1 часть (1/1)

Когда ты теряешь любимого человека, наберись смелости и отпусти его…*** ?Пока выдалась свободная минутка этим зимним утром?— сделаю пару записей, хоть в химзе это и чертовски неудобно. Снова нас забросили в район депо. Второй день в резине?— все тело чешется, зудит, а иногда кажется, что кто-то по ляшкам бегает. И жрать охота?— страшное дело, а намордник никак не снять. Вот и цеди воду с какими-то витаминами через трубочку. И то не факт, что потом не подцепишь какую-нибудь кишечную инфекцию, коих в постъядерном мире развелось как блох на дворняге. Но сколько бы не пришлось тут зиверты хватать, я вытерплю, лишь бы патронов хватило…? —?Старый, кончай строчить. У меняуже руки к железу примерзли! —?Не отрываясь от прицела винтовки, пробубнил стрелок.—?Сейчас… —?Ответил Сергей, перевернув страницу, где красовался портрет его напарника. ?Герберт Беккер. Раз уж я начал вести дневник, то и о ?Ганце? надо бы упомянуть. Немец по происхождению, родился он уже в Москве, где-то за три года до дня, когда упали бомбы. Балагур и бабник по натуре, который к своим двадцати пяти годам, как мне кажется, не пропустил ни одной юбки на всей Ганзе. Но несмотря на его эгоизм и нарциссизм, о лучшем напарнике я и мечтать не мог. Даже не помню, сколько раз мы поднимались на поверхность вдвоём и ни разу Ганц не заставил в себе усомниться. Поначалу, я скептически отнесся к столь молодому и шебутному пацану, эго которого хватило бы на нас двоих. Но со временем я понял, что он просто продал душу дьяволу за способность с ювелирной точностью попадать в голову, летящему на расстояни в пол километра, демону из нашей, пусть и ладной, но кустарной винтовки, да невероятную харизму, столь сильно манящую противоположный пол…?—?Серег! Три часа уже лежу!—?Ладно… —?Захлопнув блокнот в толстом коричневой переплёте, снайпер запихнул его в полиэтиленовый пакетик и спрятал его в подсумок. Беккер аккуратно укатился за остатки стены некогда жилой высотки, где и находилась лежка, уступив место за крупнокалиберной винтовкой напарнику.—?Ох… Надеюсь, моя спина пожертвовала собой не в пустую… —?Оказавшись в укрытии, распрямился Ганц.—?Доплаты за это дежурство должно хватить на антибиотики. —?Уперевшись взглядом в прицел, ответил Сергей.—?Надеюсь. А то на вас с Машкой смотреть страшно, честное слово!—?Этот туберкулёз выматывает не только Сашку… Сам понимаешь.—?М-да… Не, манал я детей заводить в таких условиях!—?Да при твоих похождениях, уже все кольцо скоро будет в арийцах-полукровках.—?А меня это не парит. Не мне с ними нянчиться. А Ганза ещё и доплачивать должна, так сказать, за улучшение демографической обстановки! Хе-хе! Хотя, с нашими дозами, я уже давно стерилен… Чего умолк? В перекрёстии прицела трепыхались две, вполне человеческие фигуры, торчащие на высоте шести этажей. ?Старый?, получивший такое прозвище от своего напарника, будучи старше его на тринадцать лет, многое слышал об этой закрытой от всех сталкеров, зоне и о тех, кого здесь ловили…—??Туристы?. На сто тридцать. Шестой этаж. Видишь? —?Беккер подскочил и аккуратно высукултголову, приложив бинокль к окулярам противогаз.—?Агась… Gut aussehend sitzen… Петренко, приём? Успенского дай… Успенского говорю!…Да ебал я в рот его встречу! Да… Да так и передай!—?Полегче с командованием.—?Угу, конечно. Торгаши у него, понимаешь ли, аrschl?cher…—?Без торгашей всей Ганзе уже давно пришёл бы трындец.—?Товарищ майор, сержант Беккер на линии. В нашем квадрате два туриста, готовы отработать. —?