8 Павсаний. (1/1)

Несколько дней мы двигались скорым маршем на юго-восток к Дельфам. В составе тяжелой кавалерии, с небольшим собственным отрядом гетайров, ты ехал, задумчиво осматривая окрестности. Что ж, тебе было о чём побеспокоиться. Филипп словно забыл о прежних намерениях, решал вопросы, касаемые будущей войны, только с Караном. Их крепнувшая с каждым днем связь уже бросала тень на твоё будущее и потому мне следовало, как и советовал Павсаний, торопиться. Но пока я не мог быть в двух местах одновременно и оттого сильно нервничал, впрочем, как и ты.—?Как думаешь, он доверит мне командование хотя бы одним соединением? — Спросил ты вроде бы между прочим, имея в виду отца.—?Конечно! С чего бы тогда тащить нас в Беотию! Ой, смотри, мы подьезжаем к Фермопилам! Помнишь, Аристотель рассказывал нам о подвиге царя Леонида??— Ещё бы не помнить, ты носился с этой историей, как очумелый, призывая всех восхищаться спартанским царьком!—?А разве тебя не воспламеняет его доблесть и героическая смерть?—?Надо уметь жить и побеждать, филэ, а уж умереть мы всегда успеем!Послав Буцефала вперёд, ты отъехал ещё более раздраженный, чем до начала нашей беседы. Чувствуя себя виноватым за плохое настроение возлюбленного, я отстал, делая вид, будто бы хочу проверить идущие в хвосте отряда осадные машины. Нашёл Феликса. На этот раз доверенный друг сопровождал меня верхом.—?Как продвигается наше дело?—?Я подобрал ребят. Все опытные воины и страсть жадные до денег, хочешь их осмотреть?—?Не стоит, скажи им быть начеку, как только выдастся удобный момент, я призову.Убийство Карана должно было стать моим первым даром в чреде будущих жертвоприношений божественному облику Александра, и, как молодой жрец, я сомневался и боялся всё испортить. Оттого и готовился очень тщательно. На тебя не должна была упасть даже тень подозрения.В месте, где дорога разветвлялась и уходила на юг, в Амфиссу, Филипп устроил привал для всего войска. Решив дать отдых непрерывно марширующей армии, велел ставить палатки на широкой равнине, вблизи реки. Намереваясь не только подтянуть отставшие части, но и дождаться здесь отрядов союзников по Священной Лиге, выступивших нам навстречу и выславших гонцов с просьбой принять их в состав македонского войска. Кроме них, с запада, нам наперерез, спешило ополчение местных племен - верные старым клятвам, они желали присоединиться к наказанию святотатцев. По этой и многим иным причинам, лагерь Филиппа рос, как на дрожжах, каждый день к нему присоединялись всё новые и новые части. Новичков встречали с выражением самого бурного восторга, безмерно поили лучшими винами. Каран принимал во всём деятельное участие, братался с их вождями и поглядывал на их женщин. Впрочем, и меня он не обходил вниманием, ведь кинжал Крисида по-прежнему оставался желанной добычей. Подогревая нетерпение твоего брата, я не раз пускал его в ход на показательных тренировках, с размаху пронзая деревянные доски, показывая, как бронзовый клинок крошит дерево в труху. И однажды Каран не выдержал, прислал ко мне слугу с просьбой о встрече. Мы условились тайно сойтись за лагерем, в шатрах одного из племенных вождей, к дочери которого Каран испытывал некие чувства. Отец девушки не видел ущерба для ее чести и потому потворствовал страсти твоего брата.—?К чему такие ухищрения? —?недоумевал обречённый на смерть македонец моему желанию встретиться с ним наедине. —?Я же не трахнуть тебя хочу! Неужели нельзя продать мне вещицу меда в лагере?—?Видишь ли,?— я притворно вздохнул, встретившись с ним накануне,?— если кто-то узнает, что я продаю трофеи, мне не принадлежащие, то подвергнусь порке. А мне бы не хотелось обнажаться перед всеми.