Разговор 4. О справедливости и законе. Часть 1. (1/2)

Предисловие автора: эта глава получилась невообразимо большой, потому как в нее я отчаянно пыталась вместить историю персонажа, которая имеет большое значение, но после определенного момента - ввиду трагической смерти - более не имеет смысла. Для вашего удобства я разделила ее на две части.

В своем видении этой истории я пыталась уважить канон и одновременно с этим внесла некоторые элименты АУ, искренне веря, что они не фатальные.

Приятного прочтения и хорошего настроения!) Не болейте, а если умудрились заболеть - выздоравливайте скорее и бодро скачите в снежные (или не очень) предновогодние дни!________________________________________________________________________Прижав рисунок к груди и затаив дыхание, Адила опустилась на колени в углу балкона. Цветущий плющ надёжно прятал ее от любопытных глаз, но сама она могла наблюдать сцену, развернувшуюся в саду, сквозь прорехи в его побегах.

Она шла сюда, узнав, что отец, пользуясь вечерней благодатью, опустившейся на восточное побережье, решил поработать на свежем воздухе. Он любил расположиться в беседке у фонтана: потягивая лёгкое, душистое вино, Дамиан Даль'Варек исследовал присланные ему на подпись документы Трибунала, делал заметки по открытым делам и – совсем изредка – принимал посетителей. Он терпеть не мог, когда кто-то отвлекал его по пустякам, и Адила, прежде чем спуститься в сад, решила проверить, хватит ли у него благодушия, чтобы выслушать ее.

Если отец был в дурном расположении духа, то меж его густых, четко очерченных бровей пролегала недовольная складка, и сегодня она была особенно глубока. Напротив него, на входе в беседку, застыл высокий, чернокожий мужчина в богато украшенной золотом и серебром синей тунике. Его бритую голову надёжно скрывал такого же цвета тюрбан.Прислушавшись, Адила различила его голос.- Мессир Даль'Варек, - говорил он, небрежно растягивая гласные, - человек вашего ума должен понимать, насколько деликатная образовалась ситуация, и сколько усилий мы, те, кто оказался в ней против воли, должны приложить, чтобы уладить ее.- Деликатная? – усмехнулся отец, постукивая острым кончиком пера по краю бумаги. – Что ж, если вам удобнее ее так называть, дело ваше, но поверьте, она абсолютно стандартна. Трибунал рассматривал дела куда пикантные и… неприятные.- И все же, - склонил голову посетитель, - уверен, ни в одном из них не фигурировала столь значимая фамилия. Семейство Доран сожалеет, что по нелепой случайности усугубило статистику преступности, и готово сделать все, что в его силах, чтобы Эндерал как можно скорее забыл об этом.Холодно рассмеявшись, отец откинулся на резную спинку лавки и покачал головой. Длинная прядь выпала из его гладко зачесанной назад прически и серебристой вспышкой света прочертила высокий лоб. Когда он вновь взглянул на посланца, в его голубых глазах хрустел лёд. Адила тихонько, но восторженно вздохнула, зажав рот рукой. Каждый раз, когда она видела отца таким, ее сердце пело от гордости. Она знала, что если бы у правосудия, бесстрастного, строгого, было человеческое обличие, оно бы стало Дамианом Даль'Вареком.

- Знакомые слова. Помнится, именно их говорил ваш собрат по несчастью, посланный ко мне в утро перед заседанием суда, - сухо обронил отец. – Я знал, что мессир Доран-старший необычайно настойчивый человек, однако он мог хотя бы приготовить вам разную речь – в зависимости от случая. И раз он не стал заботиться о разнообразии, то и я не стану. Трибунал вынес свой вердикт, исполнение приговора назначено на завтрашнее утро. И я не знаю ни одной причины, способной изменить данное обстоятельство.В голосе отца слышалось раздражение – незаметное для чужого человека, но Адила знала, чувствовала его всем нутром. Быстрым жестом пальцев он растер висок – головные боли донимали его вот уже несколько лун. Апотекарии исследовали его состояние, пытаясь понять причину недуга, но пока – могли лишь хмуриться и разводить руками. Адила нашла в семейной библиотеке книгу трав и прочитала там о розмарине, перечной мяте и лаванде, отвар из которых благотворно влиял на работу кровеносных сосудов. Близ Дюнного ничто из них не росло, но вот уже несколько дней она донимала дворецкого Лемана, чтобы тот организовал их доставку в имение. Леман охал и ахал, отмахивался от ее просьб, но Адила не сдавалась: она точно знала, что отвар сослужит отцу добрую службу.