Снайпер щёлкнул предохранителем, который просто на просто являлся флажком, перекрывавшим доступ ударника к капсюлю. —?Да, вооружены. Копошатся с радиостанций. Но… Есть. Понял.—?Ну?—?Гаси прожектор, кина не будет. Твою же мать… Походу реально диверсанты. Парни в километре ещё двоих приняли. Нам наказано наблюдать и вмешиваться только при начале пальбы.—?Спускаются.—?Вижу… Чего же они лезут-то сюда? Двадцать два года уже прошло, а они никак не уймутся!—?Да никакие это не деверсанты. Так, радиолюбители. НАТОвцам совершенно не до нас, даже если они и уцелели. В первые годы сигналы из Европы и прочих Америк принимали постоянно. Кругом лишь мольбы о спасении, да переговоры уцелевший солдат, от которых кровь стыла в жилах… В общем, все у них так же херово, как и у нас, если не хуже.—?М-да… Слышь, а чего это за депо тут, на поверхности? Я у кого не спрошу, так все глаза прячут или отнекиваются.—?Я не спрашивал. И тебе не советую. Не стоит лезть в грязное белье Ганзы.—?Да что же это за командование такое, которому вопроса не задать?—?Любому командованию лучше не задавать вопросов. Я это еще в Рейхе усвоил. —?Сергей пытался полушепотом остудить пыл напарника.—?Ты был в Рейхе?!—?Долгая история. Это было очень давно.—?А я с удовольствием послушал бы!—?Смотри лучше за ?туристами?.—?А чего, а ними смотреть? Ползут себе… Подожди-ка… —?Ганц затих на пару мгновений, вглядываясь в фигуры, спокойно, в полный рост, двигающихся по улице прямо под зданием, где сидели снайперы. —?У меня глюки на почве облучения, или у одного из них шлем ?Спарты?, а второй бедрами двигает, будто баба?—?Шлем вижу. Точно, рейнджерский. Но это еще ничего не значит. Хех, а женщин ты за километр видишь?—?Тут метров сто, не больше. А на баб у меня не глаз, а чуйка!—?Ну-ну… А вот и паровоз. —?Оторвавшись от прицела, Старый прислушался к гулу приближающейся махины. —?Хана ?туристам?.—?Клянусь всеми богам, свалю я с этой Ганзы!—?Все от тех трупных ям отойти не можешь?—?Да мне до сих пор кошмары снятся. Будто меня в эту яму сгружают с вывернутыми наружу кишками… А я еще и трепыхаюсь при этом, чувствуя, как сердце замедляет ход…—?Меньше думай?— крепче спать будешь.—?Вернемся?— я из толчка сутки не вылезу, а потом пойду, да в пабе пропаду.—?Стая. —??Туристы? спрятались за остовом автобуса, а мимо них, не обращая никакого внимания, проносились стражи.—?Ух и здоровая же!—?Ты еще погромче крикни, а то не вся Москва в курсе, что мы здесь.—?Буран начинается. При таком ветре можем хоть во весь голос орать, а выйдет так?— шепот.—?Ты видишь их?—?Уже минуты три как нет.—?Тогда давай сниматься, пока нас к черту не замело.—?Ну наконец-то! Как же я затрахался в этой резине! Белобрысый немец быстро скрутил с винтовки ствол и примотал его к своему рюкзаку. Шепталову досталось все остальное. Самым сложным всегда было возвращение с поверхности, когда тело провоняло, мышцы успели свариться и замерзнуть по нескольку раз, а за спиной болтался баллон с водой, давно обратившаяся в лед, несколько килограмм стали в виде достаточно редких и тяжелых патронов четырнадцать с половиной миллиметров, да второй половины винтовки. В руках же холодел коротенький ?калаш?, выполнявший роль пугача для мутантов крупнее крысы.—?Старый, тормозни. —?Беккер остановился у двери квартиры, запертой двадцать два года назад. —?Надо же что-то на продажу прихватить.—?У нас нет фильтров, чтобы ждать, пока ты вскроешь эту дверь.—?Кто сказал, что я буду ее вскрывать? —?