Глава 2 (1/1)

Несмотря на принятое решение, Консуэло потребовалось больше недели, чтобы приступить к занятиям музыкой. Для себя она объясняла эту задержку тем, что ей необходимо освоиться на новом месте, но в глубине души понимала, что настоящая причина в ее страхе. Она боялась снова начать петь, боялась убедиться в том, что ее голос никуда не годится, что слух потерял былую чуткость.Но все-таки по прошествии восьми дней, вечером, когда окончились изматывающие занятия балетом, она вновь спустилась в маленькую подземную часовенку, сама зажгла свечи и взяла первую ноту.Звук, который вырвался из ее горла, больно ударил по чуткому слуху бывшей певицы. Он был грязным и грубым. Но Консуэло не позволила себе опустить руки. Без музыки, ориентируясь только на собственный слух, она пропела первую гамму. Потом повторила упражнение снова. И снова. Она словно бы заново училась ходить?— точно знала, что нужно сделать, но не могла справиться с простейшими шагами.Она прозанималась больше двух часов, но результатом осталась довольна. У Кристины от природы был не слишком большой диапазон, но, к счастью, она была ребенком, ее связки еще не загрубели, не потеряли пластичности, и старательная работа над собой не могла не дать результатов.В ту ночь Консуэло впервые за долгое время засыпала с улыбкой на губах, а следующим вечером вновь устремилась в часовню, раздобыв на сей раз несколько листочков дешевой нотной бумаги, чернильницу и дрянное перышко?— занимаясь голосом, нельзя было позволить себе забыть те основы композиции, которые вложил в ее голову Порпора.В этот раз она провела в часовне вдвое больше времени и была опечалена, когда настало время уходить. Теперь все ее помыслы в дневное время были направлены на вечерние занятия, а потому жизненные невзгоды почти не задевали ее. Однако в то время, когда она не думала о музыке, она с грустью замечала, что в жизни ее мало что изменилось. Консуэло была нелюбима девочками из школы Порпоры за свою некрасивость, а Кристину невзлюбили за красоту. По-прежнему ее считали отверженной из-за того, что она бедна, но называли теперь не ?цыганкой?, а ?чудачкой?. Не имея возможности бранить ее за некрасивость, девочки ругали ее за молчаливость, отстраненность и вечерние отлучки. Единственной, кто никогда не осуждал ее, была маленькая Мэг. Она была не менее красива, чем Кристина (Консуэло все еще не могла признать, что незнакомка в зеркале?— это она), но совсем иной красотой. У нее была светлая, почти прозрачная кожа, длинные волосы прекрасного цвета, напоминавшего лунное сияние, ее маленькие ножки двигались в танце так легко и проворно, словно она была рождена для балета. К сожалению, Мэг тоже не слишком жаловали остальные ученицы, хотя и не рисковали выказывать свою нелюбовь открыто, опасаясь грозного балетмейстера мадам Жири.Будь Консуэло действительно ребенком, в Мэг она нашла бы верного и преданного друга, которого полюбила бы всем сердцем. Но она была старше Мэг на восемь лет, поэтому относилась к девочке как к ребенку. Впрочем, к этому ребенку она привязалась всей душой и, хотя и не поверяла ей тайны своего сердца, с радостью хранила тайны Мэг.Проводя дни в занятиях танцами, а вечера?— музыкой, Консуэло старалась быть сильной и спокойной ради памяти своего великого учителя. Но ее сердце тосковало. Она была совсем одинока в чуждом ей времени, не было здесь ни одного человека, с которым она могла бы поговорить открыто. Почти всегда она старалась скрывать эту печаль даже от самой себя, но однажды вечером воспоминания о жизни в Венеции возникли ярче обычного. Задремав после изнурительной тренировки у станка, Консуэло увидела себя в гондоле. Рядом с ней, как ни в чем не бывало, сидел Андзолето, жизнерадостный, как всегда, и заботливый больше прежнего. Они словно снова были невинными и беззаботными детьми, шутили и смеялись. Андзолето, горделиво вскинув голову, спросил, хочет ли его невеста, чтобы он достал ей со дна канала самую прекрасную раковину, какая только есть на свете. Консуэло с обычным своим здравомыслием принялась его убеждать, что это совершенно не нужно, но юноша все больше горячился и, наконец, прыгнул в воду, окатив Консуэло фонтаном брызг.Она вздрогнула и проснулась.Возвращение в настоящую жизнь оказалось болезненным, и она, едва сдерживая слезы, бросилась в свою часовню, где, не зажигая свечей, заплакала, перемежая плач словами:—?