—?Ну да! —?тотчас подхватил простодушный Каран,?— ты же предпочитаешь это делать в палатке Александра, я понимаю! Зайдем к Иллании и решим всё там за полотняными стенами.Дружески болтая, мы быстро сговорились, и когда совсем стемнело, и ты, по обычаю, направился к отцу на вечернюю трапезу, я пошёл совсем в иную сторону. В сопровождении пяти заговорщиков, среди которых был Феликс, скрываясь в ночных тенях, поспешил уладить одну из наших проблем. К моему ужасу, Каран и не думал скрываться, он был уже навеселе и, дурачась, приплясывал у входа в шатёр девушки. Заметив меня, громко закричал, приветствуя:?— О, вот идёт и красавчик Гефестион! Ха-ха-ха, извини, я забыл о секретности,?— веселился довольным скорым приобретением кинжалом. —?Сегодня у отца была отличная попойка, эх и нагрузились мы фракийским с союзниками! Даже твой Александр выпил три чаши, сейчас небось блюет за палатками.—?Иллария здесь?—?Да где же ей быть?! Вона сидит в уголке, ждёт, когда ты уберёшься. Не тяни мерина за яйца! У меня уже член дрожит в ожидании её лона!—?Пусть на время выйдет, не могу при ней!—?Неженка!?— пьяно фыркнул Каран, отсылая девушку взмахом головы. —?Ну, теперь-то ты наконец отелишься и расстанешься с клинком?Наступал самый ответственный момент - конечно, Каран был бы не первым, кто умер от моей руки, но! Он был македонцем, сыном царя, и, несомненно, не ждал предательства от меня. Кроме того, намного превосходил мои силы и потому, отойдя к одной из стенок шатра, я вынул кинжал Крисида и сказал заранее обговорённую фразу, после которой мои заговорщики должны были ворваться во внутрь и заколоть Карана.—?Отличный кинжал, бронза прочная!И отступил, ожидая. Тишина была мне ответом! Неужели Феликс не слышал или испугался?! Где мои наёмники?!Меж тем, теряя всякое терпение, Каран протянул руки к моему поясу, пытаясь выдернуть вожделенную вещицу, я перехватил его запястье.—?Не смей!—?А то что?!И с размаха заехал мне по нижней челюсти. От неожиданности я совсем растерялся и не устоял на ногах, шлёпнувшись на спину. Каран прыгнул сверху, громко сопя, попытался добраться до кинжала. Вес взрослого мужчины давал своему хозяину неоспоримое преимущество, я мог лишь тщетно извиваться, пытаясь сбросить его с себя. Не произнеся ни слова, мы катались по палатке, как два бешеных зверя, вцепившись в один клинок. Кулаки Карана то и дело достигали своей цели, он разбил мне скулы и повредил ухо, несколько раз чувствительно пнул в живот. Я не сдавался, понимая, что битва проиграна и с кинжалом всё равно предстоит расстаться, но до последнего цеплялся за свою вещь. И отпустил его только после того, как Каран, окончательно сломив моё сопротивление, вмазал от души в грудь. В разорванном хитоне, с кровью на лице, я грохнулся в угол и пролежал там довольно долго.Как показаться тебе на глаза? Как объяснить, что я пытался, но не смог?! Как сказать, что я хотел убить царского брата?!Терзаемый сомнением и злостью на себя, кое-как добрёл до нашей палатки. К счастью, ты был не один, не смотря на ранний час, принимал у себя гетайров, вы громко спорили, обсуждая будущий поход. Стараясь незаметно проскользнуть за их спинами, крадучись я нырнул за занавеску, которая делила палатку надвое, отгораживая место для сна от рабочей комнаты. Там, найдя несколько сосудов с водой, принялся спешно отмываться и не успел! Ты вбежал буквально через минуту, в тревоге спрашивая, что со мной приключилось. Не мог же я, в самом деле, сказать правду и потому придумал ложь о падении с лошади. Ты был так взволнован и даже не спросил, куда я ездил ночью, а только помог перевязать и смазать раны заживляющей мазью. Заговорил о главном:—?