Глава 10 (1/1)
Меня будит солнечный свет. Сегодня выходной день и поэтому никуда не нужно спешить. Я тянусь в кровати, разминая мышцы. Вставать не хочется, но не будешь же лежать целый день. Тем более я не один. Одеваюсь, затем спускаюсь в столовую, где меня уже ждут жена и дети.— Дорогой, ты сегодня что-то поздно проснулся. — Мари кладёт кашу в тарелку и ставит её передо мной.Я буркаю что-то невразумительное и с энтузиазмом набрасываюсь на еду, но с первой же ложки он, в смысле энтузиазм, несколько стихает — мало того, что каша оказалась несъедобной, так ещё и глаза моей ненаглядной впиваются в меня, как два буравчика. Я всё никак не могу понять повышенного внимания к моей драгоценной персоне. Однако долго Мари молчать не собиралась и с обидой, перемешанной с азартом и радостью, выдаёт мне причину своего недовольства, от которой я едва не давлюсь.
— Тызабыл, что сегодня, наконец, казнят этих ведьм?! Мы же собирались пойти пораньше и занять лучшие места!— Мари, неужели тебе доставляет радость видеть чью-то смерть?
— Да, я посмотрю с удовольствием! Эта проклятая ведьма Данка посмела назвать меня коровой!!— Боже, ты готова из-за обидного слова обречь человека на смерть?! Где были мои глаза, когда я женился на тебе?— Рой, ты забываешься! Отец дал за меня большое приданое, и ты готов был лизать его ноги, а сейчас смеешь говорить мне такие вещи!!— Мари, прекрати орать, у меня уже уши заложило! – Я встаю из-за стола, настроение явно испорчено, причём я, честно говоря, не помню о своих попытках подлизываться для того, чтобы кому-то понравиться — тем более отцу своей жены. Да и про приданое, по-моему, первый раз слышу. Кроме того, у меня появляется какое-то смутное ощущение беспокойства. Что-то не так. Хотя вполне возможно я себя просто накручиваю. Нервно провожу рукой по собственной шее и замираю… на меня, похоже, надето что-то вроде ошейника. Не может такого быть! Я же не собака, чтобы носить подобные украшения! Я вскакиваю и немедленно подхожу к зеркалу – так и есть, это действительно настоящий ошейник! Но откуда он? Почему я ничего о нём не помню?!— Мари, что это такое?! Почему на мне эта дрянь?!!
— Ты что, уже забыл, как сам гордился этой теперь уже «дрянью»? Я тебе говорила его не надевать, но ты САМ его нацепил! А теперь меня же и обвиняешь?!— Мари, давай не будем ссориться, ты можешь снять его? – показываю рукой на шею.— Нет! Ты говорил, что эта вещь не снимается! Соберись, наконец, и пошли, а то придём последними и ничего не увидим!!!
Наша перепалка грозит вылиться в настоящий скандал, поэтому больше ни слова не говоря, я плетусь к себе в комнату переодеться.Поднявшись к себе, почему-то выбираю дорожную одежду вместо праздничной. Уже уходя, замечаю меч, висящий на стене, и пристегиваю его к поясу. Мари, увидев меня в таком наряде, пытается снова закатить скандал, но я её быстро осаживаю предложением пойти смотреть казнь без меня, взяв только детей.
«Дети какие-то подозрительные, как механические куклы, совсем без эмоций», — мелькает мысль и тут же исчезает.***
Вместе с нарядно одетыми горожанами, предвкушающими редкое зрелище, мы всей семьей идем к храму. Многие обсуждают предстоящее действо, весело переговариваясь, смакуя это событие так, будто жечь на костре будут бездушных кукол, а не живых людей.На храмовой площади стоят четыре столба и у каждого небольшой постамент, обложенный дровами и хворостом. Люди толпятся, близко не приближаясь, и явно томятся ожиданием. Шум голосов отдалённо напоминает рокот волн. Вдруг толпа замолкает, и стража выводит из храма четырёх женщин — две совсем юные, одна среднего возраста и одна уже пожилая. Пока их привязывают к столбам, зрители тихо шепчутся.
