Братья. (1/1)

—?Перрин! Перрин! —?Тёмноволосый парнишка с улыбкой бежал к своему дому по мощённой улице, размахивая собственным шейным платком на бегу. —?Перрин, отец приехал!Кудрявый блондин вздрогнул, когда младший брат залетел в их комнату, а потом осторожно осмотрел страницу книги на предмет повреждения. Перрин Роббер не был таким же здоровым и крепким, каким был его братец, в нём больше проявлялась аристократическая болезненность, бледность, худоба. Его небесно-голубые глаза всегда были мутно-стеклянными, смотрящими поверх всего вокруг. Юноша отряхнул ткань синего камзола и слегка укорительно посмотрел в сторону младшего:—?Филипп… Пожалуйста, не пугай меня так… И разве ты успел забыть, что отец должен был вернуться к сегодняшнему дню?.. Что тебя так взбудоражило?—?Разве ты не тосковал по нему?—?Разумеется тосковал, но я… Не вижу смысла в настолько бурной реакции. Словно он не из деловой поездки вернулся, а с войны…Филипп немного потерял улыбку, рассматривая хмурого старшего с ног до головы, от черных туфель до почти белоснежных кудрей на голове. Особенно его глаза затормозили на уровне груди и глаз, ведь от обоих точек исходил холодный возмущённый свет. Старший был особенным. Нет, в его личности ничего интересного почти и не было, ничего необычного, а вот его тело. Перрину передалась семейная патология, что была ещё у деда и у одной из тётушек обоих мальчиков. Синий кристалл растущий между ключицами и всегда выдающий эмоции владельца интенсивностью и тоном своего свечения, причём глаза всегда светились вместе с ним совсем, как у кошки.Блондин получил своё имя только благодаря такой особенности, в остальном не особо отвечая званию скалы, камня.—?Зануда ты, Пер!—?Не переходи на грубости.—?Зануда-зануда-зануда! Бе-е-е-е!Старший улыбается, убирая книгу в сторону, чуть приподнимает руки и медленно движется к брату.—?Ах ты… Мелкий…—?А?—?Попался! —?Старший сжимает его в талии одной рукой, кулаком второй грубо водя по макушке младшего, заставляя испытывать не самые приятные ощущения.—?Эй, отпусти!—?Сначала извинись!—?Ни за что на свете! Каменный лоб!Они возятся ещё по полу, толкают друг друга к стенам и смеются, довольные своим небольшим сражением и ни одному из них по-настоящему не обидно на все брошенные ?недорослик? или ?зануда?, они как раз снова поднялись, когда в комнату вошла женщина с такими же светлыми, как у Перрина волосами:—?Ох… Мальчики! Что вы устроили?Оба они сразу встали смирно, виновато посматривая на мать и начали помогать друг другу привести себя в порядок без единого ?прости?. Мать учила их, что извинения помогают куда меньше дел и всегда лучше отдать предпочтение второму способу, чем первому.—?Вот так… Молодцы, приберитесь в комнате, ваш отец вернулся и лучше показать ему, что вы были прилежными всё время его отсутствия, даже если это не совсем так.Старший будет ещё долго вспоминать именно этот день. Веселый, семейный, все родные были с ним тогда, он был юн, а погода в Мангейме стояла почти райская. Вспоминает он это и сейчас, сидя в почтовой повозке и прижимая к себе небольшой чемодан, пока экипаж неистово трясёт на каменистой дороге. Напротив сухой старик из самого Берлина, везущий важные документы в другую страну и даже дальше, чем едет сам Роббер. Слева от старика сидит его лекарь, поминутно поглядывающий на посла, ожидая увидеть всякое проявление старческой слабости, но пристарелый слуга царства оставался бодр и поминутно рассказывал всё более и более необычные анекдоты, кажется, про всё на свете. От плохих подков у лошади до интриг короля Швеции.Справа от Роббера же сидел молодой юноша, больше по внешнему виду напоминавший совсем мальчика и спал, даже в таких ужасных условиях, чему Перрин завидовал, так как его проблема не давала заснуть порой в ангельской тишине на мягкой кровати, а этот парень спал как младенец в несущейся по волунам коробке и при громко хохочущих соседях.—?Извините, господин лекарь? —?Наконец подаётся вперёд молодой человек с лёгкой улыбкой и чувством нарастающей головной боли. —?Вы не знаете никакого хорошего снотворного? Мне уже скоро два десятка лет, но я не проспал спокойно ни единой ночи. Хотелось бы хоть раз понять, что такое этот человеческий сон.—?Алкоголь! —?Со смешками внезапно вмешался посол, посматривая на дорогу. —?Мне, юноша, скоро седьмой десяток пойдёт, а ничто лучше спиртного меня не убаюкивало, даже колыбельные моей почтенной матушки, ха!Перрин посмеялся себе под нос и только отвёл мутноватые глаза снова на лекаря, до этого сконцентрировавшись на седом шутнике:—?Мне такое свойство известно и всё же, не хочется рисковать и возможно страдать от алкоголизма вместо обещанного сна, так что… Что скажете, гер лекарь?—?Снотворное?.. Дайте подумать… —?Мужчина поправил пенсне и начал рыться в собственных записях. —?А какого рода у вас бессонница? Переживания? Боли? Неблагоприятная обстановка? Есть ли у вас боли в области сердца? И… Часто ли вам пускают кровь?—?Неужели это так важно?—?Конечно. Вот посоветую я вам от болей в голове, а вам недавно пускали кровь… О, друг мой, вы не проснетесь!—?Надо же, а… —?Он чуть задумался, а потом наскоро отпахнул воротник, показывая врачу свой камень с нескрываемым волнением, ведь раньше подобного он не делал и отец не особо стремился показывать сына докторам. —?