Отец ждёт подхода фессаланикийской конницы, говорят, её всадники настолько умелы, что разрубают птицу на взлёте, я в это не верю.—?У нас ещё будет возможность убедиться в их ловкости.—?Пожалуй. Да, кстати, у тебя появились от меня секреты? Эти удары не от падения! Они нанесены кулаком, филэ, и Рыжий твой всю ночь простоял в стойле! Признавайся, ты дрался и проиграл, я прав?!Пришлось в общих деталях рассказать об утрате кинжала.—?Всего-то? —?рассмеялся ты, хотя в глазах не было и намёка на весёлость, напротив они сверкнули нескрываемой ненавистью. —?И ради какого-то варварского оружия ты поднял руку на Карана? Отец не одобрит этого! Впрочем, он и так тебя недолюбливает. Успокойся, я подарю тебе настоящий клинок! Иди ко мне!После я нашёл Феликса и, как не удерживался, при всех залепил ему пару горячих оплеух.—?Ты подвёл меня!—?Нет, я тебя спас! Слишком много народа видело, как вы вошли вдвоём в палатку, если бы наутро там обнаружился труп царского сына, тебе не сносить головы Знаешь ведь, что полагается за смерть македонца?—?Выходит, ты считаешь себя вправе не выполнять моих поручений?—?Я считаю, тебе незачем так рисковать! Будет ещё много шансов убить нужного нам человека.Феликс был прав, и всё же меня грызла обида. Как стратег, я оказался бездарен. И в дальнейшем всегда отказывался принимать участие в обсуждении будущих сражений, тебе это даже нравилось — моё молчаливое присутствие на советах. Мы простояли в Элатии половину лета и всю зиму, время от времени наезжая на соседние области, с целью устрашить подтягивающихся к греческому войску местных добровольцев. Ничего не значившие стычки, проходящие с переменным успехом, утомляли многих, и в войске зрело недовольство слишком мирной политикой Филиппа. Поговаривали, будто бы он стал слишком стар и труслив, а кое-кто уже подбивал клинья к тебе и Карану, как к его основным наследникам. Поток македонцев, набивающихся в друзья, рос с каждым днём, захваченный новыми людьми, их речами и советами, ты медленно отдалялся от меня. Я частенько злился на это, понимая всю несостоятельность подозрений, ревновал бешено, если ты с кем-то задерживался более положенного времени. Пользуясь своим особым статусом царского телохранителя, присутствовал даже на тайных совещаниях, на пару с Павсанием, ставшим к тому времени начальником телохранителей Филиппа, стоял у дверей. Заметив однажды моё напряжение, Павсаний толкнул локтем в бок.—?Похоже, ты зря потратил десять талантов.—?Не твоё дело,?— огрызнулся я и сразу же сменил тон на бессильный. —?Кто я такой, чтобы идти против воли нашего царя Филиппа.Глупец победоносно ухмыльнулся.—?Приходи сегодня ко мне, дело есть!—?Я и так погряз в долгах через твои ?дела?!—?На этот раз бесплатно! Впрочем, ты можешь и отказаться!Павсаний, бывший в те годы главным телохранителем Филиппа, но при этом утративший права на постель царя, казалось, совсем не расстраивался. У него не было друзей. Многих отпугивала непомерная гордыня и острый язычок. Другие считали его лживым ублюдком и довольно опасным врагом, потому держались на расстоянии. Не замечать Павсания стало негласным правилом для очень многих царедворцев, и потому наш неожиданно вспыхнувший интерес друг к другу многие восприняли как игру двух лис, таивших истинные мотивы и выпячивавших лживые чувства. Снявшись с караула, Павсаний частенько заходил ко мне в палатку, принося мясо и вино со стола Филиппа. Я, в свою очередь, добывал фрукты бывшие в лагере в большом недоставке и дарил ему благовония. Со стороны мы могли показаться любовной парой. В те времена я ещё не имел привычки пить неразбавленное вино, двух-трех киликов вполне хватало, чтобы слегка опьянеть и начать молоть всякую чепуху. Говорили обо всём, например, о семье: у Павсания были жена и ребёнок, о службе - всё-таки мы выполняли одинаковые обязанности, о любви. И вот здесь наши мнения расходились. Павсаний называл меня идеалистом.