Хитро улыбнувшись под противогазом, немец достал из подсумка чудом сохранившийся ржавый ключик, на пластиковом корпусе которого едва виднелись инициалы с номером квартиры. —?Ну же волшебный schlüssel, открой глазам, что сокрыто во тьме веков…—?Скальдом заделался?—?Скальды у норвежцев, датчан, шведов и прочих, а я?— немец. У нас поэтов зовут dichter.—?Да ты ведь москвич коренной! Немец, блин…—?И что? Корни немецкие, да и язык я выучил. Знал бы ты, как это не девчонок работает! Иии… Вуаля!—?Откуда ты взял ключ?—?У трупа на первом этаже. Мужик так беспокоился за свою квартиру, что не успел даже выйти из подъезда. Погнали, заценим, что он так надеялся спрятать.—?Фильтры…—?Да-да! Не нуди, Старый, фильтров еще на час почти. Давай, кидай рюкзак и набивай карманы! Тебе ведь патроны нынче нужны, как воздух.—?Даже больше… —?Белобрысый парень не ошибался. Пашка?— сын Шепталова, остро нуждался в антибиотиках, иначе туберкулёз со дня на день сожрёт молодой организм. Но в долг пилюли никто так и не дал…—?Дружище, да тут кландайк какой-то! Ты только погляди… Книги в серванте, а состояние-то какое! Посуда, одежда!—?М-да, видать у дьявола ты ещё и удачу в обмен на свою душу вписал… Берём, что унёсем, а за остальным вернёмся.*** Обратная дорога, на удивление, оказалась лёгкой прогулкой, если не считать лютующего снегопада. Вскоре, снайперы, с полными рюкзаками добра и приподнятым настроением, оказались на родной станции?— Таганской. Радостный настрой на долго не задержался. Вся станция была в курсе болезни сына Старого и новость настигла отца прямо на па пороге. Он бросил рюкзак, противогаз и сжав до боли в руке свой старенький ТТ, бросился к медпункту, растолкав встречающую охрану и забив на деактивацию. Герберт, уже шагнувший в камеру с химическим душем, завидев с какой гримасой рванулся его напарник, забарабанил по стене камеры, чтобы её немедленно открыли. Так или иначе, он опоздал… Хлипкая дверь из тонкого металла к грохотом отлетела в сторону, сдавшись под тяжёлым, подбитым металлом, ботинком. Лысый мужчина, с шрамом через весь череп, редкой, почти седой, бородой, который выглядел куда старше собственных лет, ворвался в лазарет и мгновенно прижал врача к стене, отчего у того глаза на лоб полезли.—?Где?! —?Едва удерживая палец на спуске, прошипел снайпер.—?Там… В морге… —?Громыхнул выстрел и увесистая пуля сделала свое дело, разворотив череп врача. Два тела, накрытых грязными тряпками, нашлись быстро. Бледный десятилетий мальчишка и тридцатилетняя русая женщина, с простреленной головой.—?Всего несколько сраных пилюль…—?Шепталов! Пушку на землю! —?Позади образовались сразу несколько солдат с автоматами наперевес.—?Сраных пилюль…—?Серёга, не вынуждай! Брось пистолет! —?Оружие брякнуло о кафельный пол.—?Да делайте уже, что хотите… А лучше?— сразу стреляйте…*** Очень быстро, сидя в карцере, который представлял собой обычную клетку из арматуры, установленную над путями, Шепталов потерял счёт дням. Казалось, что прошла вечность, когда на деле миновало чуть больше недели. Съехавшего с катушек сталкера ждал трибунал, который на Ганзе означал гигантский штраф, непосильный даже отдельным станциям, что уж тут говорить про одного человека. А это значит лишь одно?— добро пожаловать в долговое рабство! Погрязнув в трясине мыслей о том, что стоило не бросать пистолет, а просто застрелиться, Сергей не замечал ни голосов вокруг, ни лиц. Беккер же каждый день заглядывал к напарнику, понемногу рассказывая тому новости. Вскоре, он понял, что ждать какого-то немыслимого чуда нет никакого смысла, ибо все метро в миг закипело по необъяснимым причинам. Красные бросились на Фашистов с таким остервенением, что не разобрались и зацепили мимолетом и Ганзу, которая только и ждала повода смести, обескровленную после Д-6, Красную линию. ?