Samsung, модель No 3: Sunggyu/Sungjong (1/1)
Вот уже несколько дней Сонгю замерзал. Солнце затапливало улицы Сеула болезненным, приторно-желтым светом, заставляя жителей огромного муравейника судорожно искать замену душным офисным костюмам. Воздух казался липким от пота и испарений канализации и оседал на языке неприятным налетом. Город отекал, дышал тяжело, сипел, готовый начать сплевывать кровью, но упорно продолжал крутить колесо повседневности.
И только Сонгю было холодно: пронизывающе, пробирающе до костей, так, что грудная клетка уже ныла от напряжения, а каждый последующий вдох давался все труднее.
Сонгю не был болен: градусник стабильно показывал тридцать шесть и шесть, периодически отклоняясь в сторону на несколько делений. Ему не нужно было наедаться таблетками и вымаливать выходной, чтобы отлежаться и привести организм в порядок. Да и никто бы ему этого не позволил, потому что впереди камбэк, а Лидер должен быть в строю всегда, потому что Лидер – это непрошибаемая стена, супермэн, нянька, домашний психолог (а если будет угодно, то и психиатр) и группа поддержки в одном лице.
Его не лихорадило, он не был влюблен и, конечно же, не думал ни о каких депрессиях. Потому что не положено. Потому что ему просто было холодно. Невыносимо, так, что он, кажется, ненавидел свой новый сценический костюм с глубоким вырезом и искренне не понимал, почему все видели корень сексуальности в обнаженном теле.
Сонгю считал щелчки камеры, считал вспышки, считал улыбки одногруппников, считал секунды до конца фотосессии – лишь бы отвлечься, лишь бы не думать об этом кошмарном, всепроникающем и всезнающем холоде. Стоило только менеджеру дать отбой, как он тут же натягивал на себя футболку, свитер, толстовку, заворачивался в плед и шел на поиски источника тепла, чужой и слишком нелепый в городе, исходящем белой пеной от жары.Но тяжелее всего ему давались ночи: Ухён, такой привычный и почти родной в интерьере комнаты, уходил на место Мёнсу, Мёнсу уезжал в Японию, а Сонгю медленно обледеневал в одиночестве под светом ночника, боясь погасить единственную лампочку, потому что тогда, казалось, кровь совсем загустеет и забьет артерии, оставив его остывать в полумраке равнодушия и какой-то всеобщей ненужности.
И сейчас Сонгю лежал под двумя одеялами спиной к двери и сквозь ресницы наблюдал за тенями, танцующими, словно в агонии, на стене. Они расплывались, принимали четкие очертания, дрожали, будто им было так же холодно, как и ему, а потом рассыпались на слепящие точки в глазах. И все начиналось сначала.
Сонгю хотел бы протянуть руку и поймать их, чтобы попытаться согреть своим дыханием, но понимал, что стоит ему высвободиться из-под одеял, и этой ночью ему не уснуть. И когда Морфей почти накрыл его прохладным палантином, почти закутал его в легкий саван, совсем не сохраняющий тепло, Сонгю почувствовал, как на него упало что-то тяжелое, а потом чьи-то тонкие горячие руки, скользнув под ворох тряпок и белья, обвили его талию, и чье-то пряное острое дыхание обожгло его подбородок.- Сонджони, ты почему не в постели?- Я в постели, хен. Спи.
А потом Сонгю снилось махровое солнце, которое недовольно хмурило брови, которое капризно надувало губы, но продолжало щекотать теплыми ворсистыми лучиками, и этим удивительно походило на его макнэ.
~~~