Огонь. Эпилог (1/1)

Ветки сирени покачиваются из стороны в сторону, поочередно ударяясь об мое окно. Тоненький лучик ведет прямо к календарю, который я с некоторых пор стала снова отрывать каждый день. Число на нем говорит о том, что уже прошел месяц лета. Одного взгляда на мою комнату хватит, чтобы у вас сложилось первое впечатление обо мне. Хотя, это скорее похоже на старый сарай, чем на нормальную комнату. Все обои содраны, линолеум на полу весь потрескался из-за постоянного карябания его ножом, а светильник на потолке стал цвета человеческих останков, из-за того, что я хотела поджечь его. Но мне все нравится, даже более того - я хотела, чтобы все было именно так. На куцых стенах висят незаконченные картины. Они все незакончены, все до единой. С некоторых пор я увлеклась рисованием. Но когда я начинаю какой-либо рисунок, всё мое представление о нем куда-то уходит, а на этом месте в моей голове появляется туман. Но тяга к рисованию никуда не уходит, поэтому каждое утро я начинаю с новой картины, которая по всем моим ожиданиям потом оказывается на той стене, среди остальных, тоже незаконченная. Однако, сегодня утром во мне горит ярое желание хоть раз дорисовать до конца. Я беру очередной чистый листок и карандаш. Надеюсь, из этого хоть что-нибудь выйдет.Мои картины самые предсказуемы и банальные, из всех что вы видели. На них я изображаю все события, произошедшие ровно два месяца назад. Там можно увидеть бесконечные серые трубы, множество костей, я даже один раз начала рисовать Джерарда, но потом не смогла вспомнить некоторые его внешние черты, и эта картина не стала исключением из всех. Не потрудившись даже вставить их в рамку или еще куда-то, я просто приклеила листы ватмана на стену. Наверное, будь бабушка еще жива, она бы ни за что не позволила такого. Пришла бы, заставила бы сделать все иначе. Или купила бы её любимые обои с тюльпанами. В общем, тут все было бы совсем по-другому, да и не только в комнате. Но полтора месяца назад её не стало. За мной не пришли из ?опеки? только потому что моя мать до сих пор официально прописана в этом доме. Соседям нет никакого дела до меня, поэтому меня наконец оставили в покое. Только не я сама.Странно думать о том, что произошло почти недавно, но в то же время кажется, будто это было в прошлой жизни. Я до сих пор не могу понять была ли это паранойя или приступ шизофрении или же это все было наяву. Но я стараюсь совсем выкинуть это из головы. У меня есть проблемы поважнее. Например, где мне теперь взять деньги. От бабушки осталось приличное состояние в банках из-под соленых огурцов, но мне нужно найти работу на случай, если вдруг деньги закончатся. Сейчас все проблемы кажутся незначительными, как будто их не существует, прямо, как и меня. Наверное, я трусиха, потому что не смогла даже прибраться в комнате бабушки после её кончины. На кровати до сих пор осталось несколько капель крови (это из-за уколов). Но я знаю, что никогда больше не зайду туда. Я даже не пыталась, потому что не хочу. Просто не хочу. Ненавижу убеждать себя в чем-то, но в последнее время только это и делаю. Бесконечные размышления словно не закончатся никогда, они даже не думают оставлять меня, всей своей сущностью заставляя снова чувствовать пережитое. Отвратительные запахи из преисподней, силуэт Джерарда в сумраке, капли крови на руках, которые замарались от стен, лицо бабушки, и даже причудливые крики, которые снова начинают доноситься в моей голове. Порой мне видятся силуэты демонов, но их я еще могу прогнать из своих мыслей, в отличие от Джерарда. Все мои воспоминания постепенно становятся расплывчатыми, окутанные серой оболочкой, но силуэт моего спутника даже не потускнел. Порой мне хочется, чтобы эти воспоминания жили всегда, словно они