1 часть (1/1)

Мафу маленький. Сорару точно это знал, несмотря на то, что тот был выше него. Мафу жмётся к нему, тыкается носом, как слепой котёнок, трётся щекой о его щёку, улыбается так доверчиво-доверчиво и лезет целоваться. Мафу цыплёнок, желторотый и писклявый, весело повизгивает, когда он прикусывает его кожу и нежно оттягивает, а потом водит по покрасневшему месту языком. Мафу солнышко, светится от счастья, когда Сорару чмокает его в лоб, а потом он вешается ему на шею, прося добавки. Мафу котёнок, мурчит от его прикосновений, поднимает голову, открывая больше шеи, чтобы аккуратно подстриженные ногти почёсывали нежную кожу. Мафу тучка, недовольно дует губки, получая слишком мало ласки. Мафу трусишка-зайка, мечется из стороны в сторону, не зная, куда бежать, а его сердце бешено колотится, когда он пытается забраться под стол быстрее, чем Сорару схватит его за шкирку. Мафу щеночек, будто бы виляет хвостиком, вылизывая его ступни, берёт в рот его пальцы, нежно посасывая и едва-едва покусывая. Мафу рыбка, судорожно глотает ртом воздух, когда Сорару отпускает его покрасневшую от давления шею. Мафу тортик, резко проводит лезвием по коже, будто бы вот-вот отрежет кусочек и преподнесёт Сорару на блюдечке. Мафу ленивец, несколько часов смотрит в одну точку, почти не двигаясь. И Сорару любит каждую эту частичку, так сильно любит, что хочет разорвать его на кусочки и перемолоть их в мясорубке, предварительно вынув глаза, а потом вставить их в фарш, чтобы Мафу не переставал смотреть на него даже в таком состоянии своим влюблённым взглядом.Мафу, маленький, ты смотришь?Смотришь, как он нежно проводит по твоим изрезанным и до тошноты уродливым ногам, едва касаясь пальцами засохшей кровяной корочки? Смотришь, как его лицо приближается к твоему, и пухлые губы сминают твои, тонкие и покусанные? Смотришь, как его руки касаются твоего тела, оглаживая каждый синяк? Смотришь, как он улыбается, когда говорит, что любит тебя?Мальчишка-глупышка.Ты ведь смотришь, как он сердито бьёт тарелку, запустив её в тебя, и она оставляет болезненный след, прежде чем упасть на пол и разбиться вдребезги? Смотришь, как трясёт тебя перед зеркалом, схватившись за волосы, и твоё лицо такое ужасное, кровь из носа измазала щёки и губы, глаза мутные-мутные, а потом удар об твёрдую поверхность, такой сильный, что в ушах оглушительно звенит? Смотришь, как он гневается на тебя, крепче сжимая твою посиневшую шею, снова и снова прикладывает затылком к стене, и ты почти не видишь его за тёмной пеленой? Смотришь, как выливает на тебя недоеденный суп?Потеряшка.И, конечно же, ты смотришь, как он спокойно сопит в тёплой кровати, устало растянувшись. Ты смотришь, как он бережно меняет повязки на твоих ногах, дует на порезы, не желая причинить боль. Смотришь, как он работает за компьютером, такой взрослый и серьёзный. Смотришь, как он сонно зевает и потирает глаза после тяжёлого дня. Смотришь, как он с аппетитом завтракает. Смотришь, как моется. Смотришь, как причёсывается. Смотришь, как одевается. Смотришь, как раздевается. Смотришь, смотришь, смотришь, смотришь, смотришь.Ты просто прожигаешь его взглядом, не в силах вдоволь насладиться картиной абсолютного идеала.И Сорару это знает, прекрасно знает. И он не отрывает взгляд от тебя, когда ты стыдливо прижимаешь руки к груди, пряча соски, совсем как школьница. Не отрывает взгляд, когда ты старательно хозяйничаешь на кухне, поджимая губы от напряжения. Не отрывает взгляд, когда ты засыпаешь за рабочим столом, измотанный за целый день. Не отрывает взгляд, когда ты, тяжело дыша, вжимаешься в угол комнаты, будто бы надеясь пройти сквозь стену, а у тебя синяк под глазом. Не отрывает взгляд, когда ты бешено трясёшься, спрятавшись под столом, и порезы кровоточат. Не отрывает взгляд, когда твоё ослабшее тело с грохотом падает на пол от лёгкого удара. Не отрывает взгляд, когда ты, свернувшись на полу, вылизываешь его ступни, изредка посматривая наверх, будто бы ожидая знака одобрения. Не отрывает взгляд никогда, никогда, никогда, никогда.Вы пожираете друг друга глазами, а он тебя изнутри.Мафу.Когда ты сдохнешь уже наконец, а?Ты опять закрываешь рот руками, боясь того, что на тебя наступят, пока ты лежишь на пушистом коврике возле кровати. Но разве ты не хотел этого? Тупой тупой тупой тупой тупой. Даже этого понять не в состоянии. Ты лучисто улыбаешься, когда он переплетает ваши пальцы, и тебе становится больно от того, как жгут ссадины, что ты сделал собственноручно. Ты счастливо глазеешь на него, когда он нежно гладит тебя по голове, а ты ластишься под его прикосновения, целуешь его ладони, касаешься губами его пальцев. Его, его, только его.***Сорару прижался губами к впалой щеке. Тонкие пальцы скользили сквозь его волосы, разделяя волнистые пряди. Так хорошо. Так тихо и спокойно. Мафу мечтал, чтобы так было всегда, чтобы он мог нежиться в тёплых объятиях, жаться к жаркому телу, греть замёрзшие руки о чужой живот, время от времени почёсывая его ногтями. Последнее время Сорару такой добрый и нежный с ним, казалось, что он вечно был таким, и от этого внизу живота взволнованно трепетали бабочки. Он боялся, что этот утопический мир очень скоро разрушится, и ему снова придётся чувствовать отчаянный страх перед каждым движением Сорару, будь то резкое поднятие руки или едва уловимое сжатие пухлых губ. Эти губы, ах, эти губы, он обожал целовать их, мягкие и розовые, они были на вкус, как кофе, и Мафу был уверен в том, что нет губ лучше этих, потому что они принадлежал его любимому. Он так любил, когда они касаются его искалеченного уродливого тела, зажимая меж собой кожу, позволяя языку вылизывать её и оставлять мокрые следы. И Мафу часто грешил тем, что запоминал такие места и дотрагивался до них дрожащими от волнения руками, вспоминая то, как это делал Сорару. Его самый хороший на всём белом свете Сорару. Никто не был так добр к нему, как он. Самый добрый, самый мягкий, единственный. Мафу не мог использовать слова ?