- Ну как же, мессир Даль'Варек, - вздохнулпосыльный. – Это небывалый прецедент: одиннадцать судей проголосовали за то, чтобы помиловать юношу, и лишь вы остались непреклонны. Мой господин желает знать, не послужила ли поводом для этого недоразумения какая-либо личная неприязнь, и, если так оно и есть, готов обсудить условия… мира.- Личная неприязнь… - прищурился отец, и Адила внутренне сжалась от нехорошего предчувствия. – Да, это правда, у меня имеется личная неприязнь к тем, кто, пользуясь своим положением, считает, будто любой поступок сойдёт ему с рук. К тем, кто убивает девушек и громогласно, без оглядки на закон и мораль, заявляет, что ?осчастливил? их. И если другие судьи не разделяют моих чувств, то, вероятно, мне стоит рассмотреть вопрос об их замене. Передайте это своему господину и подчеркните, что никакое условие мира не изменит моих… взглядов на жизнь. А теперь – вы свободны. Благослови вас Мальфас.С этими словами отец вновь взялся за перо и склонился над документами, ворохом разложенными перед ним на столе. Посыльного он как будто более не замечал. Тот потоптался на месте, одернул ворот туники, блеснув перстнями в лучах закатного солнца, и произнес:

- Мой господин… будет крайне опечален вашим ответом. Он надеялся на…- Вы свободны, - равнодушно повторил отец, и посыльный, отвесив прощальный лёгкий поклон, наконец скрылся за поворотом садовой дорожки, ведущей к воротам поместья.

И только тогда Адила осмелилась перевести дыхание. Изо всех сил стараясь не шуметь, она села на корточкии отряхнула юбки платья от приставшего к ним песка. А отец, между тем, отбросил перо и устало растер лицо ладонями.

- Вивьен, - сказал он, зажимая переносицу, - ты прячешься по кустам так, будто ты не капитан моей стражи, а какой-то разбойник. С тем же успехом ты могла стоять рядом со мной.Ветви алламанды, окружавшей беседку со стороны кованой изгороди, дрогнули. Сначала оттуда, возмущённо квохча и топорща цветастый хвост, выскочил павлин – так, словно ему придали ускорение метким пинком. И уже следом за ним на лужайку вышла высокая, крепко сложенная женщина. Ее кольчуга тускло сверкала в лучах заходящего солнца, толстая русая коса была перекинута на грудь. При всех своих внушительных габаритах двигалась она абсолютно бесшумно. Когда Джеспар, изнывавший узнать, в чем секрет, приставал к ней с расспросами, Вивьен неизменно пожимала плечами и говорила, что то благословение далёких степей – ее отец был чистокровным аразеальцем. Адила не понимала, как это связано, но уверенность в голосе капитана давала ей понять, что это совсем не шутка. Девочке оставалось лишь надеяться, что однажды она поймет, в чем суть.- Могла, - не стала спорить Вивьен, подходя к Дамиану Даль'Вареку, - но я надеялась, что этот прохвост посчитает, будто вы одни, и сболтнет что-нибудь лишнее. Что Доран, что его люди… Всего лишь беспутные под маской именитых торгашей, - в голосе капитана зазвучало ничем неприкрытое презрение. Отец усмехнулся, не отнимая руку от глаз. Насколько могла судить Адила, он был с ней согласен. – Болтают всякую чушь, не задаваясь вопросом, кто их собеседник.- И что же? Услышала что-то полезное? – полюбопытствовал отец.- Кроме скрытой угрозы, что услышит любой дурак? Нет, Дамиан, лишь ее, но и этого достаточно, - досадливо поморщилась Вивьен и сложила мощные руки на груди.

