День, меняющий всё (1/1)
Мы наконец-то доползли до Фабианова дня. Ура, товарищи.- Не нас выбирают - мы выбираем.Кошка СашкаЗлость.Холодная и клокочущая злость, заставляющая воздух с шумом - через силу - выходить из легких, и принуждать себя разжать пальцы, против всякой воли сжимающиеся в кулак... Нельзя показать себя обиженным или униженным.
Не дождётесь! Он достаточно хорошо умеет прятать эмоции.
Да, пожалуй, именно злость.Его просто вышвыривают из столицы, потому что он здесь не нужен. Они здесь не нужны. Ни он, ни Оливер. Весенний ветер треплет стяги королевских гербов, волосы застывших унаров. Кто бы знал, что день его позора будет солнечным и ветреным.Молчат, они все молчат. Люди Чести, Лучшие Люди... Им всё равно?Да.Тогда стоят ли они этих званий?Вот поэтому - злость. Трусы! Чего стоит честь, которую можно заткнуть одним словом Дорака? Что ж, он запомнит. Обязательно запомнит, как с ним поступили. Сквозь злость постепенно проступает горечь.
Как легко люди разбрасываются людьми. От чего? Неужели совсем ничего не значат слова о идеалах, верности и самоотверженности, которые говорил Август Штанцлер? Ветер, как насмехаясь дёргает за воротник, за волосы, кидает в лицо, поднятую с земли, пыль. На мгновение становится и смешно и грустно. В Олларии совершенно особенный ветер, с ещё более особенным запахом весны.
По бокам от Дика стоят Катершванцы и он тихо радуется, что бароны остались с ним на черно-белых плитах площади Святого Фабиана. Это непривычно, да и верится с трудом, но, кажется, этих двоих он может назвать друзьями. Только их присутствие не дает ему презрительно кривить губы, слушая далеко разносящийся, голос герольда.Всё то время, пока другие "жеребята" поднимались на галерею, вызываемые своими новыми эрами, Ричард размышлял. На темы довольно отвлечённые, думал о матушке, сёстрах, Дирке с Мег, смешном полосатом котёнке, которого подобрала где-то Стефани: "Ну и что, что нечистый зверь! Сейчас мы его отмоем, будет чистый".
Потом Дикон перебирал в уме возможности выкрутиться из этой ситуации. В конце концов, выгоняют только герцога Окделла, а Оливер, если захочет может остаться в Олларии.
Ха, останется он, как же... Как там сказал Норберт? "Мы не можем быть один - здесь, другой - там". Вот-вот, и Олли точно так же скажет.
Нет, раз так - то в Олларии им места нет и не будет.Хотя Дик надеялся, правда надеялся, ровно до того момента, как граф Килеан-ур-Ломбах не назвал имя Эстебана. Потом остались только злость, горечь и, наверное, безразличие. Он уже не слушал ни герольда, ни приносящих клятвы однокорытников, вынырнув из размышлений только когда на площади осталось шестеро. Забавно, в ту ночь, в Старой Галерее до его появления тоже было шесть унаров. Вот только сейчас никто не придет и не исправит положение. Отца Германа нет, да и в Лаик он больше не вернётся. Стоит забыть и об отце Германе и о призраках и о фамильной гордости.В последний раз звучит труба, деля жизнь на "до" и "после". Писец поднимается на галерею.Всё.Ричард непроизвольно выдыхает и, подняв голову, щурится на солнце. Жаль, что он так и не увидит, какая Оллария летом.
Злости больше нет, как и горечи.Поздно.
В голове мелькает мрачно-тоскливая мысль, как сказать об этом Олли? Тот просто расцвел в столице, ему жутко нравятся здешние шумные улицы, бурлящие жизнью. Да, новость о возвращении в Надор его расстроит...- Ричард, герцог Окделл... - незнакомый голос, незнакомые интонации.
Алва?! Рокэ Алва? Кеналлийский Ворон, убивший отца и отнявший у его дома тепло?
Под ногами мелькают ступени, в газах рябит от красного цвета ковров, устилающих путь к креслу Первого маршала Талига. Он сам не замечает ничего, пока колено не упирается в пол.
- Я, Ричард из дома Окделлов...По крайней мере, ему не придется расстраивать Оливера.