самый любимый?, он считал их чем-то неправильным. Если самый, значит, есть кто-то другой, не самый, верно? Поэтому Сорару единственный. Потому что у него не было, нет и не будет никого, кроме него. Ведь он его любит, только его. Мафу мог лишь сладостно выдохнуть, когда старший забрался руками под его футболку, оглаживая выпирающие рёбра. Это так тепло, так нежно, когда он целует его шею, плавно скользя ниже и останавливаясь на ключицах, утыкается носом меж ними и сонно дышит, заставляя кожу покрываться мурашками от этого неземного ощущения. Он будто в объятиях ангела. Мафу потёрся о пушистую макушку, прикрыв глаза.Любовь?— шаткая утопия, верно, маленький?***Мафу сидел на полу в углу комнаты, а рядом с ним стоял небольшой пакет, возле валялась рассыпанная земля. Какое интересное зрелище. Он трясся, как ненормальный. Господи, ему действительно нехорошо, раз он находится в таком плачевном состоянии. Но он такой милый. Видеть то, как сотрясается это хрупкое тело, как сжимается в комочек, оголяя острые плечи, расцарапанные в кровь, как он поджимает под себя ноги и обнимает себя руками, пытаясь сохранять спокойствие, как испуганно мечется тусклый взгляд то в одну, то в другую сторону, боясь подняться вверх и посмотреть на него. Глупенький, боже, как можно быть настолько глупеньким и маленьким, Сорару не понимал. Он не мог сказать, было ли ему неприятно, когда он сделал шаг к нему, и тот попытался отползти ближе к стене, будто сливаясь с ней в своём старом сером свитере, скорее, он чувствовал умиление, созерцая эту картину. Конечно, немножко грустно, что его так сильно боятся, но ведь он не убегает с криками, не плачет, а так смиренно сидит, значит, всё не настолько плохо, ведь он его любит. Мафу его любит. Он был искренне удивлён, что его могут любить, нет, обожать и боготворить до такой степени, что поедет крыша, ведь, кажется, так и было. У Мафу определённо не всё в порядке с головой, раз он продолжает оставаться с ним, доверчиво жаться, едва он раскрывает руки для объятий, как в первый раз ластиться под нежные прикосновения вечно тёплых рук, которые он так любит, которые он готов осыпать преданными поцелуями, да что уж там руки, если Сорару хотелось, Мафу целовал его ноги, целовал его обувь, подошву, пыльную и грязную после улицы, но он делал это, мерзкий мальчишка, полностью помешанный на предмете своих воздыханий. И Сорару прекрасно это знал и грешил тем, что пользовался ситуацией. Он не мог точно объяснить, но это чувство власти над ситуацией, это пьянящее ощущение контроля, дьявольской силы, это было даже приятнее, чем когда Мафу, давясь и задыхаясь, принимал его член по самую глотку, пока он наполнял уже давно ставшее грязным тело своим существом. Он не мог отрицать, что привык к этому, но каждый раз его маленький любимый не уставал радовать чем-то новым. И вот сейчас, быстро и тяжело дыша,?— из его груди при выдохе издавались тихие хрипы,?— он пялился на свои стёртые колени, как у какого-то буйного мальчишки, но каждый из них прекрасно знал, что они стали такими вовсе не потому, что он любит подурачиться на улице, бегая так быстро, что заплетаются ноги, а сам он падает с огромной скоростью на грязный асфальт, рассекая выставленные вперёд ладони, а затем локти и, в конце концов, колени, острые и выпирающие, как у ходячего скелета. Сорару мог только подавлять довольную улыбку, когда видел, как сильно расширяются от страха его зрачки, стоило ему присесть на корточки рядом с ним. Сильная рука поднялась, Мафу зажал рот, дрожа, как осиновый листок. Милый. Божечки, ну как можно быть настолько очаровательным в своей наивности? Так может только Мафу, только его крошечный Мафу. Сорару осторожно провёл кончиками пальцев по пробору и зарылся ими в непослушных волосах. Несмотря на то, что Мафу пытался ухаживать за ними, они всё равно оставались такими. Хотя, на самом деле, Сорару был рад этому, ведь именно он не давал своему любимому денег ни на что, кроме продуктов питания и вещей для ведения хозяйства, ведь он не мог позволить, чтобы кто-то забрал его маленький цветочек, хотя прекрасно понимал, что он сам никуда от него не уйдёт.—?Что такое, солнышко? —?улыбнулся он, говоря негромко и ласково, чтобы не спугнуть это казавшееся диким существо.Мафу повернул голову, встречаясь с ним взглядом, яростно покраснел и уткнулся взглядом вниз, тонкие губы подрагивали, и Сорару до невозможности хотелось к ним прикоснуться. Но пусть сперва ему ответят, а он ох как не любит ждать, и Мафу это знает, поэтому на его лице отражается ужасное волнение, он вновь белеет, как простынь, и неуверенно открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает.—?Рассыпалась,?— почти что прошептал он и тут же зажмурился, Сорару оставалось лишь усмехнуться от того, как дёрнулась тонкая нога, будто мечтая убежать куда-то далеко-далеко и спрятаться там навсегда.Но Мафу слишком милый, чтобы не поиграть с ним, а Сорару ох как любит эти игры, потому что уже знает, кто будет победителем, и что ему полагается за это.—?Разве? Сама? —?как можно более правдоподобно удивился он.Господи, он хотел расхохотаться от реакции своего любимого, хотел записать её на камеру, чтобы пересматривать раз за разом, настолько она была очаровательной. Он замотал головой из стороны в сторону быстро-быстро, будто от этого зависела его жизнь.—?Рассыпал,?— выдохнул он, Сорару сильнее надавил пальцами на голову. —?Рассыпал землю, когда хотел добавить её в цветок. —?Ногти впились в нежную кожу. —?Прости, пожалуйста, прости, прости, простите, пожалуйста, Мафу всё уберёт, простите, извини, он плохой, он не хотел, я правда не хотел, прости меня, пожалуйста. —?Он заикался и панически трясся, продолжая тараторить бессвязные извинения.Что же. Сорару был разочарован. Игра закончилась слишком быстро. Его любимый буквально таки сдался, поднёс к виску заряженный пистолет и нажал на курок, такой глупенький, не захотел растянуть игру подольше, чтобы было так приятно, очень очень приятно, чтобы он наслаждался происходящим и запутывал его всё сильнее, с завязанными глазами подводя к огромной пропасти, в которую он шагнёт, полностью довершись ему, глупышка.—?Мафу,?— протянул Сорару, чуть щурясь. —?Ты специально это сделал, да? —?Младший вновь замотал головой, он видел, как тот кусал губы, сдирая раздражённые кусочки кожи. —?Ты сделал это, чтобы я расстроился, да? Ты так сильно меня не любишь?