утонуть и остаться (1/1)

Рождественская звезда, поднявшись в свой самый зенит, освещала тихий, присмиревший под снегопадом двор, когда хозяева вышли на крыльцо, чтобы проводить своих иноземных гостей. Седжин заботливо упаковывал в возок корзины со съестным.—?Господин Ханьгуан-цзюнь бесконечно благодарен вам за вашу заботу,?— сказал Лань Сычжуй, когда господин Вэй уже усаживался в возок, обнявшись на прощание с мальчиками. —?И мы хотели бы в память о нашем непрошеном визите преподнести вам скоромные подарки.Вэнь Нин с поклоном поставил к ногам Кимского и фон Кима большой плетеный короб.—?Здесь отборный китайский чай из Гуйчжоу,?— пояснил Лань Сычжуй,?— и лучший синий фарфор Цинцы, какой только можно найти в Чжэцзяне. О нем говорят, что цвет фарфора Лунцюань подобен нефриту, чистота?— зеркалу, а если прикоснуться к нему, то он издаст звон, подобный звучанию Цина.—?Мы с благодарностью принимаем этот подарок,?— проговорил Сокджин Юрьевич, глядя в открытое и спокойное лицо Ханьгуан-цзюня,?— и будем хранить его вместе с памятью о вашем визите и пребывании господина Вэя у нас в имении.—?Будем верить, что судьба будет благосклонна к вашим скитаниям,?— кивнул Кимский,?— и однажды вы еще раз навестите наш дом. Будем рады.Господин Ханьгуан-цзюнь наклонился и укрыл толстым меховым покрывалом сидящего в возке господина Вэя. Но тот вдруг потянул его за воротник мундира, заставив наклониться, и что-то шепнул.—?Ну что, едем? —?взобрался Лань Сычжуй на облучок и уселся рядом с Вэнь Нином.—?Подождите,?— скомандовал вдруг Ханьгуан-цзюнь. —?Вэй Ин, прошу тебя.Господин Вэй выбрался из-под своего покрывала и подошел к Сокджину Юрьевичу. Тот замер, глядя в это красивое, вдохновленное выстраданной и пронизывающей его насквозь всего как золотыми нитями любовью к своему Ханьгуан-цзюню.И вдруг господин Вэй крепко обнял его, притянув к себе, и на секунду прижался щекой к его щеке. А потом отстранился, сунул руку в складки своей черной одежды, достал оттуда что-то и протянул фон Киму на раскрытой ладони.Сокджин Юрьевич побледнел.На узкой длинной ладони лежала крошечная фарфоровая статуэтка. Маленький пастушок с флейтой в руке в долгополой, подпоясанной шнуром на тонкой талии рубахе и с длинными волосами, убранными в хвост?— невероятное, потрясающее произведение, созданное рукой неизвестного мастера, удивительное, красивее которого и придумать нельзя.—?Спасибо,?— сказал господин Вэй по-русски.Затем он вернулся в возок, и повозка тронулась.Со стороны ворот послышался шум, и Кимский ахнул:—?Неужели, не успели?Дорогу перегородили огромные роскошные сани, расписанные многоцветно и убранные богатым бархатом и парчой.Лань Сычжуй растерянно обернулся на стоящих на крыльце хозяев, но со стороны саней ему махнули, указывая поворачивать не влево, на дорогу, ведущую к тракту, а вправо, куда вела объездная проселочная дорога, а потом кто-то из саней сказал что-то, и возок, дернувшись, ускорился и мгновенно скрылся за поворотом.В этот же момент слева, со стороны тракта, показался еще один возок, почтовый или казенный по виду. Он подъехал к перегородившим дорогу саням, и из возка выскочил высокий, статный и жуткой злой мужчина в офицерской форме императорской жандармерии.Мальчишки, сорвавшись с крыльца, успели добежать до ворот, следом подошли старшие хозяева.—?Вы-ы-ы! —?тыча пальцем в сторону саней, заорал жандарм, вращая глазами так, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит.—?И я несказанно рада нашей неожиданной встрече, Сынхен Топович,?