1 часть (1/1)

Птаха отличный информатор, он никогда не ошибается и всегда даёт достоверные сведения. У Птахи оказывается дохрена непонятных и странных запросов в обмен на информацию. Сорок седьмой надеется, что он с достоинством преодолеет все испытания и получит нужную информацию о Виктории, иначе… Терпение всегда имеет предел, и Сорок седьмому лучше в засаде сутки отсидеться, чем плясать под чью-то извращённую дудку.Птаха посреди голубятни, — в голове Сорок седьмого даже это звучит неподобающе, следуя дальнейшему развитию событий, — качает в ладонях голубя, дёргается всем телом, елозит худым задом по скамейке, и внезапно хочется блевать. От густого запаха птичьего помета, от летящих в глаза и нос перьев, от залипающего на губах пуха. Освещение скудное, солнечный свет проникает только через щели в досках, но Сорок седьмому всё предельно ясно: Птаха что-то задумал. Он нависает над тощим человеком, как огромная каменная глыба, и тот его не боится. Только не Птаха.— Мне нужна твоя помощь, — не юлит информатор.— А как же, — бормочет киллер.— Я тебе перезвоню и сразу же расскажу, что разузнаю, как только ты прибьёшь одного пидорка.— Пидорка? — хмыкает насмешливо Сорок седьмой. Такой контракт и глухой не подпишет.— Есть одна проблема. И этот сукин сын падок на мужиков в платьях.— Мне уже не нравится тема нашего разговора, — Сорок седьмой фыркает слишком сильно, выдувая из ноздрей голубиный пух. Срань, какая же срань вокруг.— Дело — проще некуда для такого профи, как ты. Напяливаешь платье, соблазняешь чувака, уединяешься с ним в комнатушке и подсыпаешь ему яд, который после остановки сердца растворяется в крови и крайне тяжело выявляется.— Давай отмотаем назад, до того момента, где про яд. Ты меня видел? Ты серьезно думаешь, что платье мне к лицу?— Ты весьма привлекательный, — ляпает не к месту Птаха, и Сорок седьмой чувствует, как брови сходятся на переносице. Разозлиться получается быстрее, чем предполагал Сорок седьмой. — В смысле для того чувака.— Ты вот щас часом не охуел?— Нет. Хочешь много знать, умей платить, — трындит наглый амиго, и Сорок седьмой неспешно покачивает чемодан с оружием в пальцах.— Ладно. Рассказывай подробности.***Гримёр от Птахи, которая притащила пышное платье, парик и туфли, выглядела точной копией Халка. Только вот с зелёным у дамочки не срослось, и она вырядилась в розовое шмотье неисчислимого размера. Сорок седьмой в очередной раз мысленно плюёт на это задание. Он никогда не брезговал снимать одежду с трупов, облачаться в униформу с мелкими каплями крови и душить бандита, вдыхая пот с его затылка. В бою чего только не приходилось делать, при убийстве люди обделывались, но наряжаться в женское платье — неизвестный опыт, нежеланный и непредсказуемый, а самое печальное — это наиболее стрёмное из всего вышеперечисленного. Сорок седьмой даже не морщится, когда ?Халк? затягивает на нём корсет. Его ребра сжимали и потуже, лишая драгоценного кислорода.— Сколько же у тебя шрамов, лапочка, — щебечет гример кукольным голосом, совершенно неподходящим её внешности. — Придётся тебя подмазать и блёстками украсить.— Я тебе не ёлка рождественская, — бурчит Сорок седьмой.?Халк? вместо ответа нахлобучивает ему на голову парик с длиннющими рыжими волосами, закрученными крупными волнами. Сорок седьмой фыркает рассерженно, но уже смирившись со своей участью. Птаха борзеет, срочно нужно сменить информатора.— Ой, котик, я тебе реснички приклею, ты не моргай пока.Пытка на глазах — усердная и бесконечная.— Расслабь губки, зайчик. Как бука сморщился, — комментирует свои действия дама. — Немного румян…Сорок седьмой придирчиво осматривает своё отражение в зеркале, в очередной раз хмыкает, а потом ржёт от души. Из зеркала на него смотрит девица лет сорока, переборщившая с косметикой и спортзалом. Жилистые мышцы теперь удачно подчёркнуты охуенным количеством шиммера и блёсток, а подкачанные ноги обтягивают провокационные чёрные чулки.— Нравится, лапочка? — не успокаивается ?Халк?.