Ах, он очень сильно его любит, и Сорару это знает, но наблюдать за тем, как Мафу, запинаясь и плача, пытается доказать, что это так, было так прекрасно, он не мог оторваться от этого покрасневшего лица, от сдирающих на тыльной стороне ладони кожу ногтях, от неровной полосы порезов на лодыжке, от оголённых плеч, с которых вот-вот спадёт огромный свитер. Пока ему не захотелось чего-то нового. Он хотел, чтобы Мафу показывал ему что-то новое, чтобы развлекал его, чтобы он мог насладиться несравненной картиной такого детского бессилия и верности, чтобы он мог убить его каждую клеточку. Он резко стиснул в пальцах копну волос и поднялся, громкий вздох лишь сильнее раззадорил его. Да, пусть он тяжело дышит, пусть кричит, пусть плачет, пусть рыдает и умоляет его прекратить, пусть унижается перед ним, падая на колени, пусть целует его ноги и пол перед ним, пусть измученно стонет, пусть истерит, пусть блюёт, пусть мочится, пусть он делает всё это, ведь это его, только его собственность, его вещь, пусть он покажет все свои слабые стороны, пусть разорвёт себя на кусочки, чтобы это принесло Сорару удовольствие, чтобы он ощущал это невероятное чувство внизу живота, чтобы его кончики пальцев приятно покалывали, чтобы костяшки ныли от ударов, господи, как же он хочет этого, хочет сломать свою вещь, хочет упиваться его страданиями, чтобы он получал это невозможное для понимания удовольствие, его Мафу, его мусор, который он никогда не выкинет. Как же сильно он хочет сдавить эту тонкую расцарапанную шею в подрагивающих от возбуждения пальцах, чтобы услышать, как тот давится собственной слюной, и она булькает у него в горле, чтобы услышать хруст костей, чтобы услышать умоляющие хрипы его имени, ах, как же он этого хочет, так же сильно, как хочет вспороть впалый бледный живот, покрытый синяками и ссадинами, чтобы по его рукам струилась горячая тёмная кровь, чтобы он раздвинул его плоть и смог ощупать его внутренние органы, сжать его кишку, огладить желудок, аккуратно поцарапать его ногтями, а потом схватить с двух сторон и резко потянуть на себя, провести запачканными пальцами по гладкой, такой красивой печени, осторожно её лизнуть, чтобы не причинить боли, чтобы от этого действия Мафу с громким стоном откинул голову назад, скребя ногтями пол до отвратительного скрипа, хотел схватить этот очаровательный маленький жёлчный пузырь и оторвать его, а после влить его содержимое в рот Мафу, хотя из него, какая жалость, пузырится пена, чтобы в квартире стоял тошнотворный запах внутренностей, господи, это было бы самым прекрасным событием в его жизни. Он так хочет стискивать тонкие порезанные руки до хруста костей, чтобы они потрескались, издавая великолепные звуки, Мафу, маленький, как же сильно он его любит, до головокружения. Он очень хочет видеть, как тот извивается под ним в адской агонии, его самый драгоценный мальчик, его самая дорогая вещь, его самый важный мусор. Он был рад началу нового концерта, который даст ему Мафу, когда тот пытался подняться на ноги, чтобы ослабить боль. Сорару мягко хмыкнул. Милашка.—?Ты почему, блять, так себя ведёшь?! —?Он не сильно повышал голос, но даже от этого действия у младшего забегали туда-сюда глаза, ступни скользили по гладкой поверхности паркета. Он тряс его, и последний только стискивал зубы. —?Почему, паскуда, ты позволяешь себе подобное поведение?!Он изо всех сил отшвырнул его в сторону кофейного столика, чтобы тот ударился головой о его уголок. Мафу рухнул на пол с глухим звуком, сжимаясь в своей беззащитности в маленький комочек, чтобы было не так больно, чтобы было не так страшно, чтобы Сорару успокоился. Но он не собирался успокаиваться. Почему его любимый так скудно реагирует? Он не хочет показывать ему свои прекрасные эмоции? Неужели он правда думает, что уйдёт просто так? Конечно, бывали моменты, когда Сорару был просто зол и отрывался на нём, но точно не сегодня. Он так невыносимо хотел прочувствовать Мафу, всего и полностью, что не мог унять раздражающую дрожь в пальцах. Мафу, маленький, почему же ты так сильно заставляешь его утопать в собственных эмоциях, что он никогда не посмеет раскрыть другим? Такое ведь неправильно, он не должен думать в таком ключе о своём любимом, не должен в принципе думать о таком, но он не может не делать этого, потому что это всё вина Мафу, это он провоцирует его своей реакцией, своей поведением, из-за него он неправильный. Но почему-то он чувствует нечто подобное только к Мафу. До этих отношений он, конечно, мог думать о таком, но никогда не воплощал этого в жизнь. Мафу, глупенький и доверчивый, это он испачкал его, он раскрепостил его, это всё дело его шальных ручонок, что прямо сейчас в страхе прикрывали голову от возможных ударов. Господи, эта святая невинность, несмотря на то, что Сорару делал с его телом, он всё равно казался таким чистым, таким непорочным, таким детским и незрелым, ребёнком в теле юноши, хотя, казалось, у него до сих пор осталось это детское тело. Как у ещё совсем нескладного школьника. Высокий и худой, до жути костлявый и хрупкий, казалось, он не сможет даже нескольких килограммов удержать в этих тонких руках, что готовы были раскрошиться под малейшим давлением. Ему так нравилось это, это отчаянное бессилие, когда он схватил Мафу за шиворот и поднял, чтобы встряхнуть как следует, а он лишь жмурился и сжимал губы.—?Встань,?— холодно приказал он.Младший тут же исполнил указание. Несмотря на то, что он был выше Сорару примерно на два сантиметра, этой разницы вовсе не чувствовалось. Его колени были немного согнуты, ноги жутко дрожали, будто бы у него вот-вот случится припадок, а сам он сутулился, опустив голову, слишком испуганный, чтобы смотреть в глаза своему любимому, мечтая казаться меньше, чтобы его не заметили никогда-никогда. Но в то же время он хотел, чтобы Сорару смотрел на него, чтобы не отрывал взгляда, чтобы смотрел влюблённо и по-доброму, как делает это иногда, и Сорару прекрасно это знал.—?Отвечай.Ему даже не нужно было стараться, чтобы в его голосе звучала ледяная сталь, это выходило само собой. Обычно он говорил лениво, чуть растягивая слова, но не тогда, когда перед ним Мафу. Мафу, который вот-вот расплачется, как маленький ребёнок. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл, делая шаг назад. Удивительно, что он сумел сделать это, учитывая то, как сильно тряслись его ноги. Маленький, давай же, покажи своему господину представление, развлеки его прогнившую душу, заставь кровь бурлить сильнее, покажи всю свою ничтожность, как ты умеешь, ну же.—?Прости… простите, пожалуйста, извини меня, Мафу просит прощения, прости, прости, прости, простите, он больше не будет, он виноват, он во всём виноват, он мусор, я мусор, я тварь, простите меня, Сорару-сан, Сорару-сан, извини, пожалуйста… —?он не прекращал нести бессвязные извинения, господи, как банально, неужели он не может показать большее сразу?Но, с другой стороны, Сорару нравилось. Видеть то, как он согнулся перед ним под углом девяносто градусов, как его спина так и просит ударить по ней плетью, ах, просит потушить об неё сигарету, чтобы оставить такой прекрасный след, Мафу, покажи больше, давай, разложись прямо здесь, вырви язык и засунь его в глотку, давай, маленький, отрежь себе ухо и преподнеси его своему хозяину, жалкий кусок помоев.Надоело.Он извиняется слишком нудно. На это можно смотреть только с отвращением в глазах. Ску-у-у-учно. Глупышка не может догадаться, когда следует приступить к следующему этапу выступления. Всему его учить нужно, но Сорару не против, ведь это же Мафу, чего только не сделаешь для потерявшегося отброса общества, которого никогда никто не сможет полюбить, кроме него. Он вцепился в волосы и потянул их вверх, чтобы панически расширенные зрачки младшего были чуть ниже его глаз. Потому что он недостоин быть на одном уровне с ним. На удивление, он смотрел только на него, и он мог видеть, как дёргается от нервов его правый глаз и непроизвольно сжимается нижняя губа. Ну и ну, неужели он до сих так сильно беспокоится? Хотя только в этом и заключалось всё удовольствие.—?Ты не ответил на вопрос, блядь,?— процедил он, презрительно прищурившись. —?Тебе так нравится меня злить? —?Он состроил оскорблённое лицо, хотя хотелось рассмеяться. —?Давай, говори! Я мусор, я тупая сука, я ничего не умею,?— он кричал, резко то поднимая руку и заставляя Мафу выпрямляться, то опуская и надавливая на голову,?— я не могу ничего сделать, потому что я ебаная шлюха! Эй. —?Он остановился. —?Говори это, почему же ты молчишь? —?Он приблизился к лицу младшего настолько сильно, что горячее сбивчивое дыхание опаляло кончик его носа. —?Неужели ты думаешь, что это неправда?Он не мог сдержать смеха. Как же смешно, господи, он сейчас задохнётся от этих эмоций. Он возобновил движения рукой, пока Мафу, такой потешный, на повышенных тонах повторял его слова. Ох, милый, он придумывал новые, неужели тупой кусок грязи на ботинках научился использовать свой мозг? Но нужно быть грозным, нужно сдерживаться, иначе он может перестать бояться.—?Я блядь, я тупая мразь, я не умею думать,?— он захлёбывался в слезах унижения, пока Сорару тряс его голову, слишком сильно перетягивая волосы, казалось, сейчас он вырвет ему огромный клок,?— я сделал это, потому что ебаный мусор, Мафу мусор, глупый мусор, он отброс, он сдохнет от СПИДа, потому что он шлюха, я шлюха,?— он истерически хихикал, господи, как же Сорару нравился этот нездоровый смех. —?Шлюха, которая любит Сорару-сана, Сорару-сан, Сорару-сан, я падаль, я гнилой кусок грязи!Сорару разжал пальцы, и Мафу грохнулся на пол. Давай, солнышко, давай, маленький, покажи папочке шоу, как ты умеешь. Как он и ожидал, младший опёрся мокрыми руками о гладкую поверхность, его плечи жалобно тряслись, он подогнул ноги под себя, и, давай, малыш, ударился головой о пол. Глухой звук на мгновение повис в образовавшейся тишине, пока её алчно не разорвали громкие рыдания, перемешанные с паническим смехом, страшным, жутким и очень высоким, будто бы его обладателем являлась ученица средней школы. Мафу бился головой о пол, его ладони скользили, казалось, он вот-вот упадёт совсем. Сорару усмехнулся уголками губ. Милашка. Когда он делает это, так сильно хочется взять копну растрёпанных волос и притянуть его за них к паху, заставляя уткнуться носом в выпирающий бугор на домашних штанах, чтобы он вылизывал его, стоная от удовольствия, потому что он маленькая грязная шлюха, которая только и умеет, что сосать и раздвигать ноги. Но Сорару полюбил его таким, так сильно полюбил, что сейчас он с упоением смотрит, как в отчаянном крике он причиняет себе вред, а его голос становился всё более хриплым.—?Мафу. —?Он присел на корточки возле него, и тот сразу же поднял голову, неотрывно смотря на него пустыми глазами. Будто бы он уже перешёл через грань дозволенного, но он прекрасно знал, что Мафу куда более сильный, чем считает даже сам Сорару, и вытерпит даже больше, чем он может себе представить. —?Перестань, ты шумишь.Господи, какой же прекрасной будет на этот раз реакция этого невероятного мальчишки? Он прищурился, сдерживая поток слёз, но они всё равно текли по раскрасневшимся щекам. Участки лба, что не закрывала чёлка, алели, наверняка у него останется большая шишка. Сорару ласково улыбнулся. Настолько ласково, насколько мог в этот момент, потому что понимал, что может не сдержаться и попросту засунуть пальцы в глотку Мафу, пока тот будет испуганно давиться, а потом его вырвет желчью, ведь он не ел со вчерашнего дня, и Сорару не сможет не заставить его слизывать её с пола. Младший прерывисто вдохнул. Блять. Он не может больше. Сорару резко поднялся на ноги и зарядил ему по лицу.—?Неужели так сложно?! —?Он злился, невыносимо злился, он хотел видеть пытки Мафу, как тот изо всех сил старается не издавать ни звука, глотая слёзы и до чёртиков сильно дрожа, не отрывая бешеного взгляда от Сорару, царапая ещё свежие порезы на руках, издеваясь над своими пальцами, выкручивая и выламывая их, почему он просто не может дать ему этого, почему, почему, почему, почему?! —?Так сложно выполнить элементарную просьбу и помолчать?! —?Мафу, зажимая кровоточащий нос, пытался отползти подальше, но просто врезался в стол, шокировано обернулся и тут же посмотрел на Сорару этим потрясающим взглядом дикого загнанного в угол животного.