Глава девятая: на смертном одре (1/1)

В Токио уже светало… На улицах крупных деловых районов вовсю ездили машины, мчались по рельсам поезда метро и электрички, а люди сновали туда-сюда на улицах и перекрёстках, суетились в офисных парках, торговых центрах. В то же время в спальных кварталах жизнь только начинала кипеть. В домах зажигались окна, а на улицах практически не было транспорта, кроме общественного, ну или тех же местных жителей, что пока только лежали в своих кроватках и видели утренние сладкие сны. Казалось бы, что всё хорошо, ничему плохому не произойти, но если бы вместо обычных людей там обитали ещё и нам всем знакомые кицунэ, то было бы ясно, что аура этих мест неспокойна и темна, как грозовая туча, готовившаяся пролиться ливнем сильным, что нависла так низко и угрожающе рано утром… Город очень многогранен — кроме радости, процветания общества, любви и счастья в этом мире потребления — он хранит в себе скрытую угрозу для духовного состояния его жителей. То, что разъедает изнутри, приносит горе и страдания, а нередко ещё и смерть, и преступления… Эта тьма, негативная и удушающая, словно удавка, — энергия вселенной, что так легко вызывают людские пороки, страсти и эмоции, разные деяния, что так не почитаются богами синтоизма… Теперь этим утром понедельника это ощущалось ещё сильнее. На то были причины, очень серьёзные и губительные для одного человека. Имя ему — Курото Накано, с которым мы успели познакомиться на страницах моей рукописи поближе, посмотрев на его поведение, поступки и внутренний мир, так сказать, с разных сторон. Он был причиной теперь того завихрения тьмы душевной, негативного и убийственного, от которого чувствительные ко всему сверхъестественному и скорее имеющему божественную трактовку люди уже начинали произвольно задыхаться. Ведь облако ауры иссиня-чёрного цвета, хотя и не видимое каждому, но зато вполне себе ощущаемое на духовном уровне, расползалось от одного трёхэтажного многоквартирного дома, который станет, в скором времени, ареной битвы страстей и разных чувств, света и тьмы, греха и благодати небес… Именно в этом доме жил Курото Накано, отдыхал и занимался разными увеселительными и приятными делишками. Но находился с ним ещё кое-кто, кого мы тоже очень хорошо знаем с вами, читатели… Это живое существо — причина, по которой он радовался окружающему его миру, мог отдохнуть душой и телом от своей выматывающей рутиной и задачами, что ставились перед ним каждый день, работы, ещё мог жить, любить всех и вся, смеяться и улыбаться, стать лучше, идти вперёд с огнём божественным на сердце. Это была Сэнко-сан — божественная лисица, иными словами, кицунэ, посланница богини плодородия и благополучия, Инари, что спустилась с небес и преподнесла смертному в дар то, о чём только можно мечтать каждому из нас: материнскую, нежную и чуткую, самое главное, неиссякаемую заботу…. Теперь Накано, совершив ту роковую ошибку всей своей жизни, полною порочной похоти и разврата, от которой стало в итоге плохо и больно ей, от которой её сердечко обливалось кровью, болело от его предательства, стыда, горя, тоски, досады и позора, стоял на краю крыши своего дома, в шаге от своей кончины. Он считал, что так искупит свою вину перед ней, омыв с себя скверну и яд души, мучивший так его после всего, что произошло вчера. Но был ли он прав?.. Стоило ли Курото убегать от проблем, которые он сам себе создал, считая, что, если его не станет, то Сэнко станет гораздо легче, сможет жить спокойно да припеваючи на небесах без него, простит ли так она его?.. Иногда люди сами не ведают, что творят. Даже оступившись, помутнённые страхом, отчаянием и болью на душе, они готовы добивать себя, разрушать свой внутренний храм покоя и счастья, думая, что лишь только так они смогут решить все проблемы, положат конец страданиям, сломав