Учитель рисования (1/1)
Первый рабочий день – всегда тяжело. Особенно, когда место работы новое, непривычное. А если ты должен выполнять сразу два противоположных для творческого человека действия: активно творить и пассивно созерцать, то работать еще сложнее.
Созерцать Александр не любил никогда. Его вдохновляло только активное творчество. Даже художественное созерцание, как называл процесс ?предварительной подготовки? молодой человек, порождало в нем чувство тоски, тревоги, осознания своей беспомощности, неспособности к действию. Пусть Майкл, его первый учитель и почти духовный наставник, всегда говорил, что это невозможно, ведь для того что-то создать, нужно это видеть, провести через себя, прочувствовать, сам Саша этого принять не мог.Умом молодой художник понимал, что так оно, наверное, и есть, что он берет что-то извне, но душой чувствовал, что не переносил на полотно, то, что видел. Он всегда создавал что-то свое. Его пейзажи, портреты, натюрморты не были безликим копированием реального мира, не были они и отражением действительности, пропущенной через разноцветные очки творца. Они, казалось,были нереальными, почти иррациональными видениями откуда-то сверху. Ведь даже за простым белым листом может скрываться мир полный радужных эмоций.
Несмотря на все призрение к ?художественному созерцанию? сейчас Александр отдал бы многое за возможность созерцать художественно. Но он был обязан созерцать технически. Он должен был знать, кто и с кем встречается, кто, на кого и как смотрит, кто, кому и что говорит и что при этом имеет в виду. Говоря общепринятым языком, молодой человек должен был следить и фиксировать свои наблюдения, но не на холсте в виде картины, не на бумаге в виде записок, а исключительно в своей собственной памяти.Творчество всегда было одним из главных увлечений в жизни Саши. Порой казалось, что он живет в отдельном, только ему понятном мире, который сотворил для себя он сам, который дышит только по его законам. Но и здешнее творчество не доставляло молодому человеку никакого удовольствия. Вместо долгого и кропотливого отражения на холсте личной Вселенной,юный художник должен был ?творить юных Репиных?, объяснять весьма недовольным необходимостью посещать новый обязательный предмет школьникам азы академической живописи, попытаться научить их рисовать безликие ?фотоподобные? портреты.
?Упаднические думы?, как назвала бы такие мысли сестра, не оставляли Сашу почти неделю с тех самых пор, как пропала она – единственный, по-настоящему родной и дорогой человек. Нормально работать он просто не мог. Между тем ощущение недочеловеческой озлобленности, ненависти, черноты как будто виталов воздухе элитной школы. Теперь Саша прекрасно понимал, насколько была права сестра, когда просила выбросить романтические бредни из головы и утверждала, что в ее работе, как в принципе и любой другой, нет ничего хорошего…
В дверь тихо постучали. В кабинет вошла молодая, довольно симпатичная женщина, Анна Михайловна Ольшанская. На первый взгляд Анна казалась вполне милой, даже красивой девушкой. Почти обыкновенной, если не обращать внимания на безмерно грустные, ?умирающие? глаза. Женщины с такими глазами Александру раньше очень нравились: они казались ему едва ли не идеальными. Но недавняя история показала, что ни красивый сосуд, ни мерцающий в нем огонь не являются залогом настоящей человеческой красоты...
Стариков хорошо помнил должностные инструкции: в ?Логосе? никому доверять нельзя.К тому же он знал, что Ольшанская, хоть и помогала какое-то время Шевцову, между тем тесно связана с нацистами, и не известно на кого она работает сейчас. Но простой разговор, раскрытие части подлинной биографии он себе позволить мог. Он также мог позволить себе вести себя ?как обычно?: быть самим собой и не болтать лишнего. Ведь играть он совсем не умел. Вот сестра могла почти сразу стать другим человеком, нарисовать другую жизнь, наврать с три короба и не путаться в своих же байках. ?У тебя художественный талант на бумагу ложиться, а у меня на жизнь?, - порой шутила девушка.Между тем, будучи человеком неглупым, Александр прекрасно понимал, что в ?Логосе? у него есть еще одна не слишком приятная функция, но предпочитал покао ней не думать.Поздоровавшись, Ольшанская довольно долго рассматривала ?шедевры? учеников и наработки самого Александра.- Вот это очень красиво и необычно. - наконец сказала женщина. - Кто-то из учеников постарался?- Да нет, это моё, –спокойно ответил учитель рисования. Нельзя сказать, что похвала Ольшанской была ему неприятна, но и пустых иллюзий он не питал: выделить зарисовки почти профессионала в стопке работ школьников было несложно.- А мне нравится. Чем-то похоже на рисунки моего брата, – грустно заметила учительница младших классовО гибели Никиты Ольшанского молодой художник знал, но считал не очень корректным выводить Анну на столь неприятный для нее разговор. Анна, напротив, оказалась на разговор настроена, и потому продолжила:- Только он погиб.- Мне очень жаль. Я искренне Вам соболезную, – с грустью произнес молодой человек.
- Да ничего, извините. Выплескиваю на почти незнакомого человека свои проблемы. Простите, пожалуйста.- Все в порядке. Я понимаю. Сложно, наверное, жить в таком пансионе: дажес родственниками горе не разделить.- А у меня никого больше не осталось. Был брат только. А теперь школа – мой дом. А Вас как родные в такую даль отпустили, - спросила Ольшанская.-У меня и родных то почти нет. Родители погибли давно. После их гибели остались вдвоем с сестрой, остальные родственник дальние совсем.- Но тут ведь карантин. А Вы все равно согласились работать?
- А с меня как с гуся вода! - весело ответил художник, - В детстве жутко болезненным был, не ходил почти до трех лет. Родители думали, что не выживу вовсе. Но бабушка помогла деревенская. Поговаривали даже, что она – ведьма. Сейчас я ее не помню почти… Так вот она меня своими заговорами и травками вылечила и на ноги поставила. После этого здоров стал, как богатырь. Только боюсь, что не поможет мне здоровье против сестрицыной тяжелой руки!Как узнает, что я в такое место полез, скандал закатит на всю школу! Всем достанется! А потом приставит десяток нянек…
- Да где ж она столько возьмет-то? - Анна Михайловна немного развеселилась.- А у нее муж бывший – художник, кстати, мой главный учитель. А у него друзей в богемной среде много-много. Вот их и сделает нянями ?великовозрастного младенца?! Но лучше б она не узнала… - Саша заметно погрустнел, - не потому что нянек приставит, а потому что совесть будет мучить, что ее расстроил: она меня фактически вырастила, да и ближе ее никого у меня нет.Мне и восьми не было, когда родители погибли…
В кабинет вошла Галина Васильевна и сообщила, что второклашки опять напроказничали. Ольшанская извинилась и поспешно вышла, оставив молодого учителя с невеселыми думами. Ему вдруг пришло в голову, что он очень хочет, чтоб сестра узнала о том, что он не послушался и ввязался в эту историю. И пусть расстраивается, пусть сердится и кричит, пусть приставляет нянек, пусть отправит учиться в буржуйскую Америку. Ведь если все это будет, значит, она жива. А это самое важное.
А пойдет ли Ольшанская "рассказывать его жизнь" своему не совсем бывшему руководству? Да какая собственно разница! Это, в конце концов, только вопрос времени…