Животного, именно животного, потому что именно так себя он и вёл, как тупая собака, привязанная до смерти к своему хозяину, скулящая и поджимающая хвост при криках и ударах, но каждый раз приходящая назад. Хотя, если так подумать, он и не уходил никогда. Потому что он хуже собаки. Но Сорару любил его, до тошноты сильно любил, он не мог понять, почему, но ему до головокружения хотелось видеть его страдания, его животные глаза, огромные зрачки, будто он под коксом, побитое худое тело, потому что это так красиво, невероятно красиво, и он хотел созерцать эту красоту каждый день, потому что Мафу был слишком прекрасным для человека, но в то же время слишком тупым, и именно поэтому он злился, до безумия злился. Он снова запачкает кровью свитер, а потом будет отстирывать её, тратя порошок, так происходит каждый раз, и Сорару мог только удивляться, как он до сих не сломал ему нос. Старший тихо выдохнул. Ему нужно успокоиться, иначе он может сделать слишком много всего за один раз, не растянув удовольствие, а он так это любит. Нет. К чёрту всё это. Он хочет получить удовлетворение, хочет засунуть руку Мафу в пищевод, ощупать нежные стеночки, надавливать на них, чтобы тот задыхался, а его глаза закатывались от наслаждения.—?Сядь сюда,?— отчеканил он, хмурясь и указывая рукой на место возле дивана.Мафу боялся вставать, он хорошо это знал, но наблюдать за тем, как он ползёт на четвереньках уже становилось скучно, ведь он делает это раз за разом, как раненная собака. Что бы он делал, не будь у него рук? Как было бы до невозможности потрясающе отрубить Мафу кисти и ноги по колени, чтобы он был таким маленьким и миленьким, чтобы абсолютно полностью зависел от него, не мог самостоятельно выполнять самые банальные вещи, но это не очень красиво. Мафу бы был абсолютно привязан к нему, но разве нужен ему кто-то, кто не может совсем ничего? Даже несмотря на свою тупость, он пытался быть полезным, а с потерянными конечностями он вряд ли сможет делать хоть что-либо. Мафу сел, сцепив руки в замок между ногами, смотря куда угодно, лишь бы не на Сорару. Как собака. Сел, как щенок, которого хотят утопить в ведре за ненадобностью. Так и хотелось взять за шкирку и ткнуть носом в грязь, чтобы понял, что так нельзя делать, потому что иначе не научится. Размазал по правой щеке и губам кровь, а она не переставала медленно струиться из носа, стекая в приоткрытый рот. Рукав свитера красный, снова придётся ругать его за это. И ведь не понимает же с первого раза, мелкая дрянь. Сорару тяжело выдохнул, потирая виски. Он начинает успокаиваться, но желание поиграть всё никак не уходит. И он уже придумал, что будет делать сегодня, чтобы оставить Мафу в проигравших. Кто-то, подобный ему, никогда не сможет одержать победу, это и ребёнку понятно. Сорару неспешно сел сзади него, опираясь о диван, касаясь ступнями холодных ног и чувствуя, как они подёргиваются. Мафу замер.—?Мафу. —?Он говорил низко и тихо, сейчас ему нужно ослабить внимание. —?Ты умничка, слышишь?Конечно, он слышит, конечно, он внимает каждому его слову, стараясь вобрать в себя как можно больше информации, чтобы не дай бог не пропустить момент похвалы или приказание, которое он послушно выполнит, словно преданная дворовая псина. Казалось, он мог услышать, как громко и взволнованно колотится сердце, такое маленькое и горячее, что хочется сжимать его, чтобы оно не прекращало пульсировать, обливаясь кровью, и насыщенный его запах заполнял его ноздри, щекоча мельчайшие волосинки внутри, чтобы он мог внимательно рассмотреть так интересующую его верхнюю полую вену, что вела вглубь хрупкого тела, стыдливо прячась внутри и будто бы закрываясь от развратных взглядов. Ах, нет. Сердце не такое интересное. Обычное. Именно, самое обычное, ничем не примечательное, до тошноты заезженное, будто бы клише из фильма для женщин в возрасте, его умудряются всунуть почти в каждый сериал, режиссёр которого мечтает показать через него всю сущность существа, которому оно принадлежало. Разве будет весело его разглядывать, нажимать на него? Нет, вовсе нет, его ведь показывают, как нечто самое уязвимое, самое нежное, но такое сильное и отважное. Блевать тянет от этих соплей. Разве есть интерес в том, чтобы смотреть на что-то одно и то же много раз? Только психу это понравится. А он не псих, вовсе нет, он нормальный и здоровый, ведь Мафу каждый раз даёт ему концерт, так прекрасно играет свои роли, его маленькая собака, да что уж там, его было тяжело назвать живым существом. Но сейчас, когда он так взволнованно ёрзает на месте, как непоседливый школьник, он правда похож на ребёнка. И Сорару иногда было его жалко. Когда тот так по-детски повисал у него на шее, улыбаясь во все тридцать два самой искренней на всём белом свете улыбкой, потому что он так чист, что не может врать о таком, когда его глаза загорались от прочитанных комментариев под его новой песней, и он неловко садился на пол рядом с ним, пытаясь обратить на себя внимание, чтобы показать, что он умничка, и его можно погладить по голове, а потом он так доверчиво ластился под нежные прикосновения любимых рук, жмурился и хихикал, тихо-тихо, боясь вызвать гнев и отвращение, когда Сорару решал спросить у него о чём-то, что его интересует, и его сбивчивая неровная речь звучала в тишине комнаты, а потом он краснел до кончиков ушей и закрывал лицо руками, извиняясь за свой проступок. И Сорару правда было немного жаль, что он тушит этот огонь. Что он будет делать с пеплом, что останется после всего этого? Кому нужен пепел? Ему нужен. Потому что он любит Мафу, очень сильно любит, но не мог отказать себе в удовольствии, которое мог подарить только он, этот маленький кусок мусора, что прилип к его подошве и никак не хотел отмываться самыми сильными средствами. Бывали времена, когда Сорару задумывался об их отношениях. Он точно знал, что ему было удобно. Мафу всегда готовил ему, пусть время от времени ошибался с выбором блюда, но это никогда не было то, что старшему не нравилось, он просто капризничал, а потом учил младшего понимать, чего он хочет, ведь тот должен всегда знать это. Мафу поддерживал жилище в чистоте и порядке, правда бывали случаи, когда Сорару находил его, в отвратительном состоянии валяющимся на полу, чаще в отключке, а когда он был в сознании, то трясся и бормотал странные вещи себе под нос, то и дело срываясь на протяжные вопли, его лицо, одежда, мебель вокруг?