Пролог (1/1)

Время прожорливо, человек ещё прожорливей… В восточной части Сите, у самой Сены, в месте, куда редко кто-либо приходит из-за неудобного местоположения, так как, несмотря на то, что Париж является одним из самых известных и наиболее часто посещаемых городов мира, ведьParis?— amore civitatem*, пары постоянно ищут места уединения для романтики или же для плотских утех. Но этот уголок у Сены беден на туриста. Практически никогда люди сюда не заходят. То их атмосфера, готическая и мрачная, не устраивает, то немного диковатый спуск с маленького обрыва под мост. Но даже бездомные обходят это место стороной. А зря. Всегда выбирайте самый тернистый путь, на нём вы не встретите конкурентов. Если бы не человеческая лень, то, возможно, вскоре уголок у Сены перестал бы быть таким безлюдным и прекрасным в своей одичалости. Возблагодарим же одну из худших человеческих черт за чудный, будто восставший из прошедших, семнадцатых, восемнадцатых и девятнадцатых веков, пленивших воображение людей своим могуществом и романтикой, вид. Воды Сены слегка серебрились при дневном свете, невесомый хрусталь мягко покачивался при порывах ветра. Небольшие волны набегали на прибрежные мелкие камни, обволакивали их и вновь убегали. В реке отражался огромный собор. Собор с большой буквы, потому что не было в истории Европы здания прекраснее, чем Нотр-Да?м-де-Пари?. Прикройте глаза и представьте пред собой три стрельчатых портала, над ними зубчатый карниз с королевскими нишами, громадное центральное окно-розетка с двумя другими окнами, не менее элегантными, расположенными по бокам. Изящная галерея с лепными украшениями в форме трилистника, несущая на своих тонких колоннах тяжёлую площадку, и, наконец, две массивные башни с шиферными навесами. Всё это безмятежно разворачивается перед нами, резные детали, скульптуры, неотрывно сливающиеся со спокойным величием целого. И вот в этом укромном месте, находясь в котором ты можешь лицезреть лучший из видов Парижа, запрокинув голову солнечным лучам, на тёплых, нагретых апрельским солнцем камнях сидела человеческая особь женского пола. Она была невысока ростом, но казалась высокой?— так строен был её тонкий стан. Девушка была слегка загорелой, но у её кожи появлялся чудесный золотистый оттенок, присущий римлянкам. Однако на свету, когда солнце ласкало её кожу, совершалось чудо, казалось, будто тело девушки цвета морской пены; нежное и хрупкое, как у Белоснежки. Ножки вытянуты к самой кромке воды, то и дело жемчужные воды омывали ступни, такие крохотные, точно у кошечки. Капельки воды не спеша скатывались с пальчиков, создавая идеальное сочетание грациозной женской красоты и изящного озорства. Личико, обращённое к нежному солнцу, мягко щурилось, закрыв глаза. Голова слегка откинута, пепельные длинные волосы небрежно спадают за спину, сливаясь с белоснежными, мягкими пёрышками. Крылья стелились вслед за девушкой, уходя на пару метров от неё. Длинные, они были аккуратно сложены, будто не желали помяться, но в то же время чувствовалось, что белоснежная мягкая перина из множества нежных, переливающихся между собой пёрышек, отдыхает. Тоненькая рука потянулась ко рту. Неспешная затяжка. Белая сигарета, зажатая между двумя пальцами, через мгновение дотрагивается о ближайший камушек, разлетается пепел. Сквозь кольцо табачного дыма, если убрать взгляд от девушки, Собора Парижской Богоматери, реки и обернуться по сторонам, то можно увидеть ужасную картину апокалипсиса. Тысячи людей в безмолвном крике тянут друг к другу руки, видят дорогого человека в последний раз и рассыпаются мгновенно пеплом, развеваясь по ветру. Слева и справа, впереди девушки, на противоположном берегу Сены и позади, чуть выше её, царили хаос, беспорядок, безумие и отчаяние людей, вдруг нечаянно умиравших. Равнодушный взгляд лениво осматривает окружающую суматоху. Рука с сигаретой вновь тянется ко рту, очередная затяжка.