1 часть (1/1)

Достаточно всего пары десятков мужчин, чтобы поддерживать популяцию целого города, но в Мензоберранзане их завелось такое количество, что хватило бы по одному на каждую женщину, и остался бы излишек. Появление лишнего мужчины в семье?— почти что катастрофа, в конце концов, сколь бы полезен он ни был, рано или поздно каждый паук встречает свою паучиху, и тогда мать семьи понимает, насколько бестолково она потратила силы и средства, отданные на его содержание. Не каждый сын может оправдать ресурсы, потраченные матерью на то, чтобы держаться в курсе его выживания в общине, куда отдают на воспитание детей-простолюдинов,?и лишь единицы действительно стоят сил, затраченных замещающими матерями, воспитывающими детей-благородных.Мужские особи рождаются в несколько раз чаще, чем женские, но жестокость мира быстро расставляет всё на свои места, не делая для слабого пола никаких поблажек, и к наступлению символического совершеннолетия количество мужских и женских особей сравнивается. Матери стремятся избавиться от лишних сыновей, понимая, что не в состоянии тратить столько сил и времени на взращивание игрушки для посторонней женщины?— возможно, одноразовой игрушки, убиваемой сразу же после первого совокупления по обычаю восьмилапых прародителей.И поэтому Нил горячо благодарит богиню каждой вечерней молитвой, ведь из всех судеб для лишних сыновей ему досталась отправка в Арак-Тинилит.Мужчина не может служить богине должным образом, у мужчины попросту недостаточно ума и способностей, но богиня была поразительно милостива, позволив некоторым из самцов, особенно верных её учению, состоять при храме. Да, ограничения давят могильной плитой, хождения по храму и те под запретом?— впрочем, всё это для их же, преданных рабов богини, блага, ведь слабый мужской разум не сможет вынести подсмотренных обрядов?— и разве это великая цена за право называться рабом самой Ллос?Поначалу было непросто, но богиня обратила на Нила свой безумный взор?— и сквозь презрение к ничтожному самцу в её взгляде прослеживалась призрачная благосклонность, ведь Нил не просто оказался одним из немногих мужчин, выживших при храме?— он познал самую суть учения. Он ощутил присутствие, он понял хаотичный нрав и безумные желания Ллос и принял их так, как могла бы принять только жрица. Может, не стоило ему рождаться мужчиной? Богиня научила принимать роль раба и игрушки для удовлетворения похоти с гордостью, но как же приятно было слышать от жрицы-надзирательницы, что у него, в отличии от остальных мужчин, женский склад ума! Нил не такой, как другие мужчины, он достоин того, чтобы обитать среди женщин?— он настолько умён, что женщины видят в нём дроу, и только затем игрушку и раба, и Нил сходил с ума от гордости, не только от обращённых к нему слов жриц, но и от полных ядовитой, что яд змееголовых хлыстов, зависти взглядов своих ничтожных ?собратьев?. Им не понять?— они всего лишь обычные, заурядные мужчины, а он так хорош, что господствующий пол почти принимает его за своего.Нил определённо был одним из самых счастливых дроу, ведь жрицы никогда не трогали его, ?почти что своего?, не получив согласия. Он был очень счастливым дроу?— чувствовал себя в безопасности в Арак-Тинилите, оплоте безумия, ненависти и нескончаемого кошмара.Жрицы были милостивы по отношению к нему, но та, что носила имя Вик’Тана, порой слишком усердствовала в своей милости. Она приходила чаще любой другой и всегда благодарила за отзывчивость?— словами, подарками, обещаниями защиты… Нил боялся её, безгранично милостивую, больше, чем самых бездушных среди наставниц, ведь то, что позволяла себе Вик’Тана, граничило с ересью.Но безумная и скорая на расправу богиня не спешила с карой, а значит, никакой ереси не было.Были только пауки, кружащие вокруг них и надзирающие из углов. Пауки облепляли стены, наблюдая за их страстью, они цеплялись к одежде Вик’Таны, стремясь изучить её тело, они бегали за Нилом, не спуская с него своих подозрительных алых глаз… В Арак-Тинилите всегда было много пауков.И демонов.Нил видел слишком многое. Он обучил себя послушанию?— весь его ?женский? ум?— холодный, рассудительный, не то что импульсивный ?мужской?,?