— всё было запачкано кровью, а в квартире стоял отвратительный запах рвоты. Мафу успевал много времени проводить за работой, благодаря чему приносил хорошие деньги в бюджет, которым полностью заправлял Сорару, но бывало такое, что старший слышал судорожные вздохи из музыкальной комнаты, а потом глухой звук удара чего-то о пол. Мафу покупал все необходимые продукты, на которые давал ему деньги Сорару, но иногда он решал своевольничать и тратил их на скромные подарки друзьям, и тогда его пороли до обморочного состояния, а после действия он едва доползал до стола и, спрятавшись под ним, падал на живот и ещё долго пялился в одну точку. Сорару мог сказать, что Мафу был домохозяином, который к тому же успевал работать, и ему это нравилось, потому что он всегда был уверен в том, что его ждёт горячий завтрак, приготовленный с любовью, чистые вещи, жаркая ночь, после которой Мафу ложится на коврик под кроватью, грязный и уставший, и молча смотрит на него, совсем как сумасшедший. Но Сорару нравилось. Он мог делать всё то, что ему заблагорассудится, он мог успокоиться после напряжённого дня, а мог развлечься именно так, как никто другой ему не позволит. И он любил Мафу. Очень сильно его любил. Ему казалось странно, почему кто-то, как он, полюбил подобный мусор, подобные отходы, но каждый раз не мог найти ответ.—?Милый мой, приподними свитер,?— шёпотом попросил он, тыкаясь носом в тонкую шею.Мафу послушно схватился за мягкую ткань и чуть приподнялся, чтобы обнажить впалый живот, лиловый от синяков, и тёмные боксеры. Россыпь беспорядочных порезов на ногах шла из-под трусов и по самые колени, рубцы располагались и на внешней стороне бедра, некоторые были тёмные и набухшие, какие-то побелели от старости, но над ними сразу же образовались новые, то тонкие и резкие, то неровные и грубые, будто бы их обладатель изо всех сил нажимал на лезвие с целью завести его глубже под кожу, какие-то раны были маленькими и отрывистыми, находились совсем близко друг к другу, шли неким заборчиком, другие размашистые, они то перекрещивались, то шли вразнобой, и совокупность каждого шрама на раздражённой покрасневшей коже вызывала у Сорару мягкое покалывание внизу живота. Он осторожно коснулся подушечками пальцев, очевидно, самых новых повреждений, пытаясь убрать засохшую на них кровавую корочку. Мафу напрягся в его руках, но не отрывал глаз от своих ног, и старшему до жути хотелось увидеть его лицо в этот момент. Что оно отображает? Абсолютное отчаяние? Стыд и вину? Страх? Безразличие? Обычно его любимый заматывал ноги бинтами, чтобы не показывать ему свои слабости, глупенький, он сам и есть одной сплошной ни на что не способной слабостью. Иногда Сорару задавался вопросом, как скоро закончится на Мафу место? Когда наступит тот момент, в который он больше не сможет вмещать на себе порезы, синяки, царапанья, ссадины, потому что всё его тело будет буквально состоять из них? Ему было бы очень интересно поглядеть на такое, но почему-то внутри всё сжималось, когда он думал об этом. Если так произойдёт, то он больше не будет видеть своих следов, своих укусов и засосов, и что тогда? Мафу станет ненужным? Тем, с кем уже невесело играть? Именно поэтому он старался меньше причинять телесных повреждений этой глупой псинке, что прямо сейчас, казалось бы, виляла хвостиком от удовольствия.—?Мафу, цыплёночек мой,?— шептал он нежно, едва касаясь губами линии челюсти. Ах, вот бы выломать её с громким хрустом. —?Снимешь свои трусики, пожалуйста? Я так хочу посмотреть на тебя. Но если ты не хочешь, то не нужно, не заставляй себя, пожалуйста, хорошо?Мафу быстро закивал головой и стянул боксеры до колен, согнув ноги. Сорару ухмыльнулся. Очаровательно. Он знал на все сто процентов, что он обязательно выполнит его просьбу, даже если это будет стоить ему отрубленной конечности, и говорил всё это только ради того, чтобы этот наивный ребёнок начал приятно волноваться, а не бояться, потому что страх может сильно помешать его маленькому плану. Его любят, его ценят, он нужный, он полезный и хороший. От одних таких слов он сразу же таял в его руках, доверчиво жался ближе и счастливо улыбался, потому что это действительно всё, что ему нужно. Быть любимым, нужным и полезным. Чтобы гладили по головке и целовали в лобик. Так по-детски. Сорару казалось, что такие мысли могут быть только лишь у совершенно отчаявшегося человека, у которого счастье заканчивается на этом, потому что он не знает, чего ещё хочет, чего может добиться, чего достичь, потому что он?— ходячий биомусор. Сорару потёрся щекой о затылок, заставляя белоснежные волосы пушиться под своей кожей. Он не хочет сегодня затягивать на слишком долго, продумав следующий акт представления, он в нетерпении жаждал перейти к нему, но сперва стоит закончить с предыдущим. Стоило ему провести языком по задней части шеи Мафу, убирая пальцами пряди, что так навязчиво лезли в глаза, как нежная кожа покрылась мурашками, и младший подался к нему навстречу. Божечки, совсем как школьник. Хотя, как бы ни хотелось поиграть в крутого альфача, возбуждающего своего партнёра одним лишь прикосновением, он всё же осознавал, что Мафу тянется к нему не из жажды секса. Он хочет любви, хочет тепла и заботы. А ещё он понимает, что это один из немногих способов заполучить её. Так просто играть с ним, что он сам убеждает себя возбудиться от похвалы, чтобы Сорару дарил её чаще.—?Ты такой тихий сегодня, тебя кто-то обидел? —?по-доброму спросил он.