Весна (1/1)

Как-то утром воевода оставил отроков на Хагена и Плотицу и поманил меня со двора в избу. Я шла, недоумевая. Что задумал?.. Поднялась за ним по всходу, все гадая, а он взял меня за руку и подвел к двери, что была в дальнем углу за входом в нашу горницу. Отпер ее, посторонился, приглашая войти…Сказать по правде, приметила я дверь эту еще о прошлом годе, чуть не сразу по приходу в крепость. Пробовала вызнать у Велеты, что там за ней кроется, да внятного ответа не получила. Велета была нелюбопытна, и, как оказалось, никогда и не спрашивала толком у брата, что там да для чего заперто. Знала только, что были там вроде нежилые хоромы, которые воевода припасал для Славомира, коли б тот жениться надумал… Так вроде сказывал когда-то. А теперь… Вон как все повернулось. Теперь вот меня привел. Осматривай, мол, хозяюшка, будущее жилье, выбирай опочивальню. Новой семье?— новый дом. В избу отдельную, как подобало бы, живи мы в деревне, воевода меня привести не мог?— вся жизнь его была тут, в крепости. А в прежней горнице оставаться… Взялась сказывать, так уж говори все без утайки. Было это холостяцкое жилье, живо помнившее и Славомира, и горькие бессонные ночи самого воеводы, которых, я знала теперь, провел он там немало… Мое теперешнее присутствие обогрело и преобразило его, вдохнув новую жизнь, но мне мстилось порой, будто неизгладимый дух прошлого витал в воздухе, впитавшись в самые стены, незримо нависая над нами… Я не могла складно выразить словами этого чувства, но порой мне бывало там неуютно. Я стеснялась признаться в том воеводе, да только он и без слов, кажется, все понимал. Да я уж про то сказывала. Так я и гадала сама с собой, раздумывая?— там ли жить останемся после свадьбы али ино где? У воеводы я про то не любопытничала, все ждала, когда сам разговор заведет… Скрывать не буду?— вопрос этот занимал меня до крайности. Размыслив, я даже пробовала как-то подступиться с ним к доброму Хагену. Мудрый дед потрепал меня по плечу, хитро улыбнулся в густые усы и прогудел:—?Эээ, девонька… Мне-то, слепцу, почем знать… Тут у нас Бренн хозяин, вот у него и спрашивай!Погладил меня по голове и больше ничего не сказал. И вот?— когда я меньше всего ждала, ответ явился сам. Сейчас я стояла у заветной двери, приветливо распахнутой передо мной. Подняла глаза на вождя, он кивнул?— ну, что стоишь, не робей, заходи. Я шагнула внутрь, отчего-то затаив дыхание.За дверью обнаружилась просторная горница. Из дальнего угла вел всход наверх. Там наверху были еще две ложницы, и каждая поболее той, где мы жили с Велетой. Помещения были совсем новые, необжитые, и хранили тот особый дух дерева и свежей смолы, который всегда стоит в недавно выстроенной деревянной избе и сохраняется еще несколько лет после постройки.Воевода велел мне подумать, что потребно для нового жилья, и ему сказывать, чтоб распорядился ко времени. Отдал мне в руки ключ от двери?— володей, Зима Желановна, принимай хозяйство.Я все ходила и радовалась, смотря по сторонам и представляя, как устрою наше жилье… Вот он, мой новый дом… Наш. Наш с ним дом… Он молча смотрел. Небось, тоже о чем таком думал. Наверно, я совсем задумалась, погрузившись с головой в свои мысли.Очнулась внезапно, почувствовав, как его руки взяли меня сзади за плечи, сжали осторожно… Над ухом тихо пророкотало:—?Скоро уж… недолго осталось…Я медленно повернулась к нему, чувствуя, как краснею.Шагнула полшага навстречу и обняла его, прижалась всем телом… Спрятала лицо на широкой теплой груди. Вздохнула счастливо и прошептала:—?Скоро…Он сказал вполголоса:—?Веришь ли, по сю пору дивлюсь…И добавил совсем тихо, медленно, словно пробуя на вкус:—?Моей будешь….Я подняла голову и посмотрела ему в лицо. И забыла дышать на миг…И не то прошептала, не то выдохнула, завороженно глядя в расширенные бездонные зрачки:—?