— Ужасающая красота, — хохочет Сорок седьмой, перебирая складки и тысячи слоёв фатиновой юбки, которая оказывается по-дизайнерски короче спереди, а длиннее сзади. — Но я бы сам себе не дал.?Халк? плещет в ладони и краснеет, а Сорок седьмой засовывает под юбку удавку и маленький ножик. Для пидорка этого будет достаточно.***В клубе душно и накурено. Вокруг искрящиеся от пота и блёсток туловища, музыка звучит во всём теле, жахает в горле и грудине, затянутой в сверкающий чёрный корсет. Вся мишура на теле чешется, розовая юбка подпрыгивает в такт шагам, и это самый странный камуфляж за всю его карьеру убийцы. Не так его Агентство готовило и не к такому.К Сорок седьмому сразу прилипает парочка парней, которых тот небрежно снимает с себя. Клиенты клуба, — подвыпившие и накачанные лёгкой наркотой, — лапают его голые плечи, норовят поднырнуть под юбку наглыми ручищами и залезть языком в рот. Что за бестактность вообще?Тихое убийство пришлось бы кстати, но в толпе оглушать кого-то даже рискованно. Удавка надёжно спрятана за поясом юбки, и от этого становится лучше. Ненамного, впрочем.Мелкий флакончик с ядом покоится в лифе корсета, приклеенный на пластырь для надёжности. Остается найти заказ, убить и тихо свалить. А потом можно наведаться к Птахе и врезать ему по морде, просто потому что кулаки очень чешутся. И ноги в чулках тоже зудят, но это сейчас несущественно.?Пидорок? цедит виски за барной стойкой. Вокруг него порхают трансы, трутся сладкие гладкотелые мальчики в коротеньких шортиках, даже бармен подмигивает однозначно, когда обновляет напиток. Все без ума от обычного мужика, пусть и смазливого, но тот будто и не замечает танцев вокруг своей персоны. Занятно. Его одежда не подходит пафосной обстановке клуба, классический костюм до боли напоминает собственный, и такой расклад немного не оправдывает ожидания.Сорок седьмой одним взглядом способен убить, он за шкирку отталкивает двух мальчиков, шипит на транса, и вокруг становится больше места.— Луи? — спрашивает он у ?пидорка?, и тот поднимает на него мутнеющий взгляд. Чудесно, уже накидался.— Смотря кто спрашивает, — скалит зубы Луи. — Чего тебе?Несмотря на грубый тон, его оценивающий взгляд ползет от густо накрашенных искусственных ресниц по груди и юбке до ног в туфлях на шпильке. С туфлями оказалось неожиданно проще всего, проще юбки и парика. Сорок седьмой — красотка на любителя.— Подумал, что тебе скучно, — говорит Сорок седьмой, недоумевая и не догадываясь — говорить о себе в женском роде или мужском?— Потрепала тебя жизнь, детка, — тянет лениво Луи, даже в скудном освещении разглядывает шрамы от огнестрела и ножей.— И не говори, — кивает Сорок седьмой. — Угостишь даму?Сорок седьмой сдерживает клокочущий в горле смех от собственного дамского определения, поправляет наглый рыжий локон парика, лезущий в глаза, и кокетливо трепещет ресницами. Он надеется, что так довольно соблазнительно.Луи ржёт строптивым конем, ставшим на дыбы, хлопает размашисто агента по коленке, обтянутой нейлоном, и жестом подзывает бармена.— А ты мне нравишься. Истосковался по мужскому члену, вояка?Сорок седьмой одним глотком осушает принесённый сладковатый коктейль, чтобы не отреагировать на пошлость смачным ударом по наглой морде, и кивает. Ага, Птаха вот истосковался, наверное, сука. Становится откровенно противно.— Где служил?— В самых горячих точках мира, — не уточняет Сорок седьмой.— Сегодня будет ещё одна горячая точка. Трахнуть тебя?— Да.Голос хриплый, и в горле першит. Тупые фразочки Луи вызывают недоумение, но Сорок седьмой стойко держится. Задание есть задание, он идёт до конца, но сам факт марионеточности бесит.— Выпьем для начала ещё? — предлагает Сорок седьмой, надеясь, что не придётся оголять части тела и заходить дальше поглаживающей колено ладони.— Пойдем, у меня есть тут собственная комната. Там и выпьем, — кивает благодушно Луи и поднимается со своего места. Он одного роста с Сорок седьмым, с широкими плечами, наверняка посещает качалку, которая делает мышцы, но бесполезна для закалки силы. Луи завоевывает толпы почитателей своими бицепсами, ему большего и не нужно. Интересно, чем он насолил Птахе?