- Я не боюсь их угроз, - отозвался отец. Его тон подсказал Адиле, что это – далеко не первый подобный разговор за неделю после последнего заседания Трибунала.- А должен, - процедила капитан. – Ты ответственен не только за свою жизнь, Дамиан. У тебя четверо детей. И если угрозы Доран не окажутся пустословными, то опасность грозит не только тебе, но и твоей семье.Плечи отца, затянутые в белую ткань камзола, напряглись, но, когда он заговорил, то звучал непринужденно.- Вивьен, не думал, что ты поддашься этой истерике. Какими бы связями в Подгороде они ни обладали, вредить семье главы Трибунала не в их интересах.- Клянусь Семерыми, Дамиан, ты играешь с огнем. Мальчишка прикончил двух шлюх и не скрывает этого. Они подкупили или запугали одиннадцать судей. Они безбоязненно входят в твой дом в ночь перед казнью и скалят зубы…- И что же ты предлагаешь, Вивьен? – повысил голос отец, и Адила вздрогнула. – Я должен отступить? Я должен поджать хвост, словно трусливая псина, и отдать приказ освободить мальчишку и, вполне возможно, подписать смертный приговор другим девушкам?

- Я всего лишь…- Молчи, - прозвучал приказ, хлесткий, как пощёчина.

Раздражённо вздохнув, отец поднялся из-за стола и вышел из беседки. Сердце Адилы сделало отчаянный кульбит – ей показалось, что он направляется в сторону балкона и вот-вот раскроет ее, подслушивающую, словно невоспитанная дочка прачки. Инстинктивно она подалась назад. Затекшие ноги отказались держать ее, и девочка, запутавшись в длинных юбках платья, шумно осела на пол. ?Теперь точно заметит!?, - обмирая от страха, подумала Адила.

Но Боги смилостивились над ней. Встревоженный шумом, павлин, что приютился на широком внешнем выступе балкона, и которого Адила до этого не замечала, закурлыкал, захлопал крыльями, и отец, обернувшийся было в сторону ее убежища, списал весь шум на него.

- Закон для всех един, Вивьен, - медленно, почти что по слогам сказал он, отворачиваясь к весело журчащему водой фонтану. – Неважно, беден ты или богат, влачишь свою жизнь, сбившись с пути, или сияешь в своей безупречности. На Вечных путях все люди равны пред строгим и всеведущим взглядом Мальфаса… Так должно быть и здесь, в нашем мире, и я положу жизнь, чтобы донести эту мысль до людских умов и пресеку любую попытку воспротивиться ей.

Адила, шепотом, наизусть повторяя за ним эти слова, согласно прикрыла глаза. То было его нерушимым кредо. И она впитала его, словно губка.Разве можно думать иначе? За каждый свой проступок человек несёт ответственность. За каждый проступок он понесет наказание, равноценное тяжести проступка. Простая истина.- Я знаю, что твои помыслы чисты, - поджала губы Вивьен, - но не знай я тебя лично, с малых лет, то предположила бы, что ты претендуешь на звание Бога.- Не говори ерунды, - отрезал отец, пока Адила мерила капитана возмущенным взглядом. – И закончим этот разговор. Мальчишка будет казнён, как того требует правосудие. А Доран-старший… Что ж, у него подрастает ещё один сын. Возможно, в его воспитании он не допустит подобных ошибок.На сад опустилось молчание. Тягостное, мрачное, в его густоте нежный персиковый цвет закатного неба тускнел и потемневшим покрывалом нависал над пиками восточных гор, терялся в кронах тропического леса, что начинался неподалеку от имения Даль'Вареков. Даже павлины притихли, словно вслушиваясь в эхо слов прозвучавшего приговора.Адила вдруг вспомнила о рисунке, что все так же сжимала в руках. Она поспешно отняла его от груди, разгладила загнувшиеся края. Он ни в коем случае не должен потерять товарного вида – так любил говорить отец, когда получал на руки документы суда и придирчиво оценивал их состояние. Девочка и без того боялась, что он не примет ее дар – вдруг слишком бездарно? Слишком неряшливо? Она не хотела ещё больше уменьшать свои шансы.

- Кстати, о детях, Дамиан, - вновь подала голос Вивьен. – Ещё с утра Адила была чем-то взбудоражена и спрашивала о тебе. Удели ей немного времени сегодня.

