1 часть (1/1)

Эйджи прожил яркие семь лет.Сейчас ему двадцать восемь, и в эти семь лет он как будто прожил семь разных жизней. Боги игрались с ним в глупую нудную настолку, разыграв эти долгие партии, и, похоже, в каждой он продул. Не удивительно?— Эйджи никогда не умел играть во что-то сложнее камень-ножницы-бумага.Первая жизнь была ужасной. Она была несчастной и воняла чем-то вроде гнили. В первую жизнь Эйджи узнал, что такое Марианская впадина на самом деле: место, куда не попадает свет и где давление толщи над тобой просто раздавливает тебя в лепешку. Он упал на самое-самое дно, он упал даже ниже одиннадцати тысяч метров. Толща плотной и солёной боли раздавили его, вдавливая в шипастое дно, ломая каждую косточку, разрывая каждую клеточку мягких тканей и превращая органы в липкую кашу с комками и вкусом железа. Он захлебнулся этой смесью даже не давясь и не пытаясь сопротивляться.Эта жизнь отметилась потерей. Эш умер. Умер, и в этот раз это была совсем не шутка. Он просто осознанно выбрал для себя уйти. И все по вине Эйджи, из-за его идиотского письма. Если Эйджи решил, что никогда не скажет Эшу ?sayonara?, тот же так и не забрал это прощание брошенное еще в больнице. Ну зачем он научил его именно этому слову из всех возможных вариаций сказать ?до встречи?. Из всего в этом мире он сам выбрал короткое и четкое ?прощай?. И уже слишком много раз об этом пожалел.В мире Эйджи больше не существует такого явления как рассвет. Ночь захватила власть над всем, и он ее ненавидит. Он ее боится, он до чёртиков боится этой непроглядной тьмы, где нет ни света, ни звуков. В ней есть только страх, животный и слепой. А ещё есть боль и вина. И Эйджи лежит где-то в пустоте этой тьмы, скрученный в позе эмбриона, и молится о том, чтобы над ним взошло солнце.Но солнце мертво. А богам лишь смешно смотреть на его страдания.В первую жизнь Эйджи вырвал себе нервы, сердце и голосовые связки. Ему было больно настолько, что слово "боль" казалось синонимом слова существование, ибо вообще ничего другого в первой жизни из ощущений не запомнилось. Но боль не пришла одна. Была нервная анорексия и депрессия. Была безграничная скорбь и кошмар с одинаковым сюжетом. Было сжирающее чувство вины и кусачая тоска.Душа Эйджи все ещё вместе с Эшем. Вместе с ним мертва. А на ее месте нет ничего мало-мальски живого.Эйджи почти не вставал с кровати. Казалось, он не ел и не пил, редких гостей, проверяющих его, он просто не помнил. Как он выжил?— не помнил. Что происходило?— не помнил. Все что помнил?— бесконечный кошмар, из которого на этот раз его не спасет никто.Во второй жизни Эйджи лишился слез. Слезы закончились с концом первой, и на мгновение он даже подумал, что закончилась боль. Нет, это была наивная глупость, боль никуда не ушла, просто он слишком привык к ней. Эйджи все ещё не имеет внутри ничего кроме разорванного любовью к Эшу сердца, отсутствующей души и гадкой липкой тьмы. Просто ко всему этому его тело перестало отвечать на боль, решив, что так в принципе и нужно, так и было всегда.Во второй жизни он научился вставать с кровати и в принципе, если закрыть глаза руками и отойти метров на двести, был похож на вполне жизнеспособного человека. Для уровня дна, на котором он был, это можно отметить как даже слишком быстрый скачок.И глупого Эйджи уже не беспокоило, что при резком всплыве начинается кессонная болезнь. Как будто закупорка сосудов могла напугать после всего, что уже случилось с ним. Как будто его вообще ещё хоть что-то смогло напугать. Он пережил самое страшное что только мог вообразить, сейчас если ему оторвёт конечности?— даже не моргнет, лишь попросит для ускорения процесса шею свернуть.С приходом второй жизни он спрятал все, что было связано с Эшем в самый дальний шкаф, и пытался двигаться, потому что знал, Аслан, его солнце, не хотел бы видеть его страданий. Эш жил на сто двадцать процентов несмотря ни на что, и Эйджи решил, что не позволит себе опозорить его память тем, что превратится в безвольную куклу. Он-то решил, а тело не слушалось. Все эти кое-как склеенные вместе ошмётки кричали, ныли и покрывались некрозом, не давая забыть ни на мгновение, не давая расслабиться. Но Эйджи стискивал зубы и терпел.