёкие, прекрасные. И такие неоднозначные. Холодные здесь, чудовищно горячие там. Постоянные. Они никуда не уходят, никого не бросают и будут оставаться рядом вечно. А после смерти ты отправишься к ним и обнаружишь среди них всех тех, кого любил. По крайней мере, ему так мама говорила, а он в это искренне верил.Осталось только объяснить всё это Луису, по возможности адекватно.— Потому что это красиво. — Бобби надеялся, что пока он подбирал слова, Луис не заснул. — Они очень красивые. Я люблю звёзды. Наверное, они просто меня успокаивают. Жаль, я не могу в них закутаться, как в покрывало из космоса, и поэтому... Не услышав ответа, он развернулся к Луису и обнаружил, что тот внимательно на него смотрит — точь-в-точь как в клубе под лестницей, — удивлённо и с любопытством, словно ожидая продолжения. Бобби смутился, почувствовал, что сердце уверенно собирает парашют, готовясь распрощаться с мозгом и спрыгнуть в пустоту, и взмолился всем богам любви, чтобы те не дали ему сейчас сболтнуть какую-нибудь хуйню, но Луис оказался быстрее. Прижавшись лбом к его лбу, он закрыл глаза и тихо продолжил: — ...и поэтому ты спишь под одеялом со звёздами. А потом просыпаешься и видишь солнечные звёзды днём у себя на стене. Должно быть, это красиво... Бобби зажмурился. Нет, он не может быть настоящим. Так не бывает.— А когда снаружи совсем паршиво, — совсем уж тихо прошептал он, — я включаю этот светильник. Там вкручена синяя лампа, и хотя она не даёт много света...— ...но зато она показывает чёрно-синее звёздное небо. Бобби было страшно открывать глаза. Ему казалось, стоит открыть глаза, и Луис исчезнет. Ощущение тёплых пальцев на своих плечах казалось недостаточным доказательством его существования. Точно. Ему нужно что-то более реальное, прямо сейчас. Как ежевичная содовая, чтобы не умереть на месте, почувствовать себя здесь и сейчас, понять, что это всё реально, реальнее, чем реальность. Что Луис, обнимающий его в этот момент и говорящий с ним о звёздах — настоящий, а не придуманный каким-то злым гением, дарящим ему особенную конфетку со вкусом корицы, а потом безжалостно отбирающим сокровище обратно. Чёрт, подумал Бобби. Чёрт, чёрт, чёрт!— Ты хочешь меня задушить, да? — вдруг услышал он, распахнул глаза и замер.Луис улыбался. Так тепло и понимающе. Совершенно обезоруживающе. Бобби вдруг понял, что сжимает бока парня, как в стальных тисках, словно собираясь сдавить его и переломать нахрен рёбра. А этот невозможный улыбался так, как будто знал, о чём он, Бобби, думает. Впервые канадец почувствовал, что ему совсем не обязательно о чём-то спрашивать человека рядом. Или что-то ему говорить. Всё было так просто и так понятно. И невероятно невозможно.— Хочу, — обречённо прошептал Бобби в ответ, наконец, закрывая глаза и прижимаясь к нему крепче. — Хочу обернуться вокруг тебя, как большой удав, и задушить во сне. Только не знаю, зачем. Наверное, он тоже не знает, смутно подумал Роберт, чувствуя, как Луис накрывает его губы своими. Совершенно не понимает, он же невозможный. Нет, точно, ненормальный, нормальные люди знают, чего хотят, а этот... Растворяясь в поцелуях и объятиях, Бобби не понимал. Он не давал себе особой надежды на сегодняшний вечер. На утро — особенно. Луис был абсолютно и бесповоротно пьян, когда Бобби тащил его сюда, особого выбора уйти у него не было, а Бобби был абсолютно и бесповоротно влюблён и просто не смог удержаться. Но то, что было до этого... — Я слышу, как ты думаешь, — вдруг тихо прошептал Луис, разрывая поцелуй. — Не нужно. О чём бы ты ни думал, не думай об этом. Бобби распахнул глаза, встретился с совершенно серьёзным и трезвым взглядом. О нет, это же нечестно. Так нельзя, это против всяких правил. Нахуй столько инсайдов за один вечер, нет, серьёзно, подумал он, прикусывая губу и чувствуя, что вот-вот прокусит насквозь. И на всякий случай попросил у мироздания продлить ночь ещё на насколько часов.— Не буду, — он прикрыл в знак согласия веки, улыбнулся и попросил в ответ: — И ты. Не думай о кошмарах. Или... ну знаешь... А, к чёрту. Просто... побудь со мной ещё немного, ладно? Луис не ответил, но Бобби и не ждал. И старался не думать. Подставляя лицо под мягкие поцелуи, он наконец-то почувствовал себя завёрнутым в звёздное покрывало. Ему страшно хотелось спросить, чувствует ли Луис то же самое, но тот слишком хорошо отвлекал его от идиотских мыслей, целуя шею и прикусывая чувствительную кожу над ключицей. Всё смазывалось и куда-то уплывало вне времени и пространства, расцветая в тёмной туманной комнате оттенками синего и лилового, и Роберт точно знал, что это невероятное ощущение реально, а не навязано веществами.Стаскивая с себя это ебучее длинное платье и обхватывая ногами бёдра Луиса, он вдруг совершенно точно осознал, что сказал там, в лифте.Да, у него это точно надолго.__________— Ларри, пожалуйста! Ларри, нет! Не надо! Лариса!Бобби просил. Умолял. Стоя на коленях, обнимая её ноги и захлёбываясь в слезах и собственной крови, он вымаливал снисхождение, клялся всеми известными ему богами, что больше не будет, но сегодня Лариса была неблагосклонна и не в настроении прощать. — За все твои выходки я прикончу тебя, сука, — Айсгласс нежно погладила кончиками пальцев разбитое в кровь лицо Бобби, больно щёлкнула его по сломанному носу и мило улыбнулась. — Ты был плохим, очень плохим мальчиком. Ты испортил мою жизнь, и за это я отберу твою. Мой дорогой, ты мог быть таким замечательным, но ты мудак. Прости. А теперь спи, Бобби. Сладких снов, больной ублюдок. Сжимая в руке здоровенный кухонный нож, она занесла над ним карающую длань. Зрачки Роберта расширились, лицо перекосило гримасой ужаса. Канадец заорал, оглушительно громко и обречённо, но Лариса не слышала его криков, перекрываемых бешеными громоподобными ударами её сердца.— Лариса, нет! — заорал Бобби, но было слишком поздно. Стук сердца, ревущий в голове, стал невыносимо громче; комок мышц в груди колотил что есть мочи, словно хотел пробить грудную клетку. Лариса замахнулась на Бобби, целясь ему в шею, радостно выдохнула и...— Да что за блядство?! — в бешенстве прорычала Лариса, скидывая одеяло и резко садясь на кровати. В дверь колотили, что есть силы, судя по всему пытаясь её выломать. Громко и грязно выругавшись, Лариса поднялась, матерясь, напялила штаны и чёрный лифак, выдернула трясущимися от ярости пальцами сигарету из пачки, нервно закурила, швырнула зажигалку через всю комнату и отправилась открывать дверь. Кто бы ты ни был — я убью тебя, с ненавистью подумала она, поворачивая ключ в замке. В следующую секунду, распахнув дверь, она пожалела, что выходные нельзя запретить Женевской конвенцией.На пороге стоял Луис и вопросительно-раздражённо пялился на неё, полностью игнорируя её грудь. Лариса поднесла сигарету к губам и медленно затянулась. Медленно и неотвратимо охуевая, она понимала краем сознания, что что-то тут не так. Чёрный кружевной лифак работал всегда, прекрасно справляясь со своей задачей — морально уничтожать противника, зашедшего к Ларисе позднее трёх часов ночи. Это не срабатывало только лишь с Бобби и Уильямом, потому что один был пидором на последней стадии, а второй ещё и ебанутым в довершение к первому. В остальных же случаях чёрное, практически прозрачное кружево могло моментально деморализовать любого, кому она открывала дверь. Этот же пидарас стоял перед ней и смотрел прямо в глаза, что уже намекало. Второе, что не понравилось Ларисе в стоящем перед ней Луисе, — это сам Луис, который прямо сейчас должен был спать в глубоких безграничных сонных обнимашках рядом с Робертом.Что за хуйня, подумала Лариса и затянулась ещё раз, разглядывая медальон в виде пули, болтавшийся у Луиса на шее. Нет, тут действительно что-то не так. Перед ней стоял если не Луис, то его брат-близнец. Ну почему любое гонево всегда оказывается правдой, с тоской подумала Айсгласс и затянулась ещё раз. Потом ещё. Нет, серьёзно, что за нахуй. Нихрена это не брат-близнец, вдруг дошло до неё. Луис, которого притащил Бобби, был совершенно не тем Луисом, который сейчас стоял перед ней. Парень, спящий за стенкой, был совершенно безобидным милым мудаком, у которого были большие проблемы с текилой, мужиками-идиотами и шмотками из секонд-хенда. А то, что сейчас стояло перед ней, было или плодом её не в меру разыгравшегося воображения или исчадием ада. И дело ведь совершенно не в разной одежде, поняла Айсгласс — он был совершенно другим. Совершенно идентичное лицо было лишено какого-либо намёка на сочувствие. Точно такие же дымчато-синее глаза, лишённые блеска, изучали её с холодным спокойствием без всякой заинтересованности. И весь он — весь он сам — источал из себя какую-то злую, тёмную, мрачную ауру жестокости. Неожиданно Лариса почувствовала себя на удивление неуютно. Нихрена это не Луис, решила она, в то время как вбитая выходками Бобби интуиция подсказывала: это точно тот самый мужик, которого канадец приволок домой и скинул мёртвым грузом в спальне. Всё-таки притащил проблему. Вот мудак. Луис, разглядывающий её лицо в ответ, медленно достал из кармана чёрной, относительно непотасканной ветровки пачку сигарет, вытащил одну губами и одним взглядом спросил, есть ли прикурить. Лариса подняла бровь. Затем вспомнила, что швырнула зажигалку через всю комнату, и отрицательно покачала головой. Луис задумчиво хмыкнул. Затем вытащил из другого кармана коробок спичек. Прикурил, с наслаждением затянулся, выпустил дым в сторону и, наконец, спросил:— Он тут? Лариса прихуела окончательно, но ей героически удалось не подать вида. Она знала, что её взгляд сурового постпанковского суицидника в терминальной стадии усталости от всего мира иногда бывает бесценным.— Кто? — в тон спросила она, затягиваясь. — Этот мудачина, — Луис сигаретой указал на коридорчик, проход в который Лариса защищала грудью. На которую, кстати, даже внимания не обратили.— Который из? — уточнила Айсгласс. Луис на секунду посмотрел вверх, а потом снова уставился на её индифферентное лицо. Лариса вдруг поняла, что это был прекрасный, восхитительный образец невербального фейспалма. Десяточка, с завистью подумала она, я тоже так хочу.— О, так он не один. — Луис поджал губы, затянулся покрепче и выдохнул вместе с дымом. — Бля, уже успел подцепить кого-то. Вот мудачина. Нет, это решительно какая-то хуйня, мысленно выругалась Лариса. Блять, да почему всё полетело к чертям именно сегодня? Когда всё пошло по пизде? Сначала её выдернули из кровати и свалили на ?твою-мою кровать?, на её любимую звёздную деточку совершенно незнакомого мужика. Затем почти два часа её мозг с особой жестокостью непрерывно насиловали рассказами о невозможном и корице. Корице, блять. Словно этого было мало, после двухчасовой ебли мозга вместо сладких снов ей достались сладкие мяукающие вопли Бобби за стеной. Судя по тому, как вопли резко угасали, Луис был не настолько уж и пьян, понимая, что его завтра задушат, и зажимал рыжей мудачине рот ладонью. Или ещё чем-нибудь. Лариса помотала головой. Она не хотела знать. И вот, когда эти двое наконец перестали кататься по чёртовой скрипучей кровати и наступила долгожданная благословенная тишина, каким-то волшебным образом Лариса смогла уснуть и даже увидеть прекрасный, удивительный восхитительный сон — но не прошло и часа, как проклятье, повисшее над ней с приходом в её жизнь Роберта Альфонса, начало действовать. Внезапно она жутко разозлилась. Луис, заметивший, как выражение похуизма на её лице меняется на злость, склонил голову набок, глаза его моментально загорелись неподдельным интересом. Ты ещё и улыбаешься, паршивец. Какая прелесть. Ну ничего, сейчас ты у меня получишь, улыбнулась Айсгласс уголками губ, докурила сигарету, швырнула окурок в сторону, открыла пошире дверь — а потом ухватила Луиса за шиворот, и со всей силы припечатала его к стене подъезда.— Слушай, ты, неведомое явление, — Лариса повернула кулаки на себя, и ткань тёмно-серой футболки в её руках угрожающе затрещала. — Или ты прямо сейчас объясняешь мне, почему ты стоишь сейчас тут, когда ты должен спать с Бобби, или я набью тебе морду и спущу с лестницы. Луис моментально оживился:— С каким ещё Бобби?! — прошипел он. — Кого он там... Ой, блять, вот дебил! Блять! Вот блять! Мудак, ой мудак! Надо было пиздить его больше! Может, тогда перестал бы творить хуйню! — рявкнул он в сторону двери, а потом переключился на Ларису. Той показалось, что он посмотрел на неё уважительно. — Эй, ладно, можешь отпустить меня. Я готов согласиться на кофе и объяснения, но не на секс, у нас даже свидания не было. И не надо ко мне так жаться, я не заинтересован, у меня уже есть одна головная боль, нахуй надо вторую. Лариса обманчиво мило улыбнулась и потянула парня на себя. Луис хищно оскалился в ответ, отлип от бетонной поверхности, уже собираясь упасть в объятия тонких, но несущих затрещины и побои рук — но тут же был вбит в стенку ещё раз.— Не ори, дебил, ночь на дворе, — точно так же злобно прошипела Лариса. — Ты мне объяснишь всё здесь и сейчас, наглая сволочь, или полетишь с лестницы башкой вниз, ясно? И я к тебе не жмусь, мудачина постпанковая, надо быть полностью без мозгов, чтобы на такое запасть, — весомо добавила она, критически оглядев его. Внезапно Луис безмолвно рассмеялся, перехватывая её запястья. Лариса слегка прифигела от такой наглости. Да, наверное, именно из-за удивления она так и не дала ему в табло. Какая жалость. Луис же отцепил от своей несчастной футболки её руки, резко разжал пальцы и выдал:— О, это так мило! Бля, а ты классная. Ну хоть кто-то нормальный! — Я не классная, — теряя терпение, прорычала Лариса. — И не милая, ты меня понял? Я убью тебя, если ты мне не скажешь, за каким хером сюда пришёл, и что тебе надо. Луис моментально посерьёзнел. Затем вздохнул, немного помолчал, покусывая губу и что-то обдумывая, затем спросил, можно ли ему войти.— Я тебя не знаю, — раздражённо отрезала девушка, — и незнакомых мудаков домой впускать не собираюсь.Луис фыркнул и протянул ей руку. — Луис Васкез, доппельгангер и тёмная половина души Луиса Васкеза, очень приятно с тобой познакомиться, мисс-убей-меня-взглядом, — без всякой тени веселья ответил он. И, немного помедлив, добавил с какой-то мрачной иронией: — И вообще, с чего бы такие заявления, что ты меня не знаешь? Я, между прочим, сплю сейчас в твоей квартире. Я ведь ничего не упустил, м? Лариса постаралась не выдавать свои эмоции. Она внимательно посмотрела в сощуренные дымчато-синие глаза, стараясь понять, что он ей сейчас только что сказал. Нет, мудак напротив определённо не стебался над ней. Самое страшное, что он, похоже, говорил правду. Блять.— Лариса Айсгласс, — мрачно ответила она, хватая его руку.Наверное, она была слишком взволнована и слегка не рассчитала силу рукопожатия, потому что в следующую секунду Луис понимающе хлопнул её по плечу и совершенно невозмутимо спросил:— У тебя вискарь есть?— Только какао, — беспомощно ответила Лариса, посмотрев на него чуть ли не полными слёз глазами. Луис кивнул:— Хорошо. Давай какао. С тебя какао, с меня — объяснения. Потом я свалю. Только уговор!Лариса подняла на него взгляд. Нет, она его точно с лестницы спустит.— Ну и? Луис почему-то отвернулся, разглядывая стену, к которой только что был притиснут. Погладил пальцами шершавый бетон и негромко попросил:— Сначала я посмотрю. Почему-то Лариса сразу поняла, что он имеет в виду. Коротко кивнув и дёрнув Луиса за рукав, она впихнула его в квартиру и тихо закрыла дверь. Прижав палец к губам, она провела парня по коридорчику до двери, обклеенной звёздочками. Луис, потрогав забавные и неровные лимонно-жёлтые звёзды, определённо вырезанные ребёнком не старше семи, а не двадцати семи, вдруг сокрушённо вздохнул и сфейспалмил. Лариса уловила тихое-тихое ?о боги, ну за что? и мысленно согласилась — да, Бобби тот ещё кадр. Затем осторожно повернула ручку и потянула на себя, открывая дверь. Неожиданно она поняла, что Луис действительно сказал ей правду. Вот только дошло почему-то именно сейчас. Она переводила взгляд с одного Луиса на другого, прикидывая в уме, насколько вероятен шанс того, что Бобби незаметно подсыпал ей в какао кислоту, но в итоге пришла к неутешительному выводу: Бобби никогда не подсыпал бы ей кислоту, потому что нализался бы сам и попросил бы добавки.— Ну охуеть теперь, — тихо-тихо выдохнул Луис рядом с ней.— Ага, — кивнула Лариса. — Совсем пиздец. Луис крепко спал, во сне обхватив руками тощую тушку Бобби и прижавшись щекой к острой выступающей ключице. Он казался на удивление спокойным и умиротворённым для человека, который знает, что завтра его будут бить долго и со вкусом за проёбанную ночь. Бобби, эта длинная шпала, не оставался равнодушным, обняв парня всеми конечностями и накрепко прижав к себе, зарывшись лицом в кудрявые волосы. Ларисе показалось, что Бобби напоминает ей большого растрёпанного осьминога-инвалида, потерявшего на Восточном фронте половину ног и получившего контузию. Судя по выражению лица Луиса рядом, тот тоже не оценил всей трогательной милоты картины среди звёздного одеяла и цветных подушек. По крайней мере, хоть кто-то был с ней сейчас согласен, хмыкнула Айсгласс, разглядывая обнявшуюся парочку мудаков. Решив, что больше им тут делать нечего, Лариса уже собиралась потянуть Луиса обратно и увести подальше от сонного царства, но двойник быстро и бесшумно прошёл вглубь комнаты, мгновенно оказавшись рядом с кроватью, и навис над Луисом. Мысленно взвыв, Айсгласс ломанулась за ним, стараясь не топать, крепко ухватила двойника за плечо и дёрнула на себя:— Совсем спятил?! А если ты их сейчас разбудишь?! — прошипела она ему в ухо. — Хочешь, чтобы Бобби окончательно ебанулся? У него, между прочим, мозги не из титана сделаны! Луис не стал вырываться и не ответил, смотря, как зачарованный. Лариса дёрнула его ещё раз — никакой реакции — а потом вдруг решила отпустить, почувствовав, что мешать не стоит. Поджав губы, она разжала пальцы, очень надеясь, что когда-нибудь до неё самой дойдёт, почему она это сделала. По крайней мере, она надеялась, что Луис не натворит сейчас какой-нибудь хуйни — а уж в том, что это неведомое явление, назвавшееся доппельгангером, творить хуйню может, умеет и практикует, она даже не сомневалась. Лучше его не трогать, подсказывала интуиция, и Лариса предпочла ей довериться. Двойник посмотрел на неё не то с благосклонностью, не то с благодарностью, молча кивнул и склонился над Луисом. Немного помедлив, сел на самый краешек кровати и некоторое время просто смотрел, скользя взглядом по обнажённому телу. Затем, стараясь двигаться тихо, осторожно протянул к нему руку. Лариса прикусила губу, с отстранённым любопытством глядя, как Луис остановил ладонь в миллиметре от смуглого плеча, погладил воздух над ним, а потом глубоко вздохнул и торопливо, но мягко, почти не касаясь, мазнул подушечкой большого пальца по скуластому лицу.