— Наконец-то наш город очистится от скверны.— Молодухи-то как дрожат — боятся.— Правильно, пусть боятся, ведьмам не место здесь.— Смерть нечистым.— Околдовала она моего сыночка.Женщины у столбов для казни огнём худые, грязные, покрытые синяками и ранами, одетые в лохмотья. Приговоренные и пришедшая насладиться редким зрелищем толпа застывают в ожидании инквизитора с приговором. Он, правда, не заставляет себя долго ждать и является на место казни со свитком в руке. Поднявшийся было рокот в разношёрстной толпе зрителей мгновенно стихает, повинуясь взмаху его руки. Свиток с тихим шорохом разворачивается. В наступившей гробовой тишине этот звук, кажется, слышен на весь город. Слегка прокашлявшись, обвинитель речитативом зачитывает перечень преступлений колдуний.— От её взгляда… скисло молоко… плакал всю ночь ребёнок… заболел простудой мэр города… перестали продаваться продукты в мясной лавке…Перечень очень длинный, похоже, все неудачи, пропажи, болезни, смерти в Талене приписываются эти четырём женщинам. Я потрясён, что за такие бездоказательные обвинения человека могут приговорить к смертной казни, но люди, пришедшие сюда, слушают с явным интересом, и иногда этот список дополняется выкриками из толпы. Все довольны и счастливы, что всё плохое, происходившее в их жизнях, сейчас сгорит в очищающем пламене. Но жестокость не всегда имеет поклонников. Как только инквизитор озвучивает меру наказания, на площадь вырывается, раскидывая обывателей и размахивая мечом, высокий сильный варвар и требует прекратить этот балаган. Он красив в своём гневе и безумии в одиночку защищать несчастных женщин. Его глаза полыхают от ярости, а меч горит в лучах солнечного света. Странно, но он кажется мне знакомым.Вооружённая стража набрасывается на него, и завязывается бой. Я не выдерживаю, выхватываю меч и кидаюсь ему на подмогу. Бой жесток, но нападающие на нас плохо владеют оружием, и вскоре мы, стоя спиной к спине, взмыленные, перемазанные в чужой и своей крови, остаёмся вдвоём, а выжившие противники позорно бегут с поля битвы. Не сговариваясь, мы быстро освобождаем несчастных, однако инквизитор, про которого все забыли, кидается с коротким мечом на варвара. Тот отражает удар, нанесённый исподтишка, и, защищаясь, наносит служителю храма смертельную рану. Страшный вой прокатывается по площади, налетает ураганный ветер, срывая черепицу с крыш домов, поднимая мусор и камни с улиц, нанося ранения и увечья пришедшим сюда зрителям. Храмовник же вдруг изменяется, превращаясь в огненное чудовище, и накидывается на… Варга.
«Варг?! Как я мог забыть про него?! Я же не Рой!! Я не женат… меня зовут Джей!! Мы здесь проездом!» — эти мысли мелькают, как в калейдоскопе, но придаваться раздумьям некогда — Варг явно уступает в схватке с демоном, в которого обратился инквизитор. Я бросаюсь к ним… и опаздываю на мгновение… моего друга рассекают надвое ледяным мечом. Я взвываю от боли и ярости и, сделав гигантский прыжок, вцепляюсь в горло противника… Последнее, что я помню — адскую боль в животе, которая скручивает меня, заставляя сильнее стиснуть зубы, и хруст костей своего врага.***— Белоснежка моя, ящерка моя, блондиночка… — под эти причитания я прихожу в себя, но их смысл доходит с трудом. Первое что я вижу — мою игрушку, она такая соблазнительная и вкусно пахнущая, что я лижу языком её ароматную и солёную кожу. Игрушка настороженно застывает, но она же МОЯ! Я что хочу, то и делаю с ней, а сейчас хочу и сделаю её грязной. Я делаю рывок в её сторону, но она уворачивается и с громкими воплями, петляя, мчится прочь от меня. Я зол. Я хочу её, она будет моей!
— Кретин! Динозавр! Животное! Джей, стань человеком, идиот! Блондинка чёртова!
Что-то знакомое чудится в этих фразах, которые как птицы разлетаются от моей прекрасной игрушки, и это, кажется, не похоже на похвалу или радость. Наконец! Я поймал, поймал свою игрушку, она такая сладкая, горячая, тесная! Я делаю её грязной, а потом долго мою языком, чтобы очистить. Затем прижимаю к себе так, чтобы она не смогла вырваться и всегда была со мной, и засыпаю.***Просыпаюсь, крепко прижимаясь к чьему-то тёплому телу… боже мой, это же Варг!
— Очнулся, наконец! – раздаётся раздражённое восклицание.— Варг?! Прости, я, кажется, был не в себе!— Ты блондинко – придурок. – Эта фраза уже менее раздражённая. – Знаешь, я всё же не зоофил и не хотел бы им быть. Если хочешь меня – так будь в образе человека, а не этого… динозавра. Но, если бы ты признался мне в любви… я бы тебя в любом облике выдержал. А ты из-за своего непроходимого эгоизма делаешь только так, как нравится тебе.— Извини, я действительно ещё не могу управлять своей боевой формой.— А я, как дурак, рыдал над тобой, ящером, боялся, что ты умер, говорил ласковые слова, пытался оживить. И оживил на свою голову!— Варг, ну прости, я действительно не смог остановиться…— Надеюсь, ты хоть в этот раз запомнил что-то ещё, кроме чувства благодарности?— Да, ты не поверишь Варг, но мне страшно не хватало твоих слов…— Каких именно? – с подозрением спрашивает он.— Мне стыдно признаться, но я так бы хотел их услышать от тебя!— Что-то не верится, Джей, неужели ты хотел бы услышать моё признание в любви именно в тот момент, когда был в облике ящера?— Нет, не то… что-то другое… Постой, я вспомнил! Да! Именно эти слова мне очень, очень хотелось услышать!! – Я мечтательно смотрю на друга. И после короткой паузы выдаю: «Джей хороший мальчик»!