Во второй жизни он начинает разговаривать с Эшем перед сном, как будто он лежит за его спиной, грея истерзанное тело в объятьях, пытаясь подлатать все эти дыры во что-то цельное. Эйджи не помнит, когда это случилось. Просто в один момент поймал себя на том, что талдычит свои мантры не в пустоту, а обращаясь к Эшу.И иногда ему мерещилось, что именно так и происходит. Что Эш лежит за спиной, медленно вырисовывает пальцем на груди узоры, сдавливает его чуть сильнее, когда Эйджи начинает говорить, что хочет умереть и уйти к нему, будто пытаясь вернуть в мирское русло. К сожалению, в ответ он не слышал ничего, и эта звенящая в ушах тишина напоминала?— он один.В третьей жизни Эйджи научился не только вставать, но и бегать. В круг общения вернулись люди, которых он знал и оттолкнул от себя на два года. Он впускал их даже слишком быстро, слишком дружелюбно и активно. Это только больше разрывало его тело и скребло место, где должна была быть душа, но он терпел и улыбался им. Врал, что все в порядке и что он справляется. А они просто верили на слово, стараясь не навредить и не сломать Эйджи ещё больше.Он знал: Эш бы им гордился.Эйджи снова работал, Эйджи разговаривал с живыми людьми, Эйджи даже нормально ел.Все, что выдавало, что его третья жизнь была не менее херовой?— это болезненный вид, который не скрыть улыбкой, и его ночные разговоры с Эшем.Эйджи кажется, что в этой жизни он чувствует как Эш появляется и вне его постели. Чувствует что-то, чтобы он описал как ?я знаю, он рядом?. Но чувствует он это настолько тонко и хрупко, что пока справедливо рассуждает?— это уезжает его психика. Мертвые не встают из могил. Тем более дважды. Однако это абсолютно не мешает Эйджи с мертвыми разговаривать.В этой жизни у Эйджи было даже два искренне счастливых момента, что невиданная щедрость после всего. Правда они были короткими и забылись сразу же, сбрасывая его обратно в привычную боль, которая вот не забывалась вообще.В этой жизни Эйджи спасает новую жизнь. Вытаскивает из мусорного бака щенка и называет его Бадди. Эйджи хочет верить, что Эш хотел бы завести собаку.Эйджи все тот же светлый ангел, пускай и покрытый тьмой уже процентов на семьдесят. Скверна медленно жуёт его свет, покусывает с причмокиванием, как бы издеваясь. Но Эйджи уже совсем не жалеет этот свет. Ему он ни к чему, его он сам абсолютно не интересует и если какие-то остатки могут чему-то помочь?— он без колебаний их отдаст даже без спасибо. Лишь бы быстрее сгореть, лишь бы все сделать правильно.Четвертая жизнь кажется светлой на фоне прошлых. Собака не заполняет дыру ни на миллиметр, но напоминает, что нужно двигаться и даёт обязательство. А обязательство даёт задачи, позволяющие забивать время.Эйджи стал чаще появляться в городе, стал регулярно мыть волосы и связывать в аккуратный хвост. Его одежда была менее мятой, а тело больше не покрывалось потницей и воспалениями. Эйджи вспомнил как ухаживать за собой.Но одно не менялось: он не мог даже слышать слово "библиотека". Не мог выдержать ни одного упоминания Эша. Не мог смотреть на рассвет. Не мог проходить мимо блондинов на улицах Нью-Йорка. Любое из выше перечисленного вызывало у него паническую атаку и лишь ещё больше рвало и терзало в клочья. И так рвать там уже нечего, от Эйджи остался только комок спутанных грязных нитей, больше похожий на сблёванную кошачью шерсть.Теперь в эфемерных ночных объятьях он начал снова плакать. Он перестал кричать, но плакал, кажется даже надрывные, чем в первой жизни. Рассказы обо всем заменились на слезы и нечто несвязное из ?вернись?, ?я должен?, ?я больше не могу?, ?Эш, пожалуйста, вернись ко мне?. Но объятья, кажется, стали только крепче.?Терпи? приказывал себе Эйджи, ?терпи, ты не испытал и десятой части того, что он пережил. Ты немощный мусор, ты все разрушил, ты все испортил. Терпи теперь? в ответ на такие мысли слезы только ускорялись, а объятья ощущались болезненней. А Эйджи лишь накручивал себе новый виток приказов терпеть.