—?Как ты не поймешь!?— вещал заплетающимся языком.?— Чувства — ненадёжная вещь. Сегодня ты любимчик, а завтра про тебя забывают! Только положение при дворе и деньги помогают не потонуть в дерьме отчаянья. Ты же поступаешь неразумно! Не только не тянешь с Александра богатства, напротив, расточаешь свои ради него. Думаешь, он это оценит и отблагодарит?! Да как бы не так! Он слишком похож на отца и не может любить одного человека! Однажды даст тебе под зад коленом и вылетишь ты! Без обола за поясом или со средствами, вполне приличными, зависит от сегодняшних действий.Холодея от слов Павсания, я отвечал излишне запальчиво, порываясь с ним спорить:—?Не сравнивай меня с собой! Мы с детства вместе и Александр желает только моих объятий! Никто не в силах разрушить наши узы!—?Так уж и никто! —?парировал захмелевший гость. —?А я вот слышал, что в последнем набеге наш наследник был необычайно добр к одной из симпатичных пленниц.—?Ложь! Клевета моих врагов! Он не может... —?и я закрыл себе рот обеими руками. О Асклепий, чуть не проговорился, но Павсаний понял и, хлопнув меня по спине, расхохотался.—?Они все так говорят, а потом трахаются направо и налево. Не удивляйся, если очень скоро ты обнаружишь, что ложе обожаемого Александра не пустует!—?Дрянная скотина ты, Павсаний, и почему я принимаю тебя?! — пьяно буркнул, чувствуя невозможность спорить, растягиваясь на полу и подкладывая под голову жёсткую подушку. Немного подумав, Павсаний возлёг рядом, серьёзно посмотрел на меня.—?Я единственный, кто сказал тебе правду. Знаешь, почему? Потому что я был таким же как ты, а чем стал? Точнее, кем? Человеком, которого презирают даже подчинённые, имя которого вспоминают, если говорят о предательстве и подлости. Гефестион, даже ты ненавидишь меня, тебе нужны самые свежие сведения о Филиппе, я не глуп и понимаю, почему ты согласился заделаться мне другом. Лицемерным, лживым, хитрым ?другом?.Горло перехватило, я уже хотел гневно отрицать утверждения Павсаний, но, увидев его серьёзные глаза с затаённой в глубине болью, остановил поток ненужных слов и только глубоко вздохнул.—?Совсем как я. —?Не замечая моих сомнений, продолжал Павсаний. —?Был готов на любые жертвы, тебе, наверное, пересказали сплетни о якобы моем вероломстве, по отношению к двоюродному брату, тоже по иронии, именем Павсаний. Нет? Странно, где бы я не появлялся, эта история всегда бежит впереди. Утверждают, будто бы я оболгал своего брата. Было, не спорю, но не настолько, чтобы унизить или объявить его предателем! Я лишь солгал, что он украл драгоценную застёжку царя. За подобное виновника выпороли бы, не более! Я лишь хотел, чтобы Филипп обнаружил на недавнем любимце несколько шрамов и отвернулся от него. Я не желал ему смерти! Неужели я много хотел?—?Нет! Думаю, я бы поступил более жестоко, не раздумывая убил соперника.—?И сначала так всё и было! Царь охладел к нему. Всё-таки шрамы служат украшением только старым воинам, молодым они ни к чему. Филипп вернулся ко мне, я был счастлив. Ровно до тех пор, пока в одном из сражений Павсаний не заслонил собой царя от иллирийского копья и, умирая на его руках, не просил отомстить за поруганную честь. Мой возлюбленный не стал мараться о низменную просьбу умирающего и потому передал её Атталу, тому напыщенному индюку с седыми локонами и тощими плечами. Не захотел сам свершить месть, тем самым ещё сильнее унизив меня.