Часть 1 (1/1)

Гакт сам не помнил, как очутился на полу. Он стоял на четвереньках, упираясь лбом в холодный надраенный пол шикарной гримерной, и ничто в тот момент не выдавало жизни в его странном оцепенении, только иногда подрагивали пальцы, упирающиеся в гладкий паркет, и откуда-то, словно из чрева этого напряженного комка эмоций, глухо разносилось:– Ками, хватит. Ками, прошу тебя, остановись.Малис Мизер. Группа, которой не существовало. Договор пяти отступников, которые никогда не расскажут, что же происходило на самом деле. Рот – замок – ключ – могила. За все время, проведенное вдали от них, Гакт так и не смог спокойно сжиться с этой тайной. Как-то раз, после очередного музыкального подвига в студии его позвал к себе названный братец Ю, и, пока Гакт хозяйничал на кухне, выбирая какой-нибудь дорогой алкоголь, чтобы провести вечер под легкомысленный дружеский смех, Ю ковырялся в своем ноутбуке в поисках фильма или концерта для совместного просмотра. Первые звуки, прошелестевшие из колонок, застали Гакта еще на кухне, и два стакана виски, приготовленные для друзей, остались забыты около раковины вместе с ведерком для льда и изящным подносом. Через несколько секунд Гакт возник в гостиной. С дивана ему мягко улыбнулся Ю:– Я тут недавно взялся переслушивать кое-какие старые группы… И вспомнил про твою. Может, посмотрим ваш старый концерт? Ты же не будешь возражать?Гакт вгляделся в лицо на мониторе, свое и чужое одновременно, такое изменившееся за эти годы, и в этот момент на него обрушился такой шквал эмоций, что он с трудом подобрал слова, чтобы ответить гитаристу:– Легче тебе, Ю, просто убить меня на месте.Кадры на экране все сменялись, и возникали новые старые лица, которые вызывали сожаление о прошлом и тоску о потерянном. Группа, которой не существовало. Все, кто был причастен к ее созданию, теперь говорили о ней, старательно уклоняясь от прямых ответов. Неужели лишь Гакт не мог сдерживать настоящую, неиллюзорную боль, которая не может быть просто дурным сном или плодом воображения?Сознание Гакта вновь вернуло его в гримерную, где один из участников несуществующей группы еще активнее доказывал Гакту факт всеобщего небытия. Это было на очередном концерте, ничем не отличающемся от других концертов в рамках тура. Он пытался сконцентрироваться на грядущем выступлении, но отчего-то им владели отчаянно мрачные мысли, навеянные воспоминаниями о прошлом, поэтому Гакт просто молча гипнотизировал гладкую поверхность зеркала в черненой раме, висевшего в пустой гримерной. Погрузившись в свои размышления, Гакт не сразу заметил, что изображение в зеркале было уже не столь отчетливым, как раньше. Кажется, будто лица стало два, потом четыре, и вот ирреальные контуры уже множились в геометрической прогрессии, оставляя в душе лишь отрешенное непонимание происходящего и невозможность никак ему противиться. Неожиданно незримый гость дал Камуи знать о своем присутствии, сжав ему сердце своей ледяной рукой. На щеке, поверх мягкого изгиба привычных черт и бархатистой гладкости кожи, не тронутой макияжем, Гакт почувствовал мягкое холодное прикосновение – словно по щеке провели кубиком сухого льда. Поцелуй? Такие странные ощущения… При жизни губы этого человека были мягче и теплее. Гакт имел все основания причислять себя к людям не совсем обычным, обладающим необъяснимыми способностями, и, поэтому, хотя сама суть происходящего была странной и даже пугающей, он ощущал только лишь необъяснимое чувство вины, которое поселились в его душе после смерти барабанщика.– Ками, – выдохнул Гакт, откинувшись на спинку стула. На тело вдруг навалилась непомерная усталость, и все остальные слова застряли в горле. Места, к которым прикасалась ледяная рука призрака, невыносимо горели, кровь омывала изнутри ноющие сочленения отчего-то обессилевших мышц. Камуи владели жар и жажда, как во время блужданий по очередной выдуманной пустыне. Очередная белая рубашка, не лишенная дорогостоящего изящества, невыносимо липла к измученному телу.– Ками, помоги мне, – прошептал Гакт, обращаясь то ли к своему другу, то ли к некой высшей силе – возможно, к обоим сразу. Тут же Гакт почувствовал прикосновение ледяных пальцев, которые сначала нежно прошлись по его волосам, а потом ласково опустились на лоб. Это даровало хоть какое-то облегчение.Он хотел возразить, пока происходящее не затянуло его слишком глубоко, в те дебри и провалы темноты, из которых нет обратной дороги, но Гакт лишь осекся и закрыл глаза. Его окутывал нежный холод, словно бы он сладко уснул где-то в снегу, навсегда исчезнув с поверхности этого мира. Ему было даже приятно чувствовать прохладу на своей груди, вздымающейся от рваного дыхания, и ледяные прикосновения к его горячим пальцам – язык оставлял на коже сладость покалывания и спасительную анестезию холода – но…– Но Ками…– Ками…– Ками…Гакт так ничего не сказал.Все происходящее было страшной насмешкой надо всем, в чем он был уверен. То, что было, то, о чем свидетельствуют красивейшие записи и фотографии, все старательно пытались записать в статус ?