Пора поднимать жопу.??— Как-то по утру сказал себе Ганс, поняв, что в этот раз ему придётся вытаскивать друга и, отчасти, наставника, как тот делал ни раз, когда голубоглазого парня заносило на виражах. Пора отдавать долг… В условиях полномасштабной войны трибунал медлил с каким-то там старым психом с Таганской. Этой проволочкой Герберт и воспользовался. Продав все ненужное шмотье, как свое, так и Шепталова, он двинулся к единственной структуре во всем Метро, которая ещё имела силу и при этом держала нейтралитет в разгорающейся войне, к тем, с кого ещё можно было стрясти долг?— к рейнджерами Полиса. К ?Спарте?…*** Когда на поверхности зашло солнце, а на станции вырубили все освещение, кроме мерзотно-красных аварийных ламп, когда стих гул жителей, уступив место мерным шагам охранника, Сергей молча сидел в своей клетке, пялясь на грязные пальцы ног, ведь обувь просто отдала охрана, разыгрывая морзянку на ребрах. Будь снайпер чуть более хлипким, то вряд ли бы пережил подобное. Единственное, о чем сейчас мечтал Старый, так это о скорой смерти, чтобы хотя бы побыстрее качнуть во тьму и не думать уже ни о чем… Но такого блага ему не даровали вот уже полмесяца и эта ночь не была исключением, однако спокойной её назвать язык бы не повернулся ни у кого. Заключённый непроизвольно дёрнул головой в сторону чернеющего вдали тоннеля. Одно из немногих свойств, никогда не подводивших Шепталова, был крайне чуткий слух, который и сейчас уловил едва заметное изменение. Голоса постовых, беспрерывно доносящиеся из тоннеля, впервые за две недели затихли. Но выстрелов никто не слышал… Не успел Сергей даже осознать собственные мысли, наконец-то сменившиеся на что-то иное, отличное от самобичевания и воспоминаний. Совсем рядом что-то чавкнуло и тут же последовал глухой звук упавшего на плитку тела. Там, где стоял охранник, медленно протягивая самокрутку из горьких, радиоактивных листьев непонятной травы, в свете алой аварийной лампы, возвышалась могучая тень, аккуратно вытирающая окровавленный нож.—?Старый, живой? Hündinnen… Сейчас мы тебя вытащим. —?За решёткой показался Ганц, чьи резкие, будто бы ножом высеченые, черты лица легко узнавались даже в темноте.—?Ты что творишь, идиот?! —?Выпалио оживившийся снайпер.—?Спасаю твою лысую задницу, если не заметил. Да поворачивайся ты! —?Ключ отказывался срабатывать.—?Ты о чем думал, при…—?Думать не моя прерогатива, ты знаешь. А теперь утухни и не пали контору!—?Быстрее. —?Поторапливал глубокий голос рейджера.—?Заело!—?Паш, помоги балбесу. —?Беккера сменил солдат в снаряжении ?Спарты?, но с содранными знаками отличия, видимо, чтобы никто не смог предъявить ордену в случае его поимки. Мужик, ни капли не уступающий Шепталову в нескромных габаритам, достал из-за спины здоровенные ножницы и перекусил дужку замка.—?Уходим. —?Сквозь маску на лице проговорил он, отперев дверь клетки.—?Это место себя изжило! Пора выбираться из этого могильника!*** -…ЛОЖИСЬ! —?Кто-то взревел на мосту за секунду до того, как одна из баррикад разлетелась в щепки, от попадания осколочного снаряда. Рота капитана Смольникова вот уже третий день держала оборону на ?мосту смерти?, зажатая меж станций Кузнецкий мост и Пушкинская. Это мост не зря получил свое имя. Здесь, вот уже долгие годы, почти никогда не стахает рокот ДШК, ?