—?Тебя избили?—?Меня изнасиловали. Конюхи Аттала. Напоив и связав, издевались до утра. Единственная мысль, которая давала мне силы выжить, желание уничтожить его.—?Кого? - Осторожно спросил я, ещё находясь под впечатлением от рассказа. Павсаний грустно ответил:—?А ты как думаешь?!Больше мы на эту тему не говорили. Другие проблемы, готовящееся наступление захватило нас целиком. Не давая ни минуты продыху, ты гонял нас в многочасовые переходы, заставлял сражать по ночам, и даже, когда мы едва не падали со спин лошадей от усталости, кричал, чтобы не смели сдаваться и рубили измочаленные деревянные чурбаны до полного изнеможения.—?Думаете, с афинянами и фиванцами будет легче? —?оправдывал непомерные тяготы, свалившиеся на нас, гетайров. — Они прирожденные воины и не отступят, пока вы не снимите у них головы с плеч! Хотите погибнуть, не завоевав даже крупицы славы?!?— Александр, ребята на пределе!Вымывшись, и только после этого устало падая на ложе, я пытался образумить тебя и дать нашим короткую передышку. Ты смотрел на меня недоуменно.—?Филэ, разве я многое прошу? Ты как никто другой должен понимать меня!—?Я понимаю, любимый, но мы измотаны. Четыре часа на сон и вновь тренировка, даже кони и те не успевают отдохнуть.—?Коней можно заменить, вы же должны научиться быть незаменимыми и, в первую очередь, ты, Гефестион! Потому не трать время на разговоры, лучше поцелуй меня.Даже в такое напряженное время, ты находил несколько минут для любовных утех. Мы настолько сблизились, что наши тела уже сами находили нужные позы и темпы соитий. Без участия усталых голов, ноющих от тренировок членов, они словно жили своей отдельной жизнью доставляя наслаждение, и, даже отдыхая, не желали покидать друг друга.?Нет,?— думал я тогда,?— Павсаний не прав! Разве возможно разорвать настолько прочную связь? Боги с рождения предназначили нас быть вместе!?Так и думал, но я ошибался.Мелита, та самая пленница, о которой предупреждал Павсаний, появилась в лагере и не в рабских оковах, а в добротном новеньком хитоне. В плаще, богато украшенном красными и синими нитями.—?Я лишь беру её в служанки.—?И только?!—?Гефестион, тебе не к лицу ревность. Кроме того, я же не спрашиваю, какие услуги тебе оказывает Гестия! С чего бы ты воспылал дружбой к Павсанию и фракийцу Крисиду, оставленному, о хвала Дионису, в Пелле! А про Феликса я уже не говорю! Ты, не спрашивая меня, приближаешь к себе довольно странных типов, в то время как моих слуг обнюхиваешь словно цепной пес!—?Она фессалийка! Её народ известен вероломством!—?Она красавица и это тебя беспокоит?—?Согласен, пусть так. Отошли Мелиту, продай её Карану, или ещё кому другому! Пожалуйста, ради меня и нашей любви, Александр! Я же с ума сойду, если ты будешь с ней добр!—?Успокойся, у тебя опять начнётся жар и лихорадка, филэ. Иди к себе и не думай ни о чём.Теперь к изматывающим тренировкам присоединилась ещё и тревога. Зная, как легко я заболеваю от собственных фантазий, постарался изо всех сил уверить себя в безосновательности подозрений. И все же...Прости, на такое мог пойти только безумец или... безнадежно влюбленный.