Я все понимаю (2/2)
— Почему ты должна платить своей жизнью ради такого человека? — спросил я наобум, немного повысив голос.
Ее взгляд слегка прояснился, а затем из уголков глаз полились слезы. С минуту меж нами пролегала тишина, да и чего еще ожидать? Мы ведь только-только повстречали друг друга.
Внезапно она, подняв кулак, яростно стерла слезы с лица, смотря на меня уже помутненным от рыданий взглядом.— Отпусти. Я не стану прыгать, правда…— Обещаешь? — я внимательно посмотрел на нее и, увидев новый всплеск раздражительности, выпустил ее руку из своего плена. — Как тебя зовут?
— Какое тебе дело? — взъелась она. — Мы с тобой впервые встретились, и ты думаешь, что мы еще пересечемся? Оставь меня в покое!
— Я просто понимаю, каково тебе… — проговорил я, вспоминая, как мне самому было больно при разрыве с Шерон… — Не нужно так агрессивно реагировать. Я ведь просто хочу помочь, поговорить с тобой.— А вдруг ты маньяк-извращенец, затащишь меня к себе домой и изнасилуешь?
С минуту я просто буравил ее скептическим взглядом, игнорируя бесконечно дергающуюся бровь и то, как она сосредоточенно взирает на меня. С несколько мгновений я пребывал в культурном шоке, а после ошалело воскликнул, тыча в нее пальцем:— Я не извращенец!
— А с маньяком, значит, согласен? — удивленно переспросила она, и в глубине души я уже начинал жалеть, что захотел вообще приблизиться к этой девчонке.— Не согласен я! И вообще, меня Оз зовут! Оз! Ясно? А твое имя?— Ты отстанешь от меня, если я тебе его скажу?— Не факт, — улыбнулся я.— Ну ладно… — вздохнула она. — Я… Анжелика-Хуанита-Мария-Санта-Бора-Клаудия!— Ты чего? Я ведь серьезно! — я уже начинал порядком злиться, но мысль, что она только-только собиралась покончить с собой, останавливала мои побуждения.
— Алиса… — проговорила она тихо, словно пробурчав что-то себе под нос. — Тебе это что-то даст?Я лишь улыбнулся ее словам и одобрительно почесал затылок, а затем пожал ей руку. Ее бровь скептически взметнулась вверх, пока я тряс ее руку в ознакомительном жесте.— Вот и познакомились… — уже тише и немного приглушенно проговорил я, наклонившись ближе к ее лицу, дабы рассмотреть ее получше.
Внезапно подул холодный ветер, и я только сейчас, казалось, очнулся, вспомнив, что все это время шел дождь, а она так легко одета и промокла до нитки (опять же злосчастная картина, которая в последующие моменты не выходила у меня из головы, связанная с ее блузкой). Она немного поежилась.— Ты ведь так замерзнешь! — проговорил я и торопливо накинул на нее свою ветровку, чтобы хоть как-то обогреть. — Я живу неподалеку отсюда. Пойдем и обо всем поговорим, согреемся заодно. Тебе наверняка хочется выговориться…— Я не собираюсь что-то тебе рассказывать! Да и вообще, я не пойду в дом к незнакомому парню!.. И… и… Апчхи!— Вот! У тебя уже признаки простуды! — я весело схватил ее за руку, чувствуя, как она поначалу вырывает руку, сопротивляясь, проклиная меня, на чем свет стоит. Но я упорно шел вперед, не обращая внимания на разные глупости и постепенно чувствуя, как она прекращает.Я хотел поддержать Алису, чувствуя в ее взоре что-то родное и такое же брошенное. Было ощущение, что мое израненное сердце, нашедшее почти такое же, тихо и счастливо начинает биться, словно радуясь новому другу. Это было удивительное чувство, такое душевное и отзывающееся во всем теле нежной дрожью, спускающейся по позвоночнику. Рядом с этой девушкой… нет, с Алисой… я почему-то чувствовал новое шевеление в груди, которое порождало собой жизнь и новое биенье — рана на сердце заживала. Я так мало — ничтожно мало — пробыл в ее компании, а весь уже отдаюсь ее обществу. Так странно, но чувство такое приятное и правильное, что мне не хочется прерывать это щемящее в груди ощущение…***— Ты точно маньяк–извращенец… — бросила она, проходя вперед меня в мой дом. — И странный. Зачем приглашаешь меня к себе? Ты меня совсем не знаешь!— Знаю, что ты уже бесишься из-за этих слов, но ?я хочу поговорить с тобой?… — засмеялся я, вспоминая, как она по дороге сюда злилась, когда я отвечал одно и то же. Но когда я в итоге сказал, что она может не идти, она просто ответила, что ей интересно знать, что у меня в голове, и все-таки решительно пошла ко мне.