В пятой жизни его время заполняется активной работой и Сингом. Синг вьется рядом, не отпускает, поселяется у него несмотря на свое собственное жилье. Синг опекает, следит, пытается заполнить собой пробоины в душе. И Эйджи снисходительно принимает это, хотя и латки Синга в миг рассыпаются прахом, лишь пачкая раны дополнительным чувством вины. Больно, но он любезен.От Синга несёт болью за километр, но Эйджи, вопреки своему нутру, даже не думает брать на себя его боль. Это было первое жестокое решение Эйджи?— оставить Синга вариться в своих страданиях одного. Здравый эгоизм, но для Эйджи?— неимоверная жестокость. И он не жалеет. Синг был первым, от кого ангел Эйджи отвернулся.Ненависть к Лао и наблюдения за тем, как страдает Синг, пугающе хорошо его поддерживают. Они давали даже какое-то мнимое чувство гадкого наслаждения. Слабого и едва видного за болью, но Эйджи о нем знал. И от самого себя ему стало ещё противнее.Зато улыбка выходила гораздо более искренней. Эйджи все ещё ангел и на земле есть все ещё люди, которых этот ангел любит. И свою светлость он отдает им без остатка.По ночам теперь он начал расцарапывать себе грудь, ища на ней сцепленные руки Эша.В шестой жизни Эйджи взлетает. Его выставки успешны, его жизнь со стороны кажется прекрасной. Люди вокруг него стали заметно более зажившими.А вот он все такая же огромная не затянувшаяся рана. Протяжно постоянно, однако терпимо, ноющая подгнившая рана. Но Эйджи только перетягивает раны тряпками, смеясь и улыбаясь всем. Всем кроме ночи и зеркала.Эйджи делает всё, чтобы мир видел его счастливым, кажется, даже иногда ему самому, что это не игра и на самом деле лёгкие снова раскрылись и легче дышится. Но потом он возвращается в постель, чувствует несуществующие объятья, слышит несуществующее дыхание на своей шее и вспоминает, что всего-то привык дышать поверхностно. В лёгких только вода и кровь, место для воздуха там едва ли находится. Наоборот, его становится только меньше.Эш больше не видит снов. Ни кошмаров, ни спокойных снов счастья с Эшем, которые рвут на утро сильнее самых страшных кошмаров. Видит только черный экран.Иногда ему думается, что так даже лучше.Может быть, это время его так лечит? Скорее нет, просто его мозг перегружен настолько, что даже на сны сил у него просто нет.Седьмая жизнь была умиротворённее других. Поначалу.В седьмой жизни он устал, но усталость воспринималась скорее как набитая жизнью мудрость. Пустота внутри казалось такой большой, что Эйджи смирился?— она не закроется никогда. Но и с таким он обучился жить.В эту жизнь он все же ответил на боль Синга. Осветил его душу светом, приняв к своей тьме ещё чуть-чуть. Для него это уже не играло роли. А Сингу это даровало покой. И Эйджи был искренен в этом даровании, всё-таки Синг это заслужил.Очередная успешная выставка, только в этот раз на выставке есть Его фото.Фото Эша под названием "Рассвет". Найти это фото в спрятанных ещё во второй жизни сокровищах стоило очень дорого. Было больно, но совсем по-другому. Ноюще, давяще и гадко, как будто грудь решили вскрыть тупой пластиковой ложкой. К такому он явно был не готов, но точно не жалел.Память об Эше не должна была принадлежать только ему. Он был достоин гораздо большего чем пыльный шкаф. И Эйджи ему это предоставил.В седьмой жизни Эш стремительно пролетел последнюю тысячу метров и вышел на поверхность. Только вот и там не оказалось света. Там оказалась лишь мучительная кессонная болезнь. И он принял ее как родную, ощущая медленное увеличение газа в сосудах. Пролетев это все, Эйджи понял?— он ободрал свои перья на ангельских крыльях и лететь ему больше не на чем. Он ещё барахтался, но понимал?— это конец. Мышцы были слишком перегружены, а теперь в сосудах пена вместо кислорода. Как бы он ни старался, но отдав душу Аслану и потеряв его?— он ещё тогда погиб. Все эти семь лет были хорошей попыткой. Но ни к чему не привели. Он сделал много, но это ничего не изменило.И Эйджи сдался.Эйджи упал обратно на дно.—?Прости меня, Эш,?— Эйджи смотрел в родные зелёные глаза затянутые пеленой слез.?— Я сделал все что мог. Прости, я знаю, что этого недостаточно,?— Эйджи усмехнулся, утирая с его щек слезы,?— я отдал все, что у меня было, и заберу эту тьму с собой. Мне пора к тебе. Я же обещал.Я навечно с тобой.