Я велел просматривать твоё белье. Гестия платила прачкам и слугам для спальни, чтобы они каждую минуту шпионили за тобой. Хотел знать о каждом твоём вздохе, каждом неосторожном слове. Всё более запутывался в долгах, швыряя деньги направо и налево. Не имея поддержки рода, я мог рассчитывать только на твою щедрость. Ты не отказывал, не спрашивая, куда идут дареные тетрадрахмы и даже таланты, а они текли через мои руки неиссякаемым потоком на подарки и подкупы. Однажды ночью, когда после многочасового перехода, мы спали на земле вповалку, пристроив головы и ноги на животах лежащих рядом товарищей, почувствовал, как кто-то тормошит меня. С трудом разлепив веки, узнал Гестию, видимо, она тайно пробралась в передвижной лагерь. Задыхающаяся, словно ей пришлось долго бежать, с растрёпанными волосам, девушка энергично встряхивала меня за плечи, указывая рукой куда-то вдаль. Не думая вскочив, я побежал по полю, изрытому копытами коней, туда, куда указывала мне Гестия. Забыв усталость, и влекомый безумием, уже представлял себе Мелиту в объятиях любимого и был готов...Впрочем, а на что? Наверное, даже сейчас не смогу сказать.На кромке поля, там, где шумели на ночном ветерке молодые оливы, рубили два человека. Лязг мечей и хриплые выкрики сливались воедино, и я поначалу не мог понять, зачем служанка разбудила меня, как вдруг различил в сражающихся тебя и Карана. И клянусь Дионисом, это был настоящий бой! Твой брат, обозлённый, разъярённый, замахивался со всего плеча и каждый его удар мог быть роковым. Ты сражался с не меньшей яростью. Я помнил тебя по многим сражениям, и видел, как падали опытные воины, сраженные сильной рукой. Знал. Ты ни перед кем не останавливался и всегда одерживал победу.Но это был Каран! Твой соотечественник и брат!Тогда на рассуждения не было времени, не зная, что заставило тебя поднять меч на своего родственника, я выхватил клинок и вонзил ему в спину. Каран покачнулся, не понимая откуда пришла смерть, судорожно всхлипнул. Кончик моего меча торчал у него из груди.—?Сдохни. —?Прошептал я, ещё не веря в то, что убил сына царя.Только отстранился, когда он уже мёртвый пал мне под ноги. Ты стоял с занесённым для очередного удара мечом и непонимающе смотрел на меня.—?Гефестион?!Звеня, меч упал на землю, и мы поняли, что наделали. Стремясь взять вину на себя, я быстро зашептал.?— Уходи. Уходи, как можно скорее. Это я убил его, не ты. Пусть меня казнят.—?Молчи. —?Едва переводя дыхание, рявкнул ты, тоже стараясь сделать голос тише. —?Быстро бери его за ноги!Сам схватил Карана подмышки и вдвоём мы потащили тело в низкую ложбину, заранее примеченную тобой. Забросав тело сорванными ветками, не стали его хоронить, знали, всё равно найдут и только тогда, немного придя в себя, разглядели ещё одну участницу убийства, изящную фигурку девушки, стоящую в тени. Это была Мелита в разорванном платье.—?Он хотел её изнасиловать. — Коротко объяснил ты мотивы драки и поманил несчастную служанку к себе.—?Бедная девочка, не бойся, тебе более ничто не угрожает.Фессаланикийка подняла на тебя благодарный взгляд. В котором я прочёл бесконечное обожание и радость, от того, что её защитником оказался сам царевич. Неслышно приблизился сбоку.—?Александр прав. Только вот какое дело, теперь ты угрожаешь ему.Она умерла без звука, когда я пронзил её насквозь, ударив мечом в бок. Как в бою, коротко, почти молниеносно двинув рукой. Крови было немного. Посмотрев на мёртвую девушку, ты вздохнул.—?Зачем же так жестоко, филэ?—?Мелита знала о смерти Карана и могла проболтаться, теперь мы избавлены от ненужного рта.Отлично понимая, что разговоры надо оставить ?на потом?, схватили и сбросили в овраг второе тело. Занималась заря, и нам следовало разойтись. Напоследок ты, притянув меня к себе, крепко поцеловал.—?Значит, о произошедшем знаем лишь мы двое?—?Нет, истину знает только Александр. Горе Филиппа, великое на людях и спокойно-обдуманное между своими, пугало меня. Особенно, когда он поднимал пытливый взгляд, словно спрашивая: ?Гефестион, а ты точно в этом не замешан?? Чтобы не вызвать подозрений, мы старались жить обычными заботами, словно выполняя невысказанный уговор, никто даже не упоминал имени Карана. Даже ночами, обнимаясь на ложе, мы говорили о чём угодно, только не об убийстве.