Часть 4. (1/1)

Я недолго оставалась прекрасной розой Сарона и палестинским цветком. Это, разумеется, было вполне естественно, но от того ничуть не менее обидно. По мере того, как новизна, придававшая мне сияющий ореол неземной красоты и волшебной притягательности, сменялась привычкой, а затем и скукой, я превращалась сперва в ?мою дорогую чародейку?, затем в ?мое маленькое сокровище?, потом в ?милую Ребекку?, чтобы, наконец, стать удобным, но поднадоевшим предметом обстановки, который он именовал весьма неблагозвучным прозвищем ?Бекка?. Быстро, пренебрежительно, проглатывая согласные, с ударением на обе гласных буквы?— в его речи, когда он не следил за произношением, явственно слышался южный акцент. Я, повторюсь, нисколько не удивилась переменам в наших отношениях и даже не расстроилась бы, если б к тому времени в моей душе уже не поселилась несчастная страсть, помешавшая мне стоически и хладнокровно перенести все это. А ведь я не раз предупреждала его, что его чувства не всегда будут такими пылкими, и просила пожалеть меня и не обрекать на участь бывшей наложницы, но разве он когда-нибудь меня слушал?Впрочем, я слукавлю, если скажу, что окончательно утратила всякое место в его жизни. Нет. Когда сошла на нет моя привлекательность как дамы сердца, он, наконец, сумел оценить мой ум. Вряд ли по достоинству, но все же?— благодаря этому мы сумели не только сохранить Ланжэ, но еще и преумножить удел, который должен был обеспечить безбедное существование нашим детям. Я не ставлю себе в заслугу то, что он вовремя перешел на сторону Ричарда и сумел оказать тому несколько весьма важных услуг, но могу без всякого преувеличения сказать, что возвращение во Францию и переход под руку короля были в большей степени моей идеей. Поэтому Церковь не тронула нас, и наши сыновья росли в относительной безопасности за стенами одного из самых укрепленных и богатых замков Юга. Что касается той истории с Жюстином де Линьи и пьерфонским наследством, я и сейчас вспоминаю ее с улыбкой, хотя она могла дорого нам обойтись. Надо же было из-за пустяка поссориться с двоюродным братом так, что дело едва не дошло до военной распри!Король самолично написал ему, требуя прекратить грызню с де Линьи, и его непомерная гордыня и ярость вспыхнули, как огонь, в который по недосмотру плеснули масла. Как? Он, словно дворцовый служка, станет плясать под дудку этого недомерка? Плевать он хотел на то, что недомерок?— Божий помазанник и его, Бриана де Буагильбера, сюзерен. Пошлют войска? Не пошлют. Ведь если король станет вмешиваться в ссоры рыцарей, кто пойдет в очередной крестовый поход? Простить де Линьи и примириться, хотя бы даже из соображений того, что соседи, прослышав о ссоре, намерены воспользоваться ситуацией? Ну уж нет, дадим отпор всем, кто посмеет сунуться на наши земли без приглашения… К счастью для всех нас, здравомыслие все же взяло верх над безумным желанием во что бы то ни стало доказать свою правоту, и он решил написать де Линьи письмо с предложением решить дело миром. Я вовремя зашла к нему, чтобы задать какой-то малозначительный вопрос, и успела прочесть несколько строк из его послания.—?Позвольте узнать, сэр рыцарь, к кому обращено это сочинение?Он поморщился.—?А то ты не знаешь, что к этой свинье Линьи. Не ты ли уговаривала меня послушать короля и прекратить распри?—?Действительно, именно это я и уговаривала вас сделать. Но написанное вами приведет к началу войны сразу, как адресат прочтет первые несколько строк.Он стукнул кулаком по столу, так что я подпрыгнула от испуга.—?Чего ты от меня хочешь, Бекка? Не нравится, сядь и напиши сама!—?Если вы позволите… —?