— Идём.Сорок седьмой терпит и шлепок по заднице, сжимая зубы и вышагивая впереди Луи. Он выдавит из Птахи всю информацию, как из тюбика зубную пасту. План мести в голове четкий и точный.?Собственная комната? оказывается отдельной нишей с хлипкой перегородкой от остального чилаута. Вокруг раздаются пошлые стоны, шлепки плоти о плоть и просьбы выебать сильнее. Сорок седьмой невозмутимо плюхается на красный диванчик. Луи нависает сверху, шагает ближе и ближе, забыв об обещанной выпивке. Брюки в паху Луи натягиваются палаткой, член торчит прямо в сторону Сорок седьмого, указывая стрелой на виновника торжества.— Выпить? — ломается по-женски Сорок седьмой, задирая голову вверх. Даже в такой уязвимой позиции он чувствует превосходство. Одно движение, и Луи не успеет пискнуть. Но задание другое. Жаль. Удушить было бы сподручнее.— О, точно. Ты не ебёшься без бухла, да?— От тебя в горле пересыхает, — наигранно и кокетливо говорит Сорок седьмой. Дамочки же так делают? С ним пару раз случалось.— Знаю. Я очень красивый, — не скромничает Луи. — Многие хотят мой член в себя.Если бы Сорок седьмой мог — блеванул бы. Он вообще к сексу относился щепетильно. Не каждая женщина была для него привлекательной, и с тем было сложнее снять напряжение. Бывает, испортит всё настроение какая-то мелочь вроде резких духов или смазанной помады, весь запал разом пропадает. Луи же был настроен серьёзно.— Очень красивый, — соглашается Сорок седьмой. — Давай за знакомство, а?— Ты внутри истинная дама, — веселится Луи, но послушно шагает к перегородке и отодвигает её в сторону. Услужливый бармен приносит выпивку через две минуты.Сорок седьмой вдыхает воздух, пахнущий спермой, потом и мужским одеколоном, через нос, решаясь на гейскую уловку. Луи садится рядом, лицом к лицу, протягивает стакан и качает в руке собственную ёмкость, плеща янтарным напитком по краям. Сорок седьмой поправляет лиф, тащит маленький флакончик незаметно, зажимая мелкий сосуд в пальцах, ногтём поддевая пробку. Ещё один рывок.Луи очень близко, неподобающе, и Сорок седьмой гладит рукой его по щеке, временно отставляя свой стакан на диван. Он держит Луи взглядом, касается пальцами его кисти со стаканом и медленно сыпет мизерную дозу. Ему нужно отвлечь Луи на десять секунд, пока растворится яд. Сорок седьмой с намёком ведёт плечом, облизывает напомаженные губы и отшатывается назад, когда Луи готов его поцеловать.— За эту ночь, — пафосно выдыхает Сорок седьмой и хватает свой стакан. Он звенит стеклом о стекло и пригубливает напиток. Луи хлещет виски залпом, после того как криво улыбается в ответ.У Сорок седьмого чуть меньше двух минут — так сказал Птаха. Луи рядом отбрасывает стакан на пол, хватает Сорок седьмого за талию — собственнически и грубо, — притягивая к себе, дышит часто и поверхностно, рассматривая губы.Вырубайся, вырубайся, вырубайся.Ух, скотина.Луи впечатывается губами в сжатый рот, и Сорок седьмой не сдерживается, бьёт его в челюсть с правой, наслаждаясь хрустом под костяшками.— Фу! Фу, блядь! — Он трёт тыльной стороной ладони губы, только сильнее размазывая помаду. Дело даже не в самом поцелуе, а в его смертоносности. Яд осел у Луи внутри рта, так что теперь губы Сорок седьмого слегка немеют. Забористая и сильная штука. И всё равно — фу. Он явно не гей, у него ничего даже не шевельнулось от такого мужика. На зависть всем, блядь.Луи вырубается, так и не заорав. Встряска на его отравленный организм вовремя действует.Сорок седьмой заглядывает за ширму и видит там маячащего официанта, который не отходит от своего поста ни на миг. Придётся напролом.