Приближалась осень, и слухи об предстоящем сражении становились всё более правдивыми. Вызвав меня к себе, ты сообщил по секрету, что через пять дней выступаем.—?Я поведу кавалерию. Отец доверил мне левый флаг.—?Ты достоин подобной чести.—?Как и ты, филэ. Мы будем сражаться вместе и разделим величие на двоих.—?Или смерть.Ты замолчал и нежно посмотрел на меня.—?Но тот, кто останется в живых, отомстит за смерть любимого.—?Сотнями и тысячами жизней, Александр!—?Иди ко мне, мой Гефестион. Хочу оставшиеся дни провести с тобой. Неотлучно.И пусть нас впереди ждала неизвестность, даже за завтрашний день не приходилось ручаться, мы как и в Миезе отдавались друг другу без оглядки на здравый смысл и приличия. Отдыхая после одной из ?жарких скачек?, я осмелился спросить:—?Ты действительно защищал честь рабыни, или это было нечто иное?—?Тебе это так необходимо знать?—?Завтра бой, Александр, и я хочу, чтобы между нами не оставалось секретов. Кто знает, может это наша последняя ночь.—?Я защищал твою честь, филэ. Даже если мой возлюбленный неправ, никто не смеет причинять ему боль. Каран не понял и поплатился. Бедная Мелита была принесена на алтарь божества по имени Гефестион, а он всё ещё сомневается в моей любви! Дурачок.Последние слова вызвали во мне бурю эмоций, бросившись к тебе на грудь, я зацеловал любимые губы, щёки, нос и скулы. Иступлённо ласкаясь, сотню раз признаваясь в верности, без устали нежил разомлевшего любовника.Клялся более не сомневаться, а только любить.Смешно.Наши битвы я помню хуже. Всё едино: смерть, грязь и кровь, крики раненых. Ты с бешеным взглядом, с мотающимся за плечами алым оголовьем шлема. Безумный галоп наших коней. Мечи, дымящиеся от крови врагов, вой полковых труб.—?Они отходят, филэ! Отец предал нас, он отступает!Врезавшись в гущу фиванцев, мы, как на учении, одной общей массой ломали их сопротивление.—?Он обещал поддерживать меня, а сам бежит! Греки уже перешли в наступление по всему правому флангу!Действительно, объединённые силы Афин и союзных городов с победными криками теснили медленно отступающие македонские фаланги, которыми управлял сам Филипп, оставляя нас на поле боя в явном меньшинстве.—?Предатель! — орал ты в бессилии, вонзая меч в очередного противника и кидаясь к следующему. Буцефал, покрытый пеной, визжал, толкаясь мощной грудью с лошадьми вражеских конников.—?Брешь! Смотри, Александр, они образовали брешь!Отходящие всё дальше греческие соединения оторвались от основной массы, ослеплённые преследованием отступающего македонского войска. Единый строй воинов нарушился. Ты сообразил и молниеносно кинулся в неё, увлекая за собой две тысячи всадников, заходя в тыл противника. Ударил в самую незащищённую часть, рассеивая до этого сплоченные ряды фиванцев. Один из дротиков задел бедро. В горячке ты вырвал застрявший наконечник и, не глядя, отбросил под копыта Буцефала.—?За мной, македонцы!Второй дротик, брошенный опытной рукой, попал в плечо и сбил с коня. Ты вдруг очутился на земле, оглушённый ударом, и был бы повержен подскочившим смуглым греком, если бы не я, с диким криком кинувшийся на него, разя, как безумный, мечом. Оставив коней, мы продолжали сражаться пешие. Прижавшись спинам друг к другу, никому не давали поразить нас. Много фиванцев полегло от наших мечей. Право, они были бы достойны победы, но только в одном случае, если бы мы не стали в том бою бессмертными.Сказались многие месяцы тренировок, как бы не пытались враги перейти в наступление, наша конница совершала манёвр за маневром, находя всё новые уязвимые места противника, единым кулаком ударяя и нанося страшные увечья.