решилась я, и он удивленно на меня воззрился.—?Ты ума лишилась? Не бывать этому!Я поклонилась и вышла, поняв, что он не расположен к беседе. Вернувшись к себе, я погрузилась в тревожные размышления о том, что случится, когда де Линьи, не менее вспыльчивый, чем сам Буагильбер, получит это письмо. Однако через полчаса он вошел в мою комнату и сел за стол, сердито оттолкнув оставленные мной без присмотра книги.—?Ну?—?Что ?ну?, сэр рыцарь? —?не веря своим глазам, поинтересовалась я. Он демонстративно возвел глаза к потолку и скорчил нетерпеливую гримасу.—?Что, что? Чем тебя не устроило мое письмо?—?Простите мне мое вмешательство, возможно, совершенно излишнее…—?Ближе к делу.—?Как прикажете. Я бы на вашем месте не стала называть ?шелудивым псом? и ?тупой окситанской свиньей? того, с кем желаю примириться.С минуту он смотрел на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица, а потом вдруг искренне и весело рассмеялся, так, что я и сама не смогла сдержать улыбки. Таким он был?— яростным и необыкновенно щедрым, жестоким и милосердным, холодным, как зимнее небо, и обжигающе горячим. Таким, как сама жизнь. Жизнь, которая ушла из меня вместе с его уходом.Он стал заводить наложниц почти сразу после того, как мы поселились с маленьким Робером в Ланжэ. Нам пришлось объехать множество городов после побега из Темплстоу, сперва в Англии, потом в Германской империи, потом в Испании. Наконец, когда опасность несколько миновала, мы отправились во Францию ко двору короля, который пожелал лично увидеть прославленного Буагильбера и предложить ему возглавить переговоры с мамлюками. Я, уже тогда хорошо усвоившая, что наши с сыном безопасность и благополучие зависят от того, будет ли рядом Буагильбер, умоляла его отказаться. Сама не понимаю, что мной тогда двигало?— ведь с самого начала было ясно, что у него нет выбора, особенно учитывая то, что он мечтал отправиться на Восток как можно скорее. Мы остались под охраной нескольких доверенных рыцарей из королевской свиты. Каждый день и каждую ночь я вздрагивала от любого шороха, ожидая, что в наши покои ворвутся вооруженные люди, и я не смогу ничего сделать. Не смогу защитить сына. Так я не смогла защитить его на пути в Ланжэ, куда нам приказали отбыть через полгода после того, как мы остались одни.Мы неимоверно долго тащились по раскисшей от дождей дороге. Я совсем измучилась?— Робер ни в какую не желал спать, видимо, из-за тряски, и постоянно кричал, хотя я не спускала его с рук. Йоланд страшно бранил меня, пугая, что отряд и так производит много шума, а на крик ребенка сбегутся все разбойники в округе и перережут нам глотки. Невдалеке от Ланжэ вышло по его словам: перед рассветом я, почти оглохшая и ослепшая от усталости, расслышала сквозь плач сына отрывистую брань и шум, а потом лязг оружия. Это было ужасно?— я даже в Торкилстоне и Темплстоу не испытывала такого страха и не чувствовала себя настолько беспомощной. Испуг сковал мои руки и ноги, и все, что я смогла сделать, это крепче прижать к себе кричащего Робера и сжаться в комок, бормоча молитвы. Я не знаю, какое чудо спасло нас в ту ночь, но, когда силы охранников уже были на исходе, он сам явился к нам на помощь. Собственной персоной?— в сопровождении небольшого отряда рыцарей, вернувшихся с ним из Иерусалима… Мы сотни раз спорили потом, когда я преодолела свой страх и обрела способность говорить об этом. Он отмахивался от меня, когда я заводила речь о Божьем промысле и чудесах, и говорил, что нам просто повезло, что он спешил добраться до Ланжэ короткой дорогой и надеялся перехватить нас еще накануне, что услышал шум драки и нашел нас в темноте лишь благодаря этому. Но, что бы он там не думал, я уверена в том, что сам Господь помог нам в ту ночь. Когда полог откинулся, и я увидела его бледное, похудевшее, перепачканное кровью лицо, то решила, что у меня от страха начались видения, и не сразу расслышала, о чем он спрашивает.