— был задействован для соблюдения простых, но способных сберечь жизнь и рассудок правил, но этого всё равно было недостаточно. Никакие стены не могли заглушать стоны и восторженный хохот обезумевших от собственной силы жриц, когда те призывали для своего удовольствия демонов. В его ушах всегда стояли крики самцов разных видов, полные боли и ужаса?— и воображение было проклято много раз за попытку дорисовать картину,?— а перед глазами?— случайно подсмотренные сцены с участием жриц, ведь богиня не так зла, как любят представлять себе низшие расы, порой она бывает мила и заботлива?— настолько, что позволяет своим жрицам использовать некоторых жертвенных рабов по прямому назначению. Порой после жертвоприношения, и вовсе не подсмотренные развлечения жриц с распотрошёнными на алтаре рабами заставляет Нила раз за разом ускорить шаг, уходя подальше от чужих глаз и тревожно озираясь, а понимание, что кому-то из жриц пришло в голову использовать заклинание оживления трупа с подобной целью.Нил самый счастливый дроу, и каждую вечернюю молитву он горячо благодарит богиню за то, что та позволила ему жить самой прекрасной жизнью, а не оказаться на месте одного из тех рабов.Всё, что от него ожидается?— исполнять волю богини, противоестественно милостивой к нему, и следовать желаниям жриц, обращающихся с ?почти одним из них? мягко, причиняя боль только потому что так положено и определено самой природой. Паучихи съедают своих мужчин, а паучихи-эльфийки порой позволяют испытать больше удовольствия, чем боли. Нила очень беспокоило это осознание… Не идёт ли оно против природы и воли богини? Ответ на беспокоящий вопрос находился каждый час, в блеске Паучьего Клинка, занесённого над жертвой.Женщины-дроу слишком добры к своим мужчинам, перенося наследие паучьей природы на тех, кто оказался на жертвеннике. Жертва всегда предназначается богине, и только ей, но богиня добра к самым преданным из своих дочерей. Порой, когда у жертвенника оказывается фанатичная жрица, а на жертвеннике?— привлекательный, но упорствующий в ереси или погрязший в безверии самец, замысел богини сливается с помыслами её преданной ?дочери?, проводящей божественную волю. Богиня даёт знак продлевать мучения жертвы всеми известными жрицам способами, и потрошение выходит на новый уровень. Нил видел только малую часть?— он боялся даже представлять, но его постоянная гостья Вик’Тана с упоением рассказывала о жертвенных самцах, захлёбывающихся исцеляющим зельем, кровью и многочасовым предсмертным хрипом, и об экстазе жрицы, проводящей жертвование?— не столько духовном, сколько плотском. Нил слушал это, нежась в объятиях милостивой Вик’Таны, и вспоминал, что богиня наградила его женским умом, но не женской выдержкой. Арак-Тинилит показал ему многое, но эти рассказы, подробные, красочные в своей восторженности, передающие возбуждение жрицы, проводящей волю Ллос, грозились сломить его здравомыслие.Нил не успел осознать, что столкнулся с чем-то худшим, когда обратный отсчёт до полного безумия начался.Никто не смеет подсматривать за посвящением в высшие жрицы. Даже младшие жрицы не готовы к тому, что откроется их глазам, и посвящение это столь невероятно, что прошедшие его не могут описать обряд при всём желании.Нил не помнит, как он оказался в ненужном месте в ненужное время. Он не помнит, почему жрицы и даже сама богиня пощадили его. Он не помнит, почему бежал оттуда, едва держась в сознании от ужаса, но память сохранила короткий, длиной в пару секунд, отрывок. Нил смутно помнит опутанную живыми змеями девушку?— она вскидывала руки, истекающие странными субстанциями, и в её восторженных, экстатических вскриках едва узнавались обрывочные слова молитв. Из её рта выползали полчища пауков, мешая договорить и слово, и змеи пожирали её плоть, а вокруг ходили, постепенно смыкаясь тесным кольцом и напевая бессловесные, монотонные, сводящие с ума заклинания, высшие жрицы.Нил почти ничего не помнит, но та новопосвящённая ещё долго ходила за ним по пятам, улыбаясь широкой улыбкой, впиваясь в него лишённым всякого здравомыслия немигающим взглядом, и не говоря при этом ни слова.Откуда-то Нил всегда знал, что, когда она рядом, Бездна раскрывается, и все демоны разом пристально смотрят на него.Но демоны всегда были рядом. Сама богиня была демоном, и её жрицы, конечно же, призывали демонов для своих ритуалов?— Нил ничего не хотел об этом знать, но он слишком многое видел. Одних звали для получения знаний и ответов на такие вопросы, суть которых непонятна большинству смертных, других заманивали, вынуждая выполнять работу, третьих привлекали к выработке сексуальной энергии при запуске ритуала?