Так ведь уже… Твоя…Его руки неожиданно сильно сжали меня за пояс, притянули близко к себе. Он склонил ко мне голову, и мурашки волной хлынули за ворот от нового шепота:—?У меня уж все дни сочтены…И вдруг усмехнулся, и кованые пальцы сжали крепче, прижимая еще тесней:—?Что творишь со мной, девка… Не ведаешь…Я зажмурилась. В животе было щекотно и сладко. И немножко страшно…Сказать по правде, в последние недели мне начало казаться, что он стал меньше обнимать меня и целовал все больше сдержанно, и касался едва …И сейчас я неожиданно поняла, почему. Ох, и ведь взрослая девка, замужем считай, а все дура дурой… Ой мне. Была я все же непроходимо наивной. Но сейчас, когда он вот так тесно прижимал меня к себе, не понять уже было невозможно. Его тело само дало мне внятный ответ, да какой… Густая краска залила мои щеки.И родилось такое сладкое тепло внутри, такая истома… Хотелось разом и спрятаться, и наоборот?— ближе прижаться к нему, давая понять, как я сама желаю и жду этого дня…. Сердце колотилось едва не в горле и лицо вмиг заполыхало огнем. Мысли завертелись заполошно, заскакали, как политые кипятком…А я-то, дуреха, по недомыслию и думать не думала, как тяжело ему было быть рядом день ото дня, так близко… и не позволять себе… Уж конечно, он знал?— остановиться, коли начал, после куда как трудней. А я еще обниматься лезла… И ведь кабы захотел, случилось бы все у нас и раньше, и мне?— чего таить! —?ныне и в голову бы не пришло противиться. Не знаю, что про нас там еще баяли в деревне, но я уж давно поняла?— до свадьбы он не позволит себе лишнего. Плохо я сказываю, косноязыкая, нескладно… Оно ведь не лишнее вовсе, промеж любящих-то. Наоборот… Да только он и тут имел свое, особое мнение. Узнал бы кто из деревенских, небось, подивились бы?— ну и чудной воевода, девку себе в горницу забрал, а сам свадьбы ждет… Как тут понять? Только не таков он был, чтобы уступать зову плоти, и было то мне отчего-то вовсе не удивительно. Он был верен себе и ясно дал мне понять?— до сроку не трону… Обряда хотел. Мужем чтоб, пред богами, чин по чину… Вот так и выходило, что и тут он оказался на две головы выше всех, кого я знала… А кому не понять, мне до тех дела нет.И припомнилось, как на днях, проснувшись, не застала его рядом, и спустившись во двор на утреннюю потеху, нашла его там с неожиданно мокрой головой. На мои удивленные расспросы он с шутливой серьезностью отвечал?— мол, присматривал за отроками у проруби да неудачно поскользнулся и проломил подтаявший непрочный ледок, угодил в воду. Я недоумевала- чтобы вождь, не спотыкавшийся на мокрой лодье в бурном море, да поскользнулся?.. Попеняла ему за неосторожность. Бывший рядом Плотица как-то вдруг поперхнулся и закашлял, нещадно стуча себя кулаком в грудь, и мне помстилось, что в темных прищуренных глазах скакали веселые искры и он едва крепился, чтобы не засмеяться…Откашлявшись, он все же не удержался и буркнул будто бы себе под нос вполголоса, стрельнув на меня хитрющим глазом из-под густых бровей:—?Ох и жаркая зима нонче … Беда! Ажно лед плавится…Сам воевода на это процвел вдруг такой смущенной и одновременно лукавой улыбкой, что я подивилась, но так ничего и не уразумела тогда. Дуреха наивная… Вот теперь вразумил. Да как… Дошло наконец. А еще припомнилось, какие особенно заговорщические, с трудом сдерживаемые улыбки расплывались в тот день по лицам ребят, как они переглядывались между собой так, будто что-то узнали, что-то хорошее, но говорить о чем было нельзя… Ой, щур!***Снег быстро таял, весна пришла на удивление ранняя и дружная для наших краев. Воевода, как потеплело, начал без устали трудить себя воинским делом, а и остальным спуску не давал. Отроков гонял самолично, диво допрежь небывалое. Хаген довольно поглаживал длинную бороду и я слышала, как они с Плотицей тихонько переговаривались с уже нескрываемой радостью?