Шаловливые пальцы залезали под свитер, оглаживая живот и невольно причиняя боль при нажатии на синяки. Мафу выгнулся, закусывая губу, его рёбра стали ещё заметнее, можно было даже издалека посчитать их количество, каждую косточку. Сорару довольно улыбнулся. Клюнул. Ласково пощекотал рёбра, чуть царапнул, будто проверяя кожу на прочность, подался вперёд, посасывая мочку уха, покрасневшую и горячую. Он знал все чувствительные места, знал, до чего дотронуться, чтобы тот кончил быстро, голося от переизбытка эмоций. И он очень любил такого Мафу. Мафу, который сейчас хрипло стонет от грубых прикосновений к затвердевшим соскам. Сорару давно грезит мечтами проколоть их, чтобы уж точно показать, что это его вещь, что он помечен не только синяками, но и украшениями, которые он подарил ему. Но, с другой стороны, он не мог отделаться от мысли, что Мафу будет выглядеть как шлюха. Ему не нужна шлюха. Но он продолжал называть его так, даже когда тот не общался абсолютно ни с кем на протяжении месяца. Сорару то нажимал на соски, то отпускал их, ощущая кончиками пальцев, как они становятся всё тверже и набухают. Господи, как было бы прекрасно оттянуть один из них и проколоть длинной острой иглой, чтобы услышать сдавленный вздох, за которым последует тихое хныканье. Он провёл языком по выпирающим позвонкам, переходя на острые ключицы и стягивая свитер с плеч. Мафу всегда пах домашней едой, кровью и немного пылью из-за своего странного влечения к сидению под кроватью или в шкафу. До него доносились глухие стоны?— младший закрыл рот рукой, не позволяя быть себе слишком громким. Сорару ведь мог наказать, а он делает это ох как страшно, так страшно, что Мафу после процесса бессвязно бормочет что-то себе под нос, валяясь на полу полусогнутым, как блядь, которую поимели и выкинули.—?Цыплёночек,?— шептал старший. Одна рука считала позвонки, пока вторая издевалась над припухшим соском. —?Мой маленький цыплёночек. —?Укусил шею и изо всех сил потянул кожу зубами, Мафу сдавленно заскулил и зажмурился. —?Мой хороший мальчик, ты такой молодец, такая умничка.Сорару так хотел просто натянуть его на свой член без подготовки, чтобы услышать отчаянный крик, чтобы тугие стенки обволакивали его, а его мальчишка давился слезами, царапая себе руки до крови. Но сегодня ведь есть развлечения намного интереснее. Ему нужно быть максимально нежным, максимально хорошим и добрым, чтобы Мафу, его крохотное солнышко, отдался ему абсолютно и полностью, чтобы любил его, как никого другого, его, только его. Он целовал следы от укусов, руками оглаживая податливое тело, что выгибалось от любых прикосновений. Возбудил ли он его достаточно? Сорару приоткрыл один глаз и выглянул из-за плеча младшего. Его член налился кровью и подрагивал, с головки стекала смазка, но её бы точно не хватило для исполнения его планов. Небольшой и аккуратный, он обхватил его рукой, двигая вверх-вниз. То, как очаровательно застонал Мафу, можно было записать на диктофон и переслушивать вечно, но его голос в разы красивее, когда он рыдает, разве нет? Было бы так прекрасно сдавить его член настолько сильно, что тот не выдержит и взорвётся. Насколько завораживающая была бы эта картина, но Сорару не мог себе в точности представить, как это выглядело бы. Но иногда он пугался от того, как хорошо его воображения воспроизводит сокровенные мысли о том, как Мафу вытаскивает изо рта кишку, хотя, казалось, это было невозможно. Но так красиво. Так же красиво, как сейчас выглядит его крайняя плоть, что то отодвигается, то возвращается назад вместе с движениями руки старшего. Последний без предупреждения засунул подрагивающие от возбуждения пальцы в рот Мафу, заставив того удивлённо дёрнуться. Но, божечки, он прикрыл глаза, старательно посасывая их, как совсем маленький ребёнок. В такие моменты Сорару не мог перестать чувствовать себя чёртовым педофилом. Но эти мысли сразу уходят, как только младший водит языком по подушечкам пальцев и давится от нехватки воздуха, когда он заталкивает их глубже. Вот бы просунуть их ещё дальше и коснуться голосовых связок, ведь именно они так прекрасно звучат, ах, вот бы суметь вырезать их и любоваться каждый день, но тогда Мафу не сможет издавать этих неземных звуков и станет бесполезным. Кому нужен певец без голоса? Только Сорару, только он будет любить его, тогда он точно отрубит ему конечности и будет заботиться, как о котёнке, кормить с пола кошачьим кормом, убирать его лоток, расчёсывать утром и перед сном, купать вечером, а это наверняка займёт не очень много времени, мыть ведь придётся так мало. Но тогда никто не будет приносить денег в семью, не будет адски трудиться на кухне, не будет покупать необходимые продукты, не будет делать уборку, и ему придётся нанимать горничных и жить более скромно, а он этого ох как не хочет. Поэтому все органы Мафу должны оставаться на месте, как бы сильно ему не хотелось обратного. Слышать, как он задыхается от его пальцев, пока он надрачивает ему, чувствовать, как дёргается тело в попытках вырваться, слышать невнятное мычание, смешанное с бульканьем, разве это не самое удивительное за сегодня? Сорару надавил на язык, Мафу замотал головой из стороны в сторону. Но он никогда не посмеет укусить его, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Старший замедлил движения рукой и бережно вытащил пальцы изо рта. Кому-то бы показалось откровенно мерзким то, что они были полностью испачканы в слюне, и она продолжала тянуться, падая на свитер и оставляя на нём белые следы, но он никогда бы не понял такого человека. Мафу облегчённо выдохнул, вмиг успокаиваясь. Как мало всё-таки ему нужно. Он обернулся со слабой улыбкой, его дыхание было тяжёлым и сбивчивым, как у последней шлюхи. Только его шлюхи.—?Ты так хорошо постарался и заслуживаешь вознаграждения, цыплёночек,?— промурчал Сорару, ангельски улыбаясь.