— Ты идиот, Мягкий, — наклонившись ещё ближе к Луису, одними губами прошептал доппельгангер и медленно поднялся. Повернувшись к Айсгласс, так же тихо сказал: — Пойдём.Лариса безмолвно проводила взглядом двойника, бесшумно выходящего из спальни, посмотрела на совершенно ни о чём не подозревающих, мирно спящих Бобби и Луиса, и мысленно застрелилась.__________— В этом доме есть пепельница?Лариса отлипла от процесса приготовления какао и посмотрела на Луиса. Тот пожал плечами и демонстративно зажал в зубах сигарету; девушке мучительно хотелось послать его на хер, но в чём-то Луис был прав. Сигарета ей не помешает. Точно. Сейчас она закурит, к ней вернётся способность рационального мышления, и всё сразу встанет на свои места. Пошарив по подоконнику рукой, Лариса грохнула по столу тяжёлой стальной пепельницей и придвинула её ближе к двойнику. Затем отобрала у Луиса сигарету, прикурила от плиты и с огромным удовольствием затянулась. Глянув на слегка удивлённого от такой наглости парня, она мило ему улыбнулась, затянулась ещё раз и отвернулась.— Знаешь, — задумчиво протянул двойник, потирая подбородок, — мне кажется, у нас есть все шансы стать лучшими друзьями.Лариса подавилась дымом, прокашлялась и, не оборачиваясь, показала ему средний палец.— Вот, а я о чём! — Луис откинулся на спинку диванчика, вытащил ещё одну сигарету и закурил уже сам. — Тишина, грубая сила, нецензурная брань и сигареты. Идеально.Лариса медленно обернулась.— Ты давно сигаретой в глаз не получал? — поинтересовалась она.Луис улыбнулся:— Не помню. Честно. У меня есть все шансы увидеть это в исполнении мастера?— Да, а ещё выпасть из окна в качестве бонуса. Хочешь?Луис улыбнулся ещё шире. Не удостоив её ответом, поднялся с диванчика, подошёл к Ларисе и, опёршись рядом с ней на плиту, спросил:— Как он тут оказался?Лариса стащила с конфорки сваренный какао, разлила по кружкам, отпихнула Луиса от плиты и открыла холодильник в поисках молока.— Явно не на своих двоих. Он был настолько угашен, что вряд ли смог бы куда-то добраться без посторонней помощи. Ну, ты знаешь, надёжные мужские плечи и всё такое. Бобби притащил его на себе в полтретьего ночи, — поставив готовый какао на стол, она села на диванчик и продолжила: — Понятия не имею, как он его закадрил, он не поделился информацией, зато в красках расписал, какой Луис невозможный и как восхитительно пахнет корицей.Луис закатил глаза. Лариса кивнула:— Согласна.— И давно они знакомы? — поинтересовался двойник, садясь напротив неё.— Четыре с половиной часа. Ну. Теперь уже дольше. Правда здорово! — передразнила она Бобби.Луис молча побарабанил пальцами по кружке. Выражение его лица было непередаваемым, Лариса даже залюбовалась: широчайший диапазон эмоций, от ненависти до усталости, раздражения и безмолвного отчаяния слился воедино. Красота, да и только. Интересно, на секунду задумалась Айсгласс, её ёблышко выглядело так же, когда Роберт притащил ободранного алкоголика сюда? Если да, то это определённо было очень красиво.— Объяснения, — безжалостно напомнила Лариса. — С меня какао, с тебя объяснения. Я жду.Луис оторвал взгляд от стола, внимательно на неё посмотрел. Матовые глаза сузились до двух узких щёлочек. Он докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице и просто ответил:— Он не вернулся домой, и я пошёл его искать. Пришёл сюда. Что-нибудь ещё?Лариса сжала кружку в пальцах, уговаривая себя не плескать этому пидору в лицо горячим какао. Нечего на эту наглую сволочь тратить такую вкусняшку. Потом можно будет избить его руками, а пока ещё рано. Задержав на секунду дыхание и призывая себя успокоиться, девушка улыбнулась уголками рта и терпеливо объяснила Луису, словно глупому ребёнку:— Да. Мне хочется узнать, например, что ты такое и как ты добрался сюда. Не думаю, что Луис скинул тебе координаты, где его тушка валяется, и, тем более, с кем.— Очень смешно, — фыркнул тот и прямо посмотрел на Айсгласс. — Ты действительно хочешь это знать?Лариса задумалась. В словах Луиса, возможно, было больше правды и смысла, чем казалось поначалу. А действительно, настолько ли ей хотелось знать, что вообще сейчас происходит, может, кое-какие подробности стоит опустить ради спасения собственных же нервов? Айсгласс, конечно, была достаточно спятившей, чтобы подружиться с Бобби, но дурой не была, и прекрасно понимала, что излишнее любопытство может привести либо к пиздецу, либо к смертельному фейспалму. Оба варианта её не устраивали, но, взглянув на Луиса, до неё дошло, что и то, и другое уже случилось. Исключительно, кстати, по вине рыжего мудачины.Нет, точно надо было его пиздить больше, вздохнула Лариса и кивнула:— Рассказывай. Я хочу знать, что за мужик спит с моим лучшим другом.Двойник хмыкнул, попробовал какао, скривился от чудовищного количества сахара и потянулся за ещё одной сигаретой.— Я — это он. А он — это я. Я не знаю, как по-другому это объяснить. Я чувствую его. Так я его и нашёл.— И?— Что и? — спросил он так, словно только что сказал очевидную вещь. — Что ещё я должен сказать тебе, женщина, чтобы до тебя дошло?Лариса подняла бровь:— У меня не было большого опыта общения с чьими-то доппельгангерами, знаешь ли.— М-м-м. Ладно, — Луис немного помолчал, подбирая слова, затем вдруг поднялся из-за стола. — Пошли, сейчас объясню.Лариса удивлённо на него посмотрела, медленно поднялась и направилась за ним в коридорчик. Луис пропустил её вперёд, затем уверенно положил холодные ладони ей на плечи и подвёл к небольшому настенному зеркалу. Лариса почувствовала себя неуверенно от такого перформанса и обернулась: — И что ты собрался мне показать?— Смотри, — он указал на зеркало. — Что ты видишь?— Себя и одного пидараса за моей спиной, который так и напрашивается на пиздюли.— А ты внимательная, — похвалил Луис и подтолкнул её к зеркалу вплотную, так, чтобы из за своего отражения она его не видела. — Молодец, у тебя есть все шансы понять меня. Так. Смотри на себя. Внимательно, так же внимательно, как раньше, прямо в глаза. Это ты. Ты и в то же время не ты. Твоё отражение тоже живое. Скажи, о чём оно думает?Лариса обернулась и посмотрела на него, не веря в услышанное. Он это что, серьёзно?— Я серьёзно, — твёрдо сказал Луис, словно прочитав её мысли. — Ты хотела объяснений? Если хочешь их получить — делай, как я сказал.Что за идиотизм, подумала она, отворачиваясь и смотря на себя в зеркало.— Понятия не имею, о чём оно думает, — раздражённо проворчала она. — Это просто отражение.— Да, — она чувствовала холодное дыхание на своей шее. — Это — отражение. Ты — оригинал. Но она не просто изображение на стекле, она — это ты, а ты прекрасно знаешь, о чём сейчас думаешь, а значит — и она тоже. Представь, что она живая. Поверь, что она живая. На секунду хотя бы. Ну, скажи мне, о чём она думает?Лариса присмотрелась к себе. Из зеркала на неё укоризненно смотрела Айсгласс, определённо говоря, что Ларри дура, и надо было бежать из города сразу же после знакомства с канадцем. Лариса нахмурилась. Отражение тут же последовало её примеру, с абсолютной идентичностью повторяя выражение лица и эмоции — но на какую-то секунду, задумавшись о словах Луиса, она заметила эту долбанную нотку долбанного сочувствия во взгляде отражения. Лариса потрясённо выдохнула.— Вот видишь? — Луис почему-то не ждал ответа. — Ты знаешь. Знаешь, о чём она сейчас думает, потому что вы мыслите одинаково. Потому что она — это ты. А теперь представь, что ты её ненавидишь. Ненавидишь себя, одна мысль о тебе самой вызывает отвращение и ярость. И вот однажды ты доходишь до ручки от ненависти к себе и разбиваешь зеркало кулаком. А потом отворачиваешься, и видишь её на полу своей комнаты. Реальную. Живую.Лариса передёрнулась и резко повернулась к Луису. Нет, вот это было уже слишком.— Что? — невозмутимо спросил он. Лариса не ответила, оттолкнув его и кинувшись на кухню. Тяжело упав на диванчик, вытащила сигарету из пачки, оставленной Луисом, нервно закурила. — Что? Что такое? — донеслось из коридорчика. — Я же спрашивал, хочешь ли ты знать!Девушка закрыла лицо ладонью, отстранённо подумав, что с таким количеством никотина в крови и гудящей головой теперь точно не заснёт. Нет. Это всё походило на какой-то особо длинный, идиотский и кошмарный сон в духе рассказов Лавкрафта. Отражения, двойники, разбитые зеркала... Нет, он это что, на самом деле серьёзно? Очнулась от мыслей она только когда Луис подошёл к ней и сел на пол рядом с диванчиком. Отобрав у неё наполовину высмоленную сигарету, затянулся и посмотрел ей в глаза. Лариса покачала головой и отвела взгляд.— Что это за хуйня? — тихо спросила она.— Слушай, я и сам не понимаю. Правда, — он наклонил голову так, чтобы вернуть зрительный контакт. — Эй. Ты хотела знать. Я объяснил, как мог. И ты знаешь, я был бы очень признателен, если бы мне доходчиво объяснили самому, как это произошло.— Ты не знаешь? — она посмотрела на него с неприкрытым изумлением. — Но ты же вроде бы...Луис развёл руками:— Я понятия не имею. Причину знаю, знаю, что случилось потом, но не то, что произошло в тот момент, когда этот двинутый саданул в лицо самому себе и расхерачил зеркало. Я просто очнулся на полу, прямо за его спиной. Могу предположить, что так надо, и точка. Как тебе такое объяснение?Лариса посмотрела на него. Ей ужасно хотелось зажмуриться, открыть глаза и обнаружить себя в своей комнате под одеялом, понимая, что ей привиделся очень реалистичный и долгий дерьмовый сон. На автомате хлебая не успевший остыть какао, совершенно при этом не чувствуя его вкуса, она почти в панике размышляла, что со всем этим делать. Мысли хаотично метались под сводами черепа, одна безумнее другой. Попробовать поверить во всю эту эзотерическую поебень? Нет, это всё звучит-то как дичь какая-то, не говоря уже о том, что эта дичь происходит здесь и сейчас. Совершенно при этом реальная. Может, стоит растолкать Луиса, спихнуть его на руки этой неведомой хрени и вытолкать обоих за дверь? А потом сказать, что если кто-то из них подойдёт к ней с Робертом ближе, чем на километр, она лично угробит обоих? Да, определённо, это было бы неплохо.— Не залипай, — одёрнул её Луис, поднимаясь и занимая за столом своё место. — Ну что, я всё объяснил, или нужно что-то ещё?Светлая мысль, внезапно посетившая её голову, показалась Айсгласс очень годной. Неожиданно она поняла, в чём тут дело. Глянув на двойника, она приподнялась на диванчике, опёрлась локтями на стол и прямо спросила:— Почти. Зачем ты пришёл сюда? Убедиться, что с ним всё в порядке или вытащить за шкирку из чьей-то кровати?По взгляду, которым Луис её наградил, она поняла, что попала в яблочко. Отличненько, торжественно усмехнулась она про себя, теперь настала твоя очередь страдать, негодник.— А вот это, Лариса, — Луис предупреждающе улыбнулся, — ты точно не хочешь знать. Поверь мне.— С чего бы это? — притворно удивилась Айсгласс, отчаянно сдерживаясь, чтобы нечаянно не спалиться со злорадной лыбой на пол-лица. — Ну подумаешь, не пришёл человек домой, затусил с каким-то парнем, тебе с этого ни горячо и ни холодно. Ты всего лишь его отражение, шляющееся по суровой реальной реальности, тебе-то что с того, что он спит с кем попало?Луис изменился в лице моментально. О, это даже не злоба, залюбовалась Лариса, это настоящая, неприкрытая ярость. И, где-то там, в глубине матовых глаз — что-то ещё, такое замечательно-болезненное.— Откровенно говоря, я не думаю, что это твоё дело, — тихо-тихо сказал он, прожигая её взглядом.Лариса мысленно отпраздновала победу.— Не-е-ет, это как раз моё дело, потому что твой невозможный оригинал спит сейчас в соседней комнате с моим лучшим другом. У Бобби нет мозгов, чтобы решать свои проблемы, но у него есть я, чтобы бить морды тем, кто ему эти проблемы доставляет, если ты понимаешь, о чём я. А теперь проваливай, — Лариса посмотрела ему в глаза с неприкрытой неприязнью. — Если, конечно, не хочешь объяснить мне, в чём дело, и что ты тут вообще делаешь.О, этот взгляд способен разрушать и испепелять вселенные. Лариса залюбовалась непередаваемым выражением лица Луиса, залпом допила какао, ещё сильнее жалея, что это не вискарь, и со стуком поставила кружку на стол. Доппельгангер откинулся на спинку стула, посмотрел в потолок. На его скулах заходили желваки — бесится, пидарасина, определила Айсгласс — пальцы нервно барабанили по столу, отбивая какой-то интересный ритм. Лариса была абсолютно, железобетонно уверена, что двойник не захочет выбалтывать нечто настолько личное, сдастся и свалит сейчас подальше, и мыслями была уже в своей кровати, когда тот совершенно спокойно посмотрел на неё и пожал плечами:— А как бы ты поступила, если бы единственно для тебя важное шлялось чёрт знает где, цепляя при этом мужиков в количестве? Когда часть твоей души, не способная даже толком сопротивляться, просто исчезает в никуда, да ещё и угашенная при этом в доску?Лариса подняла бровь, совершенно не ожидавшая продолжения. Какого чёрта. Разве люди не должны в таких случаях смущённо затыкаться и уёбывать в туман?— В такие моменты, я даже не думаю, что я такое, я просто знаю, что нужно делать и куда идти, чтобы найти его и убедиться, что он жив, — Луис подался вперёд, наклонился к ней и добавил совсем-совсем тихо: — Я не отражение, Лариса. Я самая уродливая, самая мерзкая и чёрная часть его души, но я — его часть. И когда он исчезает — мне и правда ни горячо, ни холодно. Ты права. В пустоте вообще ничего нет. Разница лишь в выражении любви.— Что ты имеешь в виду? — Айсгласс стряхнула пепел прямо на пол, опомнилась и мысленно себя обругала.Луис посмотрел на неё так, словно Лариса задала ему самый дебильный вопрос из всех возможных.— А это не очевидно? Ты любишь Бобби, как друга, и хочешь, чтобы с ним всё было хорошо. Я люблю Луиса всем своим порочным и испорченным существом во всех смыслах этого слова и хочу того же самого. Так что у нас, кажется, одинаковая проблема. Я ничего не упустил?Молча откинувшись на диванчик, Лариса прикрыла глаза. Блять. Нет, это воскресенье, начавшееся жалких пять с половиной часов назад, могло по праву называться самым чудовищным в истории её насыщенной жизни, в истории Берлина, в истории Европы, истории Земли, истории Вселенной. Сегодня Роберт Хили Альфонс, урождённый канадец, превзошёл самого себя и притащил в её дом проблему полного и абсолютного пиздецового характера. Подняв веки и с тоской отметив, что Луис никуда не делся, она поднесла сигарету к губам, передумала, потушила её в пепельнице и посмотрела на двойника, нарочито внимательно разглядывающего кружку в мелкие и крупные лимонные дольки. Любит во всех смыслах. Очень мило. Какая прелесть. Прямо за этой стеной в нежных объятиях Бобби спит мужик, которого любит во всех смыслах его же двойник.Стоп.Не двойник, он же не так выразился. Доппельгангер. Он сам.— Больной ублюдок, — определила она наконец, когда до неё окончательно дошло.— Я знаю, — Луис тоже откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — А знаешь, я думаю, нам надо подраться. Ты сверху, я снизу. Так мы с тобой точно подружимся, — он широко улыбнулся, заметив, как Лариса крепко сжала кулаки. — Постарайся только не влюбиться.Внезапно Айсгласс отпустило. Господи, с облегчением подумала она, чего вообще париться из-за всего этого? Блять, как же на самом деле всё просто и понятно. Лариса одарила двойника снисходительным взглядом, улыбнулась и покачала головой.— Прости, ты не в моём вкусе, — с сожалением сказала она, и голос её дрогнул от смеха. — Если только не наденешь платье, парик, туфли, не накрасишься, как последняя проститутка, и не отрежешь себе член. И тогда, может быть, однажды я подумаю обратить на тебя внимание.— М-м-м, дама знает толк в извращениях, — одобрительно хмыкнул Луис. Затем вздохнул и глянул на окно. — Бля, уже утро. Мне пора обратно в свою дыру.— Как вовремя, — согласилась Лариса. — А я тут как раз думала о том, не пора ли тебе съебать.— Действительно, пора.Поднявшись, он быстро допил какао, отставил кружку в сторону; уже за дверью её квартиры поинтересовался, есть ли у неё ручка. Лариса, ни о чём не подозревая, достала с полочки рядом чёрный фломастер, принадлежавший Бобби, и протянула двойнику.— Тебе зачем? — спросила она, и в эту же секунду поняла, зачем.Луис, подошедший вплотную, совершенно невозмутимо открутил от фломастера колпачок и принялся рисовать на её левой груди номер. Айсгласс крепко сжала кулаки, дожидаясь, когда перформанс закончится.Нет, закрыла глаза Лариса, вот это было последней каплей. Ну всё, пидарасина, ты сам на это напросился.— Вот, — Луис слегка отстранился, любуясь работой. — У самого сердца написал. Если, конечно, оно у тебя есть. Не проеби.— Не проебу, — искренне пообещала Лариса, очаровательно улыбнулась и с размаха заехала ему в челюсть.__________Ему снилась пустыня.Огромные чёрные треугольные монолиты упирались игольными вершинами в пылающее красное небо; жаркое сухое пространство было покрыто ровными песчаными дюнами, насколько хватало глаз. Раскалённый огненный шар солнца наполовину скрылся за кромкой горизонта, порождая длинные, неправильные тени, отбрасываемые от монолитов и гигантских крестов, вбитых в песок повсюду, громоздящихся друг на друга, сливаясь и выстраиваясь в чудовищные ассиметричные конструкции.Щурясь от солнца, Луис скользил взглядом по пространству перед собой, пытаясь среди монолитов, крестов и чёрных теней найти его. Он знал, что Луис где-то здесь, он чувствовал его присутствие. И хотел найти. Что будет, после того, как он его увидит и схватит за руки, уже не имело значения.Ну почти.