Глава десятая. Передышка. (1/1)

Несмотря на заморозки, в теплице, где у нас проходит очередной урок травологии, жарко, даже душно. Профессор Стебль рассказывает нам об опасном растении – Ползучем мясоеде, которое нам сегодня предстоит самостоятельно пересадить из горшков на грядки и даже покормить. Слизеринцы и гриффиндорцы, как обычно, стоят по разные стороны от грядок, которые расположены в середине теплицы, и только я выпадаю из этого негласного правила. Я затесалась между гриффиндорцами, и теперь стою рядом с Джорджем, незаметно касаясь кончиками пальцев его ладони. На нас давно уже никто не обращает никакого внимания. Даже впечатление от статьи, всколыхнувшей школу и обросшей сплетнями, поблекло и отступило в сторону. К нам привыкли. Или мне так казалось. - Ползучий мясоед получил свое название из-за длинных, тонких и цепких корней, некоторые из которых прорастают глубоко в землю, а другие, специальные отростки, далеко распространяются почти под самым поверхностным слоем почвы. Это растение редко встречается в естественных условиях из-за особенностей своего питания. Легче выращивать мясоеда искусственно, так проще его подкармливать и ждать, когда оно станет готово для использования в некоторых отраслях магии, - вещает профессор. – Впрочем, встречается один вид, который произрастает в джунглях и сам добывает себе корм, ловя птиц и мелких животных.- Ужас, - шепчет Джордж. – Какое кровавое растение. Я улыбаюсь, потому что его дыхание щекочет мне ухо, и продолжаю дальше слушать профессора, потому что совершенно не хочется попасть впросак, когда мы возьмемся за этого «кровососа». - Из листьев взрослого растения добывают сок, который используется в «Сыворотке правды», - продолжает мадам Стебль. - Слышишь, в «Сыворотке правды»! – Джордж тыкает локтем стоящего рядом Фреда, и я замечаю, как у них загораются глаза. – Надо будет подождать, пока этот кошмарик подрастет, а потом... - Джордж, - шепчу я. – Ты же не знаешь, какие еще ингредиенты нужны, чтобы приготовить полноценное зелье.- Ну, я думаю, с этим нам поможешь ты, - невозмутимо отвечает он. – Ты же у нас спец по зельям! Я вспоминаю свою прошлогоднюю «Амортенцию» и тихонько фыркаю. Профессор Стебль тут же оборачивается в мою сторону. - Что в моей лекции вас так насмешило, мисс Уэйн? – спрашивает она, недовольно щуря глаза. - Простите, - выдавливаю я, стараясь сдержать рвущийся наружу смех. По лицу расползается улыбка. - Что ж, раз так, выходите сюда, - говорит профессор. – Вы удостаиваетесь чести первой пересадить растение на грядку. Под хихиканье обоих факультетов я надеваю рабочие перчатки, подхожу к стоящим на полу теплицы горшкам, беру один из них, и, следуя инструкциям профессора, начинаю осторожно разрыхлять пальцами землю, пытаясь освободить верхние корни растения. Ползучий мясоед неприятно шевелится. Его длинный толстый стебель, с симметрично расположенными продолговатыми, густо-зелеными листьями, начинает раскачиваться, как только я до него дотрагиваюсь. Стебель увенчан соцветием, тоже продолговатым, вытянутым в высоту и похожим на сложенные «лодочкой» ладони, которое неожиданно распахивается, и моему взору предстают два вертикальных ряда маленьких, но очень острых зубов. Я вскрикиваю от неожиданности и едва не роняю горшок. - Осторожнее, - предупреждает меня профессор Стебль. – Берегите пальцы. Я справляюсь с приступом отвращения и, наконец, освободив придаточные корни, похожие на длинных белых червей, резко выдергиваю мясоеда из земли. Его основные корни тоже очень длинные, но цвет у них другой – коричневый, и они более толстые, чем придаточные. Я осторожно подношу растение к уже вырытым в грядках ямкам и сажаю его в одну из них. Присыпаю землей. Придаточные корни тут же приходят в движение, распределяясь под самой поверхностью почвы. - Что ж, хорошо, - говорит профессор. – Теперь накормите его. Я обреченно вздыхаю и отправляюсь в конец теплицы, где стоит ящик с кусочками свежего мяса и возвращаюсь обратно к растению. Почуяв пищу, оно снова начинает шевелиться и подергиваться, и я, едва подавив подступившую к горлу тошноту, кидаю мясо в распахнутую пасть. Растение замирает, и через несколько секунд выплевывает на грядку маленькие белые косточки. - Отлично, Лайла! – подбадривает меня профессор. – Вы хорошо справились! Десять очков Гриффин... - она запинается. – Слизерину! От этой путаницы по теплице прокатывается ропоток. Я смотрю на Джорджа: он улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Чувство омерзения тут же пропадает, и на его месте возникает неожиданная радость: меня причислили к ученикам Гриффиндора! - Приступайте к делу! – командует профессор Стебль, и ученики вяло идут к горшкам. Я помогаю Джорджу с пересадкой растения, а он тихонько шепчет мне: - Ты гриффиндорка, слышала? - Да, - снова улыбаюсь я, ощущая, как в сердце расцветает приятное чувство. Как бы мне хотелось на самом деле учиться вместе с ними! Ведь эти ребята просто переворачивают мою жизнь! И главное – мне это нравится.