Беззвучно ахнув, Адила уронила рисунок на колени и прижала ладони к вспыхнувшим жаром щекам.

Зачем? Кто ее просил?!Отец терпеть не мог, когда у человека не хватало смелости просить за себя. Он презирал трусость в любом ее проявлении. Что он подумает про неё теперь? И без того в плохом расположении духа, он и вовсе может обозлиться на нее. Опять.- Что на этот раз? Она вновь доставила кому-то неприятности?

Адила не видела лица отца, но чувствовала усталость в каждом его слове. На всякий случай, закусив губу, она припомнила, что могло расстроить его за то время, когда они не виделись лично. Видит Мальфас, она изо всех сил старалась вести себя прилежно, но…- Во имя Семерых, Дамиан, - прорычала Вивьен и упрямо вскинула квадратный подбородок – так, будто уже наперед приготовилась к спору. – Адила – самый послушный ребенок из всех, кого я встречала за свою жизнь. Больше слушай эту старую каргу, Доротею. Уверена, в этом возрасте и она могла запросто спутать столовый этикет Киле и Киры. И это вовсе не повод…

- Так значит, никаких неприятностей?- Нет, и…- Тогда я занят, - скучающе дёрнул плечом отец. – У меня множество дел, и прихоти девчонки могут подождать.Адила вновь опустила глаза на рисунок. Нет, это не прихоть. Будь дело не так важно, она бы не стала и мыслить о том, чтобы потревожить отца.- Прихоти… - прошептала Вивьен, и ее веснушчатое лицо вдруг пошло красными пятнами.

Адила взмолилась всем Семерым, чтобы капитан сдержала себя – не подставляла ее ещё больше. Та не хотела дурного: всегда, словно курица-наседка, защищала их, детей, перед отцом, увещала, грязно ругаясь и пользуясь давней дружбой, смягчить требования – на ее вкус, чересчур завышенные. Она просто не понимала, что Дамиан Даль'Варек желал лишь того, чтобы его потомки соответствовали величию их фамилии и не позорили его. Адила полагала, что на это у него есть полное право.Однако на этот раз Боги не вняли ее мольбам. Если бы Адила могла, то опрометью бросилась бы вон с балкона, чтобы не слышать и не видеть того, как ее надежды на благодушие отца хрустят мелкими осколками под тяжёлой подошвой сапог капитана стражи. Но она даже пикнуть не смела – не то что прокрасться в сторону двери, которая не была защищена стеной цветущего плюща, как угол, в котором притаилась Адила.И она услышала гром, что становился все чётче с каждым новым словом, вылетавшем изо рта Вивьен.- Так значит, прихоти. Прости, Дамиан, но прихоть – не общаться с родными детьми, кроме как для того чтобы прочитать им мораль. А то, что ребенок хочет увидеть отца воочию впервые за луну - это нужда.

- Вивьен, - голос отца был не громче песка, сметаемого с верхушки дюны лёгким, жарким ветерком. Было опасно купиться на это. – Ты ведёшь себя недостойно.- Правда? И не как капитан стражи, признаю. А знаешь, почему? Я уже забыла границы своих обязанностей. Как и Леман, Мариса, Бастиан и другие стражи и слуги. Мои парни вместе с твоими старшими сыновьями учат историю, рассказывают им, как вести себя с благородными дамами, и что будет, если они залезут к ним под юбку. Мариса – кухарка, смею тебе напомнить, - из-за угла подсматривает за уроками танцев Адилы, а потом помогает ей с па, чтобы Доротея меньше открывала свой гадкий рот, по пустякам жалуясь тебе на девчонку. Я утихомириваю Джеспара, сторожу, хоть и не всегда выходит, чтобы он в ночи не выбрался из комнаты через балкон, и рассказываю ему о тех местах, где мы побывали по долгу твоей службы. Ты же в это время учишь Эндерал почтению к закону, любви к справедливости, о великий глава Трибунала!- Все, что я делаю, я делаю лишь для благополучия своей семьи, - процедил отец. – Я хочу, чтобы мои дети жили в мире, где преступность порицается и искореняется, а благодетель и правопорядок процветают…- Ври себе сколько угодно, Дамиан, - отрезала Вивьен, - но меня тебе обмануть не удастся. Все, что ты делаешь, ты делаешь для себя. Для того чтобы в твоей жизни была хотя бы иллюзия смысла.