Васкез уверенно двинулся вперёд, навстречу выгорающему солнцу. Ноги моментально увязли в песке; он набивался в кроссовки, мешал идти, но Луис упорно шёл, прислушиваясь к своим ощущениям. Забрать чуть левее. Там, где-то далеко впереди, за исполинским обсидиановым монолитом у самого-самого горизонта. Васкез знал, что он там. Он был абсолютно в этом уверен.Ему страшно хотелось закричать, но воздуха вокруг словно не существовало, казалось, вместо него в пространстве плавает раскалённая сухая взвесь из красного солнечного света и мельчайшей стеклянной пыли. Луис прижимал невыносимо горячие руки к груди, разрывавшейся от боли, но упорно шёл к одному из монолитов. Тень от него полностью скрыла в себе Васкеза, но не принесла ни малейшей прохлады: Луис брёл по чёрному от теней песку среди неразбавленной темноты, но вокруг по-прежнему была исполинских размеров пустыня, утыканная шипами крестов, и такое же кошмарно гигантское, бесконечное, одинокое красное небо.Луис казался себе совсем ничтожным рядом с огромным чёрным монолитом; прикоснувшись к нему, он немедленно отдёрнул руку — обсидиановая поверхность была ещё холоднее, чем лёд, чем жидкий азот, чем пустой и мёртвый космос, и обжигала отчаянием. Горьким. Острым. Таким напоминающим.Васкез провёл пальцами по сухим губам, крепко сжал кулаки и быстро зашагал по песку, стремясь, наконец, обогнуть огромный монолит. Ещё немного. Нужно всего лишь ещё чуть-чуть потерпеть.Бесконечная непроглядная чёрная стена резко оборвалась. Перед взглядом Луиса предстала широкая панорама земли, выстланной песками, и неба, теряющего кровавую теплоту где-то в безграничной тёмно-фиолетовой вышине, усыпанной хаотичными осколками далёких горячих белых звёзд. Повсюду, куда бы Луис не посмотрел — в воздухе ли, на земле, на монолитах, — вне гравитации и времени висели тонкие кресты, чёрные, как ночь, впитывающие в себя свет, пожирающие его. И в нескольких сотнях метров, отбрасывая длинную красную тень, обрывающуюся у его ног, на сухом и горячем песке сидел, скрестив ноги, Луис. Васкез ступил на его тень и направился к нему; песок расступался перед ним, тень была красной ковровой дорожкой, проводником и спутником.Подойдя совсем близко, он остановился в нерешительности. Чёрный на фоне огромного пылающего солнечного сгустка света силуэт Луиса перед ним оставался недвижим; Васкез подошёл ещё ближе, а затем сел позади него и, обхватив доппельгангера руками, прижался щекой к плечу.Темнота в безграничной вышине опускалась ниже и ниже, пока, наконец, пустыня не поглотила в своих песках солнце. Из-за гигантских чёрных монолитов позади двойников вышла бледная мягкая луна, разлившая по пустыне серебристые ручейки света и превратившая длинные тени в бесконечные провалы в далёкий, глубокий космос, в котором искрились звёзды. Положив подбородок на плечо двойника, Васкез наблюдал за течением времени вне этой реальности, осторожно поглаживая доппельгангера по груди, чувствуя, как бьётся его сердце, спокойно и ровно.— Ты идиот, Мягкий, — тихо сказал двойник.— Я знаю, — ответил Луис, крепче прижимаясь к нему и чувствуя, как тот кладёт прохладные ладони поверх его.Продолжая сжимать тёплые ладони в своих, Луис обернулся к нему и заглянул в глаза. Васкез почувствовал, как его омывает изнутри теплом: двойник сделал всё, что мог, всё, что было в его силах — прогнал кошмар, взял его за грань осязаемой реальности. Позволил ненадолго убежать. Спрятаться.— Спасибо, — прошептал он.Двойник кивнул, поднялся и, переместившись за спину Васкеза, обхватил его и прижал к себе. Затем осторожно взял пальцами за подбородок и повернул его лицо к западу. На месте закатившегося и сгоревшего солнца проливались бесконечные звёздные ливни, падая и угасая в мире, принадлежавшем только им двоим.__________Васкез распахнул глаза, резко сел на кровати и с ужасом понял, что опаздывает в студию.Выпутавшись из конечностей Бобби и проклятого звёздного одеяла, он торопливо начал шарить по своей одежде руками, пытаясь найти телефон; солнечный свет, врывавшийся через дырки в занавесках, изрисовал огромными жёлтыми пятнами звёзд всю комнату, и Луис, тихо матерясь и продолжая искать чёртов аппарат, в панике думал, сколько же сейчас времени, если снаружи уже так светло. Телефон, обнаружившийся почему-то под кроватью, был полностью разряжен. Нет, сокрушённо подумал парень, этот день не задался.Забравшись обратно на кровать, Луис протянул руку к Бобби, намереваясь его разбудить, но потом вдруг передумал. Роберт выглядел сейчас очень спокойно и относительно неопасно, но постпанк помнил, как громко тот вопил, размахивая руками, когда тащил его сюда через половину города, не отпуская от себя ни на шаг. Не, если он сейчас растолкает это спящее чудо, то точно отсюда никуда не уйдёт. Бобби, чего доброго, ещё привяжет его к кровати. Нахуй надо. Луис вспомнил вчерашний вечер в баре и закрыл лицо руками. О господи, он что, действительно это сделал? Вот прямо так взял и подцепил мужика, который на него набросился? Ох, блять. Двойник его убьёт — ну, конечно, сначала как следует проедется по его рёбрам кулаками и изнасилует — но потом точно убьёт.Лузер ты, а не человек, печально подумал Васкез, посмотрев на дисплей неработающего мобильника. Нет, день точно не задался. И вечер будет не лучше. О боги, ну за что.Нет, надо что-то с этим делать. Если не с жизнью, то с ситуацией хотя бы.Точно.Луис быстро оделся, осмотрелся в поисках ещё каких-нибудь своих вещей, нашёл кроссовки, живо натянул их и, бросив быстрый взгляд на Бобби, направился к спасительной двери. Возможно, если он свалит вотпрямщас, то успеет в студию и не получит от всех по шее, а потом вернётся домой пораньше и не получит в лицо больше одного раза за двухдневное отсутствие дома.Нет, сегодня точно не мой день, мелькнуло в голове у Луиса, когда он запнулся о складку на ковре и полетел к двери.Эпично приземлившись на пол и тихо заматерившись, он каким-то образом приподнялся и глянул на кровать. Повезло. Бобби спал, как убитый, не обращая внимания на шум — ну ещё бы, после такой-то ночи. Не совсем лузер, подумал про себя Луис и попытался подняться.Встав с пола и растерев горящую кожу на руках, которыми хорошенько проехался по синтетическому ворсу, Васкез вдруг заметил небольшой альбомчик, валяющийся рядом с кроватью. Подняв с пола и открыв потрёпанный скетчбук, немного полистал его и улыбнулся. Бобби рисовал кошмарно, но мило, смешно и всё-таки ухватывая какую-то внутреннюю суть. Наверняка Лариса ещё не видела своего портрета, иначе канадец бы точно не уполз от неё живым, тепло подумал Луис, подняв взгляд на безвольную тушку посреди кровати.Васкезу страшно хотелось просмотреть скетчбук полностью, но времени не было; поискав во всём этом хаосе ручку или ещё какую-нибудь штуку, способную писать, нашёл маркер, открыл альбом на последней странице и торопливо написал небольшое послание. И, немного подумав, быстро написал свой номер. Затем захлопнул скетчбук, аккуратно положил его на подушку Бобби, быстро поцеловал канадца в щёку и, помня о складке на ковре, беспрепятственно выскользнул из комнаты. Ему было страшно стыдно вот так сбегать и бросать Роберта одного, тем более, после того, как они с ним неплохо подружились (да, конечно, подружились — дважды! — подначил внутренний голос), но особого выбора у него не было.Прикрыв дверь и облегчённо выдохнув, Луис столкнулся с новой проблемой. Он выкрутился из положения на кровати и выполз из спальни, не разбудив Бобби, но теперь нужно было сказать Ларисе, что он собирается съебать далеко и, возможно, очень надолго — вполне вероятно, вернувшись сегодня в свою квартиру в самой заднице Берлина, он больше не сможет оттуда выйти. Ну, на своих двоих, например. Двойник с огромным удовольствием переломает ему ноги и скажет, что так и было. А Луис подтвердит, а потом и сам в это поверит.Идиот.Нет, точно надо валить, и как можно быстрее.Тихо прокравшись по коридорчику, Луис заглянул на кухню — и замер под пристальным взглядом готовящей блинчики невыспавшейся Ларисы, зажавшей в одной руке сигарету, а в другой — стальную кухонную лопаточку. Всё, твои дни сочтены, жалкий ты неудачник, с тоской подумал Луис, слабо улыбнувшись и помахав мрачно смотрящей на него девушке рукой.— Доброе утро, — совсем уж тихо сказал он.На секунду Васкезу показалось, что Лариса сейчас запустит в него чем-то тяжёлым. В принципе, он понимал, что у неё есть для этого — и не только для этого — все причины так поступить. Начиная со вчерашнего появления на пороге айсглассовской квартиры, заканчивая воплями Бобби посреди ночи. Луис знал, что наутро их обоих убьют, и старался заткнуть Роберта, как мог и чем мог, но всё было бесполезно — Бобби только искусал ему все пальцы. А потом и...— Иди нахер! — сердечно ответила ему Лариса, отвлекая от воспоминаний. — В жопу твоё доброе утро! Куда-то собрался? Отлично! Пожалуйста, скажи, что да, и я не кину сейчас в тебя пепельницей и, может быть, даже сделаю кофе.Васкез прикусил губу и издал жалкое оправдание, что он, кажется, опаздывает в студию.— Ага. — Айсгласс положила лопаточку рядом с плитой и полезла куда-то в недра кухонных полок в поисках кофе. Не обнаружив заветной банки, выругалась, повернулась к парню и кивком указала на небольшой красный диванчик. — Ну ладно. Падай, что стоишь, как не родной.Луису мучительно захотелось сбежать прямо сейчас же — немедленно, как можно быстрее — вот что этот демон в женском теле имел в виду? То, что он переспал с Бобби, сделало его теперь айсглассовским другом? Или, ещё хуже, родственником? Луис не хотел знать, ещё меньше хотел спорить или спрашивать, ещё меньше — получить по шее от Ларисы, поэтому как-то чересчур быстро пересёк кухню, опустился на самый краешек диванчика и вопросительно посмотрел на Ларису. Айсгласс поправила чёрную майку в облипочку, с громким стуком, а потом и матом захлопнула дверцу очередного шкафчика, не обнаружив там банки с кофе, и глубоко вздохнула. — Нет, сегодня точно не мой день, — Айсгласс достала с холодильника какао и перевела взгляд на Васкеза. — Я скоро траванусь им. Ты будешь? Бобби ещё спит?Луис нашёл в себе силы кивнуть. Ему вдруг чудовищно захотелось закурить. Да, пожалуй, закурить и оказаться сейчас рядом с двойником: тот бы с радостью дал ему по зубам, а потом и по рёбрам, а потом просто швырнул бы на пол и взял его прямо там же, и всё было бы так кристально чисто, понятно и просто, а не как тут. Нет, серьёзно. Ситуация паршивей некуда: он просыпается чёрт знает где с парнем, что уже обеспечивает весёлую ночь с двойником, опаздывает в студию, что гарантирует проблемы ещё большие, чем с двойником — и в довершение ко всему Лариса, по всей видимости, пытается напоить его какао. Васкез ненавидел опаздывать, до ужаса (но не без некой толики восхищения) боялся злить свою тёмную часть и, мать твою, страшнее всего этого по отдельности могло быть только всё это вместе взятое — но как будто мирозданию было мало. И оно не просто соединило две катастрофы в одну, но ещё и накинуло сверху злую, невыспавшуюся Ларису Айсгласс. А ведь мог бы никуда вчера не шляться, ни по каким клубам, и мужиков бы не цеплял, а сидел бы сейчас спокойно в студии и тихо и незаметно дрочил гитару или, может быть, надругался бы над синтезатором. Но не-е-ет, раздражённо подумал Луис, зачем жить спокойно, когда можно превратить свою жизнь в настоящий пиздец и от этого кайф ловить, больной ты ублюдок.— Какао будешь? Луис, не залипай.Васкез вздрогнул и поднял на девушку взгляд, ожидая, пожалуй, уже чего угодно. Луис. Откуда она знает его имя? Бобби рассказал или сама провела маленькое расследование? Или просто узнала? Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Какао. Блять, какое какао, она ведь это не серьёзно?Лариса, нахмурившись, покачала головой, по-своему интерпретировав его усталый взгляд:— Вот. И я тоже сегодня не выспалась из-за вас, пидарасы проклятые.Наверное, подумал Луис, выглядел он сейчас не лучше, чем себя чувствовал. Он закрыл лицо руками и пожалел, что не может сейчас провалиться под землю. Нужно было исчезнуть. Срочно. Только изловчиться и сказать перед побегом, что оставил Бобби послание на последней страничке альбома.— Лариса, слушай, — храбро начал Луис, беспомощно откидываясь на спинку диванчика, — Я страшно опаздываю, и мне надо бежать. Правда. Ты скажешь Бобби, что я оставил ему кое-что в его скетчбуке?— Нарисованный член в орхидеях? — без особого интереса предположила Лариса.— Нет, — улыбнулся Васкез. – Они у меня плохо получаются. Орхидеи. Там... там мой номер на последней странице и всё такое. Не хочу, чтобы он подумал, что я просто так сбежал и...— А что, разве нет? — вдруг прямо спросила Айсгласс, перебив его.Луис отвёл взгляд. Ну да, мысленно согласился он с Ларисой, не без этого, совсем не без этого.— Нет, — он снова на неё посмотрел. – Это не из-за Бобби. Я получу от всех по зубам, если проебу целый день. Хотя, наверное, уже... — он печально глянул за окно. — Сколько вообще сейчас?Лариса отвернулась к выпекаемым блинчикам и указала сигаретой на механизм настенных часов. Присмотревшись к стрелкам и нарисованным на обоях цифрам, Луис потрясённо выдохнул — полвторого. Можно никуда не торопиться и не переживать: он уже опоздал на все четыре часа.Какое счастье, что Лариса не заметила его вдохновенного выражения, мрачно подумал Луис, придвинул к себе пепельницу и принялся вспоминать, в чьей ветровке он вчера оставил сигареты. В карманах пачки не оказалось, и либо он снова перепутал их с двойником вещи, либо у Бобби на платье был потайной кармашек, в чём Васкез сильно сомневался, потому что успел в первые же десять минут знакомства ощупать это платье (и не только) везде.— На холодильнике есть пачка, можешь взять, — невозмутимо проворчала Лариса, переворачивая блинчик. — И открой форточку, если не сложно, судя по всему, ты сегодня опоздал везде, куда мог.Нет, она точно что-то задумала, дошло до Луиса. Нормальные люди после такого ночного перформанса в живых не оставляют, да ещё с таким-то саундтреком, как крики Бобби. Поднявшись с диванчика, Васкез привстал на носочки, нашёл на холодильнике сигареты и, позаимствовав одну, закурил. Ну хоть что-то хорошее за это ебучее запоздалое утро, улыбнулся Васкез, вдыхая дым и выпуская его в сторону окна. Об истинных намерениях Ларисы он старался не думать. Всё равно хуже того, что с ним вечером сделает доппельгангер, уже не будет.— Форточка, — ворчливо напомнила Лариса и, когда Луис, тихо матерясь, перегнулся через притиснутый прямо к подоконнику стол, пытаясь добраться до форточки, сфейспалмила: — Ты и с Бобби познакомился так же? Теперь понятно, почему он на тебя запал. Зачем искать обходные пути, когда можно вот прям так сразу.Луис перестал тянуться к форточке и укоризненно посмотрел на Ларису. Девушка усмехнулась, пожала плечами и проворчала более добродушно:— Может, хотя бы ты мне расскажешь, как это звёзды так сложились, что он притащил тебя сюда, да ещё в таком состоянии? Бобби наотрез отказался отвечать, что вчера было.Луис бросил крестовый поход к форточке, сел на диванчик, придвинул пепельницу ещё ближе к себе. Неудивительно, что Бобби не стал рассказывать, потому что рассказывать-то, в сущности, было нечего. Секс-текила-секс. Бобби подошёл и набросился на него, решив, что Луис удолбан в стекло, а Луис задрал на нём платье, решив, что Бобби засветит ему в глаз. В общем, никто не думал, что всё так получится. Луис мысленно сфейспалмил.Наверное, выражение его лица было очень интересным, потому что Айсгласс оторвалась от своих блинчиков и крайне заинтересованно на него посмотрела.— О. О-о-о! — радостно улыбнулась она. — Поподробнее, пожалуйста. И да, можешь ничего не говорить, у тебя сейчас на ёблышке написан целый порнороман. И кто из вас сверху? Поделишься деталями, или мне лучше не знать?Васкез взвыл и отвернулся. Айсгласс победно хихикнула, подошла к нему и, встав на диванчик, всё-таки открыла эту злоебучую форточку. Швырнув окурок наружу, вернулась к блинчикам, мурлыкая себе под нос что-то суицидально-постпанковское. Что-то тут не так, понял Васкез. Что-то должно было произойти, что-то очень страшное, чтобы Лариса была в таком хорошем расположении духа. Наверняка убила кого-нибудь, пока они спали, безжалостно задушила во сне подушкой или избила до полусмерти, а потом спустила с лестницы. Исключительно для снятия стресса.Луис помотал головой и беспомощно посмотрел на Айсгласс. Нет, точно морду кому-то набила ночью.— Он подошёл, без слов меня облапал, я не стал сопротивляться, ну а там всё как-то само собой получилось... — только и смог сказать он.Лариса обернулась к нему и подняла бровь. Васкез постарался сделать индифферентное выражение, но понял, что не сможет — слишком уж сильно Лариса напоминала ему сейчас сытого тролля. Возмущению его не было предела. Нет, боги определённо его стебут.— Ладно, он расскажет мне всё вечером под пытками, — Айсгласс, наконец, соизволила отвернуться, и Луис быстро, пока девушка не заметила, поднялся и направился к выходу, но тут же замер: — А ну стоять!Луис понял, что время расплаты пришло. Всё. Лариса точно сейчас навешает тебе пиздюлей, а потом прикончит, нашёптывала паранойя. Айсглас, однако, ничего такого делать не стала, подошла к нему вплотную и, ухватив за плечо, развернула к себе.— Вот что. Это радужное гейское божество, может, и не имеет мозгов, зато сердце у него не изо льда сделано. Сделаешь Бобби больно — пожалеешь, что вообще на свет родился, — очень серьёзно предупредила она.Да я уже, с тоской подумал Луис и кивнул. Хватка у Ларисы была крепкой, уж больно кое-кого напоминающей. Васкез храбро посмотрел ей в глаза и честно ответил:— Я не хочу сделать ничего плохого. Роберт очень хороший. Правда.Айсгласс поджала губы, но, судя по всему, поверила ему и отпустила. Луис беспрепятственно направился к двери, благодаря вселенную за то, что смог уйти от Ларисы живым, но на пороге почему-то остановился и обернулся.— Ты ведь скажешь Бобби, что я оставил ему номер?— Почему бы тебе не разбудить его сейчас и самому не сказать? — спросила она.Луис смутился:— Потому что так я точно никуда отсюда не уйду, а тебе, наверное, не особо хочется опять слышать эти вопли, и потом, у меня все пальцы искусаны, и Бобби решил зайти ещё дальше и у меня...