калашей? и прочие железок, а аккомпанировал целый хор раненых. Вонь здесь стояла невыносимая. Трупы убитых в бесконечной войне Красных и Фашистов, просто сбрасывались с моста на корм креветкам или же падали туда самостоятельно. Но даже мутанты не поспевали пожрать их и тела прекрасно разлагались, источая аромат, мешающийся с запахом дерьма, мочи и пороха. Вот он?— букет войны!—?Товарищ капитан! —?В штабе, расположенном в тоннеле, показался сержант, который, казалось, даже не замечал отсутствующей кисти.—?Жди! —?Не отрываясь от рации рявкнул Смрльников, носящий гордую кличку ?Зенитка? за то, что лично, на глазах подчинённых, не единожды сбивали ?демонов? во время операций на поверхности. —?Товарищ полковник, у меня от роты тридцать колек осталось!.—?У нас везде проблемы, капитан. Вы должны устоять!—?Я понимаю, что кругом пиздец, но мы не можем больше держать мост! Единственный вариант?— взорвать его!—?Ни в коем случае! Держаться! Это приказ, Виктор!—?Есть… —?Выдавил из себя тридцатилетний офицер и тут же расстрелял рацию. —?Сержант, ты… —?Повернулся было Смольников к подчиненному, который ещё мгновение назад стоял в проходе, но увидел лишь тело с дырой от шальной пули в виске. —?Саперов на переднюю линию, пусть хватают всю взрывчатку, что есть! Лейтенант, сожгите штаб и чтобы через три минуты я вас видел на мосту! Бегом! Схватив автомат, капитан махнул последнему полнокровному отделению, что держал в резерве как раз на такой случай. Направив саперов под мост, Смольников, вместе с десятком давно ничерта не жравших, солдат, выперся из тоннеля и тут же плюхнулся за одну из баррикад. Пули свистели над головами, отбивая чечетку по металлическим листам. После Д6, Красная линия потеряла просто катастрофическое количество солдат, отчего нынче даже крошечный рейх теснил её солдат по всем фронтам.—?Держать линию, бойцы! Отступать нам некуда! Прикрывайте саперов?— они взорвут этот проклятый мост! А ну?— вставай! —?Зенитка схватил одного из своих, который в ступоре обнимался с автоматом. Перекрикивая лозунгами про партию и родную Красную линию, Смольников даже не пытался пригибаться. Причиной тому был не отсутствующий инстинкт самосохранения или безрассудная глупость, а желание увлечь собственным примером. Разумеется, ноги и руки у него тряслись не меньше, чем у остальных, ведь не боится только глупец, ну или труп. Вот, на одном из двух подъемов с нижнего уровня моста, показался уцелевший сапёр. Капитан проревел, чтобы его прикрыли, пока катушка спешно разматывает провод. Но противник не мог не заметит такого оживления и с удвоенной силой принялся поливать из всего, что только могло стрелять. Результат не заставил себя ждать. Все перекрытие и сам сапёр превратились в кровавый фарш, перемолотый пулями ДШК. Последние очаги обороны сыпались под гнетом прибывшей на подмогу Фашистам, дрезины. Но мост должен быть уничтожен. Отбросив опустевший автомат, капитан, оставшись одним из последних выживших, заглушив рыком зубовный скрежет, перемахнул через баррикаду и устремился к детонатору. Вот же он?— пульт, сжатый в оторванной кисти солдата. Ещё чуть-чуть и никто больше никогда не пройдёт по этому мосту. Но в дали что-то сверкнуло?— ракета. Смольников неосознанно начал тормозить, упёрся ногами в чье-то тело и тут же поскользнулся на луже крови, повалившись на спину. Снаряд рванул в нескольких метрах и от осколков Зенитку спас давно остывший труп, но вот взрывная волна сделала свое дело и капитан полетел вниз с моста, уже чувствуя, что мёртв…