всё под чистую… Автор сей рукописи часто сам этим грешит и вам не советует терять голову, опускать руки. Но, пожалуй, эти философские рассуждения мы оставим пока на потом, ведь сейчас нашей 800-летней кицунэ предстоит спасти душу и жизнь человека, такого грешного и закомплексованного, слабого, но при этом ею горячо и преданно любимого, того, о котором она дни и ночи на пролёт заботилась, оберегая ото тьмы, заставляя жить и радоваться всему вокруг, нежила мехом своего пушистого и священного хвоста, золотистого, как колос спелой пшеницы, с белой кисточкой, как снежная шапка, всегда готова была она его поддержать и утешить в трудную минуту, а он… Эх, Курото, Курото: что же ты наделал?.. Вскочив с кровати, Сэнко быстро обулась в свои гэта, хотя с первого раза у неё это не получилась: большие пальцы ног не могли попасть в нужное место справа и слева от ремешков. Она очень торопилась. Почти что бегом, кицунэ 800 лет отроду пронеслась, практически не издавая звуков, кроме гулких ударов каблуков деревянных японских сандалий, своей грациозной поступью, что была ей присуще даже в моменты горя и стресса, как сейчас, например; добежав до кухоньки, она перепрыгнула через лужу с стеклянными осколками от стакана, которые так и не убрал за собой Курото, и в два шага допрыгнула до входной двери квартиры. В лицо её, полное решимости, дул ветер из раскрытого проёма, где было видно, что погодка сейчас вовсе не спокойная и летняя, а скорее дождливая и осенняя, где-то вдалеке громыхал гром, над жилым кварталом, в котором обитал Накано, нависла грозовая туча. Сильный порыв ветра чуть не сбил с ног Сэнко. Она ударилась больно головой почти в районе виска об дверной косяк, чуть не упав затем набок. Из глаза кицунэ посыпались искры, а зрение помутилось на секунд пять… ?Ой, что это я так… Как больно ударилась, однако, головой. Если бы в висок, то могла бы и вообще отключиться надолго, а мне нельзя такого допустить, ибо он нуждается в моей помощи, заботе да утешении своей душеньки грешной и израненной, как никогда раньше не нуждался… Ветер крепчает… Гроза что ли намечается? Не к добру это, вовсе не к добру, чую я… Еле на ногах держусь, как же я ослабла за всё время этих испытаний тяжких и жизненных, что преподнесла мне судьба в “дар”… Ох, Божечки, как же больно головушке моей!? — вот какие мысли роились у Сэнко-сан, пока она пыталась встать, размышляя обрывочно и хаотично, но, всё-таки, с ноткой спокойствия и некой отрешённости от возникшей заминки у двери квартиры. Поправив полы своих одежд, кицунэ, опираясь о правое колено, поднялась наконец на ноги свои. ?Вот теперь порядок, могу двигаться дальше, искать источник духовной энергии моего Курото ненаглядного. Нельзя мне медлить да рассвет за тучами созерцать, ведь во мне он так нуждается сейчас…?, — еле слышно пробормотала Сэнко своим нежным, но ослабшим так сильно, голоском, от которого у вас, верно, читатели, уж сердце начало бы кровоточить от сострадания к ней. Надеюсь, что так и есть, но пока посмотрим, что было дальше в сей запутанной и такой драматичной, волнительной даже истории…Курото Накано, тем временем, стоял также неподвижно на краю крыши. Его ноги дрожали, как и всё худощавое тело, а лицо было окаменелым и выражало лишь безразличие, смешанное с волнением, тоской и болью явной, от которой скулы его немного дрожали, словно вибрирующие струны сямисэна. Он колебался прыгать ему с края крыши или же нет. ?