— или того же, но без ритуальной составляющей,?— и это лишь то, что Нил сумел осмыслить.Демоны всегда были рядом. Иногда они разгуливали по храму так же свободно и непринуждённо, как жрицы, будто это их ?родной? план.Демоны не стремились причинить вред слугам Ллос просто так, но одно их присутствие ввергало в немыслимый ужас.Иррациональная тревога заставляла пятиться к ближайшей стене в тщетной попытке унять дрожь от одной мысли, что некоторых врагов какой-нибудь жрицы убьют эти, посланные по её поручению, создания, а не кто угодно другой.Паника почти заставляла осесть на пол при воспоминании о постоянно совершаемых здесь нечестивых совокуплениях?— достаточно всего один раз увидеть, как жрицы подаются этим созданиям навстречу, исступлённо закатывая глаза, содрогаясь всем телом и почти что мыча от удовольствия, и с их немыслимо восторженных лиц до самого пола стекают ниточки слюны, придавая вид жертв иллитида?— только высшие жрицы могут совершать подобное, но как же они спешат повторять это раз за разом!Крик ужаса застревал в горле при виде трапезы низших из этих созданий?— с каким удовольствием, давясь кусками мяса и волоча мордой по полу, они поедали плоть, счищенную с костей тех, кому довелось умереть достойной смертью! Любой дроу знает, что кости погибшего от вражеских рук растопят в кислоте, а мясо отдадут?— многие догадываются, куда и зачем, но догадываться совсем не то же, что видеть своими глазами.Нил видел это и сходил с ума. Демоны и не смотрели в его сторону, но одной их ауры было достаточно, чтобы постепенно терять остатки здравомыслия.Но иногда здравомыслие обрушалось у самых стойких и закалённых.Здравомыслие обрушалось вместе со всем существующим миром?— казалось, некая сила пробивает купол центральной городской часовни, эта же сила пробивает пол, прорываясь изнутри, и всё, чему есть название, разлетается на миллиарды осколков. Таково было явление самой богини?— высшей из всех контактирующих с дроу демонов, и одно лишь ощущение её присутствия ошеломляло даже высших жриц. Когда являлась богиня, все, кто видел её, падали на колени, разбивая их от слишком резкого и внезапного падения. Младшие жрицы откидывали головы, вырывая волосы и заливались хохотом от наплыва запредельной и бесконтрольной энергии, а высшие жрицы пытались остановить льющиеся градом слёзы?— но что они могли сделать, когда перед ними являлось само воплощение силы, апофеоз могущества, та, которой подчинено существование всех дроу, та, что дала им возможность выжить, та, что спасла от беспричинной агрессии иных рас, та, что защитила от светлых эльфов, та что зовётся их общей матерью…Однажды Нил тоже это увидел.Он не помнит, что было после, но его шёлковые одежды превратились в лохмотья, и он почти приучился бегать на четвереньках за то время, пока не стихает смех богини. Богиня смеётся, её мягкий, тихий смешок раздаётся раз за разом, вот уже тысячу раз, и от этого не спрятаться. Это демоническая энергия, это нечто божественное?— даже первая среди высших жриц, сама настоятельница трепещет, столкнувшись с этим, и что может жалкий мужчина, когда контроль теряют те, кто вызывает демонов для своего удовольствия?Нил этого не знает. Он ничего не знает?— только то, что на четвереньках бегать становится всё привычнее, и то, что его некогда ухоженные длинные волосы превратились в подобие гнезда для пауков. Нил иногда вычёсывает гнездящихся на его голове пауков?— пальцы увязают в паутине, которой, кажется, стало больше, чем волос на голове Нила, а иногда пауки сами заползают в его рот?— и в такие моменты Нилу, пережёвывающему божественных созданий, кажется, что сама богиня, великая мать всех дроу, наполняет его благословением.Нил всегда был послушным, хорошим дроу, и этого не изменить. Он забыл, как говорить, но он всё ещё молится по вечерам. Он теперь понятия не имеет, когда наступает вечер, он давно разучился выговаривать слова, и невнятное мычание вырывается из его рта вместо изысканных и сложных слов на дровийском, но рвения в молитвах становится всё больше, и в них проступает смысл столь глубокий, что одно его осознание кажется богохульным. Нил будто проник в суть божественного замысла?