*** Мы с Джорджем и Фредом сидим в библиотеке и, в ожидании Анджелины, которая задерживается, обсуждаем домашнее задание. Нам предстоит написать рефераты про домовых эльфов, в которых мы должны рассмотреть их существование и раскрыть свою точку зрения на их рабское положение.- У нас никогда не было домовиков, - бормочет Фред. – И что я должен писать? - А у тебя есть? – спрашивает меня Джордж. - Да. Двое. Их зовут Пегги и Вертер, - отвечаю я. - И что, они выполняют всю работу по дому? – продолжает интересоваться Джи. - Вообще-то, да. - А тебе никогда не хотелось отпустить их на свободу? – смотрит на меня Фред. Я задумываюсь. Странно, но я всегда считала, что эльфы не могут существовать без хозяина. Что труд – их смысл жизни. Всю свою жизнь я пользовалась их услугами, видела, как отец порой наказывал их, а потом они сами себя бичевали, и думала, что так и должно быть. Но сейчас...Я так и не успеваю ответить Фреду, потому что мои размышления прерывает Анджелина, вошедшая в библиотеку. - Привет! – здоровается она, хотя мы сегодня виделись не меньше десяти раз. – Я только разговаривала с Гермионой. Представляете, - она присаживается на стул рядом с Фредом. – Она составила целую агитационную кампанию по освобождению домовиков! Она считает, что рабское существование, которое влачитбольшинство из них, неприемлемо и что их нужно обязательно выпустить на свободу! Слушая разговоры Анджелины и близнецов, я качаю головой и берусь за перо. Эти ребята в очередной разменяют мое привычное представление о мире. Действительно, бедные домовики выглядят так жалко... В их огромных голубых глазах за извечной преданностью хозяину всегда можно разглядеть неизбывную тоску и отчаяние. А грязные, оборванные одеяния... Иногда кажется, что они вот-вот развалятся! Нет, хватит! На каникулах я обязательно подарю Пегги и Вертеру что-нибудь из одежды... Так, кажется, они получают свободу? Вот родители-то разозлятся... Я вздохнула. Они сразу же, с самого моего приезда, заметят, как я изменилась. Как они на это отреагируют? - Ты чего застыла? – вопрос Джорджа вытягивает меня из раздумий, и я обнаруживаю, что грызу ногти. – Завтра уже сдавать! Меня удивляет, что именно Джордж заставляет меня приняться за работу – раньше он все время отлынивал от домашнего задания. Может, и я в чем-то повлияла на него? С этими мыслями я принимаюсь за реферат.*** - Ты понимаешь, насколько крепко мы проросли друг в друга? Мы стоим посреди квиддичного поля, устеленного первым снегом, и ловим снежинки, пытаясь разглядеть, какая из них красивее. Но в теплых ладонях они быстро тают, так быстро, что я не успеваю заметить всю картинку переплетения кристалликов, все их изгибы. Мои волосы развевает легкий ветерок, а на Джордже надета вязаная шапка с бомбошкой, и он выглядит так очаровательно и забавно, что мое сердце вздрагивает всякий раз, когда я на него смотрю. Его вопрос меня удивляет. - Что? – смеюсь я. - Как это – «проросли»? - Ну... - Джордж медленно подбирает слова, чтобы я поняла. – Представь, что от каждого человека к другому тянутся тонкие нити, прозрачные связи... С кем-то ты общаешься мало, и эти нити почти неосязаемы. С кем-то – более близко, например, с друзьями, и эти узы становятся крепче, проникают через тебя в них и от них – в тебя. А есть связи особенные, - он нежно смотрит на меня, - ...которые тянутся от сердца к сердцу, незаметно пронизывая их... И мы с тобой... Мы опутаны этими нитями, этими связями так крепко, что их уже никому не разорвать. Я продолжаю удивленно глядеть на Джорджа. Воображение тотчас же подсовывает картинку: мы с Джорджем пронизаны миллионами тонких полупрозрачных нитей, тянущихся от руки к руке, от плеча к плечу, от губ к губам... от сердца к сердцу. Выглядит жутковато, но идея мне нравится. Я обнимаю Джорджа и целую его, а он страстно откликается в ответ. - Эй, хватит там обжиматься! – доносится до нас с края поля.Мы одновременно поворачиваем головы в ту сторону и видим Анджелину, Фреда и Ли, которые, приближаясь к нам, на ходу пытаются слепить снежки. - Ну, держитесь! – кричит Джордж и склоняется к земле, чтобы последовать их примеру.Но снег еще слишком хрупок, слишком нежен, он рассыпается в руках, и остается только захватывать его пригоршнями и бросать в хохочущих друзей. - Не попал! – кричит Фред, уворачиваясь от воинственно настроенного братца. - Сейчас-сейчас, - бормочет Джордж, пытаясь ухватить руками больше искрящегося снега. – Сейчас ты у меня получишь! Мы с Анджелиной не можем остаться в стороне и, весело смеясь, вклиниваемся между братьями. Фред натыкается на нас, и мы тут же оказываемся на снегу.Наконец, вдоволь побарахтавшись в сугробах и отсмеявшись, мы направляемся в замок. Руки, уши и носыу всех красные, закоченевшие, но это не мешает нам веселиться. И уже входя в подземелье, я вспоминаю слова Джорджа: «Мы опутаны этими нитями, этими связями так крепко, что их уже никому не разорвать». И мне тут же становится тепло, и кажется, что сердце пронзает луч света.