Даже если 3 этаж — не так высоко, чтобы разбиться насмерть в лепёшку, то шанс умереть у меня есть. Главное, чтобы я не выжил от удара об асфальт, а ещё лучше упасть на то битое стекло, которое лежит у фундамента рядом с подъездом. Думаю, кицунэ ликуют сейчас, видя, как я накладываю на себя руки. Пусть Сэнко станет после моей смерти легче, забудет она про меня пусть. Я… Я не достоин жить, ведь я похотливая биомасса, которая эксплуатировала и, в итоге, надругалась над её хорошим отношением ко мне, добротой и заботливостью, её честью, хвостом, в конце концов, так же, как и над ней самой! Зачем я дрочил на хентай с лоли-кицунэ, зачем?! Кому от этого легче стало?.. Никому! Я всё разрушал и испортил, запятнал то, что связывало меня с Сэнко, нашу семейную идиллию, уют и покой, то счастье, которое бы продолжалось ещё очень долго, может до самой моей смерти… Но нет! Увы… Надо убиться, я не достойная блядь, которой не место среди людей, не смею ей в глаза после такого смотреть? — думал в панике, смятении духовном и горе, отвращении к себе Курото… Сэнко вышла на улицу на небольшую веранду, где был вход в квартиры того жилого дома, который она посетила, увидела, что творилась там, у него… Она снова вздрогнула, ей было очень страшно и больно на сердце, её душа была полна горя и боли, грусть струилась по ней всей — от кончика лисьих ушек и хвостика до пальцев её ног. Взгляд её вновь помутился, покачиваясь, она попробовала встать прямо и неподвижно, опираясь о стену, вдыхая носом воздух, а затем выдыхая его ртом медленного, плавно, чтобы восстановить дыхание, очистить замутнённый страстями разум и сердце, чтобы найти Курото, почувствовать, как его пульсирующая жизненная нить всё ещё колеблется во вселенной, в духовной составляющей мира людей. А это было ох как не просто, особенно, ежели вспомнить, что вытерпела она за минувший день… ?О, Инари, дай мне сил! Помоги мне спасти его, сохранить ему жизнь да душу от скверны очистить, исцелить его! Уяян!!!? — воскликнула Сэнко с болью и страхом в голосе, смотря на небеса, обращаясь к ним… ?Мне не стоит давать страху завладеть собой, ибо так я не смогу ему помочь, найти тот ключ от его сердца, где столько холода да тьмы, чтобы открыть им окно к благодати божественной да счастью истинному!? — промолвила еле слышно кицунэ. Она прислушалась к звукам окружающей среды, своему сердцу, что так жаждало снова изнежить его, грешника Накано… ?Кажется пора, хватит тут стоять на краю крыши, уже 15 минут не могу распрощаться с жизнью, стянуть петлю правосудия на моей шее… Разве я не мужчина, если не сдержал слово. Как я жить буду? Правильно: никак? Я не могу больше существовать на этой земле, так как нет смысла больше, радости и счастья, любви и её заботы. Брр… Лучше мне всё это забыть, ведь так я снова буду перебирать в пальцах обломки сломанного семейного благополучия, которое я разбил, как статуэтку из глины… Она больше не вернётся, мне нет прощения вообще. Давай же, Сэнко-сан! Погляди, как я себя покараю — возрадуйся и смейся над ничтожной песчинкой, у которого вместо мозга лишь течёт сперма. Лучше я б в ней захлебнулся… Вот бы в аду мне уготовили котёл с кипящей спермой, там бы я и сварился бы и утонул. О дааа! Пусть так, и никак иначе. Небеса, что отвернулись от меня, услышьте моё последнее желание!.. Я хочу…? — но дальше Курото Накано не смог не вымолвить ни слова, и вот почему… Сэнко вслушивалась снова и снова в пустоту, но она ничего не ощущала, лучик души её любимого Курото-куна вновь угас, когда она выбежала перед этим на улицу… ?Что же мне делать теперь? Где он, далеко уйти он не мог, значит, поблизости решил наложить на себя руки… Ох, Божечки, ужас-то какой!.. Не делай этого Курото, прошу тебя, мой милый мальчик!? — она кричала буквально это в своих мыслях. Их было множество, они роились у неё в голове, но эти были самые яркие и болезненные. Но вдруг Сэнко что-то почувствовала, какой-то явный всплеск энергии души человеческой. Да, она поняла, что это был он. Она практически смогла уловить его состояние, услышать те ужасные речи, что он говорил в порыве горя и ненависти к себе и ко всему, что было вокруг, почувствовать всем своим золотым и любящим сердцем ту тьму, липкую и