—?Как ты? Цела?—?Робер в порядке,?— промямлила я, указывая на малыша, который продолжал горько рыдать, вцепившись в мои волосы.—?Вижу, что в порядке,?— поморщился он. —?Я спрашиваю, ты цела? Оглохла что ли, сидя тут?Я не знаю, почему не ответила?— просто не смогла, и он, сердито махнув рукой, снова опустил полог. Утром мы добрались-таки до Ланжэ, который живо напомнил мне Торкилстон. Однако времени задуматься об этом роковом сходстве у меня не было?— к обеду он уже метался в жару, никого не узнавая.Тогда я и увидела Нанетту?— белокурую тень в восточном наряде, выскочившую из комнаты, куда его перенесли. Я застыла на месте, шокированная и оскорбленная до глубины души, но сдавленные смешки оруженосцев заставили меня вспомнить о чувстве собственного достоинства и пойти дальше, к кровати под темным балдахином. Помню, я долго удивлялась тому, что он не только остался жив, но еще и смог преодолеть такое расстояние, сидя в седле, и отбить нас у разбойников. Видимо, неукротимый нрав и ослиное упрямство вели его и под жарким солнцем пустыни, и под дождливым небом родной Франции. Как бы там ни было, заболел он весьма серьезно, и я не отходила от его изголовья несколько недель. В первые дни все было настолько плохо, что я боялась, что он с минуты на минуту покинет этот мир. Я меняла повязки, готовила снадобья, не обращая внимания на происходящее вокруг и даже позабыв о малыше, поэтому до последнего не замечала того, что творилось за дверями комнаты.Они пришли в полдень, все семеро. Его самые доверенные рыцари, ближайшие соратники и лучшие друзья, во главе с Йоландом. Я с сожалением оторвалась от ступки, в которой растирала очередную порцию трав, и непонимающе уставилась на представших передо мной воинов. На мрачных загорелых лицах было самое недружелюбное выражение, что меня, конечно, крайне встревожило.—?Оставь нашего господина, нечестивая ведьма.Я шумно выдохнула ставший горячим воздух и выпрямилась.—?Чем обязана вашему визиту, господа рыцари?—?Мы долго терпели твои выходки, еврейка,?— заговорил Йоланд, сжимая рукоять короткого меча. —?Мы прощали тебе твое проклятое колдовство, твое бесовское упрямство и гордыню, твои дерзости?— но теперь с нас довольно. Оставь нашего господина, чтобы он мог выздороветь и снова повести нас в бой во славу Божью, а не то немедля отправим тебя на костер вместе с твоим отродьем.Я не испугалась. О нет. У меня перед глазами сгустилась кровавая пелена. Он говорил, что у него так бывает при крайней ярости в сражениях, но я не думала, что сама увижу подобное когда-нибудь.—?Если я оставлю вашего господина, то единственное место, куда вы сможете за ним последовать?— это тот свет.—?Да как ты смеешь? —?взвился один из них. —?Наш господин вел нас среди полчищ врагов, по раскаленной пустыне, не имея провожатых, по проклятым ежеминутно меняющим очертания барханам, без воды и питья, и ни на минуту не проявил слабости!—?Хорошо же вы ему отплатили?— мешаете мне его лечить, чтобы он поскорее предстал перед своим Создателем,?— скрестив руки на груди, перебила я.—?Ты не лечишь его, ведьма, а травишь этими дьявольскими зельями. Если бы тебя и вправду заботила его судьба, ты бы сейчас молилась и плакала в часовне, как подобает истинно любящей христианке, а не толкла бы отраву в своих ступках! —?выкрикнул Йоланд, и больной беспокойно заворочался. Я сжала кулаки и проговорила:—?