Москва 2 часть (1/2)
- Доброго дня, прелестнейшая фройляйн, - произнес немец, возникнув у девушки за спиной и беря плавным движением ее правую руку за узкую кисть. От прикосновения та вздрогнула и резко развернулась. У нее было красивое, хотя несколько круглое, как у большинства славян, лицо. Серые глаза с длинными угольными ресницами и яркая коралловая губная помада. Гилберт наклонился к ее руке и быстрым движениемприкоснулся губами к тыльной стороне ладони. От нее пахло шипром, в котором ярче всего слышались нотки красной гвоздики и бергамота, так характерного для русских. Когда они вновь встретились взглядом, Байльшмидт уже окончательно вспомнил ее.
- Александра, ты все хорошеешь, - довольно оскалился Гилберт, видя растерянность Москвы и ощущая сверлящий, полный злобы взгляд Белоруссии за спиной. Когда он увидел ее в первый раз 134 года назад среди фрейлин Аликс, она показалась ему чересчур провинциальной и даже полноватой для того, чтобы назвать ее красивой как по внешности, так и по манерам. Она льнула к иностранным гостям и, судя по сердитым взглядам Брагинского, за ней такое замечали не в первый раз.
- Герр Гилберт, я польщена, - растерянность исчезла с лица столицы и на ее миловидном лице вновь заиграла светская полуулыбка.
- Я как раз разговаривала с Ольгой, сегодня в Большом будет заключительный сценический спектакль Марины Семеновой, приходите вместе, я буду рада, - одаривая его белозубой улыбкой и несколько растягивая слова, продолжила Москва.
- Обязательно будем, - Байльшмидт бросил на Украину сдержанный вопросительный взгляд, но та лишь рассеянно утвердительно кивнула.
- Тогда до вечера, - улыбнувшись, девушка скрылась в оживленном людском потоке.
У входа в ЦУМ стопилась очередь, и, судя по гудению в толпе, люди не понимали причину задержки открытия универмага. Более всех распалялись дамы, дергая своих высокопоставленных мужей, которые то и дело поглядывали на часы. Но троицу впустили сразу же. Еще одна приятная мелочь быть страной, тебя не видят, когда ты этого не хочешь. Иначе не обошлось бы без скандала.
Наташа ходила среди вешалок с потерянным видом, не прислушиваясь к Ольге, которая так старательно предлагала примерить светло-голубое платье, которое "будет так прекрасно подходить к твоим глазам". После очередного замечания "Ване бы понравилось" Арловская совершенно сникла и вышла из отдела. Украина подалась за ней, но Байльшмидт остановил ту жестом.
- Подожди, - направившись за Натальей, он нашел ее в отделе с фруктами, где та старательно рассматривала аккуратную пирамиду из красных яблок, лежащую за стеклом.
- Почему... Почему вы все так к ней липните-то? - не оборачиваясь, начала она. Немец готовый принять отпор девушки, слегка замялся, пытаясь уловить суть вопроса.
- К кому? - он подошел к ней сзади и смотрел на ее лицо, отраженное в стекле.
- К Сашке. Ты и ... Советский Союз, - девушка не называла брата по имени только в моменты, особенного отчаяния, от невозможности обратить его внимание на себя.
- Она же его столица, ты ведь не думаешь, что… - пруссак чувствовал себя в первый раз так неловко, когда Белоруссия начала свой вечный разговор о слишком уж близких чувствах к старшему.
- И Ленинград ей был, ах да, он же парень, - она достала из кармана платья платок и громко высморкалась в него.
- У тебя вечерний комплект золотой или серебряный? - вдруг спросил Гилберт.
- Серебряный, - она улыбнулась вспомнив, как брат дарил ей украшения после войны.
- А камни? - продолжал Пруссия.
- Голубые, - Наталья, внимательно посмотрела на отражение пруссака, не издевается ли он над ней. Но на его лице была лишь задумчивость, без капли усмешки.