Господи, за что ты оставил меня совершенно одну в этом чужом мне мире? Почему лишил свою бедную Консуэло ее единственного друга и учителя? Разве согрешила я в чем-то перед тобой, когда решила навсегда закрыть свое сердце от любви и отдаться музыке? Неужели же ошибался Порпора, говоря, что тебе не угодна земная любовь в сердцах служителей искусства? Прошу тебя, молю тебя, Господи, пошли моему сердцу утешения!И сверху, в непроглядном мраке раздался божественный голос:—?Почему ты плачешь, дитя?Консуэло узнала его?— это был тот же голос, что пел ей в ее первый день в оперном театре. Это был голос, вернувший ей музыку.—?Я одинока,?— ответила Консуэло так тихо, что сама едва услышала свои слова.—?Разве тот, кому дана музыка, может быть одиноким? Вытри слезы и спой мне, дитя!Консуэло сглотнула и уже чуть громче сказала:—?Я плакала, мой голос охрип.—?Вздор! —?рассердился голос. —?Пой так, как ты можешь петь, не голосом, а душой, сердцем!Как был похож этот приказ на те, которые отдавал ей ее учитель. Не думая ни о чем, не задаваясь вопросом, кому же принадлежит волшебный голос, Консуэло запела.Она выбрала часть из оратории ?Давид? своего учителя. Она пела так, словно он мог услышать ее, пела, закрыв глаза и отдаваясь музыке всем сердцем.И сверху раздалось:—?Brava, дитя. Твоя душа действительно принадлежит музыке. Твоему голосу пока не хватает силы, но придет время, и он раскроется, покоряя всех, кто услышит его. Как тебя зовут?—?Кристина,?— ответила Консуэло, страстно желая назваться настоящим своим именем, данным ей матерью от рождения.—?Что ж, Кристина, я буду приходить по вечерам в эту часовню и заниматься с тобой. Твой дар не должен погибнуть, так и не раскрывшись. Тебе нужен учитель, и я сам стану им.Консуэло не колебалась. Ведь она слышала этот голос, и он был настолько прекрасен, что мог бы принадлежать ангелу.—?Благодарю вас. Но кто вы? Я вас не вижу, слышу только голос.—?Этого довольно. Что тебе в моем лице или в имени? Разве для музыки это имеет значение?Консуэло ответила искренне:—?Никакого, маэстро.—?Тогда приступим к первому уроку, Кристина.И урок начался.Теперь Консуэло с еще большим нетерпением ждала вечерних занятий музыкой в часовне. Если раньше она была слепа, то теперь прозрела. Если раньше блуждала во тьме, то теперь вышла на яркий свет. Маэстро, чьего имени она так и не узнала, был учителем даже более строгим, чем Порпора, еще более требовательным и безжалостным. Когда-то Порпору упрекали в черствости за то, что он прочил лучшим своим ученицам будущее монахинь. По сравнению с неумолимо-строгим новым ее учителем, Порпора был человечен и ласков. Маэстро не принимал ничего земного, он требовал от Консуэло одного служения?— служения музыке. Он не был религиозен, светская музыка привлекала его в той же мере, что и духовная, если она была хороша. Он не хотел от ученицы поклонения Господу, только музыке.—?Забудь о страхах, о сомнениях и о привязанностях. Твой голос, твоя душа?— вот что имеет значение.Внимая приказам учителя, Консуэло отдавалась музыке без остатка. Если поначалу она задавалась вопросом, кто же он?— владелец божественного голоса, то со временем отбросила эти мысли. Она точно знала, что ее маэстро?— человек, притом человек непростой судьбы, ведь только тот, кто много страдал, мог говорить те тяжелые и подчас болезненные слова, которые говорил он.Однажды она пришла на занятие раньше обычного и услышала из-за двери часовни полную скорби молитву. Ее учитель то говорил, то пел, то плакал. Проклинал этот мир, лишивший его надежды на счастье, благословлял своего создателя, подарившего ему музыку, и молил об утешении.Именно в этот момент Консуэло уверилась в том, что ее маэстро?— не ангел, а человек, наделенный божественным даром музыки. Как бы хотела она в эту минуту вбежать в часовню и утешить его! Но она была двенадцатилетней девочкой Кристиной, которая никогда не знала горя. Ее учитель не примет от нее утешения, а только рассердится за бесцеремонное вмешательство. Поэтому Консуэло не шевелясь дождалась положенного времени и вошла в уже пустую часовню и приступила к уроку.Дни сменялись неделями, недели?— месяцами. Жизнь Консуэло текла неспешно и безоблачно, как некогда в солнечной Венеции протекала пора ее детства. Она сумела разузнать историю жизни и смерти Порпоры, пообещав себе, что обязательно посетит его могилу в Неаполе. Об Андзолето никто ничего и никогда не слышал, из чего она сделала вывод, что легкомысленный, но так любимый ею юноша пал жертвой собственного тщеславия и не прославился.Ежедневно в часовне она зажигала три свечи?— в память о Порпоре, Андзолето и о матушке. Возможно, с небес они слышали ее молитвы, потому что охраняли ее и от горя, и от порока.Так прошло четыре года.