- Не забывайся! – прогремел отец, и Адила всхлипнула, зажав рот обеими руками. По ее щекам текли слезы. Вивьен же восприняла вспышку старого друга с удивительным безразличием. Она лишь в горькой насмешке дернула краем рта и отвернулась, вглядываясь куда-то вдаль, за ограду.

- Ну а если я не права, - чуть помедлив, добавила капитан, - то ты придумаешь, как выделить в своем плотном графике время для Адилы. Хотя бы для нее. Видит Мальфас, Дамиан, только она любит тебя безоговорочно, заслуживаешь ты это или нет.Несколько секунд отец смотрел на Вивьен нечитаемым взглядом, а потом собрал документы со стола, круто развернулся на каблуках и пошел прочь.

Адила зажмурилась. Сердце в ее груди трепыхалось, словно загнанная в угол, перепуганная птица. Она знала: отец ни за что не спустит этих слов Вивьен. Что-то подсказывало ей, что подобное капитан стражи сказала другу впервые. И несправедливость ее суждений – конечно, несправедливость! – задела его. Задела и ее, Адилу.Что теперь будет? Что будет?Возможно, если бы Адила вела себя сдержаннее, не спрашивала Вивьен о планах отца на сегодня, капитан не огорчила бы его, не заставила бы его отвлечься от важных дел. А значит, это ее, Адилы, вина. Отец обязательно догадается об этом.

Как наяву, девочка увидела его мрачный, холодный взгляд исподлобья. Услышала его вымеренные, жесткие слова, укоряющие ее в том, что она ведёт себя не как истинная Даль'Варек. И она была готова к его недовольству. Она его заслужила. Не так ли?Когда Адила наконец открыла глаза, то увидела, что Вивьен смотрит прямо на нее – стена из плюща не была для нее помехой. Наверное, она чем-то все же выдала себя.Во взгляде капитана не было ничего, кроме сочувствия. Она попробовала улыбнуться девочке, но не смогла. И вместо этого, Вивьен лишь низко, как будто скорбно опустила голову и отправилась вслед за своим господином.Адила смутно помнила, как очутилась у высоких дверей в кабинет отца. Стражники, что стояли на посту, охраняя покой хозяина, пропустили ее беспрепятственно. Лишь один из них дернулся было в ее сторону, открыл рот, но, когда девочка оглянулась на него в немом вопросе, вдруг стушевался и хмуро уставился себе под ноги, сжав губы в немую прямую линию.Руки Адилы, все так же сжимавшие рисунок, мелко дрожали от волнения. После сцены в саду она была совсем, совсем не уверена, что ей стоит беспокоить отца ещё больше, но… Уже завтра в обед он улетал в Арк. Вернуться он планировал через несколько дней – когда закончит дела следующего заседания Трибунала. И у Адилы не оставалось времени, чтобы вручить ему дар точно к сроку.Дождавшись, когда один из стражей откроет перед ней тяжёлую дверь и известит своего господина о госте – ответом ему послужило звенящее молчание, - девочка прошла внутрь кабинета. Ей нравилось здесь. Светлая, просторная комната с окнами от пола до потолка была пропитана строгой изящностью и едва слышным ароматом травяных благовоний. Вдоль одной из стен тянулись ряды книжных шкафов, снизу до верха заставленные книгами. То была одна десятая библиотеки Даль'Вареков, которую их семья собирала поколениями. В своем кабинете отец собрал самые ценные для него книги. Адила мечтала, что в один прекрасный день окажется достойной, чтобы получить доступ к ним, и тогда – она прочтет их одну за другой. Проведет ладонью по страницам, которых когда-то касалась рука отца, представит, что из прочитанного понравилось ему больше всего.