тягучую, в которой он тонул, ту боль и тяжесть, что так мучила его, не давала держать разум чистым… Он готов уже был прыгнуть, он стоял на крыше прямо над ней… Ещё шаг, и он покойник, в плане духовного своего мира, да и физическом тоже. Если падать с 3 этажа, то травмы всё-таки будут, как никак, на то и расчёт самоубийцы — причинить себе как можно больше ранений, чтобы потом закончить сразу или же в муках своё существование, обременяющее его. Ох, горе тем, кто думает, что всё решится с уходом из жизни! И я так думал, читатели, пока не встретил её на своём пути — Сэнко-сан… Она вскрикнула, но не смогла пошевелиться… ?Что же это такое? Почему я не могу сдвинуться с места, что случилось со мной, где теперь вся моя решимость, сила духа да чистое сознание, душа вновь помутилась от страха да боли, горя вселенского. Дорогой мой, не делай этого! Нет!.. Где мои силы? Почему? Я не могу пошевелиться, даже хвостик мой не в силах дёрнуться. Что же творится такое? Неужели тьма смогла мне помешать помочь ему, силы зла да смерти явно не хотят видеть меня сейчас рядом с ним, ибо только так могу объяснить то, почему я, словно изваяние, стою на месте, трясясь, как лист гинкго на осеннем ветру… Ох, Божечки! Держись, дорогой мой… Я иду к тебе. Мне стоит взлететь, чтобы добраться до плахи его, не дать смерти, его палачу, прервать жизнь безвинную человеческую! Уяян!!!? — вскричала Сэнко, хотя голос её почти сразу затих, стал походить на хрип и шёпот, будто бы она простыла или начала задыхаться от нехватки воздуха. Она под конец своей тирады кашлянула… Вдруг из её прелестного и маленького ротика тоненькой струйкой пошла алая кровь!.. Она с ужасом глянула на эту струйку, которая оставила ярко-красный след на груди её, на её роскошном и красивом кимоно, на его белой ткани. Капли крови закапали на пол, затем поток усилился и стал идти изо рта кицунэ стремительнее… Она прохрипела что-то очень невнятное, скорее полное боли и горечи, что чувствовалась в каждом её вздохе, в её глазах, что покраснели от слёз, в её прижатых к макушке ушках и поджатом хвостике, что был опять похож на пожухлый лист от капель моросящего дождя и пота, что так обильно выделяло тело божественной лисы… В глазах Сэнко всё помутилось, она поняла, что теряет сознание, силы вновь покидают её. От отчаяния она издала полный мук и тоски свой лисий ?уяян?, и упала на пол террасы, которая служила проходом по этажу к квартирам-однушкам, шла к лестнице вниз, на улицу… Прямиком туда, где кипела жизнь, как ни в чём не бывало, где люди спешили по делам, завтракали, приводили себя в порядок перед выездом на работу, ругались, смеялись, а может после ночной смены спали глубоким сном… А у входа в квартиру под номером 304 у приоткрытой двери лежало тело кицунэ. Оно было бездыханно и продолжало истекать кровью, лицо было бледно и безжизненно, руки и ноги скрючились в позах, что выражали высшую степень мучения… Как духовного, так и телесного. Сердце кицунэ перестало биться. Хотя нет… Оно билось едва ощутимо, но его удары были скорее предсмертные, не внушали бы надежду на исцеление и пробуждение из небытия… Она открыла глаза свои от яркого света, что буквально ослепил её, начинал сжигать её всю изнутри, от него голова кицунэ стала ещё тяжелее, ничего из частей тела её не слушалось, не могло пошевелиться. Она с трудом дышала, могла едва сказать что-то членораздельное. Её душа была подобна подбитой камнем ласточке, которая не может больше лететь, любое движение вызывало боль. Но эта боль была лишь на сердце у Сэнко… Мысли беспорядочно и беспомощно роились в её голове, убегали, словно струйки песка из пальцев, одна за другой, в пустоту её сознания, которое находилось при смерти. С трудом божественная лисица открыла свои янтарные очи. Перед ней раскинулись луга, которым не было видно ни конца, ни края. Ветра