— донеслось из саней звонким голосом, и на укатанный полозьями снег ступил легкий кожаный башмачок, а после появилась и сама дама.—?Джиджи,?— усмехнулся Сокджин Юрьевич.—?Как вам мои новые сани, Намджун Алексеевич? —?хохотнула Джиджи, проведя белой перчаткой по темно-красному бархату,?— Приобрела у местного мастера, оцените-ка.—?Вы должны освободить мне дорогу! —?снова выкрикнул жандарм.—?Вы должны мне два ужина и один утренний кофе, Сынхен Топович,?— обернулась и игриво проговорила Джиджи,?— но я же не высказываю вам эти претензии при всех, да еще в столь непозволительном тоне.—?Ну… —?смутился жандарм, сразу растеряв всю свою воинственность под смешливым взглядом Джиджи,?— я не отказываюсь. Помнится, мы условились, что только одно ваше слово, и я готов… Но,?— вспомнил он и махнул в сторону поворота, за которым скрылся возок, увозящий господина Вэя и его спутников,?— мы преследуем преступника, именем Его Императорского Величества…—?Помилуйте,?— раздался позади него веселый голос Хосока Андреевича Ланского-Рогатых, который как раз спешивался со своего рыжего жеребца,?— этот возок доставил в поместье Кимских фейерверки по моему распоряжению, а сейчас везет в имение Чонских выписанные из Петербурга французские вина к новогоднему столу, не так ли, Чонгук Эдуардович?—?Именно,?— не моргнув глазом, подтвердил Чонский, тоже спешиваясь. —?Поэтому я к вам всего на минуту, уважаемый Намджун Алексеевич, и сразу домой?— очень уж не терпится попробовать.Сынхен Топович растерянно моргнул и уставился на Джиджи.—?Господа,?— воскликнул Сокджин Юрьевич, украдкой пряча в карман тулупа свое фарфоровое сокровище,?— прошу вас, стол накрыт, первая звезда давно взошла, а мы еще не сели за стол и не разговелись.—?Каким неожиданным знатоком православных традиций вы стали, Сокджин Юрьевич,?— хохотнула Джиджи, подмигнув, и подала руку в элегантной перчатке Сынхену Топовичу, опираясь на него. —?Прошу вас, пойдемте скорее. я жутко замерзла в этих ваших среднерусских полях. Пожалуй, мне стоит вернуться в Европу. Если, конечно, чья-нибудь настойчивость,?— она взглянула на Сынхена Топовича, который вышагивал рядом, выпрямив спину,?— не заставит меня передумать и остаться.В теплой уютной гостиной стоял накрытый по-праздничному стол, освещенный свечами в высоких канделябрах. Седжин хлопотал, гоняя дворовых девок с поручениями на кухню и обратно.—?Прошу вас, Хосок Андреевич,?— тронул Чонский Ланского за рукав,?— не нальете ли вы для меня бокал вина.И покраснел так, что Хосок Андреевич игриво прищурился:—?С удовольствием, Чонгук Эдуардович. Позвольте мне поухаживать сегодня за вами как за барышней. Вы не против?—?Не против,?— еще более покраснел Чонский.—?Но тогда мне придется стребовать с вас поцелуй, как с барышни,?— чуть наклонившись к лицу Чонского, проговорил Ланской.—?Я не против,?— сказал Чонский твердо и поднял глаза, пристально уставившись на Хосока Андреевича.—?Это я и хотел услышать,?— пробормотал Ланской, скользнув взглядом по его губам. И улыбнулся вдруг с неуловимой теплой нежностью.—?А где это ваши мальчики? —?оглянулась Джидди, отмахиваясь сложенным веером от шуток Сынхена Топовича,?— оба чудо как хороши.—?Так что держите их подальше от Джиджи и никогда ей не показывайте,?— заметил многозначительно ее собеседник, ловко уворачиваясь от веера, и тут же получил ударом веера по плечу.—?Боюсь, они настолько сдружились и увлечены друг другом, что они и так нескоро покажутся нам на глаза,?— посмеялся мягко Намджун Алексеевич.—?Увлечены в смысле увлечены или так… играют… пока…?—?Играют… пока… —?вздохнул Сокджин Юрьевич,?— но с каждым днем увлекаются игрой все больше и больше.