— он понял нечто, доступное не каждой высшей жрице, но теперь он понимает, почему богиня зовётся матерью. Она защищает своих дроу, и не только от угроз внешнего мира. Она спасает и приносит успокоение, ограждает от опасностей, не даёт в обиду?— и где это видано, чтобы мать так поступала, но откуда-то Нил знает, что это так, и он просит богиню-мать спасти его и защитить, или хотя бы забрать туда, где не надо бояться. Его понимание верно, как ничто во всех мирах, и поэтому богиня продлевает его страдания в своей запредельно жестокой милости, в своей мучительной заботе, в своей защищающей ненависти, в своём…Но шорохи прерывают каждое богослужение.Эти шорохи?— звуки перемещения. Это рабы-иблиты, непривычные красться, и каждый раз они жаждут свободы, как Нил жаждет доброты божественной матери. Они бегут на волю, и они готовы к любой преграде на своём пути, но только не к одичавшему безумному созданию, что бросается на них, приравненных к диким животным, с видом самого настоящего зверя. Гоблины и кобольды впадают в ужас при виде одичавшей четверолапой твари, как когда-то эта самая тварь впадала в ужас, ощущая присутствие демонов, и это замешательство приносит Нилу преимущество.Обычно охота заканчивается за пару ударов одной из передних лап. Иногда Нила ждёт приятное дополнение?— некоторые особи несут в себе плод, отличную закуску. Любой дроу помнит, что иблита можно трогать лишь плетью, и ту надо мыть после ?прикосновения?, но как же давно Нил забыл об этом! Он берёт от рабских народов больше, чем брала в остатках его памяти вся сильная половина высшей расы?— разве часто женщины, благословлённые вседозволенностью, используют иблитов, как еду?Иногда они продолжают скулить о пощаде, пока заточившиеся до состояния клинков зубы впиваются в их плоть, но Нил этого не замечает, он ведь уже забыл, что такое общение?— он может только молиться, прося мать спасти его от мучительной жизни.И однажды она является.Нил ощущает, как лицо парализует от ручейков холодной воды, устремившейся из глаз, и заворожённо смотрит на образ, объятый божественным сиянием. Богиня подходит к нему, переступая через скрюченные передние лапы поверженного драука?— гораздо проще было бы обойти, но разве может женщина упустить возможность подчеркнуть свою победу? —?а Нил лежит на холодном камне, упав на живот, как бросил его драук перед завершающим ударом в попытке выяснить, кто из них двоих еда.Нил очень хочет вскочить на все свои четыре лапы и броситься божественной матери в ноги, но он не может хотя бы пошевелить онемевшими грязными пальцами с давно содранными ногтями.—?Наконец-то я нашла тебя,?— мягкий голос звучит прямо над его головой, когда фигура, объятая божественным сиянием, садится перед ним, упираясь сильными пальцами в камень, чтобы держать равновесие, и касается его лица свободной, только что сжимавшей кнут рукой.Понимание сменяется узнаванием, и Нил совсем не расстроен, когда становится понятно, что не божественная мать поднялась к нему, а всего лишь одна из её жриц.Нил понятия не имеет, какие ощущения гнездятся в нём теперь, но он охотно даётся, когда она приподнимает его, помогая сесть?— хотя сидеть как двуногое немного непривычно.—?Ты помнишь меня? —?спрашивает жрица, смотря в его лицо. Их лица почти вплотную друг к другу, и жрица смотрит так пристально, что становится страшно?— но она вовсе не выглядит злой. Жрицы, как вспоминает Нил, не нападают, чтобы съесть, но даже если бы жрицы ели дроу, эту не стоило бы сейчас бояться. —?А я тебя хорошо помню… Я никогда тебя не забывала, а ты меня забыл… Вспомни: я была с тобой очень ласкова и приносила подарки. Мне нравилось не только предаваться с тобой страсти, но и говорить с тобой. Ты так испугался, когда я сказала, что ты для меня особенный… Моё имя Вик’Тана, помнишь?Что-то всколыхнулось в памяти Нила. Он уже давно ничего не помнил, даже откуда знает о богине и почему так почитает её?— но что-то поднялось в его звериной памяти с этим именем. Он вспомнил и этот голос, и ощущение особой безопасности, и прикосновение сильных, тёплых ладоней к его обнажённому телу.Он вспомнил.—?Вик’Тана,?— повторил он, но имя жрицы, сорвавшееся с его забывшего дровийские слова языка, прозвучало почти неузнаваемо, только жрицу это не расстроило. Кажется, даже обрадовало?— Нил уже давно забыл, что оскал на лице дружественного существа может быть таким ласковым.И он уже давно забыл значение всего, что теперь делала жрица.