ничто? – и два пса-цербера Мана и Кози стояли на страже саркофага, обмотанного цепями, в котором покоилось детище пятерых талантливых людей. То же, чего не было, что никак не могло происходить, сейчас поражало Гакта своей странностью и очевидностью: Ками не просто вернулся, для Гакта он был столь же реален, как и любой другой человек из окружающей его действительности.И он касался его. Ками холодно и властно ласкал Гакта, оставляя на коже того остывающие следы ледяных пальцев, а тому оставалось только вздрагивать, инстинктивно подаваясь назад от холода и смятения, и тихо шептать непослушными от оцепенения губами:– Нет, Ками… Прекрати! Ты не можешь вернуться в этот мир. Черт подери, думаешь, можно появиться из ниоткуда – и вот так вот снова стать моим любовником?!И вот рубашка Гакта расстегнута, стул развернут на сто восемьдесят градусов, а сквозь зыбкую ткань реальности уже прорываются потусторонние прикосновения чужих пальцев. Лица своего любовника он почти не видел, все потопало в дымчатом облаке обманчиво длинных волос, от которых веяло свежестью, и Гакт зачарованно поддавался призраку, незримо следуя за ним в зияющие пропасти танатоса, словно под гипнозом.Мягко прошуршала молния на штанах Гакта, и вот горячая плоть, скрытая за ними, болезненно обожглась о колючие льдинки призрачных пальцев и губ. Гакт закусил губу и зажмурился от холода и смятения. Как нелепа сейчас мысль о падении в глубины желания… Какое действие может быть нелогичнее в такой ситуации?Напрасно. Расчетливость разума взяла выходной и дезертировала в далекие закоулки сознания, а ее хозяин утерял остатки инстинкта самосохранения и пустился проматывать то, что у него осталось. Чувства. Эмоции. Тело. Жизнь.До последних барьеров он не мог допустить никого из ныне живущих людей, но вот отчего-то в его судьбу нагрянули неживые – и, значит, правило все равно оставляет за собой ослепительную целостность. Значит, можно делать все, что угодно, и никто ни о чем не узнает. Несуществующая близость между несуществующими участниками несуществующей группы.Можно стать мягче, слабее, послушнее. Можно попросить у Ками прощение за совершенные ошибки. За обиды. За гордость. За то, что не вышло победить смерть. Это повод встать на колени, виновато опустив лицо в пол, и просто просить ?Нет, Ками, не надо?, злорадно повторяя при этом про себя ?Ну же, ну же, ну же…?Самовлюбленный бог, который постоянно кичился своей неуязвимостью, жестокостью и ненавистью ко всем проявлениям слабости, лежал, поверженный, подчинившись другому.– Не обольщайся, – возразил Гакт из последних сил, скорее по инерции, – был бы ты жив, я бы не позволил тебе этого.Ложь – мог и позволить. Такое уже было, когда лицо, которое Гакт увидел в записи Ю, было самым что ни на есть реальным, несуществующая группа еще не была несуществующей, а прикосновения ударника были теплыми и живыми. Малисы никогда не были идеальным коллективом, где царило всеобщее равноправие и творческая свобода, и именно поэтому принц Камуи, попав в эту магическую страну и очаровав заправляющую ей принцессу, инстинктивно потянулся совсем к другому человеку – человеку, равному себе. Гакт захотел сделать эту сильную сущность частью себя – настоящий вампиризм, к которому он всегда имел такую тягу. И, не важно, ласкал ли Ками Гакта в какой-нибудь самой грязной комнате закулисья, задрав барочное роскошество костюмов, или сам изгибался в руках принца, до боли наматывающего на кулак его шелковые волосы – это были настоящие эмоции, что неизменно раздражали весь игрушечный мир Малисов – прекрасный и жестокий одновременно, словно кукольный театр.Гакт снова принял Ками, и, как ни странно, холод его плоти и боль, которую она причиняла, были по-своему приятны ему: каждый садист в глубине души тяготел к мазохизму, а в случае Гакта к самодеструкции присовокуплялось еще и непреодолимое влечение к опасности. И вот член Ками двигался внутри Гакта, а тот лишь сладко сжимал свой собственный и стискивал зубы, пытаясь удержать в себе надрывные стоны и ненужные слова. Мутный шум в голове и ноющая слабость во всем теле оттягивали момент оргазма, доводя Гакта до грани, где удовольствие превращается в страдание, но в этой странной ситуации верен был и обратный принцип, так что в глубине души Гакт хотел этой близости. Он хотел принадлежать тому, кого когда-то любил.Но в этот день все и вся, казалось, крутилось вокруг небытия. И, поэтому, даже если Гакт захотел бы, чтобы все закончилось и, прорычав грубые проклятия, попытался бы оттолкнуть Ками – а, может, даже ударить его за пережитое унижение, его рука прошла бы сквозь обманчивую туманность воздуха, и красивое волевое лицо, стоящее перед глазами, улыбнулось бы, отчего еще заметнее стали бы мужественно выступающие скулы, и просто растаяло бы в воздухе, вернув реальности прежние утомительно четкие очертания.И именно в этот момент Гакт вновь бы почувствовал, как он на самом деле одинок.