—?Ты не бегаешь от меня больше,?— самодовольно обнял Тэхен Чимина за талию, стоя с ним у окна в мезонине, куда Чимин затащил его, пытаясь разглядеть звезды на затягивающемся тучами небе.—?Не бегаю,?— прошептал Чимин одними губами.—?Это хорошо,?— сказал Тэхен с улыбкой и теснее прижался грудью к спине сводного брата.—?Почему? —?глядя все туда же, спросил Чимин чуть громче.—?Ну… —?Тэхен пожал плечами,?— потому что у меня осталось еще много нерассказанных историй…—?Про медведя? —?улыбнулся Чимин и обернулся, встретившись с Тэхеном глазами.—?И про медведя тоже,?— улыбнулся в ответ Тэхен, наклонился и поцеловал его в самый краешек полной верхней губы.—?Как вы думаете,?— спросил Сокджин Юрьевич, когда за последним из гостей закрылась парадная дверь, а двор опустел от коней, саней и повозок, и только глубокие прорези полозьев в снегу напоминали о том, что в этом доме только что было шумно и тесно,?— они смогут выбраться? Ну… господин Вэй и…—?Смогут,?— уверенно кивнул Намджун Алексеевич, помогая сводному брату гасить свечи в канделябрах,?— Они?— смогут.—?Вы так уверенно говорите это, почему? —?пристально посмотрел на него фон Ким.—?Я, знаете ли, Сокджин Юрьевич, романтик, и верю в лучшие чувства людей и в то, что любовь способна творить чудеса. Свидетелями одного из них мы стали именно в ночь перед Рождеством не случайно?— чуда, которое привело людей, искавших друг друга тринадцать долгих лет, в заснеженный уголок провинциальной России. Разве есть в мире какая-то другая сила, которая способна была бы им помочь, кроме любви?—?Ох, вы, и правда, романтик,?— улыбнулся Сокджин Юрьевич.—?Настолько, что готов прямо сейчас пригласить вас…Сокджин Юрьевич замер и посмотрел на него напряженно.—?… на прогулку под луной… —?сказал Намджун Алексеевич и тоже посмотрел на фон Кима с напряжением.—?Сейчас?Сокджин Юрьевич махнул рукой в сторону окна, за которым, хоть и улеглась метель, снег продолжал падать крупными хлопьями, заметая следы всего того, что видело имение и его обитатели в этот долгий предрождественский день.—?Соглашайтесь,?— Намджун Алексеевич взял его за руку и поднес к своим губам,?— пройдемся вдоль леса по дороге, полюбуемся, какая красота вокруг!Фон Ким моргнул, потом моргнул еще раз, и вдруг, сам от себя не ожидая, согласился:—?Но учтите,?— пробормотал он смущенно,?— если нас с вами заметет пургой посреди поля или задерет выбравшийся на дорогу голодный медведь, последние слова, которые вы от меня услышите перед смертью, будут крайне вульгарными и оскорбительными.Намджун Алексеевич улыбался и думал о том, что, проходя мимо заснеженных еловых лап, свисающих над дорогой, можно толкнуть одну такую, чтобы снег осыпался на голову Сокджина Юрьевича, а потом, воспользовавшись его замешательством, поцеловать его наконец.Потом думал о том, что, наверное, есть способы и романтичнее.А потом, когда Сокджин Юрьевич шагал с ним рядом под огромным черным, полным мелких и смазанных снегопадом звезд, думал, что понимает эту нежную влюбленность Сокджина Юрьевича в господина Вэя. И что настоящая красота, такая, как у него, намного сильнее и острее, чем просто красивое лицо, потому что не в лице она вовсе, а в глазах, через которые светится душа, прекрасная как само небо, и втягивает в себя как в омут, в котором хочется остаться и погибнуть, если потребуется. Намджун Алексеевич понимает Сокджина Юрьевича еще и потому, что и сам сейчас смотрит в точно такие же глаза: в них отражается черное звездное небо, а дальше, в самой глубине?— такая концентрированная красота, что хочется утонуть и остаться.