— то-то любо поглядеть на вождя, все-то ему легко да весело теперь. Вон и молодших гоняет сам в охотку, только гляди, успевай поворачиваться. Все чаще я замечала веселые усмешки на лицах бывалых кметей, что перемигивались и хмыкали в бороды, глядя на то, как воевода учит молодняк. Сам вождь тоже посмеивался с ними, и я, глядя на него, радовалась больше всех. Переломанные пальцы уже слушались его куда лучше, и он нещадно трудил руку, не давая себе поблажки. Сам учил бороться рыжего упрямца Твердяту, и тот частенько бывал вечерами у Хагена, как мы с Яруном о прошлом годе, и я запаривала сердитую траву борец для отчаянного оруженосца. А бывало, и для самого воеводы. Некрас оставил гордую спесь и наравне с молодшими учился, и я слышала даже, как однажды вождь его похвалил. Тот аж расцвел, что красная девка. Видать, и впрямь одним справным воином прибавится скоро в дружине. Коли норов делу не навредит. Таких гордых да спесивых, сказывали, воевода способен был по нескольку лет держать в отроках, испытывая. Как уж с Некрасом порешит, не ведаю. Допустит до Посвящения али отвергнет, приговорит еще год порты отмывать… Про себя я думала, что примет его воевода, ведь парень и впрямь старался изо всех сил. Видно было не только мне, как он чаял заслужить благосклонность вождя и радовался, когда тот кивал ему по окончании уроков, а уж похвалы дождался?— чуть на крыльях не полетел!Я начала похаживать все чаще в проснувшийся после недолгой зимы весенний лес. Воевода отпускал меня, но не слишком охотно, каждый раз прося далеко не уходить и смотреть в оба. Хоть и ведал, что в лесу я была как дома и не так-то легко было меня схватить да обидеть. Может, все потому, что немирье с новогородским князем Вадимом набирало силу, поговаривали, будто за рекой Сувяр уже не раз и не два встречали в лесу лихих молодцев из его людей… Я же, упрямая, не боялась ходить в лес одна. Как и прежде, лес был мне другом, и я не сомневалась?— доведись встретить недобрых людей, коли не по силам будет ратиться, убегу, запутаю следы, уйду, не догонят. Воевода вроде бы тоже знал это. А только будь его воля, не отпустил бы меня одну, я ведала про то каким-то чутьем и без разговоров… Снег в лесу еще лежал местами, но на прогалинах было почти сухо и по хоженым тропкам уже было можно гулять, не шибко боясь замочить ноги. День выдался ясный и солнечный. Я шла и радовалась, думая, как скоро будем гулять тут с Молчаном. Как он там, пережил без меня зиму-то… Вот и пришло время, еще денек-другой и отплывем ко мне в деревню… Скорей бы. Воевода сказывал готовиться. А у меня уж все было приготовлено загодя, не зря не покладая рук трудилась всю зиму. Рубаху свадебную ему успела, сшила в подарок, все как подобает. И себе платье справила новое, недаром все вечера просиживала, не поднимая головы, за шитьем… Показала Велете, не удержалась, и та ахнула, всплеснула руками?— мол, краше прежних вышло. Да. Вот и пришло времечко. А и быстрехонько пробежало… Неужто дождалась? —?вопрошал внутри кто-то другой, уже давно не подававший голоса. Сердце сладко замирало от этой мысли и улыбка сама цвела на губах, я запрокинула голову и сощуренными от яркого солнца глазами глянула в светло-лазоревое небо. Вот и рубашечка у милого такая же лазоревая… А к очам как славно идет…Я шла по знакомой тропинке. Надумала наконец сходить к озеру, мне уж давненько хотелось посмотреть, прижилась ли пересаженная черемуха, сдюжила ли. Да все было недосуг. А тут выдалось времечко, и я заспешила…Меня ждало немалое удивление и радость?— прижилась моя красавица, покрылась набухшими почками, обещавшими вскоре раскрыться молодой листвой, а в двух шагах от нее, из-под самых обугленных корней выворотня-страшилища тянулся к небу совсем молоденький тонкий росток.