Перегородки хлипкие, они легко движутся в сторону. Сорок седьмой внезапно оказывается посреди групповухи, отодвинув первую фанеру и нырнув в узкий проход. Он старается не смотреть на трахающиеся тела, на пыхтящие морды, на члены, ходящие поршнями в дырках. Он делает невозмутимое лицо и двигает следующую перегородку. До него нет никому дела, в его сторону смотрят всего пару раз, приглашающе тянут руки, но Сорок седьмой лавирует и увиливает. Он дожидается, пока официант отворачивается от выхода, и крадётся из чилаута. Яркий рыжий парик слишком вызывающий и приметный, но лысый мужик в юбке будет смотреться ещё более странно.До выхода из клуба остаётся два шага, когда ему в спину орут, перекрикивая оглушающие басы и стараясь схватить за бицепс:— Стой, сучка!Сорок седьмой и не думает останавливаться, уходит от захвата, кидает на охранников первое подвернувшейся под руки потное тело и с ноги отправляет амбала на дверях в полет наружу. Шпилька на туфле хрустит и ломается, Сорок седьмой на ходу стаскивает обувь и метко целится в бошки преследователей. Весьма удачно. Машина припаркована недалеко, и Сорок седьмой бежит трусцой, на ходу теряет парик в кустах, чтобы не слишком бросался в глаза, прячется за кирпичным забором, дожидаясь удачного момента, чтобы запрыгнуть в свою тачку и нажать на газ.Погоня длится едва ли пять минут, из которых Сорок седьмой больше сидит в укрытии, чем нападает. Он стартует мягко и тихо, стараясь не привлекать ненужного внимания, соблюдает тишину ночной улицы и катит в сторону Птахи. Ему хочется объяснений и, несомненно, информации.***Птаха дремлет на насесте-лавке в окружении своих голубей. Он здесь явно не живёт, но почему-то чаще оказывается в голубятне, чем в своей квартире или доме. Сорок седьмой не задавался целью и не выяснял больше, чем требовалось.Он прётся в чём был, смахивая розовой юбкой пух и перья с клеток, подкрадывается тихо, но уверенно.— Проснись и пой, — говорит он громко, но Птаха даже не вздрагивает, сонно трет глаза и пытается рассмотреть потрепанного Сорок седьмого в тусклом свете уличных фонарей, проникающем через неизменные щели в стенах и потолке.— А, это ты, — хрипло говорит Птаха. — Успешно?— Меня увидели в конце операции, но объект мертв.— Ну и хрен с ним. Видели ж офигевшего трансвестита. Вряд ли подозрения упадут на Агентство.— Это что-то личное? Этот Луи.— Возможно.— Жду от тебя информацию, — говорит Сорок седьмой, чувствуя, что сплоховал. Нужно было переодеться.— Будет, всё будет. Можно ещё одну маленькую просьбу? — Потягивается всем телом Птаха так, что слышно хруст позвонков, улыбается хитро и лукаво. Подвох притаился где-то рядом.— Ты перегибаешь, слишком много просишь за информацию, которую я могу добыть и через другого информатора, — злится Сорок седьмой, под пяткой в нейлоне хрустит засохшее голубиное дерьмо.— Но он будет непроверенным.— И не таким борзым.— Подними юбку. Ты такой славный в этом шмотье.— А больше тебе ничего не нужно?— Боюсь, у тебя смелости не хватит на мои хотелки, — хихикает Птаха. И не понять, на слабо берет или правда оголубился в своей голубятне.Сорок седьмой скрипит зубами, напрягает скулы до боли и приподымает юбку, из-под которой ловко извлекает парочку Крюгермайеров, направив оба пистолета на охреневшего информатора — эта ночь останется тихой. Наёб вокруг порядком надоел, край терпения — вот он, если Птаха не уступит, в голубятне добавится ярких красок. Нужно не больше пяти секунд, чтобы прочитать весь спектр великолепных эмоций на ошарашенном лице Птахи. Сорок седьмой хмыкает и цокает языком, сейчас самое время закончить пидорские заигрывания.— Ну так как? Информация или жизнь? — цедит сквозь зубы Сорок седьмой. Птаха скукоживается на своей лавке, удовлетворение затапливает нутро.— Отель ?Терминус?, комната восемь-девять-девять.— Так-то лучше. И слушай, Птаха, ты бы не афишировал. Возможно, клиентов поубавится.— А я что? — бормочет растерянно Птаха, но до сих пор толком не боится Сорок седьмого. — Я не такой. Может, я тебя проверял?Сорок седьмой улыбается уголком рта и прячет пистолеты под складки фатина. Он уходит из голубятни, гордо покачивая юбкой. А как же, проверял. О Луи Сорок седьмой больше не спрашивает.