Айсгласс замотала головой и подняла руку:— Стоп! Заткнись! Заткнись немедленно, я не хочу об этом слышать! — Лариса отчаянно сфейспалмила, а потом обречённо махнула рукой. — Ладно, проваливай. Я передам ему, что ты не мудак и оставил ему записочку. Только съеби отсюда, пожалуйста.Луис обрадованно поблагодарил её и живо выскользнул за дверь.Уже на улице, отмеряя шаги до ближайшей автобусной остановки, Луиса вдруг настигла замечательная, годная, прекрасная, но запоздалая мысль. Сегодня же воскресенье, какая студия. Его нигде и никто не ждал, кроме его тёмной части, которая сейчас стопроцентно наворачивает по дому круги и жаждет его, Луиса, крови. Уже обрадованный тем, что вернётся домой раньше и, возможно, не получит по шее так уж сильно, Луис принялся искать по карманам наличку, но быстро понял, что вчера они с Бобби просадили абсолютно всё, поэтому и добирались до Ларисы пешком. Волшебно.Васкез посмотрел на небо, потихоньку затягивающееся крупными дождевыми облаками, такими многообещающе огромными и тёмными, представил, сколько будет добираться на своих двоих до дома, и улыбнулся. Двойник его прикончит и скажет, что так и было.Нет, этот день определённо не задался, определил Васкез, почувствовав, как несколько дождевых капель упали на его лицо.__________Бобби проснулся, но не стал открывать глаза.Замурлыкав и улыбнувшись, канадец потёрся носом о подушку. Это утро, пожалуй, было лучшим за последние полгода. Голова практически не болела, несмотря на вылаканное накануне чудовищное количество текилы, в комнату с кухни заползал охуенно вкусный запах блинчиков и кленового сиропа, а рядом с ним сейчас лежал невозможный классный парень, от которого восхитительно пахло корицей. О боги, это было идеально. Бобби протянул к Луису руку, намереваясь прижать объект страсти к себе, даже если тот будет против, радостно стащить с него одеяло, провести языком по груди, а потом и по животу, а потом и...— Блять! — взвизгнул Бобби, когда его ладонь вместо постпанка облапала альбом для рисования. — Что за хуйня?! Это нечестно!Вскочив с кровати, Роберт схватил скетчбук и в бешенстве швырнул его в стоящий у стены комод, но промахнулся. Вместо того чтобы попасть в ящик, альбомчик, пролетев чуть выше намеченной траектории, эпично врезался в сложные конструкции хлама на поверхности комода, распидорасив их привычную незыблемость.Послышался звон стекла. Прекрасно, закрыл лицо руками Бобби. Луиса нет. Любимой ларисиной вазы тоже больше нет. И настроения тоже нет, и не будет, ну а когда Айсгласс увидит разбитую вазу... Роберт со стоном упал обратно на кровать, зарылся лицом в подушки и громко заматерился — вся кровать купалась в запахе корицы, карамели и секса, и это было просто невыносимо.Ну всё к чёрту.Стараясь не думать о сбежавшем Луисе, канадец поднялся, открыл комод и, немного подумав, вытащил растянутую футболку Ларисы с принтом галактики и небелые обрезанные джинсовые шорты. Не то чтобы размер бёдер и рост у них с Айсгласс был одинаковый, подумал Бобби, но это хотя бы лучше, чем платье. По крайней мере, он всё равно получит от Ларисы по шее за вазу, а валить потом домой в этой длинной ебучей хуёвине, по ошибке названной платьем, он точно не собирался.Одевшись и выбравшись из проклятой спальни, насквозь пропахшей грёбаной корицей, Бобби заглянул на кухню и встретился с почему-то вполне спокойной и, кажется, даже расположенной к разговору без мордобоя Ларисой. Девушка совершенно невозмутимо сидела на ?твоём-моём диванчике?, потягивая какао и время от времени присасываясь к сигарете. Прямо перед ней на столе валялся томик битниковской поэзии. Бобби, почувствовав, что что-то тут не так, протопал к столу, забрался на стул, положил локти на стол и прямо спросил:— Где он?— Это что, мои шорты? — невозмутимо спросила Лариса, захлопывая книгу и поднимая на Бобби взгляд. — Хм. Надо же, ты в них влез. Нет, Уилл был прав, мне пора худеть.Блять. Шорты. Шорты! Она это что, серьёзно? У него тут проблема космических масштабов, между прочим, какие нахуй шорты?!— Не важно! Вот это сейчас не имеет абсолютно никакого значения! — воскликнул Бобби, отчаянно жестикулируя. — Лариса, дорогая, прошу тебя, не мучай меня и скажи сразу, где он, и я сразу же свалю, вот чесслово! Ну Лариса, ну пожалуйст...Бобби заткнулся, потому что не ожидал, что Айсгласс вытащит из пачки на столе одну из сигарет и протянет ему. Вот так просто. Интересно, подумал Роберт, хватая сигарету губами и дожидаясь, пока Лариса щёлкнет зажигалкой, это последняя сигарета перед смертью или Ларри просто наконец-то встала с правильной ноги? Определённо его есть, за что убивать, если не за ночной перформанс, то за разбитую вазу уж точно. Затянувшись покрепче и выпустив сизый дым в потолок, Бобби убрал локти со стола и, глянув в сторону окна, тяжело вздохнул. За холодными стёклами бесновался ливень и, судя по всему, шёл он уже порядочное количество времени и заканчиваться не собирался.Нет, это какое-то неправильное утро, с обидой подумал Роберт и посмотрел на Ларису.— Что? — спросила она, придвигая к нему пепельницу.— Где? — повторил он, отставляя её обратно.— Там же, где твоя совесть, Хили.Внезапно до Бобби дошло — Лариса на самом деле просто издевается над ним за очень плохую ночь. Вот да. Наверное, Луис всё-таки был прав, когда упрашивал его стонать чуть тише. С другой стороны, мелькнуло в мыслях канадца, если бы он не вопил, Луис не стал бы его так отчаянно затыкать, и Бобби не удалось бы так хорошо искусать ему пальцы, а потом и... неважно, потому что мозги Роберта бы ли в тот момент очень, очень, очень далеко от реальности, да и Луис был далеко, далеко не против...— Бобби, он ушёл, — Альфонс очнулся, когда Лариса помахала перед ним рукой. — Не залипай, Бобби. Я, между прочим, тоже не выспалась, пидарасы вы проклятые.Бобби затянулся ещё раз и грустно посмотрел на зажжённую сигарету. Вау. Круто.Нет, он нисколько не расстроен. Ни разу нет. Вот нисколечко.Не, это действительно нечестно, откинулся он на спинку стула. Сволочь поспанковская, а не музыкант — и ладно бы всё плохо было, а... Бобби устало прикрыл глаза. Ему не хотелось обо всём этом думать, но мысли сами лезли в голову и с завидным упорством пидарасили мозг. Чёрт возьми, Роберт Хили Альфонс, ты же не полный идиот. Луис ещё ночью дал понять, что утром Бобби проснётся один, чего теперь-то сокрушаться? Зачем вообще было влюбляться в мужика на одну ночь?Потому что он невозможный! — заорали в унисон много-много-много маленьких радужных гейских бабочек внутри его живота. Ну заебись теперь, подумал Бобби, глянув на залитые дождём окна. Ха-ха, Бобби, какой же ты лузер.В конце концов, решил он, у него был восхитительный вечер — что ни говори, но на Бобби ещё никто так в лифте не падал. Да, это определённо того стоило. Не говоря уже о том, что Луис устроил ему в этом самом лифте, когда понял, что не сможет поднять Бобби с пола. О да, это стоило всего пиздеца, обрушившегося на него до и после этой эпической встречи в клубе.Вздохнув, Роберт быстро облизнулся и посмотрел на Ларису. Нет. Надо как-то жить дальше. Пусть и с разбитым нахрен, сука, сердцем.— У тебя есть что-нибудь сладкое вотпрямщас и какой-нибудь знакомый свободный барабанщик срочно? — сходу спросил он.Лариса очень внимательно на него посмотрела. Обрабатывая запрос, девушка автоматически докурила сигарету, потушила в пепельнице и принялась за новую. Внезапно она очнулась, взгляд её стал более осмысленным — и она немедленно отвесила Бобби подзатыльник.— Ай, блять, больно! — взвизгнул канадец. — Ты что творишь, мать твою?! Да за что?!— Это, — сурово отрезала Лариса, — тебе за вчерашнюю ночь, маленький мерзавец, а это... — она перегнулась через стол и, не давая Бобби опомниться, больно дёрнула его за ухо, — за то, что ты сейчас продолжаешь ебать мой мозг, пидарасина несчастная. Так, а теперь, пожалуйста, скажи по-человечески, что тебе от меня надо, или я навешаю тебе пиздюлей.Потирая горящее ухо, Бобби посмотрел на неё своим волшебным умоляющим взглядом маленького брошенного замёрзшего котёночка. Наверняка сработает, с надеждой подумал он.— Сочувствие, Ларри, мне нужна хотя бы капля твоего сочувствия, — шмыгнул носом Бобби. Он знал, что с Ларисой это перестало прокатывать после первой же недели знакомства, но Роберт никогда не переставал верить в лучшее.— Иди в жопу. Сам знаешь, что на него я не способна, — Лариса подняла бровь. — Ты что-то говорил насчёт барабанщика. С Майей что-то случилось?Роберт оторвался от разглядывания ливня за окном, поёрзал на стуле и очень серьёзно посмотрел Ларисе в глаза.— Ларри, случился пиздец. Не с Майей, со мной. Кажется, меня хорошенько так поимели. Нет, я не про вчерашнее, — он поднял ладони вверх. — Слушай, я не хочу никуда торопиться и решать заранее, но... В общем, я хочу иметь под рукой — чисто так на всякий случай — кого-нибудь ещё, кто мог бы Майю заменить... Вау. Я сказал это вслух.Лариса непонимающе на него посмотрела. Бобби примирительно поднял ладони вверх:— Эй, я знаю, что я ничего не объяснил, но тут всё... эм... сложно. И, наверное, я просто сейчас недостаточно пьян для того, чтобы всё рассказать. Нет, я обещаю всё рассказать, ну, в смысле, ты же меня знаешь, я в себе новости долго держать не могу, но... просто… просто... — Бобби прикусил губу и умоляюще на посмотрел на Айсгласс. — Не сейчас, хорошо?Заметив, как девушка помрачнела и напряглась, Роберт снова замотал головой. О боги, да когда он уже научится нормально говорить?— О нет, это не значит, что я тебе не доверяю, ты не подумай ничего плохого, Ларри, я тебя люблю, но... О, во имя луны, просто скажи — да или нет?— Что? — Бобби уже открыл рот, чтобы пуститься в дальнейшие объяснения, но Лариса быстро на него замахнулась удачно подвернувшимся под руку томиком стихов. — Бобби, стоп! Заткнись, глубоко вдохни, задержи дыхание, выдохни и скажи, что тебе от меня нужно.Роберт обиделся на Ларису, до которой информация всегда почему-то доходила подозрительно долго, но спорить не стал, покорно захлопнулся, набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание, сосчитал до трёх — и выпалил:— Ну бля, ну почему он ушёл и ничего не сказал, а?Айсгласс размахнулась и с наслаждением съездила по его башке книжкой. Затем, отшвырнув несчастный сборник в сторону и, игнорируя возмущённое мяуканье Бобби, вылетела из кухни, громко хлопнув дверью. Матерясь, канадец кинулся за ней, но красиво сделать это не получилось — он перевернул стул, грохнулся на пол, приложившись коленками, и победно обругал чёртов неуёбный айсглассовский характер.Бля, ну что за день, а. Каким-то образом Бобби поднялся, тихонько завыл, потирая ушибленную коленку, и уже собирался пойти извиняться перед Ларисой, но та внезапно появилась на кухне.— Ты чего? — удивилась она, заметив растрёпанного Бобби и перевёрнутый стул. — Неудачная попытка повеситься? Бобби, не тупи, для этого нужна как минимум верёвка. Хочешь, свяжу тебе петельку, я умею.— Очень смешно, — проворчал Бобби, поставил стул на место — и только сейчас заметил, что Лариса прижимает к груди его альбомчик. — Оу.Блять. Вот блять. Роберт взмолился всем богам, чтобы Айсгласс не открывала его при нём. А если откроет и увидит свой портрет — пусть в этот момент Бобби будет очень, очень далеко отсюда. Ну пожалуйста. Она ведь никогда этого не развидит, не распомнит и не разживёт. И, что наиболее вероятно, найдёт его на краю света и задушит собственными руками. Да, точно, а Уильям потом поможет ей спрятать труп, для чего-то же ей нужен был мужик в группе...— Бобби, прекрати немедленно, — Лариса подёргала его за рукав футболки и впихнула ему альбомчик. — Успокойся и перестань нести всякую чушь, на это невозможно смотреть. Бля, и как только Луис на это запал... Ладно. Вот. Твой невозможный сказал, что ты хороший, и оставил тебе небольшое послание на последней странице. — Айсгласс подошла к холодильнику, глубоко вздохнула и тоскливо посмотрела на охуевшего канадца. — Ну что ты стоишь, пидарасина? Открой и посмотри, что там.Бобби перевёл полностью прифигевший взгляд со скетчбука на Айсгласс. Затем очень тихо мяукнул:— А какао можно?— У меня скоро рвотный рефлекс появится на это слово, — вместо ответа проворчала Лариса, доставая банку. — Бобби, ты на всякий случай сядь, а то свалишься. У тебя лицо неодуплившегося дятла.Бобби метнул в неё испепеляющий взгляд. Узрев айсглассовский средний палец, понял, что спорить с Ларисой бесполезно, протопал к диванчику, мстительно пнув по пути стул, сел на самый краешек и, затаив дыхание, открыл альбомчик. На последней страничке было что-то написано. Роберт оживился, забрался на диванчик с ногами и вчитался в размашистый неразборчивый почерк.?Я опаздываю в студию, и мне нужно бежать. Извини, что не разбудил. Я бы остался, правда. Я не знаю, что это вчера было, но если ты захочешь повторить, я не буду против... и спасибо за звёзды?.— Ну, и что там? — Лариса потрясла банкой с какао, проверяя, сколько ещё осталось после вчерашней ночи. Определённо немного. — Нарисованный член в орхидеях?— Почти, — выдохнул Бобби, закрывая альбомчик и поднимая к Айсгласс лицо. — Жаль, орхидей нет. Наверное, они у него плохо получаются, поэтому и не нарисов... Что?Лариса перестала трясти банку. Она адово фейспалмила, подавляя рвущийся из груди ржач. Бобби вдруг обиделся. Она что, всё это время знала? Знала и не сказала? Бобби тут мается с разбитым, сука, нахрен сердцем — а она ржёт над ним! Вот сучка!— Бобби, — Лариса старалась не смеяться, но получалось у неё плохо. — Роберт, милый, у тебя лицо сейчас как у Мэйбилин, когда я подшутила над ним и пригласила на свидание. Бобби, господи, сделай рожу попроще. Что он тебе написал? А ну дай сюда.Он не успел как-либо среагировать, поэтому беспрепятственно позволил Ларисе отобрать скетчбук. Увидит она свой портрет или нет — теперь уже не имело значения. Бобби не верил, что сейчас жив. Так не бывает. С ним — не бывает. Нет, номер телефона Луиса ему привиделся, не иначе.Лариса была менее впечатлена, прочитав записочку:— О, как мило. Никогда бы не подумала. О, а что за звёзды... стоп, я не хочу знать, как это у вас там называется. Эй, не смотри на меня так!Бобби тихо завыл и потянулся было за альбомчиком, но Лариса упёрлась в его грудь ступнёй и отправила обратно на диванчик. Неожиданно канадец успокоился и почувствовал, что его отпустило; глянув, как девушка переворачивает скетчбук обложкой к себе и начинает листать с начала и увлечённо рассматривать его художества, потянулся к пачке сигарет. Закурив и посмотрев на беснующийся снаружи ливень, Бобби понял, что если Айсгласс его сейчас угробит за свой портрет, то он, по крайней мере, умрёт счастливым. А потом воскреснет в виде призрака, позвонит Луису и назначит ему свидание под луной. Вот да. Луис точно не откажется от секса с астральной сущностью, он же невозможный.Бобби опомнился, когда на стол перед ним лёг альбомчик, открытый на развороте с портретом Ларисы.— Вот это что такое? — сурово спросила она.Бобби поднял на неё взгляд абсолютно влюблённого и счастливого пидараса, широко улыбнулся и закрыл глаза.— Чёрная ведьма с идиотской стрижкой, — промяукал он. — Правда, здорово! А какао всё-таки будет? Ну, последнее желание перед смертью, и всё такое...— А, понятно. Хм. Ну вроде бы похоже.Он ждал, что Айсгласс разобьёт сейчас о его голову что-нибудь тяжёлое, но, открыв глаза, увидел, что Лариса водит пальцем по линиям рисунка. Стоп. Она что, не собирается его отпиздить? Вот, вот почему на улице идёт ливень!— Собираешься звонить? — Лариса вернулась к своей банке с какао, открыла её и высыпала в турку практически всё, что там было, щедро насыпала сахара и, залив молоком, отправила на плиту. — Эй, пидарасина, ты меня слышишь? Бобби?Бобби почувствовал, что какао ему не хватит. Даже со вкусными печенюшками, которые Айсгласс прятала от него в самом дальнем углу шкафа с посудой. Не-е-ет, вот бы сейчас чего-нибудь по-настоящему сладкого, такого приторного, чтоб зубы заломило. Ой точно, у Ларисы же был кленовый сироп! Залпом его! Всю бутылку!Захлопнув альбомчик, Бобби подошёл к Айсгласс и положил голову ей на плечо.— Ларри, я сумасшедший, ага?Айсгласс вздохнула и погладила его по растрёпанным волосам.— Ага. Ты полностью нахрен задвинутый, Бобби. Ну так что, позвонишь своему невозможному?Канадец вздохнул.— Сам позвонит. За то, что вот так свалил и ничего не сказал. Пусть страдает.— Умница Бобби, ты становишься настоящей взрослой стервой. А ты ему номер дал, идиотина?— Блять. Вот блять!Бобби застонал. Лариса покачала головой и сфейспалмила. Затем, отцепив его от себя, беззлобно щёлкнула по носу, проворчав, что он отвлекает; Бобби обиженно показал ей язык и вернулся обратно. Снова забравшись на ?твой-мой диванчик?, выглянул в окно.Ливень решил устроить Берлину великий потоп, не иначе, подумал он, открывая альбомчик на последней странице и задумчиво поглаживая кончиками пальцев торопливо нарисованные цифры.__________Луис чувствовал себя героем какой-то совершенно идиотской драмы, тащась домой через весь ебучий город, утопающий в долбанном ебучем океане ебучей ледяной воды.Ливень хлестал так, словно наверху разом открутили все краны; вода заливала глаза, одежда и кроссовки, давно уже промокшие насквозь, весили под центнер. Налички не хватило на автобус, на сигареты — тем более, и сейчас Васкез тащился домой, проклиная всё на свете, начиная с себя, и страдал от острой нехватки никотина. Перед встречей со своей тёмной частью ему хотелось хотя бы покурить.На порог почти родного (он всё ещё не мог привыкнуть к Берлину) дома Луис ступил уже затемно, окончательно выбившись из сил. Он чертовски замёрз. Блять, почему в Европе столько дождей? И какой чёрт его дёрнул перебраться в эту идиотскую дождливую страну, жил бы себе спокойно в Мохаве и купался бы в горячем и сухом тепле, полном солнечного света, а не мёрз бы сейчас тут.Заебись погода, ничего не скажешь, глубоко вздохнул он, толкая дверь подъезда и ныряя в его темноту. Очень, блять, постпанковски. Ебучий блядский андеграунд, смех, да и только.Идиот.Поднявшись по лестнице на шестой этаж, Луис остановился перед дверью в свою квартиру, вытащил из кармана промокшей ветровки ключи и вдруг задумался. Может, стоит развернуться и свалить куда-нибудь подальше? Завалиться в студию, например, уломать кого-нибудь, чтобы разрешили остаться, и переночевать там? Чем не вариант.