Вот пусть истинно любящая христианка и проводит время в молитвах, обливаясь слезами, а я не покину его ни на минуту и не успокоюсь до тех пор, пока он не встанет со своего ложа здоровым, как был до того, как вас понесло в эту проклятую пустыню. Можешь приказать выволочь меня отсюда за косы, можешь сжечь меня на костре хоть одну, хоть вместе с сыном твоего господина, но по своей воле я отсюда не выйду. А теперь пошли вон и не смейте здесь показываться, коли сама не позову!Повисла звенящая тишина, такая, что я слышала, как у меня колотится сердце. А потом они вдруг преклонили головы?— все семеро, один за другим, и, бесшумно повернувшись, вышли и затворили за собой дверь. Он пришел в себя через три дня, а еще через месяц уже безжалостно гонял рыцарей и оруженосцев по двору, сетуя на то, что соскучился по настоящим битвам. Я долго сокрушалась по поводу оскорбления, нанесенного мне рыцарями. Впрочем, у случившегося было благоприятное следствие: ни один из них более ни словом, ни жестом не проявил неуважения, а Йоланд со временем сделался мне добрым другом.Нанетта сменилась Лореттой, Лоретта?— Фьяметтой, Фьяметта?— Нинеттой, а Нинетта?— Агнессой. В первые годы я была возмущена его поведением до глубины души и жестоко страдала от ревности, которую мне приходилось тщательно скрывать, пряча свои истинные чувства под маской насмешливой язвительности. Всякий раз при появлении новой дамы его сердца я интересовалась, сколько подвигов во имя веры ему придется совершить, чтобы прикрыть очередной грех, а он отмахивался и исчезал за очередным поворотом замковых галерей, оставляя меня наедине с терзающими меня демонами. Недолго продлилась ваша вечная любовь, сэр рыцарь…*** Робер оторвал усталый взгляд от исписанной страницы.—?И почему у нее был такой мелкий почерк? У меня уже в глазах двоится от ее закорючек.—?Просто твоим глазам непривычно занятие, за которое ты их вынудил взяться,?— усмехнулся Савиньен. —?Не зря даже отец звал тебя невеждой и ослом.Робер вспыхнул и бросил на брата разгневанный взгляд.—?Да уж, куда мне до тебя и этого маленького книжника.—?Книжник изрядно подрос за те годы, что ты проторчал в своей болотной дыре, Робер. Я удивляюсь тому, что ты еще говоришь по-человечьи, а не квакаешь, как тамошние жабы.—?Я тоже скучал, брат,?— неожиданно мягко усмехнулся Робер. Савиньен вздохнул и устало потер лоб.—?Я рад, что ты наконец-то соизволил навестить родной замок. Хотя мне горько, что лишь столь печальное событие заставило тебя позабыть старые обиды.—?Позабыть? О нет. Я приехал, чтобы потребовать с нее полного отчета обо всем, да вот не сложилось. Теперь все, что мне осталось,?— это разбирать ее каракули, сидя здесь, в этой разгромленной комнате, и думать, врала ли она, перевирала ли его слова, искажала ли в угоду себе события, о которых пишет.—?Читай дальше. Рассвет близится, а у меня будет долгий и трудный день.—?Скажи только, куда вы законопатили Агнессу? Она всегда была добра ко мне, в отличие от матушки, и я очень надеюсь, что…—?Агнесса покинула Ланжэ после похорон и перебралась на север. Мы выделили ей достаточно средств, чтобы она могла безбедно жить до конца своих дней. Жеан говорил, что видел ее в одну из своих поездок по тамошним прецепториям?— они с наставником слушали проповедь в каком-то соборе, и Агнесса была в числе прихожан.—?Что ж, рад, что матушка не приказала перерезать ей глотку сразу, как только отец отправился на тот свет.—?Тебе бы все зубоскалить! Читай давай. Я бы пошел спать, да ведь ты примчишься за мной сразу, как только я закрою глаза,?— сердито ответил Савиньен, утомленный затянувшейся беседой.