почти не было. На небе сияло яркое и беспощадно жгучее солнце. Любые виды облаков тут были редким гостем. Но где же Сэнко очутилась? Что это было за место? Куда подевался шумный утренний Токио, а самое главное, что станет с Курото? Пока явно ответа не будет дано нам… Но время, словно путеводная нить, дорогие читатели, доведёт нас до истины, до финала сей сложной и запутанной истории, битве света и тьмы, скорее всего, суждено случиться. Но опять-таки факт оставался фактом. Сэнко-сан лежала где-то в лугах… Над головой же её шумела своими ветвями сакура, с которых опадали розовые, пахнущие приятно, нежные наощупь лепестки. Парочка таких упала на лоб кицунэ, ещё один оказался в её локонах, рядом с её заколкой-цветочком. ?Неужели тут в сих краях дивных да красивых, где я оказалась, в самом разгаре весна, сезон ханами, хотя стоит такая жара?..? — эта мысль пронеслась молнией в сознание нашей любимой (надеюсь, что так) героини моей рукописи. ?Странно-то как… Я только что была в летнем Токио, у квартиры Курото-куна, которого пришла спасти от грехопадения, изгнать тьму из его сердца, наполнить теплом и светом, что сиял во мне, снова показать ему, как жить, как встать на истинный путь, дать счастье и любовь, свою заботу, материнскую и чуткую, что он так ценил во мне, как и мой хвост, а теперь я очутилась незнамо где, неведомо зачем… Я могу еле дышать — очень сие больно да тягостно, тело моё меня вообще не хочет слушать, глаза держу с трудом большим открытыми, на душе словно тысячи осколков застряли в её фибрах, разум мой, словно туман, что скоро развеются, мысли скачут, как сумасшедшие… Что же такое творится сейчас со мной, неужели я умерла или готовлюсь к сему? Как такое возможно, ведь я кицунэ, что достаточно могущественный ёкай, способный жить вечно?.. Но значит и у меня есть свой предел, как я понимаю. Душа не вечна и у нас, кажется… Ох, Божички мои, что происходит. Тьма чуть меня не поглотила, но почему я всё ещё не канула в бесконечности небытия, что ещё заставляет меня мыслить, дышать да рассуждать в конце концов? Что сие такое?? — Сэнко обратилась с этой тирадой, полной тоски и сожаления к себе и к своей судьбе, судьбе Курото Накано в пустоту… Она вздрогнула… Перед ней стоял он. Что же это значит? Над лежащей на траве кицунэ, что была так беспомощна и слаба, склонился человек, который был как две капли воды похож на Курото-куна… Неужели это он? Удивление пронзило её сердце насквозь: сначала холод, а затем и жар прокатился по её душе от клинка шокирующей правды… Как? Почему? Зачем он вновь перед ней? За что его послали небеса к её смертному одру, с какой такой целью?Мужчина, который сел на колени у тела Сэнко, нагнулся и стал гладить её по голове, перебирая время от времени пальцами её золотистые волосы, что были так приятны наощупь. На нём было тёмно-синее кимоно, за спиной плетённая корзина. Недолго думая, он снял её с плеч и положил сбоку от себя, и посмотрел внимательно и проницательно своим мудрым и успокаивающим взглядом, что так ласкал её сердце и согревал его, навеял так много разных воспоминаний (приятных и счастливых, горьких и болезненных), наполнял светом кицунэ. Он медленно и размерено начал свой разговор, обратившись к Сэнко.— Годы идут, а ты всё не меняешься… Всё такая же… Как тебе сказать, дорогая Сэнко… Самоотверженная, искренняя, пылаешь, словно лучинка в костре своих чувств. Только вот они, чувства эти, могут тебя погубить, но могут и спасти твою душу и других близких тебе людей заодно. Что ж ты так? Зачем решила ко мне в гости прийти? Соскучилась что ли?..