Не, всё равно не прокатит. Двойник всё равно его найдёт, поймёт, что Луис опять взялся за старое, и хорошенько отпиздит, а потом отдерёт так, что Луис неделю не то что сидеть — ходить не сможет. Оно тебе не надо, тебе ещё альбом дописывать, идиотина, определил Васкез, поворачивая в замочной скважине ключ. Всё равно будет больно, так или иначе.Как будто ты этого не хочешь, больной ублюдок, отстранённо подумал Васкез.Справившись с замком и бесшумно скользнув в квартиру, Луис тихо прикрыл дверь, негнущимися от холода пальцами запер её и прислушался. В доме было подозрительно тихо. Стащив с себя кроссовки и ветровку и отправив их в ближайший угол, щёлкнул выключателем — и мысленно застрелился. Ну зашибись, опять свет отключили. Блять, тихо застонал Луис, ну за что. Это значит, что горячей воды тоже нет, и о хорошей пенной ванне можно забыть. Ну что за хуйня. Нет, сегодня точно не его день.— Эй, я дома! — негромко окрикнул он. Никакого ответа. — Луис?Чёрт, что за фигня.Оставляя на полу мокрые следы, Васкез тихо зашёл в ванную, схватился было за полотенце — но его там не было. А ну да. Точно. Оно же не здесь. Выбравшись из ванной, Луис отправился на кухню, открыл один из шкафчиков и вытащил пушистое серое полотенце. Ну хоть что-то, подумал он, накидывая его на мокрую шею и направляясь в свою полупустую комнату.— Эй, тут есть кто-нибудь жив...Вот чёрт, подумал он, застывая на пороге. Всё, пиздец. Приехали.У окна, повернувшись к нему спиной и обхватив себя руками за плечи, стоял двойник. На Луиса он не обращал никакого внимания, как будто его тут и не было. Дело дрянь, понял Луис. Двойник был в ярости — потому что набросился бы сразу же, как только Васкез через порог переступил. Нет, он точно живым отсюда не выберется, сокрушённо вздохнул Луис и направился к нему. Надо было что-то делать — и не потому, что он хотел, чтобы это всё побыстрее закончилось. Он чувствовал себя ужасно виноватым перед двойником. В конце концов, он-то ни в чём не виноват, это Мягкий тут идиот с манией саморазрушения.Подойдя вплотную, Луис в нерешительности замер, закусив губу — трогать или нет? — а потом осторожно положил замёрзшую ладонь двойнику на плечо.— Привет, — прошептал он.Двойник развернулся, окинул Луиса удивлённым взглядом. Неожиданно он сощурился и возмущённо спросил:— Это что, полотенце?Луис вздрогнул. Полотенце?— Что? Какое полотенце? - он дотронулся до пушистой материи. — Это что ли?Васкез закатил глаза. Затем больно ткнул Луиса в грудь:— Где ты его взял? У нас же нет полотенца в ванной!Луис потрясённо молчал, пытаясь понять, вот что двойник сейчас имел в виду. Сообразив, что до него всё равно не дойдёт злой умысел доппельгангера, тихо издал:— Ну да, нет, они же все на кухне в шкафу хранятся, ну ты чего...Двойник крепко сжал кулаки и посмотрел на него своим взглядом смерти. Всё. Теперь точно приехали, понял Луис, ему просто нужен был повод, чтобы прикончить его, и сегодня это будет полотенце. Которым, скорее всего, его сейчас начнут душить. Или привяжут за руки к кровати. Или...Васкез, не дождавшись от него какого-либо нормального ответа, сфейспалмил, покачал головой и отобрал несчастный кусок материи. Глубоко вздохнув, сложил его пополам, подошёл к Луису чуть ближе, чем вообще позволяют какие-либо приличия между людьми, и начал бережно вытирать его лицо от дождевой воды.— Блять, ну вот кто хранит их на кухне? Я сегодня не нашёл полотенце, поэтому сдёрнул простынь с кровати. Блядство какое-то, а не дом, свет отключили, когда я был в душе. И вид из окна, знаешь ли, не воодушевляет... — Луис потрясённо стоял и боялся пошевелиться. Двойник был совершенно спокоен, ничем не выражая ни свою злость, ни ярость, ни, по крайней мере, недовольство. Где-то он уже это видел, мелькнуло в мыслях Луиса. Точно, сегодня Лариса выглядела абсолютно так же! Его тёмная часть что, тоже сегодня ночью кого-то убила? — Нет, надо определённо быть идиотом, чтобы поселиться здесь... — он закончил вытирать его лицо и взял пальцами за подбородок, мягко, но настойчиво поднимая его лицо к себе и заставляя не отводить взгляд. — Да ведь?Нет, точно морду кому-то набил, подумал Луис, внимательно смотря в практические чёрные в окружающем сумраке глаза.— Ага, — тихо ответил Луис. — Точно. Идиот.Двойник улыбнулся и кивнул:— Именно, — Луис вытер волосы постпанка, затем накинул полотенце ему на шею и притянул за концы к себе. — И за что мне это наказание? М. М-м-м. Это что, карамель? - прошептал он, наклонившись к нему и глубоко вдохнув его запах. — Ты ночевал на кондитерском заводе?Луис поднял на него взгляд. Вот блять, даже этой злоебучий апокалиптический ливень не смыл с него запах Бобби. Отлично. В голове взорвалась вселенная мыслей и вариантов ответа, которая стягивалась в блядскую двойную сингулярность: или сразу рассказать всё сейчас, получить по шее, или промолчать и...— А сам как думаешь? — прикрывая глаза и ожидая чего угодно, Луис поразился собственной наглости.Двойник хмыкнул и, притянув его ещё ближе, обхватил и прижал к себе.— Ты очень удивишься, если узнаешь, что я могу выдумать в своей больной голове. Хотя нет, наверное, не удивишься, сам же такой... — поглаживая Луиса по мокрой спине, негромко сказал он.Луис смотрел на него и ничего не понимал. Его что, не будут бить за то, что он два дня подряд где-то шлялся? Серьёзно? Чёрт. Он готов был спросить напрямую, лишь бы собственная паранойя не проела в нём сквозные дыры. Двойник нахмурился, видимо, что-то такое уловив в его взгляде, чуть отстранил Луиса от себя и, наконец, спросил:— Где же тебя носило? И почему ты весь мокрый?Луис прикусил губу.— Попал под дождь. Я... я шёл домой пешком.Доппельгангер удивлённо вскинул брови:— Ты забыл о существовании метро?— Я... Слушай, чего ты спрашиваешь? — наконец не выдержал он. — У меня не оказалось денег, поэтому я решил пройтись. Да, через весь Берлин. Давно так хорошо не прогуливался по вечернему городу в дождь. Это не день, а какой-то пиздец! — Луис покачал головой, положил ладони на плечи двойника и отвёл взгляд. — Ладно. Извини. Я знаю, что ты злишься. Я не хотел так надолго уходить. Я должен был вернуться. Прости.И на что ты только надеялся, запоздало подумал он, когда Васкез резко отшвырнул полотенце в сторону, толкнул Луиса на подоконник и, крепко прижав к оконному стеклу, схватил за горло. Страх вдруг объял всё существо, заполз под кожу, проник в вены, растёкся по всему телу, сковывающий, обездвиживающий — и такой замечательно-острый, непонятный. Всеобъемлющий предвестник всеобъемлющей боли.Воздуха катастрофически не хватало, Луис ловил его распахнутым ртом и чувствовал, что задыхается в руках своей тёмной части. И вместе с тем — со всем ужасом, ненавистью и стыдом — чувствовал, какими, чёрт подери, тесными становятся джинсы.— Можешь ничего не говорить, — тихо прошептал двойник, чуть ослабив хватку на его шее. Прижавшись к Луису совсем плотно, он прижался лбом к его лбу и прикрыл глаза. — Можешь идти, куда хочешь, и делать, что хочешь и с кем хочешь. В конце концов, кто я такой, чтобы держать тебя взаперти?Луис не выдержал и тихо застонал. Это было не просто нечестно — это был запрещённый приём, который срабатывал с ним всегда, в любое время, в любом месте. Практически зелёный свет, самая сокрушительная сила, которая ломала любое его, сука, сопротивление. Мерзавец, знаешь же, что так нельзя, и всё равно делаешь, подумал Васкез, пытаясь отстраниться и выбраться из стальной хватки. Ну давай, отпусти. Двойник отрицательно покачал головой — никуда ты не денешься — снова обхватил его горло невозможно горячими пальцами и вжал в подоконник ещё сильнее. Луис прикрыл глаза. Нет, это точно помешательство какое-то, подумал он, почувствовав, как двойник раздвигает коленом его ноги — и как его собственное тело моментально отзывается и вспыхивает, как сухая спичка.Ладно. Хорошо. Ты же сам этого хочешь, чёртов извращенец, подумал он.— Ты всё знаешь сам, — подавшись навстречу, выдохнул он двойнику практически в губы. — Кто ты такой, и что я такое. И что я... чувствую к тебе.Двойник перестал вжимать постпанка в подоконник, чуть отстранился и поймал его затуманенный взгляд. Луис больше не сопротивлялся, зная, что это не поможет - двойник причинит боли куда больше, чем сам же захочет.— Сломать бы тебе рёбра, перебить по одному пальцы на руках и разбить в кровь лицо... — наконец прошептал доппельгангер, убирая ладонь от его дёргающегося горла и перемещая её гораздо ниже, скользя по груди и судорожно втягивающемуся животу. — Затем вытянуть тебе жилы и сломать ноги, а потом связать тебя за запястья, подвесить к потолку и попросту выебать до летального исхода, пока ты надрываешься от громких, очень громких криков...— Но? — тихо-тихо выдохнул Луис, почувствовав ладонь двойника у себя между ног. — Тебе... тебе же ничего не мешает, — и словно в доказательство, чуть приподнялся и обвил его бёдра ногами. — Вот. Видишь? Ты можешь сделать со мной всё, что захочешь. Я весь твой.В его лице моментально что-то изменилось. Луис мгновенно уловил это, а спустя секунду увидел, как Васкез улыбается. Не предвкушающей нечто замечательно-развратное улыбкой, не-е-е-е-ет, он улыбался так, как будто знал, что Луис знает, о чём он сейчас думает. Боги.Боги.Пожалуйста. — Знаю. Поэтому и не... Неважно. Забудь, пожалуйста, забудь... — двойник погладил его по мокрым волосам, торопливо мазнул подушечкой большого пальца по щеке и, склонившись совсем близко, чуть прикусил за нижнюю губу, тут же зализал и, немного помедлив, вдруг спросил: — Хочешь?Луису показалось, что он сейчас упадёт. Блять, что за вопросы такие, он что, совсем спятил? Он что, серьёзно спрашивает у него разрешения? Нет, вроде бы неадекватным не выглядит. Господи, что за день такой.— Да, — он чувствовал, что его трясёт, как в лихорадке, при этом совершенно не понимая, от жары или от холода: ощущения застыли в смазанной точке между адским пеклом и жидким азотом. — Да, хочу. Я хочу тебя.Двойник не ответил, склоняясь к нему близко-близко. Ноги совершенно не держали — зато держал Луис, целуя крепко, кусая губы до боли, до такой восхитительной и тягучей долгожданной боли, с силой сжимая член сквозь плотную ткань джинсов. Господи, как же он по этому соскучился. Блять, у него же действительно ни шанса нет. И не просто нет — никогда не было, никогда не было даже слабого желания остановить — остановить, господи, какая ересь, как же, как же, как же это будет неправильно, нереально и невозможно! — это безумное воспалённое влечение к этому... Луис зажмурился и громко застонал, забывая вообще обо всём, когда двойник вцепился зубами в его плечо, схватил за бока, потянул на себя; отчаянно желая большего, большего, нет — большего! — начал вслепую шарить по чужой одежде — да сними ты её наконец! — и это окончательно завело его тёмную половину. Доппельгангер резко отстранился, больно ударил по рукам и, ухватив Луиса за ворот футболки, с силой дёрнул на себя, стаскивая полу-обмякшее тело с подоконника; не особо обращая внимания на такие ничтожные детали, как ремень и молния, грубо сдёрнул с него джинсы вместе с бельём — всё равно же тощий, с такой-то нервотрёпкой — и одним хорошим сильным толчком отправил его обратно к холодным выстуженным стёклам. Врезавшись спиной в подоконник, Луис попытался скинуть чёртовы насквозь промокшие от дождя штаны, стараясь при этом расстегнуть штаны двойника, одновременно подставляя шею под яркие жёсткие жгучие поцелуи. Блять. Они снимутся или нет, наконец? О да, получилось… Нет. Не так, невозможно же, где наша чёртова прелюдия?Двойник, кажется, был того же мнения; отстранившись, он задрал на Луисе футболку, больно впился сильными пальцами под рёбра, провёл горячим языком мокрую дорожку от паха до ключиц, схватил одной рукой за волосы, больно оттянул назад, заставляя Луиса запрокинуть голову и открыть незащищённое горло — и, нависнув над распластанным по подоконнику Васкезом, заглянул в глаза.Луис завороженно смотрел в горящие глаза, в чёрные, чернее, чем чернота, расширившиеся зрачки двойника, медленно, безвозвратно проваливаясь куда-то в кроваво-красную горячую пустоту этих чёрных солнц, собирающихся сожрать его на месте; все чувства моментально обострились, возжелавшие впитывать и получать его всего, полностью, без остатка, видеть каждую мысль, ощущать каждый сантиметр кожи кончиками пальцев, чувствовать на языке все оттенки о боги; его затрясло ещё сильнее, и Луис вдруг понял, что идиот: зачем вообще от всего этого убегать, это же единственное, чего он по-настоящему хочет, единственное, что ему по-настоящему нужно — вот эта боль, это существо, эти руки, эти губы, эти блядские прожигающие насквозь невозможные глаза.— Взаимно, — прошептал двойник ему в губы, наклонившись совсем-совсем близко.Луис закрыл глаза. У него совершенно вылетело из головы. Они же одно целое, блять, он же может видеть, чувствовать его, через него, сквозь него. Ох чёрт, подумал он, ну тогда ты знаешь, чего я сейчас хочу.Двойник хищно оскалился, притиснул его к холодному стеклу и, дождавшись, когда Луис снова обхватит его ногами, крепко схватил его одной рукой за бедро, ладонью второй накрывая изнывающий член.— Что, прямо здесь? — прошептал он на ухо Луису.Да, подумал Луис, чувствуя, как он входит в него, впиваясь пальцами в его плечи, хватая ртом воздух и о, о да, чёрт возьми, да, да, да.— Маленький больной ублюдок, — рвано выдохнул двойник, вжимаясь в него всё сильнее, входя всё глубже. — Всегда знал, что ты ненормальный...Он почувствовал, как в нём разгорается вселенная и накатывает всеобъемлющая, тяжёлая, одуряющая пелена — и жар, невыносимый, сжигающий, расплавляющий позвоночник, расплавляющий душу и мысли — а потом Васкез толкнулся вперёд, и оно просто взорвалось — всё, всё сразу — молниеносно, неотвратимо и неостановимо. Луису хотелось кричать, громко, с надрывом, но доппельгангер зажимал ему рот ладонью, вбивая в хренов подоконник; не имея возможности заорать, постпанк выражал свою боль по-своему, забираясь руками под одежду Васкеза и с силой царапая кожу, оставляя на ней красные полосы, зля и заводя двойника ещё больше. От каждого сильного толчка за закрытыми веками распускались ядовитые токсические круги и разноцветные пятна, от каждого прикосновения было так горячо, так больно, и так восхитительно невероятно, так не хватало воздуха, и всего это было так мучительно недостаточно, что хотелось выть; Луису казалось, что руки его двойника везде — царапают, мнут, сжимают, тискают, гладят, дразнят... Нет, так его точно не хватит надолго. Надо что-то с этим делать, господи, он же попросту умрёт. Распахнув глаза, он вдруг упёрся ладонями в грудь двойника, останавливая; встретившись взглядом с Луисом, улыбнулся, оттолкнул его от себя и, прежде чем тот что-нибудь успел сделать, слез с подоконника, опустился перед двойником на колени и обхватил его член губами.В его сознание ворвался длинный, низкий, протяжный стон, от которого постпанк сам чуть не кончил. Луис не был до конца уверен, существует ли этот оргазмический звук в реальности, по крайней мере, сейчас их обоюдные ощущения были где-то очень далеко за пределами осязаемого пространства и времени. Он чувствовал, как сильные пальцы обхватывают его голову, неторопливо поглаживают по волосам, скользят по линиям скул и плеч, пока он двигается вперёд-назад, поддразнивая языком и лаская пальцами кожу на внутренней стороне горящих бёдер — чёрт, сегодня явно что-то должно было случиться с этим миром, раз его голову не фиксируют в стальных тисках и не втрахиваются в горло, отстранённо подумал Луис, отрываясь и поднимая к двойнику лицо.— На кровать, — тихо попросил он.Васкез склонился над ним, обхватив за предплечья, поднял, прижал к себе и, крепко зажмурившись, накрыл губы Луиса своими; сделал шаг от окна, ещё и ещё, остервенело целуясь и вслепую двигаясь к кровати. На какую-то крохотную долю секунды Луис почувствовал, что проваливается между двумя мирами и летит-летит-летит, когда двойник упал спиной на жалобно скрипнувшую постель, утягивая его за собой. Васкез не стал долго думать, что делать со своим двойником дальше, и, забравшись сверху и обхватив его ногами, позволил насадить на себя, громко и протяжно застонав, когда тот обхватил его член ладонью и крепко сжал. Огосподи, всё это сейчас явно происходит не в этой реальности, смутно подумал он, двигаясь в такт ласкающей его ладони, такое просто не может происходить где-то в существующем пространстве, ни разу нет. Луис наклонился, собираясь поцеловать его, но двойник мгновенно выбросил руку вперёд, хватая за горло, останавливая — нет, не сейчас, потерпи — двигаясь в нём, толкаясь бёдрами навстречу. И где-то посреди всего этого умопомешательства он слышал, он слышал, чёрт побери, все эти мысли, все до последней: кипящий водоворот, в котором смешалось всё от самых развратных, постыдных, греховных до невероятно щемящих, нежных, обволакивающих любовью желаний — о нет, нет, нет, зачем вот так, боже, это же попросту жестоко.Почувствовав приближающуюся развязку, Луис склонился над двойником и впился в его губы, забываясь им, упиваясь и совершенно точно уже не понимая, что делает, очень, очень больно прикусил за нижнюю губу. Это было последним, чего, кажется, им обоим и не хватало — Васкез резко поднялся, перевернул Луиса на спину и, подмяв под себя и широко раздвинув его ноги, взял грубо и резко, двигаясь быстро, больно, жёстко, заводя руки Луиса над головой. Сдерживаться не просто не хотелось — не было ни сил, ни какого-либо желания, и Луис застонал, громко, во весь голос, выгибаясь к нему, шире раздвигая ноги и позволяя своей тёмной сущности забирать, вбиваться, разрывать на части и уничтожать себя. Двойник не стал затыкать его, двигаясь в нём, с наслаждением вслушиваясь и в эти восхитительные стоны, и в вопли соседей за стеной: наплевать, на всё наплевать — в его руках был Луис, единственное, чего он хотел всем своим извращённым существом, единственное, что он по-настоящему любил. И Луис знал это, чувствовал, впитывал с каждым движением, с каждым прикосновением каждую его мысль, с каждым толчком забирая его душу и отдавая свою — только так они могли быть по-настоящему вместе, единым целым, как и должно быть. Только сейчас всё было гораздо лучше, синхронно пронеслось в их мыслях: они оба имели тело, оба знали, чего хотят друг от друга, и это было так обоюдно, так взаимно, так на двоих и только, и ни разу не из-за похоти — из-за более глубокого, чем желание обладать, о, наконец-то, наконец-то...