Сам отец обнаружился за своим большим рабочим столом из светлого дерева. Изваянием застыв в кресле, он баюкал на ладони крупный камень, что достал из резной шкатулки, спрятанной в нижнем ящике стола за двумя замками. У Адилы перехватило дыхание. Сегодня был воистину знаменательный день. Девочка сразу поняла, что это.Раньше она слышала истории об этом камне от Армэля, своего брата. По его словам, то была семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение. Он и сам ещё толком ничего о нем не знал, хоть и собирался унаследовать его по праву старшинства. Отец обещал ему рассказать о камне больше - когда придет время, - а пока лишь ограничился туманной фразой о том, что Даль'Вареки выделены среди прочих величайшей благодатью и – проклятьем одновременно. Армэль не имел ни малейшего понятия, как относиться к этим словам, но незнание не остановило ни его, ни Доминика, ни уж тем более Джеспара. Втроём они придумали тысяча и одну дурацкую историю, и каждая из них заставляла Адилу поджимать губы в недовольстве. Братья шутили, что так она похожа на столетнюю, брюзгливую старуху, и тогда девочка злилась на них ещё сильнее. Она не понимала, как можно проявлять столько неуважения к наследию отца?Что это были за истории? Сложно выбрать самую безумную. Так, Армэль придумал, что камень проклят темными силами. Доминик подхватил, добавив, что Даль'Вареки были так благодетельны, что этот камень им передали на хранение, зная, что его мрачная магия не отравит их светлые души. Джеспар, самый младший, но самый языкастый, долго смеялся, а потом изрек предсказание: однажды в их семье родится великий избранный камня - тот, кто определит, как должно воспользоваться его силами, и именно поэтому отец называл реликвию величайшей благодатью.Адила терпеть не могла эти их выдумки, но мечтала хотя бы одним глазком увидеть таинственное сокровище отца. И вот ее желание сбылось. И она… была разочарована. Немного. Совсем чуть-чуть. Девочка представляла этот камень красивым, безупречным и сияющим – под стать его владельцу, Дамиану Даль'Вареку. Вместо этого он был чернильно-черным, тусклым, каким-то рогатым – будто в него ударила молния, разделив на две равные части. В узкой ладони отца он виделся безобразным, грубым куском угля.Завидев Адилу, отец поспешно вложил камень в углубление на бархатной подушечке внутри шкатулки и с громким хлопком закрыл ее крышку. С хрустом щёлкнули невидимые глазу замки, и девочке на мгновение показалось, будто узоры на черненом дереве вспыхнули призрачным белесым светом.

Магия?- Проходи, - бросил отец, оглядев Адилу с ног до головы.Его взгляд остановился на ее юбках, испачканных в песке, и девочка облизала мигом пересохшие губы. Она совсем забыла сменить платье. Волнение стерло начисто эту мысль из ее головы.

И вот – она вновь в неподобающем Даль'Варекам виде.

Однако сегодня отец никак подобную оплошность не прокомментировал.

- Ты должна заранее извещать о своем визите, - вместо этого сказал он, облокотившись на стол и вращая фамильный перстень-печатку на указательном пальце правой руки, - какой бы спешкой ни было обусловлено твое рвение. Таковы правила этикета. Ты должна следовать им. Я был извещён о твоём желании видеть меня, однако при других обстоятельствах, другим людям ты можешь причинить дискомфорт своим внезапным присутствием. Это недопустимо.- Извини, отец, - прошептала Адила, когда справилась с собой и вспомнила, как говорить.- Извинения приняты, - поморщился тот и приглашающе взмахнул рукой. – Что ты хотела?На негнущихся ногах Адила подошла ближе к столу. С каждым шагом ее сердце, казалось, опускается все ниже, бьётся все тише. В ее сознании закрутился нестройный хоровод мыслей, ее голову повело.Вдруг я переступаю черту дозволенного?Вдруг я поступаю непозволительно нагло?Имею ли я право на подобную дерзость?По мнению старой Доротеи, которая научила ее всем этим словам, Адила всегда стремилась откусить больше, чем могла проглотить. Всегда поступала как будто назло. Девочка не понимала, что делает не так, но боялась, что это непонимание однажды обернется для нее большой бедой.Чувствуя онемение во всем теле, Адила положила рисунок перед отцом. Ей хотелось зажмуриться, закрыть уши, а ещё лучше – сбежать или провалиться сквозь землю, но она удержала себя на месте и спрятала руки за спину – на всякий случай.Взгляд льдисто-голубых глаз отца застыл на изображении, исполненном акварелью. Его брови в изумлении поползли вверх.- Что это? – тихо спросил он, и в его голосезахрустело нечто, чего Адила ещё никогда не слышала.- В-веточка остролиста, - пролепетала она. – С ягодами.- Это я, безусловно, вижу. Но что это значит?Адила в недоумении уставилась на отца. Она и подумать не могла, что их разговор обернется подобным образом.