— Это ты, дорогой мой?.. Как ты здесь оказался, что сие за место? Я же была в совершенно другой обстановочке, а теперь вижу тебя пред своими очами… Опять… Спустя столько столетий, спустя столько пролитых слёз, разных дум да терзаний душевных. И вот опять. Неужели ты пришёл ко мне за тем, чтобы проводить в мой последний путь? — Милая Сэнко, не начинай себя снова накручивать да убиваться, боятся незнамо чего. Даже тогда я тебя об этом просил, а ты не могла остановиться, не слушала меня вовсе. И вот после стольких лет разлуки вместо объятий да приветствий ты начала вот с этого. Зачем?— Прости меня… Я не нарочно! Очень уж слаба стала, тьма истязала да убила почти, душу разъела да испепелила, не оставила во мне света больше того да тепла, которые всегда ты так ценил во мне, хоть и пренебрегал сим, к сожалению, иногда… — Да, ту Сэнко, что я так любил перед собой я уже не вижу и не слышу, куда ж она подевалось-то? — спросил мужчина, едва усмехнувшись.— Тут я… Разве не видишь, не шути такие шутки со мной, я ведь божество, хоть и не такое значительное, но всё же, не забывай про иерархию! — кицунэ нахмурилась, вздохнув тяжко.— Да будет тебе, что это ты как старушка разворчалась! Разве ты не молода душой, не резва и весела больше? По-моему, ты для своего возраста ещё молоденькой девушкой можешь слыть, у которой, к тому же, умениям да мудрости не занимать… Но видимо ты ещё мало пожила. Сколько тебе лет нынче?— Ох, ну и бестактен же ты порой бываешь, дорогой мой! За 8 век мне перевалило, ежели тебе так сие интересно, — Сэнко покраснела и надулась…— Ого, помнится тебе было гораздо меньше, когда я в последний раз тебя видел…— Да, действительно так! Но не дави на ещё одну рану на сердце моём, я и так при смерти.— Я знаю, поэтому и пришёл к тебе, чтобы вернуть тебя к жизни. Понял, что пора навестить госпожу Сэнко свою ненаглядную, которая так рьяно и страстно и с такой заботой нежной и материнской, полной чуткости и понимания жизни билась над тьмою моего потомка…— Откуда ты знаешь сие, милый мой? — она, оторопев, глянула в его голубые глаза внимательно и с явным страхом.— Откуда говоришь… Хороший вопрос. Я — часть твой души, твоего внутреннего мира, который ты веками взращивала в себе, пыталась вырастит тут сад райский, оберегала от напастей да лелеяла, всегда тут сияет солнце да летняя или весенняя погодка стоит. Считай, что ?второе я?, так сказать. Ты приютила меня, сама того не ведая, когда мне пришлось, к сожалению, покинуть мир живых… Ты переносишь меня да это место, где обитаю, на свою жизнь. Благодаря мне ты и встретилась с ним. Вроде его Курото звать… — Вот оно как… И представить себе не могла, что такое возможно, а тут такое. Что ж, так тому и быть, дорогой мой. Значит небесам было так угодно, что меня сюда занесло. Но почему я тут? Поняла теперь, что в душе своей сейчас я нахожусь, во внутреннем мире её, но всё же… Почему я не умерла?— Если бы ты умерла, то и я бы тоже канул в небытие, так как я — часть тебя, ничего не поделаешь. Решил, что надо должок отдать, спасти тебя от ухода в пустоту, которую ты за всю свою доброту да свет с теплом, заботу, в конце концов, и те счастливые дни, данные нам, не заслужила вовсе. Я не знаю, что произошло между тобой и моим потомком, но чувствую, что вы оба в беде большой с ним. От тебя зависит его жизнь так же, как и от него твоя. Судьба наша циклична, вот что я понял. Ты тогда проводила меня в мир, куда суждено каждому из людей отправится, была на моём смертном одре, а теперь всё наоборот: готова погибнуть и исчезнуть ты, а я сижу рядом с тобой, смотрю на тебя, вижу, как угасает твоё сердце, его праведное священное пламя любви и добродетели, которой небеса наградили тебя. Только вот теперь всё будет иначе. Я не лью слёзы, спокоен и беседую с тобой, потому что знаю, что твоя душа сильна и может сиять, свернёшь ты горы да других сможешь спасти, согреть, утешить добрым словом нежным, заставишь улыбаться и глядеть на жизнь проще. Ты ослабла малость, видно это. Ну так давай я тебе помогу! Ты заслужила это, но и он тоже…— Зачем ты мне помогаешь?! Ведь не стою я того, столько ошибок сотворила, не тот выбор совершила да поступки… Может поделом мне, допустила я то, что не стоило бы допускать… — на её лице вновь начали струится слёзы, глаза были полны боли и тоски вперемежку с радостью, что была едва уловима, — лучше дай мне умереть! Я хотела спасти Курото, но похоже, что тьма выиграет схватку в скором времени, я слишком истощена да отравлена скверной, чтобы совершить подвиг во имя благодати небес и любви, жизни человеческой.