Эпилог (1/1)

Прошло три года. Евгения Салманова жила в Ленинграде, её работы теперь выставлялись в крупных галереях, её хвалили серьезные критики, и ругала пресса. Жизнь била ключом, не было ни дня для отдыха, были друзья, которые приходили именно тогда, когда она продавала особо удачный фотопортрет или картину. А ей было все равно, художница жила одна, незначащие ничего связи были, но не длились и недели, а потом в сердце оставалась пустота, а на лице холодная улыбка.Любовь ушла из сердца, когда они расстались с Соней. Около той постоянно вились кавалеры, что вызвало в художнице ревность, пусть и безосновательную. Женька разрывалась на работе, а потом получила приглашение из столицы. Глупо было отказываться. Соня не поехала с ней. Кажется родители все же решили эмигрировать и готовили все необходимое… А потом, через общих знакомых Женя узнала, что они решили подождать еще немного. Ведь у возлюбленной скоро должен был родиться ребенок. А ему, как и матери был нужен покой, хотя бы относительный.А вот тогда Женька поняла, что бывает, когда человек не может дышать. Сердце разлетелось на части, и теперь для нее важна была только работа, которая помогала жить, чувствовать, творить. И она творила. Яркие, сильные, пронзительные картины и фотографии. Она была известна, но единственной её мечтой было уйти с арены, от фальшивых улыбок и ненужных друзей, от жесткой цензуры. Надоело быть осмотрительной, говорить только то, что от нее хотят слышать, снимать только то, что идеологически правильно…И она ушла. Уладив все дела, она уехала домой. В тот город, который стал для нее домом, когда появилась Соня. Город, в котором остались самые счастливые мгновения её жизни. Она ехала попрощаться с этим местом перед отъездом в Париж. Иван и Тимофей с невестами и родителями уже перебрались туда и настойчиво звали с собой, но тогда Женя была не готова. Сейчас время пришло.Одевшись в старые штаны и рубашку, взъерошив волосы назло всем аккуратнымпрохожим она шла по той самой улице, мимо той самой кофейни, вот только она так и не решилась в нее зайти.На лавочках сидели люди, прогуливались парочки, по бортику фонтана бегали детишки, приседали на корточки, опускали маленькие ручонки в прохладную воду.А на скамеечке сидела она.Девушка с собранными волосами и в легком платьице сидела, покачивая коляску. Она почти совсем не изменилась, только глаза стали серьезнее.Джеки остановилась, не зная куда деваться. Подходить было страшно. Пройти мимо невозможно. Но тут Соня повернулась и посмотрела прямо в лицо художницы. Коляска остановилась. Женя медленно подошла ближе, тогда как Соня сидела неподвижно и только всматривалась в лицо девушки с каким-то непонятным выражением.— Здравствуй – от звука её голоса стало совсем не по себе. Джеки резко вдохнула и сделала еще пару шагов навстречу. Молодая мама встала и неловким движением расправила складки платья.— И тебе привет, – художница совсем растерялась. Она не знала, что сказать ещё, не могла заставить себя посмотреть в коляску.— Ты теперь известный человек, поздравляю тебя.— Спасибо. Тебя тоже можно поздравить. – Проговорила художница, настороженно поглядывая на коляску.— Вроде того, – усмехнулась Соня и, проследив за взглядом старой знакомой, заглянула под полог, – хочешь посмотреть?Женя не успела возразить, молодая мама быстро наклонилась и подхватила на руки мальчишку в смешной панамке.— Ну я…– Женька чувствовала себя донельзя глупо.— Держи, – улыбаясь, Соня протянула ребенка художнице, а та нервно отступила назад.— Нет, знаешь, мне как-то никогда не приходилось держать дитё на руках, да я вообще их это… побаиваюсь…— Перестань, я тебе полностью доверяю, Жень, — это прозвучало немного грустно.После таких слов, девушке ничего не оставалось, как аккуратно подхватить ребенка из рук матери. Малыш тут же заулыбался и посмотрел на нее удивительно серыми глазами.— Ему скоро будет год, – проговорила Соня, но Женя её не слушала. Она смотрела на улыбающегося малыша, который теребил ворот её рубашки и совсем не боялся незнакомого человека. Женя прижала его к себе сильнее и на лице художницы появилась несмелая улыбка.— Тебя и правда можно поздравить, – сказала она, глядя на ребенка, – Кроха у тебя чудный. Папаша, наверное, счастлив.— У него никогда не было папы. Папа исчез в ту же ночь, – услышала она спокойный ответ.Женя вскинула голову и удивленно посмотрела на девушку.— Да какой же дурак смог тебя бросить? – нахмурилась — Какая же м…Соня тихо рассмеялась и Женя вдруг почувствовала резкую боль в груди. А она? Сама. Разве не сделала это? Пусть и под влиянием объективных причин. Но никакая причина не может быть убедительной, когда смотришь в эти кофейные глаза, теряясь в нежности и в осознании потери.— Он был мне совершенно безразличен. В моей жизни существует только один человек, кроме сына, – сказала она, глядя в любимые глаза. И Женька все поняла, но не решилась продолжить эту тему.— Как тебя зовут, малыш? – спросила она у мальчугана, который увлеченно дергал её за ворот рубашки— Его зовут Женя.~~*~~По тихой улочке Парижа прогуливались три человека. Хрупкая девушка в длинном платье, которое атласной дымкой вилось вокруг лодыжек, волосы её были уложены в чуть небрежную прическу, а большие глаза, цвета кофе, притягивали взгляды и вторая, высокая с короткой стрижкой, в мужской одежде. У нее были резковатые движения, широкий шаг и внимательный взгляд художника. Она курила трубку и выдыхала ароматный дым, который рассеивался в вечернем воздухе, оставаясь лишь легким привкусом шоколада. А рядом с ними бежал сероглазый мальчишка лет четырех. Он был красивым и смышленым. Он смеялся и то и дело звал посмотреть на что-то интересное. Они были вместе и были счастливы. Их ребенка не коснулись еще беды XX века. А если и коснуться, то они сделают все возможное, чтоб его уберечь. Они сильные и они любят. Они справятся.Троица только что вышла из кофейни, что в квартале русских эмигрантов, где управляющий и их добрый друг Виктор Малинин долго смотрел им вслед, улыбаясь каким-то своим мыслям.