III (1/1)

IIIЖизнь потекла у Гакта с тех пор странная, полная непривычного, тягучего, сложного. Вечером он играл в кафе. И это было самое прекрасное и самое невыносимое время для него. Мана блистал, окруженный своей свитой, а Гакт бессильно скрипел зубами и жадно ловил каждый его взгляд. Что-то тянуло его к этому человеку. В те вечера, когда Мана бывал занят в театре, и кафе пустовало, Гакт шел бродить по городу?— и неизменно приходил к театру. После спектакля Мана снисходительным кивком головы позволял себя проводить. Иногда Гакту везло, и они оставались вдвоем, но чаще всего кто-то еще из свиты терся тут же. Наедине Мана и Гакт разговаривали об искусстве, о звездах в небе, о том, что май уже перетекает в июнь, а потому и сам воздух становится другим; они не спрашивали друг друга о прошлом и чаяниях на будущее, но в разговоре нет-нет да и проскакивало кое-что. При посторонних же Гакт или молчал, или огрызался.По субботам Гакт отправлялся в дансинг, где встречал все ту же свиту, только без ?королевы?. Приехавшие за экзотикой иностранцы охотно учили местных девушек танцам, подпевали пластинкам и оркестру и веселились. Гакт подмечал, что весь богемный флер слетал с них. Очевидно, думал он, что с их стороны поклонение оннагате?— такая же игра, как и его царствование над ними?— для него. Эта мысль вызывала какую-то смутную радость. Впрочем, он скоро убедился, что были среди них те, чьи чувства были столь же искренни, сколь и нелепы их проявления. Они пытались сочинять ему стихи?— в духе, как им казалось, эпохи Хэйан; снимали его на фотоаппарат или даже рисовали его портреты. Все это было приправлено таким количеством патетики, что у Гакта сводило зубы. И тем больше был его ужас, когда он осознал, что сам находится среди них. Ему, правда, хватило ума и гордости не признаваться, что те пьесы, которые он сочиняет, посвящены кое-кому. ?Кое-кто?, судя по всему, догадывался об этом?— и неизменно отзывался о новой вещи, хоть и с легкой иронией, но благосклонно. Гакт в ответ на эти похвалы делал вид, что ему безразлично, но в душе его разливалось тепло.По ночам Гакт оставался один. Вечером субботы он провожал Наоко до дома и шел к себе. Как-то он на прощание ее поцеловал, и она, неумело и неловко, ответила на его поцелуй. Однако почти тут же он почувствовал легкое разочарование и больше себе таких вольностей не позволял. Это вызвало разочарование уже у Наоко, но она ничем не упрекала его и не показывала своих чувств. Только иногда она тянула его к набережной, где они гуляли и разговаривали почти до рассвета. Нравы в городке были не слишком строгие, и молодежь гуляла свободно. По вечерам?— особенно в пятницу и субботу?— набережная была полна парочек. Особых вольностей никто себе не позволял, даже держаться за руки было не принято. Чаще всего Гакт и Наоко садились на скамейку и смотрели на океан. Свет газового фонаря падал на их лица, и им казалось, что они одни во всем мире. Гакту нравились эти моменты тишины и покоя. Его удручало только, что думал он совсем не о Наоко.Днем Гакт или помогал хозяину в кафе, или работал где-то в городе. Он бывал и носильщиком, и ремонтником, и даже шофером. Местные жители довольно быстро привыкли к странному юноше, который сам искал работы и не отказывался ни от чего, не торговался и делал свою работу хорошо. Если работы не было, он или шатался без дела, или сидел в кафе за пианино, играл?— если были посетители, что днем случалось крайне редко, сочинял музыку?— если в кафе было пусто. Он писал короткие пьески и сочинял большую вещь, которая уже успела побывать и оперой, и симфонией, и сборником песен. Ноты записывал аккуратно и прятал от посторонних глаз.Однажды Гакт вышел из дома совсем рано утром. Было уже лето, и из-за жары спать было тяжело. Ночью шел дождь, воздух был полон влаги. Гакт шел, засунув руки в карманы и насвистывая новую мелодию. Неожиданно он обнаружил себя около дома, где жил Мана. Постояв немного, Гакт уже решил двигаться дальше, как вдруг из ворот вышла служанка и позвала его. Он никогда раньше не переступал порога этого дома: с Маной он всегда прощался у ворот, а в гости его бы вряд ли позвали.Гакт последовал за служанкой и оказался во дворе. На веранде стояла женщина в юкате. Она улыбнулась Гакту и спросила, может ли он помочь ей?— ночью прохудился навес над верандой. Гакт согласился.Работы было на полчаса, но Гакт не торопился. Ему было любопытно увидеть Ману в его родном доме. Да и удивление на его лице в момент встречи увидеть бы хотелось. И его надежды оправдались. Гакт спустился, чтобы выпить воды. Рубашку он снял: не хотел порвать во время работы. Солнце пекло спину и плечи, нестерпимо хотелось пить. Гакт, сидя прямо на земле, жадно пил воду, когда из дома вышел Мана. Он скользнул по Гакту равнодушным взглядом, но Гакт успел заметить легкое замешательство в его взоре. Гакт тоже несколько растерялся. Он, конечно, не думал, что Мана и дома ходит в кимоно и с беленым лицом, но все же не ожидал такого. Дома Мана щеголял в черной юкате, стянутой белым поясом. Гакт не без удивления отметил, что у Маны узкие бедра и широкие плечи, что невозможно было разглядеть под несколькими слоями женского кимоно. Еще непривычнее было видеть его лицо без грима. Он, действительно, был очень красив.—?Матушка спрашивает,?— сказал Мана без всяких приветствий,?— не хочешь ли ты с нами позавтракать. Она считает, что ты мой друг. Видела как-то из окна, что мы идем вместе.—?А ты? Ты будешь рад, если я присоединюсь к вам? —?спросил Гакт, поднимаясь.—?Мне все равно. —?Мана отвернулся. —?Я не люблю принимать гостей.Гакт колебался. Ему хотелось есть, но все утро терпеть этот высокомерный тон он не собирался. С другой стороны, это была возможность показать Мане, что он не голь перекатная, как тот, судя по всему, думал.—?Передай своей матери,?— сказал он,?— что она очень добра, и я с благодарностью принимаю ее приглашение.Мана бросил на него пристальный взгляд, процедил сквозь зубы, что гостя позовут, как только завтрак будет готов, и ушел в дом.