танго смерти (союз спасения) (1/1)

romanovЕго забавляли темы, касающиеся смерти. Когда я узнал Сергея лучше, меня это поначалу даже отпугнуло: он кого-то убивать собрался? Но, как оказалось позже, просто нездоровый интерес. Смириться для меня, конечно, было достаточно тяжело, ведь это отражается не только в речи, темп которой менялся стремительно, но также и в жестах, непредсказуемых и не очень уж подобаемых этикету, и временами странной походке с широкими, но частыми шагами, и во взгляде. Он смотрел всегда пристально, с подозрением, иногда весело, улыбаясь и смеясь глазами. Самое удивительное было то, что он был таким только тогда, когда мы оставались наедине. При ком-то ещё он обычный полковник Трубецкой, но я-то знаю, что, когда мы беседуем тет-а-тет, то этот самый полковник становился нахальным, немного тронутым умом князем, забавляющегося при виде крови, отрубленной головы, орудий пыток. Особенно он обращал внимание на европейские орудия, которые были краше и экзотичнее, чем тот же деревянный эшафот с виселицей. Колыбель Иуды, испанский сапог, груша, железная дева… Брр, Боже правый. Меня постоянно это в дрожь бросало, но я ничего не мог сделать. Стоило мне перевести тему, так Серёжа сразу злился на меня и обижался. Моё сердце кровью обливалось.Это цветочки, а ягодки были немного позже. Я заметил невооружённым глазом особую страсть Сергея ещё и к танцам. Достаточно часто он оставалось один, без меня, поэтому зал был в его полном распоряжении, кто бы что ни говорил. Иногда я был вынужден скакать как олень по этажам и залам: и в кабинете, и в спальне, и в гостиных — документы лежать везде, и ввиду этого мне приходилось их собирать, и я замечал, как князь периодически танцевал с невидимой барышней то вальс, то мазурку. Эти движения были перерастающими: сначала плавно, а потом, постепенно, становились резче. Иногда, позволяя себе отдохнуть от беготни, я просто стоял у входа и наблюдал за одиночным танцем Сергея Трубецкого с невидимой, неизвестной мне барышней. Это выглядело трогательно. Любой мимо проходящий человек мог бы сказать: ?Супруг вспоминает погибшую жену и танцует с её душой в знак прощания?. Возможно, но это не единичный случай, да и у Сергея не было жены: он оставался верен мне, но отмахивался лишь тем, что он уже слишком старый.В тот день я увидел тоже самое: вальс с воздухом, но уже вечером. На Серёже не было ни мундира: он лежал на диване, ни армейских сапог: на нём были простые туфли (непривычно видеть офицера в настолько повседневном виде). Сегодня это создание было скромно, робко. Нет той пылкости, страсти, которая чувствовалась раньше. Оттого в комнате стало так неспокойно, трепетно, а потом и жарко. Нехватка воздуха вынудила меня раскрыть окно так, чтобы не спугнуть бабочку-адмирал, и у меня получилось. Свежий воздух струился, словно весенний ручей. Сначала свежесть, потом порыв. Ветер взъерошил тёмные, итак непослушные волосы Сергея, но он по-прежнему ничего не замечал, только напевал про себя какую-то мелодию. Решившись подойти, я приподнял руку, чтобы поправить его воротник и заодно пригладить волосы, но я, не успев даже моргнуть, как князь развернулся, схватил мою руку и приблизился ко мне. Он говорил ехидно, с несвойственной ему улыбкой: ?Подсматриваете, милостивый государь??.— Я поражён Вашими танцами, Сергей Петрович, — я предпочёл проигнорировать вопрос и свободной рукой пригладить волосы. — Не устали ли? Солнце уже давно закатилось за горизонт, пора бы укладываться.Я разговаривал с ним, как с маленьким ребёнком. Каким бы грозным офицером, хладнокровным дворянином он ни был, он всё равно для меня мальчик. Нуждающийся в личном внимании мальчишка, требовательный, жадный, нежный, хотя таковым себя не показывал. Даже в это мгновение, когда я вглядывался в эти ясные соколиные глаза, он схватил меня за шею и поцеловал, то есть укусил за губы до крови. Всегда, когда Серёжа лежал у меня под боком, он щебетал мне, что вкус крови напоминает железную рукоять, обмазанную чем-то сладким. Видимо, для него моя кровь слишком сладкая, ведь мои губы уже начинают покрываться рубцами от шрамов. Но я никогда не сопротивлялся, потому что я не могу отказать бесу, горячо любимому мной и принадлежащему только мне. Теперь его руки проскальзывают и сжимают мои плечи, будто хотят содрать погоны. Обычно этот жест говорит о желаниях Серёжи, о том, чего он от меня требует. Я чувствую жар в его груди, животный голод, который могу утолить только я, это желание контролировать, взять власть надо мной. Трубецкой именно такой: пылкий, властный, жадный, даже очень. Именно это притягивает его ко мне и, честно сказать, заводит. Иногда меня одолевает желание придушить его, пока он стонет, выкрикивает моё имя... А потом он закатывает глаза от недостатки воздуха, синеет, хрипит, жилистые, тяжёлые руки на моих ослабевают.Меня часто пробивает дрожь, и я караю себя же за свои нездоровые хотелки. Хотя кажется временами, что Серёжа их со мной разделяет. Особенно это видно по тому, как он откидывает голову, открывая шею, топчется на месте, виляя бёдрами. Один раз он сам взял мои руки и начал ими душить себя, с таким желанием смотря на меня, что я тоже делал напор.