Запрокинув голову, Луис задержал дыхание, чувствуя, что вот-вот кончит; двойник отпустил запястья, которые сжимал до боли, обхватил его истекающий член и несколькими быстрыми движениями довёл до оргазма, одновременно с силой толкаясь в него — Луис выгнулся, вцепившись пальцами в простыни, и громко вскрикнул, и это было последним, что двойник ухватил в этой реальности, когда его самого накрыла горячая опустошающая волна экстаза.Он практически упал на Луиса; задыхаясь от перешибающего чувства наслаждения, он нащупал его ладонь и крепко сжал в своей. Почувствовав такой же сильный ответ, двойник рвано выдохнул ему в шею и улыбнулся. Он не видел лица Луиса, но ему и не нужно было видеть, чтобы знать, что тот тоже улыбается ему своей невозможной влюблённой улыбкой.__________— Как думаешь, этот дождь закончится к утру? Я так не хочу тащиться в такую погоду куда-либо...Васкез пожал плечами:— Я вообще не думаю, что он когда-нибудь закончится. Спасибо, что мы сейчас не в Англии, я бы загнулся там.— М. Ясно. Когда у нас отключили свет?— Вчера ночью. Где-то за полночь. Не знаю, из-за чего, может, из-за погоды.— Или из-за того, что ты был зол. Я иногда удивляюсь, как от твоей ярости лампочки не перегорают и не лопаются. Ой, подождите-ка.— Да, этот чёртов гель для душа достоин, чтобы его ненавидели! Почему именно корица? Ты жить без неё не можешь?— Не могу. И ты тоже.— Иди к чёрту.Они лежали на середине кровати со сбитым нахрен одеялом, прижавшись так крепко, словно сейчас их обоих собирались разделить навечно и сдать куда-нибудь в приют для умалишённых суицидников-шизофреников. За окном разливалась тёмно-синяя взвесь из темноты и хлещущего дождя, разбавленная оранжевым и красным светом от окон дома напротив; синий вечерний сумрак и красный свет заползали в полупустую комнату и выхватывали из окружающего мрака очертания предметов и рваные параллели отслаивающихся обоев.Луису было интересно, сколько сейчас времени. Закрыв глаза и греясь в объятиях друг друга, они разговаривали вполголоса, как будто кто-то мог их услышать; свет так и не дали, и все надежды Луиса провести хороший вечер с пенной ванной и с гитарой наедине полетели было к чёрту, но двойник быстро заставил его передумать, наконец избавив их обоих от оставшейся одежды и так и не выпустив из постели.— С другой стороны, хорошо, что ты попал под вселенский потоп. Лучше дождевая вода и карамель, чем эта ебучая корица, — проворчал Васкез.Луис мысленно закатил глаза. Нашёл проблему.— Неуёбная погода. Хотя, может, мне просто непривычно. В Мохаве такого не было... — Луис потёрся носом о шею двойника и тихо-тихо спросил: — Ты правда считаешь, что я зря сюда перебрался?Он почти физически почувствал, как его двойник колеблется. Луис мысленно улыбнулся. Даже спустя столько времени это было по-прежнему странно — лежать в объятиях своей тёмной части и чувствовать в непосредственной близости малейшее проявление эмоций, в точной принадлежности которых ни один из них не был до конца уверен. Никогда полностью не поймёшь, чью боль и чьё отчаяние ты испытываешь: тонкая граница между ними двумя стёрлась уже давно, и за то время, пока они были вместе, они научились чувствовать друг друга слишком хорошо. Иногда постпанку страшно хотелось определить, где заканчивается он сам и начинается он другой, ну хотя бы для приличия. Ну или ради такого редкого ощущения реальности, твёрдой и незыблемой, которая никуда не денется, которая такая простая и понятная. Всё остальное, что с ними и между ними происходило, конечно, никуда не исчезнет и останется, они продолжат чувствовать друг друга, но...— Перестань об этом думать, Мягкий, мне хорошо здесь. Нет, всё это не зря. Мне просто не нравится, когда дождь идёт четверо суток подряд без малейшего проблеска солнца, — двойник запустил пальцы в его волосы, перебирая вечно растрёпанные непослушные завитки. — А тебе?— В дожде есть что-то успокаивающее, если только он не льётся тебе за шиворот. Тебе... тебе хотелось бы вернуться?— Куда?— В пустыню. Домой.Васкез не ответил. Молча поглаживая Луиса по лопаткам, задумался.— Это не имеет смысла, Мягкий. Определение понятия дома, тем более сейчас — для нас обоих, я имею в виду. Мой дом там, где ты, твой там, где я — какая разница, где мы, если мы вместе, м? Наверное, важно другое, думаю, всё дело в привязанности. Ты скучаешь по пустыне, по её ветру и теплу, — вместо ответа мягко прошептал ему на ухо двойник. — И я скучаю вместе с тобой. Мы... Эй! Лежи спокойно!Луис чувствовал, как двойник водит по его спине кончиками пальцев, выводя какую-то сложную паутину узоров, чудовищно запутанную и понятную лишь ему одному. Он бесконечно любил эти прикосновения — это восхитительное ощущение тепла, согревающего, танцующего на коже, струящегося линиями по бокам и вьющегося ветвями по медленно отходящим от напряжения плечам — но иногда это было чертовски, дьявольски, чудовищно невыносимо.— Мне щекотно, — Луис распахнул глаза и укоризненно посмотрел на довольного двойника. — Ты специально это делаешь.Тот даже не бровью не повёл.— Тебе всегда щекотно. И да, специально. Мне даже не обязательно открывать глаза, чтобы видеть сейчас это непередаваемое выражение лица.Луис покачал головой:— Что ты там каждый раз вырисовываешь?Двойник улыбнулся ещё шире:— Ты знаешь.— Понятия не имею.— Примени воображение, его у тебя предостаточно... хотя орхидеи у тебя на редкость хреново получаются... — у Луиса вдруг руки зачесались съездить по этой наглой самодовольной морде кулаком. В этот же момент двойник поднял веки, усмехнулся и с неприкрытым издевательством определил: — Ох, кто-то набрался от своей тёмной части желания убивать... Ну, знаешь, передача энергии через секс. Интересно, это случилось в тот момент, когда ты кончил, или во время...— Заткнись. Я не виноват, что все мои способности рисовать воплотились в одном наглом двойнике, который развёл меня на совместную картину, — перебил его Луис, прежде чем тот разовьёт логическую цепочку и сболтнёт что-нибудь на редкость неприличное, что-то такое, что опять заставит Луиса тихо орать в подушку от смущения. — Почему все привязались к этим орхидеям? Да что вообще у меня с ними общего?Двойник затрясся от безмолвного смеха.— Что?— Я люблю, когда ты бесишься.Луис застонал, упёрся лбом в лоб двойника и пообещал Васкезу, что сейчас сбросит с кровати. Тот предсказуемо фыркнул, притворился, что сожалеет, и продолжил вырисовывать на спине постпанка причудливые узоры кончиками пальцев.Луис прикрыл глаза. Всё было хорошо. Подозрительно хорошо. Он знал, что его тёмная часть прекрасно понимала, где он был и чем занимался всё это время — но отказывался понимать, что случилось. Вернее, отказывался понимать, почему ничего не случилось. Если бы Луис не знал, кто лежит с ним сейчас в одной постели, он бы точно сказал, что это другой человек, ну, не то чтобы другой, но... непривычный. Непривычно не настроенный испепелять взглядом всё, что движется, и делать Луису больно. Пожалуй, так не бывает, и что-то должно было произойти, что-то такое страшное, чтобы двойник вёл себя так... нежно. Васкезу страшно хотелось спросить у него, что во вселенной сошло со своей орбиты и заставило проявить редкостное терпение, но его мудрый внутренний голос сурового взрослого постпанка подсказывал в матерной форме, что нехуй портить такой прекрасный момент спокойствия глупыми вопросами. Меньше знаешь — крепче спишь, и всё такое. Луис решил прислушаться к совету, зажмурился и, вдруг поддавшись какому-то импульсу, крепко стиснул двойника в объятиях.— Ты чего? — двойник моментально замер, перестав выводить на его коже мягкие завитушки и спирали. — Что-то случилось? Луис? Мягкий?— Нет. Ничего. Я не знаю. Я не видел тебя всего два дня, но очень соскучился по тебе, — едва слышно прошептал тот. — Всего лишь сорок восемь часов. Это так мало. Но... в какой-то момент я понял, что больше не выдержу. Я так и не понял, почему. Наверное, никогда не пойму.Двойник замолчал, неожиданно надолго. Затем чуть отстранился, так, чтобы посмотреть Луису в глаза, и просто ответил:— Нужно ли?Васкез прикрыл глаза. Действительно, зачем. Он понятия не имел, как Луис оказался реальным — и шансов на то, чтобы понять, почему их так влечёт друг к другу, естественно, было ещё меньше. Может, он прав, и некоторых вещей им обоим не следует знать. Запретные знания вселенной и всё такое. Он уже собирался согласиться, когда вдруг почувствовал, как его губ касаются горячие сухие губы его двойника.— Вот почему, — прошептал он, когда Луис почти инстинктивно потянулся за поцелуем. — Никому не хочется быть отделённым от части своей души. И мы тянемся друг к другу, как края разорванной кожи. Вот только кто-то нас очень сильно прижёг, и воссоединиться мы теперь не сможем.Луис боялся открыть глаза и увидеть в этот момент его лицо. Ему казалось, перед ним предстанет нечто такое, что окончательно сведёт его с ума. Двойник ничего не говорил и не двигался, прижавшись губами к губам Луиса, и постпанк проклинал всё на свете, боясь пошевелиться. Если бы его спросили, как дышать, он бы тоже не вспомнил. Не до этого. Ему казалось, что сейчас не существует ничего — ни сбитого одеяла, ни кровати, ни полупустого пространства комнаты, ни синего мрака, разбавленного где-то и когда-то красными отсветами, ни шума дождя за окном и мира за ним, — всё восприятие вселенной сжалось до ощущения сухого жара на губах и чувства, что Луис лежит у самой тьмы в объятиях. Безграничной, восхитительно неизвестной и — пугающей. Он знал, что увидит, когда откроет глаза — два чёрных солнца зрачков, черноту которых можно различить в любой, даже самой густой и вязкой темноте, и этот взгляд, ломающий всё его, Луиса, существо.Интересно, мелькнуло у него в мыслях, многие бы выдержали такую встречу со своей самой тёмной, самой неприемлемой и извращённой стороной? С той, которую прячут ото всех и в первую очередь — от себя? Стало бы им страшно от понимания, что это — ты сам? Ему, по крайней мере, было страшно до сих пор. Он вполне мог бы объяснить возникающий страх и трепет перед своей тёмной частью — но только здесь, в осязаемой реальности. Страх жуткой боли, например. Трепет перед двойником, одолеваемым яростью. Перед тем, что находило бы реальное отражение в жизни — синяки, вечно порванные футболки и внезапно перегорающие лампочки, сломанные вещи, разбитые губы, разодранная в кровь спина. Но страх перед тем, что пряталось в его тёмной части, перед тем, что он, другой Луис, знал и на что был способен, был иррациональным и необъяснимым и оттого ещё более сильным. Ещё хуже ему становилось, когда он вспоминал, что двойник — это всего лишь слово, которое описывает нечто, неподвластное объяснению. Он был один. Разорванный надвое.Где-то в глубине души Васкез понимал, что на самом деле всё не то, чем кажется поначалу. Как же хорошо некоторым людям, даже завидно становится, подумал Луис. Делят себе мир на цветное, чёрное и белое, разбавляют оттенками серого, а на самом деле в мире иногда даже серого не бывает. Непроглядная тьма и мечущиеся в ней чёрные тени-фантомы. И ты среди них, благодаря себе самому и себе другому. Нет, это действительно удивительно, что он до сих пор не сошёл с ума. Хотя, наверное, это ему так кажется, остальные стопроцентно что-нибудь да заметили...— Мягкий, думать на ночь вредно, — неожиданно отвлёк его от мыслей двойник. — Тем более о вещах, которые всё равно не сможешь объяснить.— Ага, — на автомате ответил тот, краешком сознания понимая, что нужно срочно перестать залипать и выкинуть всю эту метафизическую хрень из головы. — М-м-м, жаль, что у нас нет сигарет. Сейчас мне бы они точно не помешали.Васкез нехотя выпустил Луиса из объятий и выполз из кровати. Поискав на полу свою ветровку, вытащил из кармана пачку и кинул ею в постпанка:— Меньше путай свой дырявый балахон с моей ветровкой, неудачник.Пачка не попала в заветную невидимую мишень, нарисованную в мыслях двойника на лбу Луиса, и приземлилась на подушку. Сам ты неудачник, улыбнулся Луис, вытащил сигарету и вопросительно посмотрел на двойника. Тот вдруг мило улыбнулся, достал зажигалку, подбросил её, поймал и, кинув туда же, на этот раз попал.— Блять! — Луис резко сел и с негодованием уставился на этого пидараса. — Весь момент испортил!— Считай, что это месть за то, что проёбывался чёрт знает где два дня, — усмехнулся двойник, опустился рядом с ним и, обхватив колени Луиса и прижавшись к ним щекой, спросил: — С тобой ведь всё было хорошо?Луис замер. Бля, вот только не сейчас, ну пожалуйста. Всё же было так хорошо, так замечательно и лампово-тепло, а зажигалку в лоб можно и простить. Потому что он обязательно сболтнёт что-нибудь лишнее, это лишнее сработает как пусковой механизм — и вот тогда начнётся настоящий пиздец. Потому что зачем врать, когда не умеешь, вернее, когда просто не понимаешь, зачем. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!— Да, вполне, — так, решил Луис, начало уже хорошее. Легче, легче, кое-что можно и опустить. — Ничего плохого не случилось. Правда, я опять просадил всё, что мог. Поэтому и шёл домой пешком.— Алкоголик ободранный, — немедленно определил двойник, погладил его стопы и вдруг тихо спросил: — Больно?Луис моргнул. Нет, этот день собрал сегодня полугодовое количество неадеквата, который обрушивался на его несчастную голову. Неожиданно постпанк решил, что если и не стоит к такому привыкать, то можно хотя бы попытаться расслабиться и получать удовольствие. Нашарив в смятом хаосе одеяла зажигалку, он неторопливо закурил и кивнул:— Всё тело ноет. Не говоря уже о ногах.— Я не об этом.Васкез растерянно и непонимающе на него посмотрел. Двойник, или почувствовав этот взгляд, или уловив немой вопрос, поднялся, достал с прикроватной тумбочки пепельницу, устроил её на подушке и повернулся к Луису. Протянув к нему руку, мягко погладил большим пальцем левое плечо. Когда место прикосновения вспыхнуло тупой ноющей болью, Луис понял. Наверняка наутро там будет хороший синяк, мелькнуло в мыслях, пока он увлечённо рассматривал Луиса, который как-то слишком бережно водил пальцами по месту укуса. Радовало, что не на шее, хотя бы не так заметно, не зря же он держит футболки и ветровки в таком опасном количестве...— Тебе больно? — повторил Луис ещё тише.Луис не хотел об этом думать, но мысли возвращались с тем же обречённым упорством, с которым парень их отгонял. Его тёмная часть так и не смотрела на него, приковав взгляд к тёмному пятну на коже под его пальцами, которое обещало расползтись через несколько часов ещё больше — зато Луис смотрел. Смотрел и видел то, во что ему трудно было поверить.Он никогда раньше не задавал этого вопроса. Неважно, знал Васкез или нет, какую боль причиняет. Это было их непроизносимым табу, запрещённой вещью, чем-то таким, о чём они ни разу за всё это время не заговорили — и что вполне устраивало обоих. Зависимый от боли и боль причиняющий — больше ничего и не нужно, и так понятна вся глубина их падения — но сейчас двойник не спрашивал о боли. Он говорил о большем.Он просил прощения. Он сожалел.— Нет, — помотал Луис головой, затягиваясь. Нет, он ему не позволит. Не в этой жизни. — Ничего страшного. Пройдёт... Эй, — тихо позвал он, выпустив дым в сторону. — Иди сюда.Двойник оторвал взгляд от его плеча и растерянно посмотрел на Луиса. Тот, не особо спрашивая себя, зачем это делает, затянулся ещё раз, задержал дым в лёгких и, положив ладонь на затылок Васкеза, привлёк к себе; накрыв губами его губы, закрыл глаза и медленно выдохнул. Нет, ему точно что-то передалось сегодня от свой тёмной половины, и наоборот. Наверное, двойник был прав, когда стебал его передачей жизненной энергии через секс. Чем не объяснение, по крайней мере.Васкез чуть отстранился от него, разрывая если не поцелуй, то что-то до неприличия близкое, выпустил дым и вдруг шепнул одними губами:— Ещё.Открыв глаза, Луис понял, что закрыть их уже не сможет. Это было восхитительное выражение удивления пополам с мольбой и эмоцией, которую до этого момента постпанк никогда не видел на лице двойника — смущением. Нет, сегодня во вселенной что-то не просто сошло с орбиты — где-то, скорее всего, сколлапсировала целая галактика, не иначе. Слишком много никогда, которые решили с ним произойти. Луис затянулся ещё раз; поглаживая двойника по волосам, снова выдохнул ему в губы.Васкез снова выпустил дым; подняв руку, переплёл свои пальцы с пальцами Луиса, тихо попросил сделать это снова. Через несколько затяжек-поцелуев истлевшая сигарета упокоилась в пепельнице, которая тут же отправилась обратно на тумбочку; Луис забрался под одеяло, приподнял его край и, дождавшись, когда двойник присоединится к нему, устроил его голову у себя плече. Васкез, прижавшись к нему и чувствуя, как постпанк целует его в лоб, умиротворённо вздохнул и прикрыл глаза.— Спи, — прошептал Луис, обнимая его. — Хороших снов.— Разбуди меня, если приснится кошмар, — ответил тот и прижался к нему крепче. — Спокойных снов, Мягкий.Луис кивнул, рассматривая потолок и задавая ему немой вопрос, что произошло за то время, пока его не было. Возможно, подумал он, во вселенной и правда что-то сошло со своего места, или Васкез действительно кого-то нашёл и хорошенько отделал, чтобы потом не срываться на Луисе... или просто-напросто истосковался.— Думать на ночь вредно, — неожиданно услышал он. — Я слышу, как ты думаешь, перестань немедленно. Ты мешаешь спать.Луис улыбнулся.— Хорошо, — выдохнул он, прижимаясь щекой к его лбу. — Не буду.— Обещаешь?— Обещаю.В конце концов, какая разница, решил он, закрывая глаза. Всё дело в привязанности, вспомнил Луис его слова, ты скучаешь, а вместе с тобой и я. Это работает в обе стороны, Луис, тепло подумал Мягкий перед тем как заснуть, ощущая, как двойник гладит его по груди.__________— Бобби, хватит. Я не могу больше так сидеть.