—?Как же я скучала по тебе,?— разносился по пещере её ласковый шёпот. —?Как долго я тебя искала…Она мягко схватила его своими сильными руками, посадив Нила у стены пещеры и устроившись сверху. Она кусала его сухие, онемевшие губы, слизывая кровь с подгнивающих зубов-кинжалов, целовала его шершавое лицо, искажённое и залитое слезами недавнего религиозного трепета, она пыталась ощупать его всего?— зарываясь пальцами в волосы, неотделимые от паутины, водя кончиками острых ногтей по костям, обтянутым кожей, трогая там, где его вечность никто не трогал, и всё это время Вик’Тана шептала ему на ухо ласковые слова, хотя её дыхание сбилось, будто она часами гналась за добычей.Нил не сопротивлялся, пока она поглощала его так, как женщины поглощают доступных мужчин. Он позволял делать с собой всё, шёл на поводу и терпел, пока жрица не обмякла от усталости.—?Ты всё так же хорош. Даже теперь,?— Вик’Тана снова улыбнулась, прижимая к себе мужское тельце. Нил ничего не понимал, но инстинкт велел прижаться ближе, ведь жрица тёплая, а тепло позволяет выжить. —?Жаль, что так получилось. Я очень хотела найти тебя, хотя, наверное, не стоило…Нил не понимал ничего. Он давно забыл слова, но отчего-то он был уверен, что даже знание слов не помогло бы ему понять, к чему ведёт жрица.Вот только клинок, сверкнувший в её руке, заставил прижаться ближе?— как будто ища защиты, хотя разумно ли было искать защиты от ножа у того, кто держит нож?Нил уже давно не был тем, кому подошло бы слово ?разумно?. По крайней мере, страх немного отступил, когда Вик’Тана обняла его одной рукой, крепко прижимая дрожащее создание к себе.—?Я никогда бы так не поступила,?— продолжает Вик’Тана. Грусти в её голосе столько, что смысл стал бы ясен и дикому животному,?— но я должна убить тебя. Я уже столько десятилетий не могу получить сан высшей жрицы… Ллос запрещает посвящать меня, пока я не избавлюсь от слабостей. Ты ведь понимаешь? Конечно ты понимаешь, ты всегда понимал учение лучше многих жриц… Жаль, что ты родился мужчиной. Может, иначе мне бы пришлось пасть от твоей руки?Она усмехнулась, но совсем не весело, а Нил только закрыл глаза, вслушиваясь в биение её сердца. ?Ллос??— это имя богини. Это имя матери всех дроу. Так зовут ту, к которой он обращает все свои молитвы и единственную, с кем он говорит уже долгие годы.Это имя той, что подарила ему спасение в самом начале, а затем свела с ума одним своим присутствием.Это имя его дорогой матери.?Ты отправишь меня к Ллос??,?— хочет спросить Нил, но у него получается только поднять голову и взглянуть ей в глаза. Вик’Тана и не ждёт, что одичавший годы назад послушник сумеет заговорить на дровийском, но каким-то невероятным образом она понимает общую мысль.Вик’Тана кивает, и Нил в ответ молча закрывает глаза, прижимаясь обратно, к теплоте и звуку бьющегося сердца.Он открывает глаза только когда сильно участившееся сердцебиение резко исчезает, теплота рассеивается, а боль от вонзённого ножа пропадает, будто её никогда не было.Нил с огромным трудом поднимается на все четыре лапы и тут же вспоминает все возможные молитвы, видя над собой демонов, окружающих его тесным кольцом.—?Добро пожаловать в ад, сын мой,?— саркастично приветствует властный женский голос, а затем раздаётся мягкий, тихий смешок?— в, кажется, тысячу первый раз. —?Здесь ты проведёшь вечность, страдая для моего удовольствия.Нил поднимает голову, и демоны расступаются, позволяя ему увидеть демоническую королеву. Она смотрит на всех с потолка, которого здесь даже нет, она прядёт паутину, карабкаясь по созданным из пустоты стенам на восьми лапах, она обнажает огромные клыки в очаровательной улыбке, она ослепляет немыслимой красотой, поражая уродством противоестественного облика, она закалывает свои бесконечные, как само время, белые волосы заколкой из растворённой кости только что прибывшего на посмертные мучения…Нил улыбается, узнавая божественную мать, и заходится лающим смехом. Смех сменяется истерическим плачем, и плач заставляет рвать на себе кожу, кромсая себя остатками давно вырванных ногтей на грязных пальцах.Нил улыбается матери, распарывая свою кожу в кругу оголодавших демонов, обещающих тысячелетия непрерывных мучений, и чувствует себя самым счастливым из всех дроу.Мать с нежностью улыбается ему в ответ, оплетая остатки его рассудка своей гибельной паутиной.