о любви. (1/1)

У Рэм когти острые, руки холодные, взгляд пристальный и озлобленный — она величественная смерть, которой бросать бы на людей снисходительные взгляды и жизни горстями собирать. Вместо этого она осторожно касается волос Мисы и на пряди их разделяет. Именно в такие моменты Миса чувствует особенно остро, что играет с огнём — или правильнее сказать, что приручила неприручаемое? Рэм иногда случайно касается когтями кожи головы, царапает и тут же руки отдёргивает. А могла бы скальп снять, череп проломить, чем только боги не шутят! Вместо этого заботится и будто бы извиняется молчанием. Миса ещё не определилась, смешно это или странно. Она ещё не решила, что обязана чувствовать — люди ведь как-то должны реагировать на то, что богиня смерти им хвостики заплетает? Живые люди уж точно должны, Миса не сомневается. Всё, чего в ней не хватает, есть у живых — а у неё никаких определённых эмоций не возникает, когда она чувствует Рэм прямо за своей спиной.В ней всё любовь заполонила, проросшая цветами с крупными розовыми бутонами.Рэм упрямо говорит, что это всё неправда и неправильно. Что она пожалеет, что это всё жестокие, глупые мечты. Миса не прислушивается уже давно - не столько из-за того, что Рэм одно и то же раз за разом повторяет, сколько из-за перешёптываний цветов в груди. Они — первый всплеск настоящего счастья, первое живое, что в ней взросло, и она за них убить готова (себя, остальных, неважно). За него убивать готова. Что внутри Рэм прорастает даже она сама, кажется, не знает. Равно как не знает ничего о людях, ничего не смыслит в цветах и не понимает этого острого желания шагнуть в пропасть ради чего-то — кого-то? Откуда смерти о сладости знать, если пепел только горьким бывает?— Что боги смерти знают о любви? — вопрос вырывается сам собой, в продолжение мыслей. Рэм молчит долго, будто слишком сосредоточена, чтобы ответить. Голос у неё как всегда негромкий, безжизненный, но проскальзывают странные незнакомые интонации:— Мы не имеем права любить.— А можете?Как много прячется в формулировках трещин и секретов, как много можно вынести из одного случайного слова. Это обычно больно — в словах ковыряться, цепочки логические выстраивать и новое, зачастую пустое, додумывать, но Миса сейчас счастлива впервые за жизнь, у неё улыбка в пол-лица и ни единой злой мысли в голове. Она копает глубже из детского любопытства, не думая, что иногда стоит считаться с последствиями. Рэм опускает руки; Миса понимает, что с причёской покончено, и садится лицом к лицу с богиней. У неё лицо белое, губы синие — что-то в её образе утопленницу напоминает. Не внешность даже, а движения, история её, то, как она в омут человеческой жизни бросилась.— Можем, — ответы у Рэм всегда короткие, ёмкие. Она сидит неестественно прямо, руки на коленях сложив. Миса любит наблюдать за этим существом сверхъестественным — у неё повадки чудные. И невольно повторять их любит. Правда, привыкла голову на бок склонять и держать даже в расслабленном состоянии на лице улыбку. — Но не имеете права. Почему так?— Если из-за любви мы захотим продлить человеку жизнь, мы понесём наказание, — каждое слово Рэм в разы страшнее делает неподвижный тяжёлый взгляд. — Это единственный способ убить бога смерти.Сам собой рвётся из груди смех - это венчики цветов покачиваются и перешёптываются.— Потрясающе красивая смерть!Есть ли подарок более поэтичный, чем жизнь? Не мир весь отдать, не убивать, — за кого-то, — а умереть. Миса не задумывалась о таком, в тетради смерти новое имя выводя. Голос срывается, когда она произносит:— Я хочу умереть за него. — Миса, смерть — не то, что может сделать тебя счастливой. Его любовь — тоже. ?Из любви прорастает отчаяние?, — говорила она когда-то. Миса снова не вслушивается, помнит эти бесконечные предупреждения; у неё от любви и чувства жизни розовые блики перед глазами. Это ощущается лучше, чем она могла когда-либо мечтать; только любопытство глодать продолжает.— А ты, Рэм, хочешь за меня так умереть? Рэм не дёргается, не меняется в лице и не отводит взгляд в сторону. Ответ очевиден. Миса не понимает, что с этим ответом делать.