могут что-то изменить, но мне приходится быстро выбрасывать из головы эти мысли, потому что те самые воспоминания приносят мучения. Наверное, я эгоистка, ведь меня так заботит, буду ли я мучиться, но ничего не поделаешь. Мне вспоминаются строчки из песни Майкла Джексона: It’s a human nature. Обычно я знаю, что рисую, знаю все до мельчайших подробностей. Но сегодня утром я не имею даже малейшего представления о том, что получится из набора кистей, красок и белого листа. Это кажется мне каким-то невероятным, но все, что прорисовывает моя рука, я не контролирую. Но я даже боюсь подумать о том, чтобы прекратить рисовать. Стою, еле дыша, словно боясь спугнуть вдохновение. А как это назвать вообще? Вдохновение? Тогда что это было раньше, ведь раньше я знала, что рисую? Пусть это будет ?озарением?. Ну и словечки. Стоит побояться стать занудой. А в моих условиях это очень легко, потому что я почти не общаюсь с людьми. Да я вообще ни с кем не общаюсь. ?Нормальные люди? (как они себя называют) давно бы уже приклеили мне ярлык социофоба. Лишь одно изменилось к лучшему: я перестала слышать чужие мысли. Совсем. Если раньше для того, чтобы успокоиться и сосредоточиться на личных размышлениях, приходилось идти в безлюдное место, то теперь непривычное ощущение отсутствия посторонних мыслей я чувствую везде. Это кажется таким новым и… Но это и не важно больше. Я все равно потеряла себя, и никакие мысли не помогут вернуть моё прежнее состояние. Такое, наверное, было у многих, что чувствуешь, что можешь еще что-то изменить, вроде до чистого листа рукой подать. Вот он – рядом с тобой, осталось только перелистнуть. Но ты не можешь, просто не можешь и все. Причину найти невозможно, потому что ты даже можешь не видеть листа, словно ты ослеп. А может, мы просто боимся, что и следующий лист окажется весь в чернилах?Становится невыносимо интересно и любопытно, что же выйдет из моего сегодняшнего рисунка. Пока я только нарисовала общий силуэт, не заостряя внимания на деталях. Сначала мне показалось, что это Джерард, но ведь у него почти нет плоти, он ведь состоит только из костей. Тогда это точно не он. Но кто же, черт подери? На овал лица плавно ложатся волосы, они растрепаны и неровно разбросаны по сторонам. Карандаш прорисовывает штрихи на волосах намного толще и сильнее, чем в остальных местах, что означает, что у моего ?подопечного? угольно-черные волосы. Все становится намного заманчивее и уже превращается в какую-то игру с собой: если я угадаю, кто же это, раньше, чем дорисую, то победа моя. Глупая игра. Четко выведя линии шеи и ушей, по телу пробегает легкий холодок. Все это напоминает мне былые времена, но сейчас явно не время об этом думать. Я старательно убираю наболевшее в дальний чулан. Немного дрожащей рукой я прорисовываю губы, они такие приятные и пухлые на вид, что невольно появляется соблазн прикоснуться. Да это же просто рисунок, что со мной в конце концов?!Я старательно прорисовываю каждую линию, не упуская ни одной детали. Но все, что остается незаконченным на протяжении всего сотворения рисунка – глаза. Когда я постепенно приближаюсь к концу, у меня невольно появляется страх. Я боюсь того, что не смогу закончить этот рисунок, хотя так хотела. Но ведь мой ?