Мокрыми пальцами он гладил головку, водя по ней круговыми движениями и время от времени надавливая. Мафу прижимался к нему спиной, ноги напряглись и содрогались от удовольствия, казалось, он кончит прямо сейчас от таких действий. Не зная, куда деть руки, он обнял себя, скуля от переполняющих его эмоций. Такой грязный, но такой невинный. Играя с членом пальцами, Сорару свободной ладонью касался алевшей от укусов шеи младшего, чувствуя, как дрожит его кадык от стонов. Но, наверное, нужно заканчивать с этим, если ему так хочется довести начатое до конца. Мафу дёрнулся, полностью теряя контроль над своим телом и толкаясь в руку старшему. Глупышка. Он ведь даже не догадывается о том, как сильно Сорару желает резко надавить на его низ живота, разрывая нежную кожу, чтобы он завизжал, как ненормальный, вырываясь из его цепких рук, нащупать наполненный мочевой пузырь, такой маленький и скользкий, и изо всех сил сдавить его, вызывая наполненный удовольствием крик, чтобы глаза Мафу закатывались в экстазе, и он, дёргаясь всем телом, обмочился от таких действий, а потом было бы так волшебно разорвать мочевой пузырь и оглаживать его изнутри, просунуть палец в мочеиспускательный канал, то вынимая его, то проталкивая глубже, совсем рядом с предстательной железой, отчего его мальчик будет похотливо поскуливать, совсем как собачка, царапая пол ногтями. Сорару мог лишь усмехнуться, вновь и вновь воображая в голове эту сцену, пока пальцы продолжали ласкать возбуждённую плоть. Мафу взволнованно заёрзал. Значит, уже совсем скоро. Старший быстро убрал руку от члена, разочарованный стон раздался в комнате, и Мафу посмотрел на него жалобными большими глазами. Как у животного, которого сейчас покормят. Напихать бы ему в глотку объедков, чтобы больше не глядел на него так.—?Милый мой, почему земля до сих пор рассыпана? —?сладко протянул Сорару, и младший отреагировал именно так, как он рассчитывал: напрягся и слегка нахмурился, пытаясь не подавать виду, что испугался, хотя ногти уже впились в предплечья. —?Почему ты не прибрал?Мафу испуганно глядел на него. Что же ты будешь делать, малыш? Чем на этот раз удивишь своего хозяина, грязная вещь? Удивительно, что тебя не использовал никто до него, ведь такой мусор, как ты, обычно валяется на свалке в груде помоев, избитый и оттраханный. Тебе чудом повезло встретить Сорару, именно он бережёт тебя от злого мира, именно благодаря нему с тобой всё хорошо, глупышка, ты ведь понимаешь это? Сорару хотел, чтобы Мафу давился грязью, чтобы он мог втоптать его в землю, смешать с гнилью, чтобы тот гноился и медленно разлагался, пока его поедали червяки, и он хотел смотреть на это долго-долго, а потом достать это испачканное тело и обнять так крепко, что в тишине будет звучать хруст рёбер. Как он ответит? Будет ли извиняться? Догадается ли?—?Прости, пожалуйста, сейчас уберу,?— на одном дыхании выпалил младший, уже готовясь подняться с места и взять веник с совком.Неужели он на полном серьёзе думал, что сможет так легко отделаться? И так каждый раз, святая невинность, которую ничто не сможет разрушить, даже самые развратные и страшные вещи. Сорару надавил на его плечи, заставляя не двигаться с места, оставил мокрую линию на начинавшей заживать ссадине, проведя по ней языком. Сегодня он точно сделает всё правильно, потому что обычно просто срывался и, накричав на Мафу, уходил в спальню, оставив его в полном одиночестве, а потом слушал прерывистые рыдания из гостиной, но к семи часам вечера ужин был всё равно готов, вне зависимости от состояния младшего.—?Жри грязь, солнышко,?— ласково протянул он. —?Ты же умничка, да?Сорару с лёгкой грустью отметил то, что член Мафу начал обмякать почти сразу, как он завёл разговор о рассыпанной земле. Так обидно, что подобные темы не вызывают у него сексуального удовольствия, ему стало казаться, что младший потерял способность возбуждаться, ради этого стоило постараться, хотя когда-то он стыдливо прикрывал стояк после особо влажного поцелуя. Как же сильно он изменился за столь небольшой срок. Мафу стеснительно надел боксеры и приблизился к валяющейся на полу грязи. Сорару сел рядом, взяв небольшой комочек в руки.—?Открой ротик,?— улыбнулся он. Юноша послушно выполнил его указание, и он смог протолкнуть кусок земли как можно глубже. Господи, вот бы сейчас он подавился и начал панически кашлять, это было бы так красиво, когда хрупкое тело содрогается, из глаз льют слёзы, и он весь грязный. —?Умничка. —?Он похлопал его по макушке.Мафу преданно посмотрел на него. Давай же, виляй хвостиком, псинка. Следуя приказу старшего, он подцепил языком новый кусок почвы.—?Не забывай жевать,?— чуть ли ни пропел Сорару. —?Ты же не хочешь, чтобы случилось что-то плохое.Это так красиво, так возбуждает, что он едва сдерживается, чтобы не начать дрочить прямо сейчас. Он просто хочет вытрахать из Мафу всю дурь, чтобы тот наконец-то начал слушаться и вести себя так, как подобает действительно хорошему мальчику, потому что сейчас за его поведение можно только ремнём надавать по худощавой заднице. Несмотря на то, что Сорару всегда говорил о своей любви к пышногрудым девицам с округлыми формами, ему понравился Мафу. Конечно, раньше он был не настолько худым, но и с подобными предпочтениям Сорару девушками его сравнивать нельзя. И так странно, что он до сих пор его любит, худого, как тростинка, костлявого и высокого, из-за чего он кажется таким нескладным. Вот бы поймать его ещё школьником, над которым издевалась большая часть учебного заведения, и поиметь при всех в актовом зале, разложив беспомощное существо на сцене. У Мафу почти не было фотографий со школьных времён, поэтому ему приходилось лишь представлять, каким он был, и наряжать его в школьную форму, конечно, в основном девичью, но он не был против. Даже если был, то какая разница? Будто бы он выскажет своё недовольство, глупенький.—?Умничка,?— погладил Сорару Мафу по голове, на что последний счастливо заулыбался, совсем дурачок. —?Ты так хорошо убрался, загляденье. Сделай-ка мне кофе, цыплёночек.Младший энергично кивнул и побежал на кухню. Мгновения спустя послышался звук чайника. Сорару устало выдохнул. Несмотря на то, что ему нравился процесс, который происходил только что, это сильно выматывало, но после чувствовалось приятное удовлетворение, как после очень хорошей ночи. Маленький Мафу, его милое солнышко, так заботливо делал сейчас ему кофе, точно зная, какие пропорции необходимы для создания идеального вкуса, такой добрый и хороший. Он сегодня вечером обязательно погладит его по головке и, может быть, даже разрешит ему спать в кровати рядом с ним, будет обнимать его, чувствуя, как прижимается к нему тёплое тело, будет гладить по спине одной рукой, перебирать волосы второй, расцеловывать каждую царапинку, каждый порез, каждый синяк, потому что он очень сильно его любит. Но когда ему захочется, он будет душить его, будет бить и кричать на него, но только потому, что он его любит. Любит, как никого другого. Любит любит любит любит любит любит любит.Любит