— Вот оно как, милая лисичка… — он нахмурился и вздохнул, — Да уж, судьба не была так милостива к тебе в последнее время. Ты боишься неудачи и очень устала, что прискорбно. Но разве в те годы, когда я был ещё живым человеком ты не говорила мне, что стоит идти к своей цели и мечте несмотря ни на что, надо радоваться жизни и смело выносить её испытания с поднятой головой, дать душе возможность сиять и согревать всё вокруг и слушать своё сердце, стоит созерцать и наслаждаться тем, что тебя окружает, любить этот мир, разве это не твои слова, дорогая Сэнко-сан? — он с интересом глянул на неё…— Ты подловил меня… От слов своих я не отказываюсь, тьма да горести мне помутили рассудок, отравили и разорвали душу на клочки… Но твои речи, полные невиданной мудрости и осмысленности, спокойствия и тепла, такой нежности и сострадания ко мне, кажется, возвращают меня к жизни. Ты прав, я не должна сдаваться, давать тьме раздавить меня и поглотить Курото-куна… Я не позволю осквернить сим себя, да и его душу, судьбу нашу общую, что несём оба вместе уже полтора года, как я его встретила. Спасибо тебе, мой хороший, не зря ты пришёл и утешил свою кицунэ, добрым словом целебным и спасительным не обделил, дал огню во мне сиять, разогнать смерть от меня. Теперь на душе моей тепло и солнечно, легко да спокойно, радость светлая меня обуревает… — на глазах Сэнко появились слёзы радости, душа перестала болеть, наполнилась чем-то таким приятным и лёгким, согревающим и счастливым, — Помог ты сакуре сердца моего снова зацвести, подобно этому древу, под которым я лежу. Мне пора вернуться в мир людей, знаешь ли… Помоги же мне в последний раз! Да, больно мне, ох как больно прощаться с тобой, но чую я, что ты в порядке, рядом со мной незримо. Ты снял с души моей груз тяжкий и убивающий, вот что главное! Ладно уж, пора проститься нам… Нет выхода тут другого, других решений и путей. Инари было угодно сие, никак иначе, ежели я снова с тобой встретилась, драгоценный мой… Значит, всё идёт своим чередом, в верном направлении нить судьбы раскинулась моя…— Да, Сэнко-сан, ещё увидимся. Время не ждёт, передавай Курото Накано привет от меня, при случае. Хорошо, милая лисичка моя божественная?— Хорошо, но всё же, дай спросить ещё кое-что, дорогой мой! — воскликнула взволнованно Сэнко.— Нет, уже в другой раз, если свидимся, время не ждёт… Пора, дорогая моя, пора!.. — он загадочно улыбнулся…— Но, дорогой мой, послушай!.. — возразила Сэнко удивлённо и испуганно… Мужчина улыбнулся только загадочно, поклонился ей, сидя, и прильнул резко и неожиданно к её губам. Вмиг всё побелело перед ней, тело кицунэ наполнилось теплом и блаженством, а мысли стали отрешёнными, была она спокойна и счастлива в те короткие мгновения. Но в ту же секунду краски начали тускнеть перед ней, а тело от ушек до хвостика пронзила боль, но не такая сильная как прежде, скорее тупая и еле уловимая. На губах была спёкшаяся кровь, как и на её одежде, даже на хвостике. Но огонёк надежды и всепрощающей, пламенной, чуткой и божественно небесной, материнской любви ко всему вокруг снова засиял в её сердце, дав ей силы идти дальше. Сэнко-сан была готова к битве с тьмою, к спасению своего милого от греха и всего дурного, скверного и отравляющего, готова была занести и взмахнуть клинком своей души, поразив богомерзкие тучи зла!..