подопечный? никак не связан с адом. Это просто парень, которого я могла видеть на улице, ну или что-то вроде того. Немного отстранившись от холста (если лист бумаги можно так назвать, кончено), я внимательно вглядываюсь в тени вокруг глаз, пытаясь понять, что мне сейчас нужно сделать. Вдохновение словно покинуло меня. Нет, нет! Только не сейчас, я же почти дорисовала. Мне осталось только нарисовать глаза. Я еще минуты две стою около рисунка, пытаясь поймать тот момент, когда вдохновение или озарение снова соизволить прийти. Но ничего не происходит. Я готова заплакать от осознания того, что еще один набросок так и останется просто наброском. Но… почему я просто не могу нарисовать ему любые глаза? Да, да, совершенно любую форму глаз, которая просто придет на ум. Мне кажется, я никогда прежде не рисовала без вдохновения, но стоит попробовать. Во всяком случае, я всегда смогу стереть неудачно получившиеся линии. Карандаш, обхваченный дрожащей рукой, медленно приближается к тому самому месту между переносицей и виском. Но чего я боюсь? Кривых линий? А может, просто осознания того, что ни на что не способна без вдохновения? Я, наверное, даже перестаю дышать, настолько сильно волнение во мне. Маленький штрих за штрихом, и постепенно я могу разглядеть верхнее, а вскоре и нижнее веко. Так происходит и со вторым глазом. Я должна сейчас радоваться, но почему-то ощущаю совсем не то. То, что я так давно не ощущала. Дрожь. Сильная, почти неконтролируемая дрожь, которая проходит волной по всему телу, задевая даже кончики пальцев. Когда я наконец дорисовываю, карандаш падает на пол. Теперь я ощущаю что-то больше похожее на судороги. Я пытаюсь всмотреться в рисунок, узнать кого-то. Но никто из знакомых не приходи на ум. Но в этих глазах есть что-то знакомое. Они настолько знакомые, что мне хочется плакать. Даже через лист бумаги можно ощутить, как они пылают огнем. Огонь. Огонь. Это, что есть в глазах лишь у одного человека. И я знаю этого человека гораздо больше, чем думала. Это Джерард. В то время, когда его тела еще не касался огонь, когда он состоял из плоти, когда у него билось в груди сердце, которое постоянно перегоняло кровь по организму.Противная мелодия звонка прозвучала на моем телефоне впервые за несколько недель. ***Это был Марк. Сначала он завис, не решаясь сказать даже привет, но потом быстро начал вести разговор. Он, наверное, тысячу (если не больше) раз извинился за ту ночь, когда он назвал меня сумасшедшей. А потом Марк сказал, что было бы здорово встретиться, что мы можем начать с чистого листа. Если честно, то я хотела бы сходить куда-то и развеяться от всего этого, но только не сегодня. Сегодня странный день, который не оставляет у меня ощущения чего-то нового и может быть даже хорошего. Но Марк был очень уж настойчив. Я бы не хотела совсем рушить с ним отношения, хотя я даже не знаю, кто мы теперь друг другу, поэтому решила пойти с ним. Я очень удивилась, когда он предложил сходить в кафе. Чувствую я, что ничего хорошего из этого не выйдет. Слишком уж все смахивает на свидание. Но я все же согласилась. Не знаю даже зачем, ведь не на что рассчитывать больше, но ответ был дан, и я начинала собираться.Повернув ключ во второй раз, я только поняла, что все это время почти не была на улице, разве что еду ходила покупать, да и то не уходила дальше ближайшего ларька. По моему телу пробегали мурашки, и я поначалу опускала голову вниз при виде незнакомых людей. Их здесь очень много. Я раньше не замечала, что около нашего дома такая толпа народа. Все люди проходят мимо и у каждого из них личная жизнь, которая не касается меня. Но мне было жутко интересно вновь услышать мысли хоть одного из них. Я настолько привыкла вторгаться в чужие умы, что мой мозг опустел, после того, как способность читать мысли ушла. Теперь я стала ловить себя на том, что пытаюсь понять все мысли прохожих по их глазам. Я пытаюсь заглянуть каждому прямо в глаза и все-таки прочитать, что же они скрывают в своей голове. После частых косых взглядов и невнятных бормотаний в мою сторону, я прекратила это. И вправду, как-то странно все смотрится.