Роберт оторвался от артбука и строго посмотрел на Ларису, незаметно потянувшейся за сигаретами.— Не дёргайся, — сурово предупредил он. — Или я выложу эту хуйню на фейсбук и похороню твою репутацию. Я это серьёзно.Лариса постаралась удержаться от фейспалма и села прямо. Идея Бобби нарисовать её портрет в качестве платы за то, что она не вышвырнет его за дверь в такую чудовищную погоду, перестала быть милой и забавной сразу же после того, как канадец решил притвориться настоящим художником. Рыжая мудачина усадила ничего не понимающую Айсгласс на диванчик, властным тоном повелела сесть красиво и, усевшись в дверном проёме, начала творить своё чёрное дело, обложившись горой цветных фломастеров.Ларисе было смешно ровно до того момента, пока она не потянулась за пачкой — Бобби совершенно внезапно рявкнул на неё, чтоб не двигалась, перепугав до чёртиков. Девушка от неожиданности так и замерла на месте, держа руку над сигаретами, как попавшийся в самый разгар кражи неумелый воришка. Бобби же величественно поднялся, протопал к диванчику и переложил вожделенную пачку со стола на подоконник, невозмутимо заявив, что надо тренировать силу воли. Для Ларри так и осталось загадкой, почему она не уебала его стоящей так соблазнительно рядом кружкой с лимонными дольками. Попросив у мироздания вселенской любви и терпения не прикончить пидарасину, она послушно вернулась на исходную позицию. Приняв позу раскинувшегося на ложе римского сенатора, Айсгласс громко потребовала нарисовать на её голове лавровый венок. Бобби что-то промяукал на своём кошачьем диалекте и уткнулся в альбомчик, а бедная и несчастная жертва его манипуляций и упоротых идей окончательно поняла, что застряла здесь очень надолго.Нет, надо было дать ему денег на такси, с тоской подумала Лариса, глядя на сиротливо валявшуюся пачку сигарет. Она уже четыре раза попыталась незаметно достать свою деточку, но Бобби мониторил каждое её движение и начинал орать всякий раз, стоило ей поднять руку. Идиотизм какой-то. Ларри проклинала свою недальновидность — он же попросил одолжить двадцатку — бля, да если бы она знала, чем всё это закончится, она бы отвалила вдвое больше без необходимости возврата, лишь бы только Роберт убрался подальше и дал выспаться.Нет, точно дура.— Бобби, — Лариса призвала на помощь всё своё обаяние и терпение, — Бобби, тебе не кажется, что нам пора взять перерыв?— Я не готов сейчас расстаться с тобой, ты же это знаешь, — он поднял на неё взгляд и хитро улыбнулся. — И ты тоже не готова, ну сама подумай, что ты без меня будешь делать? Ты умрёшь от скуки через неделю, просто ты привыкла это отрицать.Зато я готова убить тебя, пидарас ты проклятый, зло подумала она и поёрзала на диване. Её величество августейшая задница и поясница синхронно взвыли от трёхчасового перформанса, в котором она играла роль неподвижной статуи.— Роберт Хили Альфонс, я не выдержу больше пяти минут. Или ты даёшь мне встать и хотя бы пройтись, или я сейчас швырну в тебя вот этим, — для наглядности Лариса приподнялась и потянулась было к кружке, но её остановил вопль канадца.— Да блять! — взвыл Бобби и с негодованием уставился на неё. — Айсгласс, а ну вернись обратно и сиди спокойно! Я, между прочим, вписку отрабатываю, а не хуйнёй страдаю!— Что-то я сильно в этом сомневаюсь, — проворчала Лариса и задумчиво посмотрела на сосредоточенную небритую рожу рыжей пидарасины.Бобби был как-то слишком спокоен для человека, которого бросили утром ради студии. Виду канадец не подавал весь день и оставшийся вечер, но, как только на часах пробило семь, Бобби превратился из прекрасной гейско-радужной беззаботной принцессы в унылую тощую тыкву с хмурым взглядом. Ларри прекрасно понимала, что парень просто не хочет сейчас оставаться один на один со своими мыслями в пустой квартире, и, что куда более вероятно, до задницы боится оказаться наедине с номером телефона Васкеза в артбуке. Конечно, он сразу же наделает глупостей, как только забьёт набор циферок на мобильник и позвонит ему. Можно даже к гадалке не ходить. Интересно, кто из Луисов поднимет трубку — ещё более интересно, чем всё это кончится, если Бобби ответит не тот Луис, которого он знал.Лариса помотала головой, отгоняя дурацкие образы и морщась от очередного вопля Бобби, требующего, чтобы она сидела спокойно. Глянув на него, тяжко вздохнула. Бедный неопытный наивный ребёночек, а не человек, подумала она. Который ни на гран не понимает, во что влип.Лариса вздохнула ещё раз. Как лучшему другу, ей очень хотелось уберечь одного мудака от другого, чтобы – что наверняка окажется правдой, как и любое её гонево – спасти обоих от третьего мудака, который точно был ещё хуже, чем эти двое вместе взятые, но остальное её существо, включая душу и инстинкт самосохранения, требовали мести. За отвратительную ночь, ещё более отвратительное утро и те страшные мучения, которые пережила её левая грудь, пока она оттирала с неё номер Луиса.Вот пидор.Ларри нахмурилась. Бобби тут же заворчал, что сейчас сфотографирует её угрюмое лицо и отправит по всем своим знакомым, если она не перестанет мешать ему отрабатывать вписку, но Ларри не слушала, прикусив губу и пожирая невидящим взглядом случайную точку в пространстве. Мысли её были полностью поглощены сложившейся ситуацией, в которую её затащил рыжий идиот.Ей вдруг пришло в голову, что если бы не двойник, то всё сейчас было бы нормально. В меру упорото, но нормально и вполне забываемо, как страшный сон. Ну влюбился Роберт в первого встречного в клубе, ну притащил на себе пьяную постпанковую проблему в дырявой футболке, ну не дал ей выспаться, катаясь с этой проблемой по её кровати. С кем не бывает. С ней и поинтереснее вещи происходили. Это вполне себе в духе Бобби и вполне себе объяснимые происшествия: влюбился, потерял голову и решил получить от жизни всё, пока дают. Или берут, Лариса так и не разобралась, кто из них сверху. Но то, что Луис притащил за собой, было настоящей катастрофой, просто пока ещё никто, кроме Ларисы, не видел широчайших возможностей для апокалиптического пиздеца, который двойник может всем устроить. В том числе и себе.Блять, убить бы всех сразу, чтоб не мучились, и Луисов, и этого неисправимого дебила, тяжело вздохнула Айсгласс. Ближе к середине дня её боевой дух, поднятый хорошим ударом Луису в челюсть и стёбом над его невозможным оригиналом, упал, потому что мозг Ларисы начали пидарасить непотребные мысли, возникающие только когда бедное сознание требует логичных объяснений происходящему.Какого чёрта, думала она, поглядывая на пачку сигарет. Доппельгангеров не бывает, упрямо повторяла логика, в то время как костяшки пальцев правой руки всё ещё болели после встречи с лицом Васкеза, а сама она лично видела обоих в своей спальне. Как такое возможно, оставалось загадкой.Неожиданно в её голове мелькнула светлая мысль, разогнавшая тьму безысходности и отчаяния. У неё вдруг родилась совершенно безумная, дьявольская, чудовищная идея, как лишить Бобби покоя очень, очень надолго. И заодно получить личный профит и много, очень много веселья. Озарённая внезапным просветлением, Айсгласс сделала серьёзное лицо, перевела тоскливый постпанковский взгляд на Роберта, набрала в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы её голос не дрожал от волнения, негромко спросила:— Бобби, милый, хочешь загадку на восприятие? Если отгадаешь её, получишь приз.Тот оторвался от рисования и вопросительно на неё посмотрел. Отлично, тебе удалось привлечь его внимание, похвалила себя Лариса и, мило улыбнувшись, продолжила воплощать в жизнь коварный замысел:— Я задам тебе вопрос, а ты, если найдёшь мне ответ, в который я смогу поверить, получишь награду.Бобби задумчиво нахмурился, соображая, стоит ли связываться, учитывая все предыдущие споры с Ларисой на желания, и отрицательно помотал головой:— Не-е-е-ет. Даже не надейся. Ты не разведёшь меня ещё раз. А если сейчас не будешь сидеть на месте и отвлекать меня, то твой портрет появится ещё и в твиттере.— Жаль, — она совершенно спокойно потянулась к пачке, сцапала свою одиноко брошенную деточку и вытащила сигарету. — Я думала, тебе будет интересно поломать мозги над головоломкой, ты же любишь необычные загадки...— ...и в инстаграме я тоже это запощу. Поставлю в хэштэг максимальный репост, и вся твоя карьера серьёзного постпанка рухнет.Какой ты предсказуемый, ещё шире улыбнулась Лариса и словно невзначай обронила:— Ну как хочешь. Просто я думала, что ты и правда мечтаешь переехать ко мне.Сработало, обрадованно поняла она, узрев моментально загоревшиеся азартом глазки Альфонса. Попался, мудачина любопытный. Эхехе, как же легко провести тебя, Бобби, с любовью подумала Лариса и склонила голову набок, ожидая более экспрессивной реакции. Она последовала тут же: мозг канадца, атрофировавшийся за три часа непрерывного процесса перенесения неземной красоты Айсгласс на бумагу, моментально раздуплился и начал работать на полную. Бобби резко отбросил чёрный фломастер в сторону, вскочил с пола и кинулся к ней. Чуть не сбив по пути стул, он забрался на диванчик и навис над Ларри, заглядывая ей в лицо, сверкая совершенно невменяемым взглядом попавшейся на крючок рыбки. Всё правильно Бобби, ты всегда об этом мечтал, усмехнулась про себя Айсгласс, спокойно смотря на канадца.— И? — требовательно мяукнул он. — Ну чего ты молчишь, давай сюда свою загадку, и я полечу домой на крыльях счастья собирать свои вещи! Лариса! Лариса, не молчи!Девушка закрыла глаза, с огромным удовольствием потянулась, разминая затёкшие плечи, и с невероятным облегчением откинулась на спинку дивана. Внутри неё всё ликовало и пело, поясница, плечи и задница пели хвалебные гимны её божественному мозгу, а душа вознеслась в рай прямо здесь, на этой грешной берлинской земле: Бобби официально подписал себе смертный приговор. Наслаждаясь моментом триумфа, Лариса медленно подняла веки, с искренним сочувствием во взгляде посмотрела в глаза Бобби, который даже не подозревал, на что сейчас подписывается, и, чувствуя себя настоящим счастливым довольным чудовищем, подначила:— Ты уверен? А если не отгадаешь?Роберт упрямо замотал растрёпанной рыжей головой:— Отгадаю!— Бобби, детка, твоя самоуверенность тебя погубит. Ты ведь даже не знаешь, какой будет вопрос. А что, если ты не сможешь на него ответить?Лариса умилилась, когда Бобби взорал и принялся ходить туда-сюда по кухне, размахивая руками, чудом не сбивая мелкие вещи с полок и холодильника:— Что?! Ты издеваешься! Да, ты точно издеваешься! Сначала заманиваешь меня моей мечтой поселиться в звёздной комнате с самым лучшим другом на свете, а теперь идёшь на попятную, да? Ну уж нет, — он перестал наворачивать круги по комнате и снова навис над Айсгласс. — Давай сюда свою загадку на восприятие!Улыбнувшись своей самой маньячной из имеющихся в арсенале улыбочек, Лариса попросила достать с холодильника зажигалку; получив её, взглядом указала Бобби на стул. Дождавшись, пока парень не устроится напротив, Ларри неторопливо закурила, нарочито медленно выпустила дым в потолок и глянула на Роберта. Бобби раздражённо взвыл и закатил глаза, потянулся куда-то в сторону и грохнул прямо перед ней пепельницу. Лариса коротко поблагодарила его и уставилась на воплощённую занозу в заднице, изо всех сил старающуюся испепелить её взглядом.— Ладно, — наконец сжалилась над ним Айсгласс. — Слушай внимательно. У меня есть очень интересная загадка, на которую в принципе нет ответа. Но. Если ты найдёшь наиболее вероятную теорию, которая всё объяснит, то моя квартира станет ?твоей-моей квартирой?, идёт?Бобби моментально наклонился вперёд:— Какая загадка? Интересная?Лариса подняла бровь.— Я же сказала: слушай внимательно! Бобби, вытащи свои любопытные уши из своей радужной задницы и послушай меня! — она проследила, как Альфонс живо поставил локти на стол и превратился в само внимание. Ну что за дебил, мысленно сфейспалмила Лариса и продолжила: — Найдёшь правдоподобное объяснение — и можешь заселяться хоть навечно.Бобби хлопал глазами и изо всех сил пытался поверить, что происходящее сейчас реально. Ну да, конечно же. Он ныл несколько недель после того, как они познакомились, упрашивая Ларису позволить ему поселиться у неё — уговаривал, умолял и приводил самые разные аргументы, почему им надо жить вместе, от самых невероятных до самых нелепых, включая похищение потусторонними силами — что, если из отдела преисподней кто-то позарится на Ларису, а его не будет рядом, чтобы спасти даму в беде? Бедная девушка чуть не разбила себе лицо фейспалмами за всё это время. Хорошо, что Майя тогда отговорила его от этой затеи, иначе Лариса бы не выдержала и им с Мэйбилин точно пришлось бы прятать холодный труп Альфонса где-нибудь в промзоне.— Ну... скажи тогда, что ли, что за загадка, — как-то тихо пискнул Бобби, не веря своему счастью.Рано радуешься, мерзавец, коварно подумала Айсгласс.— Окей. Итак, представь себе, что человек разделяется на две половины: он сам и его плохая, мерзкая, злая тёмная часть. Они оба реальны и материальны, и выглядят как два идентичных клона, только один милый и хороший, а второй мудак.— Типа двойник?— Типа двойник. Так вот, если ты объяснишь мне, как такое возможно в нашей, эм, осязаемой реальности, то считай, что выиграл самый лучший приз. И да! Если я узнаю, что тебе кто-то помогает, можешь забыть о бессрочной вписке. Роберт Хили Альфонс, ты меня понял?Лариса замолчала и внимательно посмотрела на Бобби, пристально следя за прекраснейшим спектром эмоций на его вытянувшемся лице. Выражение полного охуевания пополам с искренним чувством, что его наебали, было непередаваемым. Ларри улыбнулась. Это был триумф.Роберт отвёл взгляд, уставившись в стол и стараясь подавить эмоции. Затем посмотрел на Айсгласс, скорее всего пытаясь узнать, шутит она или нет. Поняв, что нет, стрельнул взглядом в сторону пачки сигарет, и вдруг очень-очень жалобно замяукал:— Ларри, ну за что. Что я тебе такого сделал, чтобы заслужить такое издевательство? Скажи прямо — это из-за того, что я вчера притащил Луиса, да? Ларри, чёрт возьми, ты же сама знаешь, что так на свете не бывает, это же мистика какая-то!— А ты представь, что бывает, — отрезала Лариса и с огромным удовольствием затянулась. — Или ты думал, что вселиться ко мне будет так просто? Ага, разбежался. Думай, Бобби. У тебя есть семь дней.— А потом у тебя отрастут длинные волосы, ты превратишься в Самару из ?Звонка? и утопишь меня в колодце, да?Она задумчиво глянула на него из-под чёлки.— Да, Бобби. Только от меня не будет нести болотной тиной за милю, — Лариса вполне трезво рассудила, что если веселиться — так уж точно по полной. Можно и подыграть. И Уильяма подговорить заодно, пусть скажет, что шутка про утопление в колодце — не шутка, и что ему не хочется прятать ещё один труп. А Бобби поверит, он же Бобби. Вот смеху будет.Ага, обхохочешься.Роберт глубоко вздохнул, посмотрев на девушку сквозь фейспалм. Изображать брошенного маленького замёрзшего котёночка он даже не подумал — правильно, уже понял, что бесполезно. Зато прикусил губу и уставился в переполненную пепельницу. Задумался значит. Айсгласс мысленно начала отсчёт от двадцати: обычно ему хватало меньше, чтобы его бредогенератор начал выдавать идею одну безумнее другой — но сейчас задачка была гораздо сложнее, чем поиск вписки в четыре утра. Девятнадцать, восемнадцать...Канадец как-то нехорошо прищурился. Взял со стола многострадальную пачку, которую сегодня кто только не расстреливал, вытащил предпоследнюю сигарету и почему-то принялся вертеть её в пальцах. Пятнадцать, четырнадцать... Бобби опять стрельнул взглядом в пепельницу; Ларисе почему-то показалось это немного странным. Она щёлкнула перед его носом зажигалкой, и её любимый бессменный поставщик неприятностей закурил практически на автомате, не отрывая зенок от кладбища окурков в их совсем не хрустальном гробу. Двенадцать, одиннадцать, десять... Дым уходит в потолок, Бобби залипает в пепельницу. Девять, восемь... Ебать, да что там такого интересного?Нахмурившись, Лариса уже собиралась пощёлкать перед его лицом пальцами и спросить, почему обычно богатый на бредовые идеи Бобби молчит и залипает, куда не надо, и что он узрел в пепельнице такого особенного, чтобы совсем пропасть в её бездонных пепельно-стальных объятиях, но канадец её опередил.— К нам кто-то заходил ночью? — без особого интереса спросил он.Айсгласс потрясённо моргнула, вылупившись на Бобби, чувствуя, как сердце совершает самоубийственный прыжок куда-то в район желудка. Её вдруг замутило; сигарета показалась ей невероятно горькой на вкус. Блять. Вот блять.— С чего ты взял? — каким-то чудом ей удалось изобразить удивление.— Да вот, — Бобби неопределённо пожал плечами и ткнул длинным пальцем в пепельницу, указывая на инородный предмет в ней. — У нас такие никто не курит, ну гадость же.Ларри обречённо улыбнулась, косо посмотрев на два песчано-жёлтых фильтра, вульгарно торчащих из белого кладбища. Чёрт. Даже тут выебнулся, сволочь наглая, с тоской подумала Лариса и перевела честный грустный взгляд на Бобби.— Заначка, — наконец ответила она. — Мне не спалось ночью, знаешь ли. На кухню было идти лень, поэтому достала эти, они у меня под подушкой валяются. Ну так, на всякий случай.Бобби лукаво сощурился. Затем совершенно ехиднейше промяукал:— Ну ла-а-а-адно. А то я уже подумал, что не только у меня одного ночью что-то было такое... ну знаешь. Необычное. Что? Что ты на меня так смотришь?Ларри улыбалась. Ей ужасно нравился Бобби, в общем-то, другом он был замечательным, таких ещё поискать надо. Но иногда его хотелось убить.Она всё смотрела и надеялась, что Роберт под её взглядом начнёт плавиться. Медленно и неотвратимо. Пусть сначала испарится кожа, потом с него слезут мышцы и вытекут блядские сверкающие глазки, а потом, когда его внутренности дивным водопадом стекут на пол, его скелет во мгновение ока обуглится и превратится в пепел. И ничто и никогда не потревожит окончательно распидорашшеннный Ларисин покой. Если бы.Мечтать не вредно.— Думай о вписке, Бобби, — скорее себе, чем канадцу, сказала Айсгласс, переводя взгляд на пепельницу. — А не о моих ночных приключениях, у тебя своих хватает, даже мне кое-что потом достаётся...