Как же так?Он забыл?Мариса посмеялась надо мной?- Мариса рассказала мне, - едва слышно сказала Адила, чувствуя, как пережимает горло от страха, - что маме нравился остролист. Его красные ягоды. Что ты однажды привез их ей, и с тех пор…Глаза отца потемнели, и девочка как будто онемела.

Отец никогда не говорил о маме. Спрашивать Адила боялась. Извиняться за то, что отняла ее у него – тем более.

Армэль рассказывал, что мама была очень доброй женщиной. Рядом с ней отец делался мягче. Был способен на глупости, недостойные Даль'Вареков. История Марисы про остролист лишь подтверждала это. Альда была дитя восточных берегов, тропиков и пустынь, где флора разительно отличалась от других регионов Эндерала. Малую родину она покидала редко. Когда Дамиан увидел, в какой восторг привела жену веточка обычного остролиста, то принялся таскать ей его чуть ли не охапками – каждый раз, когда возвращался домой из Сердцеземья. Альда была рада этим подаркам больше, чем новым украшениям, платьям и прочим баснословно дорогим безделицам.А Адила не могла представить отца таким, каким его знала мама и ещё помнили братья.- И что ты мне прикажешь делать с этим? – спросил тот наконец. Он потянулся было рукой к рисунку – то ли за тем, чтобы придвинуть его ближе к себе, то ли за тем, чтобы, наоборот, отодвинуть прочь, - но в последний момент отдернул пальцы, словно побоялся обжечься.Собрав в себе все остатки храбрости, Адила незаметно вытерла вспотевшие ладони о юбки платья и забормотала:- Я знаю, что ты улетаешь в Арк, и тебя долгое время не будет. Но… Но послезавтра день рождения мамы, и я подумала… Что если ты пойдешь в склеп, то мог бы подарить ей этот рисунок – от меня. Если так можно. Если так… правильно.Адила знала, что отец навещал – старался навещать – маму два раза в год: на ее день рождения и в день ее смерти, - но никого из детей с собой никогда не брал. Адила считала, что это обязательно чем-то обусловлено, хотя даже старая Доротея осуждающе качала головой, когда между слугами Даль'Вареков заводились подобные разговоры – один из них подслушал Джеспар и рассказал сестре о нем.

Да, так было заведено, и все же, из года в год глядя на нарисованный портрет матери, а потом – на собственное отражение в зеркале, Адила чувствовала, как крепнет между ними связь. И дело было не только в родственных узах между матерью и дочерью: взрослея, она все больше походила на Альду. Иногда ей казалось, что она забрала не только мамину жизнь, но и ее внешность. Альда отдала ей все, что у нее было, и не почтить ее память казалось Адиле богохульством. Она не осмелилась бы просить отца взять ее с собой в склеп, но передать с ним подарок виделось для нее единственным выходом. Ей думалось, что мама, опустив взгляд с Вечных путей и увидев рисунок, обрадуется остролисту – пусть и ненастоящему.- Хорошо, - вдруг сказал отец. – Я сделаю так, как ты просишь.Она ослышалась? Удивлённо моргнув, Адила подняла на него глаза. Девочка не ожидала такого быстрого согласия. Но вот: отец берет рисунок в руки – спокойно, так, будто не было вовсе прежней заминки, - и перекладывает на другой край стола, на стопку документов суда. И смотрит на нее выжидательно – не могла же дочь беспокоить его лишь из-за этой ерунды?Но Адила могла и именно так поступила. И в этот момент ей не было страшно получить выговор. Ее губы задрожали в робкой улыбке. Да, сегодня был знаменательный день.Отец, завидев ее улыбку, фыркнул и покачал головой.