В кафе к Марку я шла пешком, потому что кране не хотелось париться в душном транспорте. На удивление, он не опоздал. Это была не просто забегаловка, а что-то напоминающее роскошный ресторан. И опять меня передернуло. Слишком уж это похоже на свидание. И зачем я согласилась? На круглых небольших столиках были аккуратно положены белоснежные скатерти. На нашем столе не лежало ничего, кроме столовых приборов и меню. О, еще я заметила пару стаканов воды. Когда Марк поймал меня взглядом и широко улыбнулся, я почему-то думала только о том, как бы поскорее уйти отсюда, чтобы слишком не обидеть его. Неуверенно подойдя к столу, я наконец-таки села. Улыбка до сих пор не хотела покидать лица Марка, заняв место от уха до уха. В данный момент он мне казался слащавее обычного, да и улыбка была не очень-то искренняя. С его неподражаемым тембром голоса, он спросил, что я буду. Не сложно было догадаться, что Марк пригласил меня сюда не только поговорить, но и поесть. Судя по новому костюму и солидности ресторана, деньги у него водились. И что-то мне подсказывало, что он не находил себе новую работу, а лишь продолжил заниматься своим старым ?бизнесом?. От этой мысли мне захотелось убежать подальше, выбежать из ресторана и никогда больше не видеть Марка. Мне до сих пор было мерзко смотреть на людей, зарабатывающих таким способом. Дело в том, что у моей матери некоторое время были проблемы с наркотиками, прежде чем она бросила нас с бабушкой. Думаю, она и сейчас владеет этой привычкой. Но я ведь могла и ошибаться на счет Марка. Я искренне надеялась на это. Я, конечно, ответила, что не голодна, хотя и была не прочь съесть всех слонов на планете. Я даже представила, как только что поджаренное мясо размякает у меня во рту, а потом я жадно съедаю второй кусок, затем третий. Я не вегетарианка и не горю желанием стать ей, потому что не понимаю людей, ограничивающих себя в чем-то. Живем один раз, не так ли? И опять кажусь себе гребанной эгоисткой, которая заботится только о своем желудке. Марк долго мялся, наверное, размышляя, что бы такого придумать в свое оправдание. Зря тратит время, подумала я. Но он начал совсем неожиданно. Признаться честно, так даже я не ожидала такого от него. Он сказал, что любит меня и хочет провести со мной остаток жизни. Я с минуты две просто смотрела на него, думая, что бы такого сказать, или как бы убедить себя в том, что мне послышалось. Но я не стала говорить ему о том, что мы никогда не будем вместе. Я также не стала говорить ему, что это только потому, что он никогда не сможет понять меня или же хоть просто поверить мне. Дав ему право понять самому, что это невозможно, я сказала, что для начала он должен поверить мне, поверить в то, что было сказано прошлой ночью. Я попала в десятку, да? Бинго. Но не думала, что это может принести столько боли и ему, и мне. Марк просто сказал, что я могла бы отшить его и по-другому и ушел. Прежде еще обронив пару слов о том, что не стоило притворяться сумасшедшей для этого. Последняя фраза задела меня, хоть я и ожидала чего-то подобного. Я до сих пор сижу в непонятном ступоре, не решаясь даже пошевелиться. Что-то во мне упорно кричит, что я поступила неправильно. Наверное, где-то в душе я согласилась с этим, но все равно на поверхности моего сознания не собираюсь признавать этого. Я сказала ему правду, не более того. Он сам виноват, ведь я не сумасшедшая. Я…Теперь я уже точно не буду жить спокойно, мысли посещают меня одна за одной. И я думаю только об одном. То, что раньше пыталась запереть в себе. Тот вопрос, что боялась произносить даже в своих мыслях. И теперь он вырвался наружу, не знаю даже, кто в этом больше виноват: я или Марк. Этот вопрос устойчиво устроился у меня в голове.Я сумасшедшая? Мне просто привиделось это все?Джерард…он…существует?Черт, я ненавижу все свои мысли, я ненавижу себя. Я ненавижу все.