Биргартен (1/1)
1795 годНочью холодно. Лотта не даёт закрыть окно в спальне – ей душно. Назойливая тянущая боль в спине — значит, лёгкие не спят и хотят напомнить, что они тут, вроде как, болеют. Спать невозможно, и ведь он как будто знал. Как он вошёл, как он умудрился не разбудить никого? Видно, талантливый человек и правда талантлив во всём. Но Шиллер глаза открывает, только когда чувствует, как чужая рука сжимается на его предплечье. Он быстро садится в кровати и как безумный смотрит на гостя. — Вставай и одевайся. Нужно выпить.Да, конечно, это Гёте. В этом маленьком городе нет никого кроме него, кто мог бы так бесцеремонно заявляться в чужой дом и чего-то требовать. — Гёте..? Боже помилуй, второй час ночи...— На самом деле третий, — уточняет господин советник Герцога, рассматривая часы на прикроватном столике, — ваши часы отстают.— Или ваши спешат, — бубнит Фридрих, вставая с кровати, — в любом случае, что вам нужно от меня посреди ночи?— Я же сказал, нужно выпить. Да и потом, ты всё равно не спишь, какая разница когда?— Я болен, ночь холодная, я, как врач, не могу позволить себе выйти, да и не работает никто в такой час. Отчего не днём?— Шиллер, ну прошу тебя, давай без этой демагогии!— А что за тайна-то такая?Гёте вздыхает и проводит рукой по уставшим глазам. — Днём невозможно спокойно разговаривать, все тебя слушают, что дома, что на улице. А насчёт того, кто когда работает, тут ты не прав. Напротив твоего дома отличный биргартен, и он всегда работает, если попросить.— По вашей просьбе всё в этом городе работает, — усмехается из-за ширмы почти одевшийся Шиллер. — Ты переоцениваешь моё влияние. Готов?Вопрос был задан уже вышедшему из-за ширмы Фридриху, оправляющему жилет. Сам поэт напустил на себя самый серьезный вид и ответил:— Я выпью с тобой только чаю.— Тогда с ромом, — парировал Гёте.— Ну хорошо, — сдался Шиллер. — Неужто всё так плохо?***"Видел бы кто эту сцену. Старик убеждает молодого пить. Каждый раз у меня с ним какая-то комедия, а вроде серьёзные люди оба," думал Шиллер, когда они дошли до биргартена. — Здравствуй, Генрих, рад, что ты не спишь. Мне бокал Рислинга, пожалуйста, а господину Шиллеру чая с ромом, — сразу скомандовал хозяину заведения Гёте. Хозяин с безучастным выражением лица пошёл выполнять заказ. — Так что же случилось? — Послушай, Фридрих, — спокойным тоном, но явно нервничая начинает господин советник, — это, конечно, покажется тебе малодушничеством, но меня беспокоит критика.— Критика?— Да, критика. Гёте на минуту задумался. — Ты ведь помнишь, почему мы решились идти по пути классики. Нет воспитания лучше античного, а мы хотим воспитать немецкого читателя. Только вот... не воспитывается он.— Право, друг мой, но ведь читатель — как ребёнок. Покапризничает и перестанет. Ведь не привыкли они ещё к такому чтению.— Они и не собираются привыкать, дорогой мой Фридрих, они собираются пустить по ветру все наши старания. Такие поэты не нужны немецкому народу, всем подавай только "бурю" да "натиск" и прочую пошлость! Вот, взгляни.Только сейчас Шиллер заметил на столе вчерашнюю газету. На первой полосе — разгромная статья какого-то неизвестного о том, "как сильно падают народные любимцы". И только сейчас Шиллеру стало очень плохо.Принесли вино и чай. Фридрих зажмурился, опустил голову и схватился за живот рукой. Откуда-то издалека он слышал голос Гёте: "Шиллер?.. Шиллер... Фридрих, что с тобой..?" А затем всё так же резко прекратилось.Гёте уже не сидел напротив, он стоял совсем рядом, держал за плечи, заглядывал в глаза. — Господи помилуй, Фридрих, всё в порядке?— Да... да, всё нормально. Это только приступ, ничего страшного, он уже закончился. Не волнуйся так, — он улыбнулся. Гёте сел на место и взял в руки бокал. Шиллер последовал его примеру и тоже взялся за свой чай.— Я думаю, — начал он, — не стоит им этого спускать, нужно написать что-нибудь сильное в ответ. — Да, — подхватил Гёте, сделав глоток. — Я даже уже подумал, что. Можно объединить усилия и написать на них сатиру, комедию...— Комедию? Как насчёт набора эпиграмм?Господин советник Герцога изобразил на лице удивление.— Подумайте, — продолжал Шиллер, — ведь это выйдет гораздо остроумнее. Вдобавок, мы ещё и покажем, что они даже не стоят отдельной полноценной работы.Гёте, теперь улыбаясь, смотрел на содержимое своего бокала.— Но работы всё-таки будет много. И они оба негромко засмеялись. В "Альманахе муз" за 1797 год были опубликованы четыреста эпиграмм под общим названием "Ксении". Это самое воинственное из созданных обоими классиками сочинений.