- Однако, - сказал он, - сколько ты потратила на этот рисунок? Час, два? Или понемногу отбирала от нескольких дней? Это красивый жест, Адила, но – бесполезный. Вместо того чтобы тратить на него время, ты могла бы приложить больше усердия к заданиям, что даёт тебе Доротея. Она постоянно жалуется на твою неусидчивость и легкомысленность. Ты не должна расстраивать ее. Она готовит тебя к взрослой жизни, где ты никого не удивишь своими талантами художника – лишь умом.

Улыбка сползла с губ Адилы. Она почувствовала, как внутри нее разгорается злость. Доминик называл гувернантку злобной, старой каргой и другими неблагозвучными словами, подхваченными им от стражи или портовых рабочих в Дюнном. Адила не одобряла его грубость, но… Она не помнила ни одного разговора с отцом, когда бы тот не передавал ей жалобы Доротеи.

Вот, кто делал все как будто назло.

- К тому же, - продолжил отец, и Адила взволнованно закусила губу. Уж если гувернантка принималась нашептывать гадости о ней своему господину, то умудрялась не забывать даже сущей мелочи. – Она поражена твоей дерзостью и считает, что ты ведёшь себя и мыслишь не так, как подобает юной, благородной особе.Девочка сразу поняла, о каком случае он говорит. Тот инцидент произошел три дня назад, на уроке танцев. Доротея заставила Адилу влезть в тесное, душное платье и в не менее тесные бальные туфли. Уже через час девочка стёрла ноги в кровь и едва не задохнулась во всех этих рюшах. Разрыдавшись, она сбросила туфли и заявила, что все эти глупые танцы в будущем ей не пригодятся. И когда Доротея ехидно спросила, какое будущее она себе пророчит, Адила в гневе бросила, что или будет лечить старух от душевных болезней, или пойдет по стопам отца.

Только чудом она сбежала от голосящей гувернантки, а братья, прознав о ее вспышке, в знак уважения сочинили песню, в которой восхваляли ее внезапно проклюнувшуюся храбрость.Где эта храбрость сейчас?В ужасе Адила уставилась на носки своих туфель. Меньше всего на свете ей хотелось видеть неудовольствие на лице отца.- Выпрями спину. И подними голову, - приказал он. – Ты – Даль'Варек, нам не пристало прятаться от ответственности за свои обещания. Но чтобы они не превратились в пустые слова, нужно доказывать их делом. Ты понимаешь это?- Понимаю, - дрогнувшим голосом ответила Адила. Она была совсем не против доказать свои слова делом: лишь бы отец был наконец доволен ей, а старая Доротея перестала причитать, что с ее умом оставалось надеяться лишь на хорошее замужество. – Ты… Не злишься?- Злюсь? Нет, - покачал головой отец, - но пока не уверен в том, что ты осознаешь свои амбиции и… соответствуешь им.- Я докажу, - прошептала Адила.- Громче и чётче.- Я докажу, - повторила девочка и, собравшись с духом, посмотрела прямо в прищуренные, льдисто-голубые глаза отца.- Посмотрим, - усмехнулся тот.Он никогда и никому не верил на слово.

И был прав в своих сомнениях.***- Вот, что я скажу тебе, Даль’Варек, - заявил Ройл, стукнув пустой кружкой из-под вина по столу. - Лига многое теряет, позволяя тебе возвращаться на Морозные Утесы. Тебе бы побороться за место среди апотекариев Арка. Уверен, здесь - с твоими-то способностями - ты бы быстро заслужила себе доброе имя!- Не льсти мне, Черновод, - усмехнулась Адила, разглядывая щербатый край своей тарелки. Ужин, что она заказала, так и остался нетронутым. Ее аппетит пропал, стоило ей обзавестись соседом по столу. – Я ничем не лучше других апотекариев.- Новоиспеченный папаша, этот Зимопев, с тобой не согласится.- Он в состоянии аффекта. А я всего лишь делала свою работу.Краем глаза Адила заметила, как Ройл неодобрительно качает головой.

- Ты недооцениваешь себя. Так нельзя. Судя по тому, что я слышал, без твоего вмешательства все закончилось бы чьей-то смертью. Мамаша могла истечь кровью, ребенок – задохнуться в утробе… В самом худшем случае на Вечные пути отправились бы оба. Тебе хватило умений и знаний, чтобы предотвратить это, когда тот хваленый аркский апотекаришка мог только разводить руками.