Ко мне подходит официант и, немного посверлив наипротивнейшим взглядом, говорит, что мне надо хоть что-то заказать. Я почти шепотом произношу ?кофе? и опускаю свой взгляд на скатерть. Хорошо, что он не стал уточнять вид, а быстро ушел. Я решаю заранее отдать деньги, чтобы он больше меня не доставал и лезу в сумку за потрепанным темно-синим кошельком. В сумке я натыкаюсь на старое школьное удостоверение. Да уж… отвратительная фотка, где я улыбаюсь во весь рот, выставляя свои страшные зубы на показ. Какая же я противная… Я несколько раз перечитываю имя и фамилию. ?Хелена Спотсайн?. Это я? Я даже не помню, как делала эту фотографию. Тогда мама еще была со мной. Судя по улыбке, я счастлива. Да, я была счастлива. Подумать только. В порыве чувств почти кидаю удостоверение на стол, чтобы больше не видеть. Оно приземляется на самую середину. Я не придаю этому значения, потому что мечтаю оставить его здесь, как и свою прошлую жизнь с этой счастливой улыбкой от уха до уха. Быстро найдя несколько сотен, я убираю сумку на прежнее место. Довольно быстро мне приносят мой заказ, после чего я спешу расплатиться. Я радуюсь, как только официант скрывается подальше от меня, давая мне наконец спокойно посидеть. Первый глоток кофе и у меня по щекам капают слезы. Что я наделала? Марк.Я обидела его, причем, теперь обидела навсегда. Мне по-настоящему жаль его. Но еще больше меня мучает вопрос, который не дает мне покоя на протяжении этого вечера. Да кто же я, черт подери? Хелена Спотсайн? Это и вправду я? Пытаясь отвлечься от всего, остается только вспоминать сегодняшний день и анализировать его. Картина. Да, это еще одно странное событие. Единственное законченное произведение, единственная картина, на которой изображен такой (!) Джерард. Но как я могла узнать, как он выглядел, когда еще был человеком?Эмоции сегодняшнего дня нахлынули как снежный ком, и я уже не могу справиться со слезами. Я сижу посреди дорогущего ресторана и заливаюсь слезами. Люди стали оборачиваться на меня, и я уже слышу недовольные возгласы, мол, что она тут атмосферу портит своим плачем. Понимаю, что скоро меня выгонят. Но я уже не пытаюсь сдерживать то, что сдерживала все время. Начиная с того момента, как нашла ту злополучную книгу. Неожиданно я чувствую, что ко мне кто-то подсел. Но не хочу поднять голову и даже посмотреть кто это. Уверена, что очередной недоброжелатель или охранник, да кто угодно, только не тот, кто мне нужен. Я завешиваюсь волосами, так что этот человек не смог увидеть моих слез, потому что я не хочу казаться слабой. Хотя… все тут поняли, что я просто рыдающий ребенок. Да, я просто рыдающий ребенок, которому нужна помощь. Но в то же время я противлюсь ей. Потому что знаю, что не получу ничего, кроме насмешек и презрительных взглядов. Я борюсь с желанием, наконец посмотреть, кто это. Но все же решаю не показываться. Может, он уйдет? Но тут он называет меня по имени. Да, да. Вот так просто. Голос кажется мне знакомым, но это не Марк, я бы сразу узнала его. Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же кинула удостоверение на стол. Незнакомец уже, наверное, успел посмотреть туда. В конце борьба уходит на второй план, потому что по телу пробегают мурашки. Я поднимаю глаза, надеясь, что это не одноклассник.Наверное, эта пауза затянулась на несколько минут, потому что я не чувствую пола под ногами, я не чувствую даже воздуха, отчего начинаю задыхаться. Он смотрит прямо мне в глаза, не отводя взгляда. И я узнаю его. Это парень, которого я нарисовала сегодня утром. Когда он повторяет мое имя второй раз, на его лице появляется еле заметная улыбка, но в то же время тревога (хотя, за что тревога?), а у меня пробегает электрический разряд по всему телу. Теперь я отчетливо вижу в его глазах то, что не могла разглядеть раньше. Огонь.