Только с третьего раза Птолемею удалось прорубиться к нам и подвести коней. Вскочив на чёрную спину Буцефала, ты увидел то, что наполнило тебя огромной радостью. Ранее отступающие македонские фаланги перешли в атаку по всему фронту, и теперь уже греки, смешавшись, беспорядочно бежали, стремясь спасти свои жизни, забыв о чести. Сариссы, длинные копья, пронзали, разрывали на куски всех, кто попадал в их смертельную близость. Союзная конница также поддерживала нас, самостоятельно разгромив в центре пёстрые соединения союзных городов. Исход боя был предрешён. С радостным остервенением мы добивали сопротивлявшихся. Фиванцы, в отличие от афинян, не сдавались и не молили о пощаде, даже будучи оставленными всеми союзниками, не отошли, а продолжали проигранное сражение. Никогда не забуду: от них осталась жалкая горсточка израненных солдат, некоторые уже на могли стоять на ногах, потому держались за плечи любимых. Ты предложил им сдаться, похожий на бога войны в мятых доспехах и с открытой раной на бедре, милостиво обратился к ним, обещая не только жизнь, но и воздаяние почестей, как победителям. Они ответили молчанием, и когда из всего отряда остались двое, оба серьезно раненые: один в руку, второй в живот, из-под доспехов его на песок капала густая кровь, наконец заговорили:—?Мы выбираем смерть.Ты смотрел на них, ещё не остывший от боя, закинув голову и немного склонив её к левому плечу.?— Что ж хорошо, и я воздам вам честь! Гефестион, ты готов к последнему бою? Я вышел из толпы гетайров. Без шлема, который потерял, не имея даже щита.—?О достойные воины! —?ты обратился к несчастным, излишне высокопарным слогом.?— Взгляните, нас тоже двое и мы любим друг друга более самого себя. Для вас не будет бесчестьем погибнуть от мечей равных.В глазах обречённых мелькнуло понимание, и они, кивнув, словно соглашаясь, разошлись немного. У тебя, Александр, был один лёгкий дротик и кривой широкий меч, я, не желая обременять себя тяжелым вооружением, взял только второй длинный кинжал и приготовился биться с двух рук по-фракийски, как в своё время меня обучил Крисид. Посмотрев в последний раз на тебя, я шагнул вперед, желая навязать противнику ближний бой. Бросив дротик и едва задев одного из фиванцев, сразу же постарался прикрыть меня своим щитом. В нашей сплочённой годами боевой двойке, я чаще нападал, ты всегда направлял. Всё-таки мы были неплохой командой. Понимая без слов, действовали, как один организм, и думали, как один мозг. Наши враги тоже оказались не промах и без ожесточённого сопротивления не сдавались. Их удары я ощущал по всему телу. Несколько раз лезвие скользило по коже, нанося новые и новые раны. Вид моей крови ярил тебя, делал сумасшедшим. Крича от ярости, ты кидался, как лев, нанося им страшные увечья тяжёлым мечом.Думаю, за всю битву при Херонее не было более достойного боя.Каждый из нас сражался за любимого и ни один не думал о себе. Я, впервые взявший два клинка, и ещё не совсем хорошо освоивший новые приемы, тем не менее, не сдавал позиции и первым зарубил своего противника. Взмахнув обеими лезвиями, располосовал ему горло до кости. И когда его ослепший от горя возлюбленный хотел обрушить на мою незащищённую голову меч, ты в последнем броске снёс ему голову.Упал на колени и закричал:—?Вот лучшая смерть!Шатаясь, я дополз до тебя и, задыхаясь от усталости, опустился рядом, обнимая и целуя в потные губы.—?Мы будем жить вечно, Александр. Только ты и я.—?Только ты и я. — Повторил, прежде чем прижал к себе, так крепко, что кровь фонтанами выплеснулась из наших ран и смешалась.