А что может… Помочь с этой штукой?И лекарь и посол с удивлением подаются вперёд, а первый протирает очки, снова и снова присматриваясь к горящим граням, после чуть отстроняется и выдыхает:—?Только хирургическое вмешательство. Удивительно, что вы вообще прожили так долго с подобной… Аномалией. Вам бы самое место на выставке необычных людей, сэр Роббер.Посол смотрел чуть дольше, щурил серо-зелёные глаза, удивительно для себя стал серьезным и наконец выдал тоном весьма загадочным и задумчивым:—?А мы предполагали, что такой вид вымер…—?Вид? —?Его попутчики переглянулись и с интересом посмотрели в сторону пожилого человека.—?Populus artificialis lapidem. Неужели вам, доктор, это название ничего не говорит? Самый известный пример древней хирургии и даже… Модефикации тела.—?Самоцветы… Я полагал, что это всё байки какого-нибудь пьяного декана, однако… Нет, должно быть логичное объяснение.—?Моё не логично для вас?—?Не до конца. Всё же тот феномен… Предполагал совершенствование человеческого тела, а сэр Роббер наоборот жалуется на здоровье… Не сходится… Может… Раньше такое явление было более частым и учёные того времени просто задокументировали… Вы же знаете, человечеству свойственно приверать.—?Извините… —?Перрин прерывает их, убирая руку от воротника и чуть прикрывая диковинную часть тела.- Я что-то совсем не понимаю, о чём вы говорите… Что ещё за Популус… Извините, хренопулус?—?Понимаете, юноша… —?Посол откидывается назад перед началом небольшой лекции. —?Есть в истории человечества такая интересная ситуация… Давно, ещё в веке десятом… В Византии была открыта некая панацея… От всех болезней, от старости… Философский камень. Вы наверняка слышали о нём как о мифе, недостижимой мечте людей… Но я говорю вам… Он реален. Его можно получить из тела человека, но это настолько негуманно что цари всего мира наложили строжайший запрет на любые эксперименты в этом направлении… Собственно… Тогда же и там же с помощью этого чудо-реагента, способного осуществить абсолютно любую, даже невозможную, алхимическую реакцию был создан Нра-муш. О нём вы, скорее всего, не слышали. В летописях его называют чёрным или дьявольским кагором. В человеческом теле он проводит реконструкцию, открывает его для перемен, лучшего понимания мира, контакта с мирозданием… Вот такие ?открытые? люди это и есть… Народным языком… Самоцветы.—?Но я не пил ничего подобного.—?Вы?— нет, но это мог сделать ваш предок… Скорее всего много раз пра- бабушка… Всё же вещество лучше приживается в женском теле. В мужском… Оно конфликтует с какой-то из особенностей крови… Это могло дойти через поколения, сэр Роббер. Однако… Мировой совет полагал, что эти существа… Размножаться не могут…—?Так странно… Самоцвет… Хах… Отец угадал с именем, ничего не скажешь… Кошмар какой-то…—?На вашем месте… Я бы гордился. —?Старик улыбается и снова смотрит на дорогу, цепляясь за сидение, когда начинаются очередные ухабы.—?С чего бы? Отец отправил меня во Францию только из-за этой дрянной штуки… Сказал, что там мне не место…—?Может, он хочет уберечь вас от чего-то? Чего-то, что вы сами не знаете на собственное счастье?—?Чего я могу не знать?—?Мангейм… Находится в лесистой местности, а леса… Места… Необычные. Притягивают они всегда всё необычное и это необычное может хотеть вашей смерти, но гордиться я бы стал не по этому.Роббер вопросительно посмотрел в его сторону, наконец застёгивая пуговицы своей рубашки, а после смотрит на всё так же сопящего соседа, который и не догадывается о столь странном разговоре совсем рядом с собой.—?А с чего бы тогда?—?Ваш камень, да он выглядит несовершенным, его грани хаотичны и форма достаточно крива, но это алмаз… Чистейший, что я видел на своём веку синий алмаз. Такими камнями украшают не то что царские кроны, а церковные реликвии… Не будь этот самородок частью вашего тела, вы могли бы продать его и денег хватило бы на многие поколения ваших потомков.—?Что толку? Он совершенно бесполезен и только причиняет моему телу боль… И недосып.—?На всё воля Бога. —?Старик снова усмехается. —?Возмооооожно, придёт время и он сыграет свою роль, пусть даже и не в вашей жизни…Дальше ехали они в тишине пару дней, скорее просто устав, чем потеряв интерес к беседе, к тому же каждый из участников разговора теперь был увлечён именно темой последней дискуссии, а потому всё в молчании размышляли. Старик-посол мог думать и о погоде и о своём ревматизме. Доктор же всецело увлёкся медицинской стороной данного явления, делал записи каждый раз, как Перрин проявлял необычные, по его мнению качества и повадки, а сам Роббер думал не столько о камне, сколько о его истории. От кого он пришёл к нему через более чем семь сотен лет? Какую такую загадочную роль он может сыграть и кому перейдёт?Каким будет этот потомок и что конкретно будет в его судьбе? Столкнётся ли он с осуждением общества? Останется во Франции или окажется, например, на новом континенте, найденном Колумбом? Может, вообще на загадочной Южной Земле? Может, он… Или она… Вернётся в Германию и светит ли наследнику встреча с тем самым ?необычным? из лесов Мангейма?Через несколько недель пересадок и длинных дорог Перрин Роббер достиг Парижа и так семья его раскололась на две ветви.