Бобби поднял бровь. Лариса потушила потерявшую всю привлекательность сигарету и подвела итог:— У тебя есть неделя. Развлекайся. Можешь начинать хоть прямо сейчас.И Бобби начал. Вот только не с того. Канадец обернулся и глянул на забытый на полу артбук. Хмыкнув, будто соглашаясь с какими-то своими мыслями, плавно поднялся со стула, протопал к альбомчику и, подняв его и критически окинув взглядом Ларисин портрет, покачал головой.— Мне ведь не накинут половинку подсказки за три часа работы, да? — как-то грустно и обречённо спросил он, смотря на Ларису из-под ресниц.Айсгласс закатила глаза. На какую-то крохотную долю секунды ей стало его жалко. Ну, почти.— Нет. Кстати! — она широко улыбнулась и выразительно шевельнула бровками. — Что ты там наваял за всё это время, о мой юный и прекрасный Леонардо?Бобби непонимающе захлопал глазами.— А почему Леонардо? — недоверчиво спросил он.— Потому что голубой! Господи, Бобби, не тупи. Да Винчи был геем и... Ладно, неважно, показывай, что там у тебя, троллечудовище.Тот пожал плечами и протянул ей альбом. Лариса, открыв несчастный артбук на нужной страничке, внезапно встретилась с чернильной химерой.Он глянула на своего лучшего друга, задавая ему взглядом разного рода наводящие вопросы. Это месть, да? Попытка передать внутреннюю сучность Ларисы? Вид глазами нехудожника? Или просто единственно доступный ему способ нарисовать Айсгласс? От отчаяния, наверное. Бобби отвернулся и принялся собирать с пола разбросанные фломастеры. На реакцию девушки он не обратил никакого внимания, а следовало бы.Ларри задумчиво закусила губу, разглядывая шедевр маркерно-фломастерного искусства. То, что должно было быть Ларисой Айсгласс, вульгарно возлегало на красном диванчике и обладало не только узнаваемой чёлкой и легендарным выражением на лице, но и голубоватой чешуйчатой кожей, тонкими руками с какими-то слишком длинными когтями, покрытых кровью девственников — приписочку ведь сделал в уголке, пидарасина! — и нехарактерным хвостом со стрелочкой.И в белоснежной римской тоге, заляпанной чёрными пятнами явно лавкрафтского происхождения.— Нет, ты точно чудовище, Хили.Ей вдруг захотелось какао. Большую кружищу горячего сладкого какао, с молочной пенкой и шоколадной крошкой. Мечтательно глянув в сторону кухонных шкафчиков, отстранённо подумала, что правильно Роберт жрёт сладкое тоннами. Наверное, ему тоже иногда надо срочно переключить мозг на что-то более вкусное и приятное.Бобби проворчал, не отрываясь от сбора фломастерного урожая:— Ну вот сразу бы так. Не понимаю, почему все говорят, что я хорошо рисую. Или завидуют, или стыдно сказать, что у меня руки из задницы растут. Спасибо, Ларри, ты такая честная. Хотя кто бы говорил. Ну, о чудовищах. Хм... Слушай, Лариса, а как ты думаешь, Луис потянул бы на постпанковскую принцессу или...— Бобби! — не выдержала Айсгласс и с громким хлопком захлопнула альбом. Он всё-таки пририсовал ей лавровый венок. — Заткнись!Тот даже не обиделся. Подобрал последние маркеры, перевязал их тоненькой сине-зелёной резинкой, положил на холодильник. Затем опять забрался на стул и, глубоко вздохнув, вдруг выдал:— А знаешь, Ларри, мне кажется, это моя лучшая работа. Отлично передаёт суть.Лариса подняла на него взгляд. Его всепонимающие и всепрощающие глаза смеялись. Совершенно по-доброму, безо всякого злого умысла, обиды, издевательства или чего-то подобного. Айсгласс внезапно пришло в голову, что Бобби, скорее всего, совершенно не умеет злиться. Умеет беситься, раздражаться, дуться, ворчать, ныть, быть невыносимой истеричкой и унылой мрачной тыквой — но не злиться и распинывать вокруг себя вещи. Правда, сегодня он разбил вазу, но у него, скорее всего, было оправдание в виде сбежавшего Луиса, так что ваза не считается.— Хочешь какао? — внезапно спросил Роберт, начиная лыбиться и пускать вокруг себя лучи добра и гейства. — А то ты что-то пришибленная сидишь. Сигарета невкусная попалась?И Лариса заговорила. О том, что Луис ей не нравится — ну не то, что не нравится, но определённо что-то в нём вгоняет её в ужас, заставляет параноить и вообще, Бобби его не знает, ни разу нет. Ни сколько ему лет, ни чем он занимается по выходным, ни с кем спит. А что, если с ним что-нибудь не так? Что, если он наркоман какой-нибудь? Или по ночам сатанинские ритуалы проводит или поклоняется святой матери-тьме? Или, для начала — есть ли у него кто-нибудь? Что, если этот кто-нибудь - гипотетически! - совсем не хочет, чтобы Луис заводил роман на стороне? Она постаралась как можно точнее объяснить, что незнакомые мужики до добра не доводят, смутно соображая, что это не очень-то поможет оградить Бобби от метафизически-гипотетической беды, которая в теории обязательно должна будет случиться.Бобби моментально нахмурился и посмотрел на Ларри, как на предателя. Но по мере того, как Айсгласс расписывала, что случится, если ему опять разобьют сердце, канадец изменил негодующий взгляд на сочувствующий. Шмыгнув носом, он поднялся, не говоря ни слова, достал с полочки турку и спросил:— Сколько тебе ложек?— Четыре.После этого Ларри замолчала и расстроенно потянулась за сигаретой. Ну, конечно же он её не слушал. Действительно, зачем. Внимательно наблюдая за пидарасиной, шёпотом бормочущей проклятия, зарывшись в холодильник и пытаясь отыскать там молоко, неожиданно подумала, что в словах двойника было куда больше смысла, чем ей казалось поначалу. Он обозначил эту расчудесную ситуацию, как их общую проблему. Интересно, он так же сейчас бесится и невероятно переживает за Луиса, как она — за Роберта?Если не сильнее.Что, если сильнее?Что, если захочет так же оградить Луиса от неприятностей? Что, если он не хочет, чтобы Луис был с кем-то ещё, и сейчас попросту умирает от ревности? Что, если да? Вот только не будет долгих терпеливых уговоров, мягких шутливых подзатыльников и всяких милых вещей вроде какао на ночь вместо хорошей взбучки. Воображение Ларисы почему-то само собой начало рисовать не самые приличные образы в отношении тех двоих. С ударами по рёбрам и прижиманиями к стенам. И между ними двумя — ничего не знающий Бобби.Бобби.Господи, блять, да за что.Бобби, глянув на неё и увидев это изумительное выражение лица, подчёркнуто громко грохнул посудину на плиту, чуть не расплескав половину, зажёг огонь и, покачав головой, забрался к ней на диванчик. Пихнув её бедром, чтобы подвинулась, отобрал сигарету, аккуратно положил её на пепельницу, а потом сгрёб Ларису своими длинными тонкими руками и прижал к себе.— Ларри, хватит. На тебя смотреть больно. Перестань переживать, Луис меня что, убьёт что ли?Смотря какой Луис, зло подумала Айсгласс.— Дурак ты, Бобби, — сказала она вместо ответа.Наверное, Роберт услышал что-то такое надламывающееся в её голосе. Покачал головой и стал вдруг моментально серьёзным.— Лариса, посмотри на меня, — Роберт дождался её молчаливо-упрекающего взгляда и вдруг ободряюще улыбнулся: — Слушай, может, я и не такой взрослый, как надо, но у меня хватит ума быть осторожным. Ну, Ларри, ну ты чего? Ни разу не влюблялась, что ли? Как будто не знаешь, что мозг в таких случаях отключается. Ну да, я его не знаю. И он меня не знает. И что? И вообще, если бы ему не надо было, он на последней странице номер бы не написал... — негромко сказал Роберт и погладил её плечи. — Знаешь, если честно, я ещё вчера как-то не особо надеялся на продолжение. Ну в смысле, подумай сама — какие шансы, а? Клуб, текила, секс под лестницей. Ничего же больше не надо. А я, идиот, упёрся и домой его притащил, зная, что получу пинки, зная, что ничего же не выйдет, он уйдёт утром, и всё. А он... А он взял и номер оставил.— Зачем? — спросила Айсгласс и тут же ответила сама: — Думаешь, всё-таки решил, что что-то будет?Роберт пожал плечами.— Понятия не имею. Наверное, потому что он невозможный. Может, потому что сам не знает, чего хочет. Да ладно тебе, Ларри, хватит параноить. Зато не скучно. С ним — точно не скучно.— Это с тобой не скучно, — проворчала Айсгласс и начала вырываться из цепких лапок канадца. — Человек-радуга-в-заднице, ещё бы не скучно! Ну, всё, уговорил! Отстань от меня, иди вари своё какао.— Твоё-моё какао! — воспел Бобби, стараясь задушить Ларису обнимашками.— Бобби, блять! — завопила она, стараясь вырваться, услышав, как воинственно зашипело на плите убегающее какао.Опомнившийся канадец кинулся спасать их молочно-шоколадную вкусняшку. Айсгласс, поправив на себе майку и вернув свою наполовину истлевшую сигарету, задумчиво стряхнула пепел, затянулась и вдруг решила, что да, надо. Надо скрепить сердце, застёжки на лифчике и всё своё самообладание и позвонить двойнику. Признать, что этот пидор прав более чем полностью, и что у них, кажется действительно проблема. Конечно, это будет как-то стрёмно, и вообще. Но дело тут не в женской гордости, можно про неё смело забыть. И позвонить. И придумать, что им делать. Потому что те, кто хорошо знал Роберта, так же знали, что он невероятно упрямый, когда ему что-то надо. А Лариса знала Роберта, как саму себя, даже, пожалуй, лучше.Ох, Бобби, лучше бы ты о ?твоей-моей квартире? думал, а не о Васкезе, со вздохом подумала Айсгласс, смотря, как канадец что-то колдует над туркой, мурлыкая себе под нос.Ну да, конечно.Мечтать не вредно.__________Хмурый напряженный взгляд серых глаз мрачно вцепился в темноту за толстенным стеклом иллюминатора. Бледные губы были плотно сжаты, пальцы правой руки намертво впились в солнечные очки элдрич-стайл, а косая пидорская чёлка ультимативно демонстрировала, что её обладатель не склонен к общению.Уэсли Эйсолда не покидало стойкое ощущение, что поездка в Берлин была очень плохой идеей.Где-то вдалеке мерцали огни города — наверное, всё-таки придётся взять такси, потому что везти его сегодня было некому. Все его местные знакомые видимо решили сговориться и не ответили ни на одно сообщение. Уэсли показалось странным, что более десятка человек синхронно ушли в радиомолчание, но он усилием воли отмахнул негативные мысли, переключился на время полёта в состояние дзена, открыл пафосный готичный чёрный блокнот с логотипом своего проекта и принялся прикидывать, с чего начать новую главу.Месяц назад Эйсолду пришла в голову гениальная мысль, даже две: он уже достаточно взрослый и крутой парень, чтобы начать писать мемуары — раз, а потом издавать их вместе с книжками Дженезиса Пи-Орриджа — два. Он немедленно побежал с этой мыслью в своё независимое издательство, нашёл там своего согрупника Макса, который был по совместительству его неофициальным заместителем и расхлёбывал все неприятности, пока Эйсолд катался в туре, и с порога заявил, что будет писать автобиографию. У мужика было непередаваемое лицо, по крайней мере, Уэсли так и не понял, к чему был этот обречённый взгляд. Обидевшись, что его опять никто не понимает, Эйсолд приказал собрать материал, пустить новость в интернет, гордо вздёрнул подбородок и ушёл в закат, оставив Мортона разбираться с новой проблемой.Новость распространилась очень быстро; через неделю друзья хлопали его по плечу и грустно желали удачи. Макс, когда до него окончательно дошло, что шеф не шутит, закатил глаза настолько красноречиво, что у Уэсли аж зубы свело, но он не отступил от своих принципов, не поддался уговорам и не прогнулся под общественное мнение, которое состояло из тихого стона всего издательства: ?Уэсли, ну пожалуйста, не надо?. Его воспоминания должны были быть выбиты на бумаге печатным станком и выжжены типографской краской на ленте времени, и неебёт. Он решил, что закатывать скандал — непрактично. Тем более что он тут вообще-то главный. На молчаливый фейспалм Макса он ответил, что у них независимое издательство, что хочу, то и печатаю, и вдобавок за последние лет пять у него прибавилось фанов в количестве, а значит, книжка на полках валяться не будет. И веско добавил, что благословлённые Дженезисом Пи-Орриджем не могут выдать плохую идею в принципе, и вообще он хочет в отпуск. Мортон посмотрел на него почему-то сочувствующе, а потом, скрепя сердце, велел ему проваливать и хорошо провести время, и что книжку было бы неплохо выпустить осенью — к осени все всегда ждут чего-то необычного.Из издательства Уэсли вылетел счастливым пидором, словно кто-то подарил ему возможность безнаказанно перевернуть мир с головы на ноги и обратно. Вдохновлённый долгожданным отпуском, которого у него не было уже несколько лет, он быстро, практически за месяц написал первую половину книги. Дома было просто писать о детстве и тинэйджерстве, когда тебя окружают люди, прекрасно помнящие, каким мудилой ты был в пятилетнем, пятнадцатилетнем, восемнадцатилетнем возрасте, но когда дело дошло до основания издательства, всё остановилось.Эйсолд не понимал, что случилось. Он не мог вспомнить, как оно всё завертелось, с чего он начал, что чувствовал тогда, о чём думал, о чём мечтал. Как будто кто-то выключил у Уэсли все мысли. Сначала он думал, что это нормальная реакция души, требующей отдыха, но когда счёт потраченных впустую дней перевалил за полторы недели, Уэсли взвыл. Бездействие было по-настоящему невыносимым.Идея поехать за вдохновением не куда-нибудь, а в Берлин, ему пришла внезапно. Заёбанный Макс, которому он плакался днями и ночами по телефону, рассказывая, что не может выжать и строчки, в один прекрасный момент наорал на него и поставил ультиматум: или Уэсли прекращает ебать ему мозги ежедневным выпуском новостей ?всёплохояничтожествоогосподичтожемнеделать?, или прекращает писать книгу. Эйсолд потерял дар речи — на него давно никто так годно и громко не орал. А потом Мортон отрезал, что Эйсолд — неготичный пидор, и что его издательство давно бы развалилось без такого замечательного друга-заместителя, а сам он давно бы сдох в жутких мучениях от передоза где-нибудь в тёмном переулке. Уэсли так и не смог понять, почему вдруг перед его взором предстала Берлинская стена, под которой он подыхает в воображаемых жутких мучениях от передоза, но он незамедлительно разрыдался в трубку, поблагодарил охуевшего Макса, сказав, что он гений и Уэсли никогда не забудет его героического поступка во имя великой цели просвящать и обогащать умы молодёжи, и отключился.Это был знак, понял Уэсли. Ему нужно было отправляться в Берлин. Срочно.Получив живительных пиздюлей от согруппника, он сразу же собрал все нужные вещи, обзвонил всех, кого мог, оправил Максу чудовищных размеров букет лилий с записочкой, затем твитнул, чтобы никто его не искал в следующие месяца два, забронировал ближайший рейс и двинул в аэропорт.И всё было так восхитительно прекрасно — нетерпеливое ожидание в аэропорту, вкусный кофе, ощущение текстуры бумажного билета в пальцах, восхождение по трапу, восторг от взлёта — но ровно до того момента, пока Уэсли не получил радиомолчание по всем частотам от берлинских знакомых.Что за блядство? Его что, все синхронно решили послать нахуй? За что? Эйсолд глубоко вздохнул, продолжая сверлить взглядом темноту за бортом. У него было странное чувство, что хуй ему будет, а не вдохновение под Берлинской стеной.Ощущение только усилилось, когда Уэсли выбрался из самолёта и на него сверху обрушился дивный водопад ледяной воды. Суровый берлинский ливень моментально вымочил его до нитки, как и людей впереди, торопящихся спрятаться от холодного мокрого апокалипсиса в аэропорту, толкавшихся и отдавливавших друг другу ноги, тормозя остальных. Эйсолд проклял чёртов хлещущий дождь и идиотов, плотнее завернулся в свою легендарную косуху, пережившую не одну фотосессию, крепко сжал зубы и принялся терпеть.Надо было прогноз погоды глянуть, что ли, отстранённо подумал он, дожидаясь своей очереди спуститься и съебать отсюда подальше, в тёплые и уютные объятия какого-нибудь кафе. Нет, ну какого хрена? Этому пидорскому дождю нужно было официально дождаться приезда Уэсли? У этих немцев пиздец начинается по расписанию с понедельника, что ли? Уэсли задрал голову и зло посмотрел на непроглядное ночное небо, изливающее из себя потоки воды. Бля, реально хуй ему, а не хипстерски-ламповые посиделки с блокнотом под Берлинской стеной.Ну заебись теперь.Очень, блять, вдохновляюще.Мысленно выругавшись и призвав на помощь незримый дух Пи-Орриджа и всё своё терпение, Уэсли, наконец, спустился с трапа и размашистым шагом двинулся к зданию аэропорта. Настроение было порядком испорчено, но всё равно где-то там, в глубинах его пидорской души, плясали хитрые черти и уверяли его, что всё будет просто отлично и уже через неделю Эйсолд будет иметь на руках хотя бы одну новую главу. Прислушавшись к чертям и здраво рассудив, что ебучий дождь не может длиться вечно и что у него по крайней мере есть бронь в отеле, где можно отсидеться, пока погоду так нещадно пидарасит, Уэсли подбодрил себя мыслью, что у него будет замечательный отпуск.Вот да. Он разлогинится нахрен из твиттера, свалит с фейсбука и не будет постить фоточки неделями, чтоб никто не доёбывал, он проведёт лучший отпуск с пользой для себя и будет днями писать автобиографию, а долгими ночами — гулять по городу и искать приключения на свою готичную задницу, и неебёт. У него будут охуительные римские каникулы, только в Берлине и без Хепбёрн, зато больше, чем на один день, и с множеством ярких ночных клубов и океанами баварского нефильтрованного. Вдохновение само приложится, вот обязательно.А если эта грёбаная автобиография не пойдёт, он отложит это непотребство до зимы и со злости откроет в Берлине отдел своего издательства. И отдел будет, и профит, и все моментально поймут, что Уэсли тут не зря время проёбывает, решил Эйсолд, проталкиваясь через толпу спешащих войти в сухой и чистый аэропорт людей, а отдавленные в толкучке ноги — пустые мелочи по сравнению с остальным.Никто не остановит его на пути к мечте. Ни толпа идиотов, ни апокалиптический ливень, ни он сам с его упёршимся без вдохновения мозгом.Никто.С этой расчудесной мыслью он терпеливо дождался своего багажа, купил по пути на выход длинный чёрный английский зонт и беспрепятственно выбрался из аэропорта. Раскрыв зонт и мысленно показав ливню средний палец, Эйсолд вдохнул полной костлявой грудью ночной берлинский воздух, пропитанный асфальтом и неоном, улыбнулся своим коварным захватническим планам, закурил сигарету из своей счастливой пачки и растворился в ночной темноте и её циановых бликах.