Едва пройдя в коридор, она устало оперлась о стену, и я, бросив на нее взгляд, понял, что она все-таки устала — перенапряглась. Наша встреча была будто случайной игрой судьбы, и от того, что она только что хотела оборвать свою жизнь, была понятна ее подозрительность, напряженность и некоторая скованность, хотя насчет последнего,думаю, ничего удивительного — ведь мы друг друга не знаем, а я сразу привел ее к себе. Но я почему-то отчаянно чувствовал, что ей нужна поддержка, да и что греха таить — мне самому было одиноко в этом смысле. Из друзей у меня остался только мой однокурсник Гилберт, и сейчас он далеко, у себя дома, а мне оставалось только в одиночестве упиваться своим разрывом, от чего было очень тяжело — я даже пытался спиться.
— Слушай, если ты действительно не хочешь тут быть, можешь идти, я не хочу держать тебя… — говорил я как бы невзначай, дабы развеять обстановку, мельком глядя на нее.
И тут я мысленно ударил себя по лбу. Она ведь была вся промокшая и замерзшая!
— Прости. Ты так действительно заболеешь, поэтому лучше прими ванну.— Нет, ну точно маньяк-извращенец! — она воззрилась на меня, буравя меня взглядом. — Зачем ты все это делаешь? И не говори того, что говорил уже раз двадцать! Почему вдруг внезапно приводишь к себе незнакомого человека и говоришь, что просто хочешь поговорить… это ведь просто неправильно!Я внезапно грустно, меланхолически улыбнулся, подойдя к ней, положивруки ей на плечи и наклонив лицо ближе к ее лицу. Ее глаза внезапно сузились, но я лишь улыбался, немного щуря глаза — и казалось, что она понимала — немой жест или проблеск в глазах.— Как бы эгоистично и больно это ни звучало для тебя и меня — я понимаю… — проговорил я, наклонившись к ее уху и стараясь как можно увереннее и осторожнее подбирать слова. — Понимаю всю боль и тоску. Ты одинока, и тебе некуда податься, некому выхлестнуть чувства. То же самое и со мной. Я тоже одинок, и я понимаю, каково это — когда сердце разбивается. Мы с тобой словно потеряны, брошены; и мне, и тебе одиноко. Как бы больно это ни звучало — я понимаю твою тоску и то, что блещет во взгляде… Словно брошенный ребенок, ты ищешь защиты — подобно мне самому…Ногти, резко впившееся сзади в спину, немного даже перехватили мне дыхание из-за резкой, немного давящей, но незначительной боли. Алиса обхватила меня, продолжая резко впиваться ногтями в спину и тесно прижавшись к груди, смотря в пол. Ее тело внезапно задрожало, а сама она тихо плакала, о чем я догадался по горячей влаге, которая пропитала мою переднюю рубашку, расстегнутую у самого горла. Казалось, через мгновенье она издала жалобный всхлип, который позже разнесся таким отчаянным и грустным плачем.
— Я… любила его… Он… он… — говорила она сквозь слезы, а я лишь прижал её ближе к груди, чувствуя, что где-то под кожей в грудной клетке сердце заходится от волнения и мягкого ропота. — Если… если ты действительно…— Т-ш-ш-ш… — ее слезы горячие, от этого они медленно скатываются по ладоням и согревают своей болью мое израненное сердце. — Тебе больно. Я знаю, ведья… все понимаю…