Я сперва глазам не поверила. Даже присела от удивления, чтобы разглядеть получше –да не приблазнилось ли?.. Раньше-то лишь трава росла на том месте. Нет, и вправду проклюнулся маленький гибкий росток из-под сожженного вывороченного корневища. Вот диво! А ведь гляделось мертвым обугленное чудище, ушла упрямая жизнь, не вернется. Ан нет. Как знать, не моя ли черемуха к жизни-то возродила страшилище?.. С тем и труд непомерный подняла, чуть пуп не треснул…—?Ну здравствуй, дружок! Ты кто ж будешь? Как звать-величать? —?обратилась я к будущему деревцу, погладила тоненький стволик.—?И тебе поздорову, красна девица! Не боишься ли в лесу одна гулять? —?вдруг раздался надо мной низкий голос со знакомой приятной хрипотцой.Вырванная из своих мыслей, я от неожиданности чуть не подпрыгнула на месте. Отскочила в сторону по-кошачьи, пригибаясь, рука сама схватилась за меч. Воевода стоял в двух шагах и посмеивался, видя мой испуг. Ну, вождь!.. Я выдохнула. Умеет ведь как из-под земли вырастать, ни звуком себя не выдаст. А я-то, хороша охотница, нешто нюх потеряла вчистую? Вот поделом мне, размечталась… Так и впрямь тать лихой подкрадется, не замечу!Сердце заполошно колотилось. Я выпрямилась, переводя дух, и не зная, то ли сердиться на него, то ли смеяться. В лицо ему било ликующее вешнее солнце и светлые глаза щурились на ярком свету. Шрам на левой щеке розовел неровной изогнутой полосой.—?Ух и напугал же меня!.. —?сердито вымолвила я, но губы уже сами собой тянулись в улыбку. Не могла я на него серчать, и он, конечно, знал это. Шагнула к нему и, все еще притворно сердясь, легонько шлепнула его ладонью по груди. Он обнял меня со смешком, стараясь скрыть явный вздох облегчения.Я прижалась щекой к прохладной коже плаща, обхватила его за пояс. Потом подняла голову, заглянула ему в глаза:—?Никак, нарочно искать меня пошел? Нешто сдумал, заплутаю? Али впрямь боишься, обидит кто?Светлые очи сощурились, уголок рта пополз вверх.—?Уж и соскучиться не могу по невестушке?..Я подняла руку и погладила его по щеке. Тревожится, а то не ведаю… Сердце-то не на месте, когда одна ухожу. Он поцеловал меня в ладонь и сказал, нарочито хмуря брови:—?Боюсь, вестимо. Такую красу да одну в лес пускать!..Посерьезнел и добавил, отводя выбившиеся из-под платка непослушные короткие прядки:—?Слыхала поди, неспокойно в округе-то. Моя бы воля?— так бы и держал у сердца, за пазухой. Да разве можно пташку мою вольную да под замок сажать… Сам сказывал?— не неволить, слова назад не возьму. Маюсь вот только, коли нет тебя рядом…Он замолк и смотрел на меня снова так, как мог бы смотреть отец на выстраданное, безмерно любимое единственное дитя, ни дать ни взять как смотрел когда-то на Велету. Уста хранили ласковую улыбку, что являла на худой щеке милую ямочку, но на дне прозрачных глаз плескалась затаенная грусть вперемешку с тревогой.Я не ответила. Потянула его за руку, усадила повыше на поваленное дерево рядом с выворотнем. То самое, где почти на том же месте сидел он летось с Хагеном, говоря обо мне…Он молча сел, вытянул длинные ноги с обеих сторон от меня, притянул к себе за пояс. Я положила руки ему на плечи, погладила, любуясь… Да и обняла, прижала крепко его голову к своей груди, и сама прижалась губами к его волосам… Большие ладони мерно гладили меня по спине, и даже через меховую безрукавку я ощущала живое тепло, идущее от них.Потом я перевела дух и отпустила его.Было так непривычно смотреть на него сверху вниз. Он чуть откинул голову назад, и вешнее солнце било ему прямо в лицо, высвечивая особенно ярко седину. Светлые глаза гляделись голубовато-прозрачными, точно тонкий весенний ледок. Других таких глаз нет на всем белом свете… Другого такого нет.И припомнился вдруг тот сон, в котором я видела его сидящим на крыльце моей родной избы, вот так же залитым ярким весенним светом… Я говорил не о тебе… Что это было тогда?..Я много раз думала о том сне, силясь уразуметь, к чему он мне так ответил… Да сколько ни думала, а разумного ответа не нашла. Переплелось все, перемешалось… И мстилось уже, что было то предчувствие случившегося после с Хауком, когда подслушала разговор в клети… Страшно подумать, что сталось бы с ним, не услышь я тех слов, решись уехать за красивым датчанином… Как хорошо, что минуло. И я наяву успела к нему через метель, успела спасти, вырвать из смертных лап… Глаза застило видение искаженного страданием любимого лица, едва шелохнувшиеся в последней просьбе губы?— поцеловала бы… Горло сжало.… Как же тяжело ему было отпускать меня от себя, хоть на самое малое время. Не видеть. Как беспокоился он обо мне. Как старался оградить, уберечь… И ведь сам же хотел не неволить, а тут … Нарочно не придумаешь. Но он держал слово?— отпускал, понимая, что попроси чуть настойчивей?— и я останусь в защитном кольце крепких стен, откажусь от привычного лесовничанья ради него… Да только он скорее дал бы себя на кусочки порезать, чем запретить мне то, что любила. Потому что знал?— ради него я с радостью откажусь от многого, и не хотел этой жертвы. А не видя меня подле, маялся, места себе не находил…Я ощущала, как поднимается горячей волной из глубины души отчаянная щемящая нежность… Дыхание снова перехватило.Я обняла ладонями его лицо и наклонилась поцеловать. Так, как любил целовать меня он. Медленно, не торопясь. Стремясь передать в каждом касании губ, как безмерно люблю его. Солнце мое ясное…Он закрыл глаза и замер, лишь руки у меня на поясе сомкнулись ближе.Я смотрела в его спокойное лицо, такое непривычно расслабленное сейчас. Погладила суровые скулы, коснулась морщинок у глаз. Легко провела пальцами, разглаживая, по лбу между бровей, где привычно лежала хмурая складка. Шрам на щеке манил приласкать, и я коснулась его губами, оставив дорожку легких поцелуев. Пальцы сами собой погрузились в его густые волосы и стали ласково расчесывать волнистые пряди ото лба к затылку…Дрогнули ресницы, он лениво приоткрыл глаза и медленно выговорил:—?Смотри, мурчать начну… уж так славно чешешь…Низкий голос звучал тягуче и обволакивал, словно укутывая густой и какой-то сладкой пеленой.Я улыбнулась и поцеловала его.—?А и помурчи, любо-дорого послушать…На губах его появилась та особая усмешка, от которой мне всегда становилось жарко. Он уткнулся головой мне в грудь, подставляя затылок для ласки, и лишь только мои пальцы коснулись его, раздался низкий звук, похожий одновременно на кошачье утробное урчание и рычание огромного зверя. Варяг потянул меня за пояс и усадил себе на колено. Склонил голову мне на грудь, и я обняла могучие плечи, снова запустила пальцы в седую гриву. Он изредка вскидывал голову, лениво щурясь, и нарочно смешил меня, урча, как кот, под моей рукой… Мы долго еще сидели молча, греясь на солнышке. Вдыхали запахи проснувшегося леса, слушая разноголосый веселый птичий гомон, наслаждаясь первым весенним теплом и близостью друг друга…***Через несколько дней мы отплыли ко мне в деревню. Воевода держал слово, данное дядьке?— быть сватам со дня на день в моей родной избе.И все бы хорошо, а теребила меня тревога…Тело мое так и не торопилось вспоминать свою женскую заботу, и я уж совсем не знала, что и думать. Как ни надеялась, а по всему выходило?— разладилось всерьез, не миную искать помощи… В деревне мне идти было не к кому с моей бедой, не могла я довериться местным лекаркам. Враз бы разнесли этакую новость по округе, дай только повод языки почесать, не упустят. Все косточки трижды по три раза перемоют и мне, и воеводе… А прознай Голуба, вовсе проходу не даст. И так вон княгиней глядит, дитем будущим похваляется… Стало быть, кроме матери родимой, податься мне некуда. Ждала я уже вдоволь, да, видно, не дождусь… След бы раньше за ум-то приняться, да все надеялась, само наладится… Ан не сбылось. Страшно было подумать, что делать стану, коли вьяве окажусь пустоцветом никчемным…