Отцовский взгляд на быт (1/1)

От лица Стервятника.?Я сожру того, кто навредит моей семье, друзьям или ещё кому-то, кого я люблю. Возможно, я окажусь в тюрьме на ближайшие 500 лет, но я сожру их?.Джонни ДеппРыжий недовольно мычит, не открывая глаз, сгребает меня в охапку и прижимает к себе. В результате этих махинаций я падаю обратно на кровать и слышу сонное сопение у своего уха. Зрелище и ситуация неоспоримо умилительны, и я бы с удовольствием провалялся так в кровати хоть весь день, если бы не обязанность идти на работу. У меня такая обязанность пять дней в неделю, у Рыжика?— день через два плюс работа по интернету.Поэтому я отсчитываю пять минут и напоминаю о необходимости вставать. Сначала негромко и на ухо, потом несильно пихаю коленом и, наконец, выпутываясь из его железной хватки, добавляю, что ему тоже надо на работу.Реакция настолько неожиданная и стремительная, что я не сразу соображаю, что произошло. Сообразив, посмеиваюсь. Не желающего просыпаться Рыжего сметает с кровати, оставив на его траектории одеяло на полу и подхватив одежду, а в следующую секунду слышу щелчок двери в ванную.В следующие несколько секунд я осознаю, что меня перехетрили и обвели вокруг пальца (что характерно, не в первый раз) так легко и непринуждённо, так играюче и артистично, как способен только Рыжий.Потому что ванная на ближайшие четверть часа оккупирована мужем, моя одежда, судя по отсутствию оной в спальне, любезно прихвачена им же в том же направлении, и мне остаётся либо валяться всё это время в постели, либо идти варить кофе.Выбираю второе и хромаю на кухню мимо детской, в которой шумно и бодро собираются в школу. Наши дети?— это две сорвиголовы, один из которых умело может прикинуться овечкой (и я даже знаю, в кого такое умение) и тихоня-катастрофа. Блондинка, блондин и брюнет?— в Рыжикову маменьку. Среди отпрысков рыжеволосых у нас нет, и я уже достаточно давно намекаю Рыжему на то, что неплохо бы нам обзавестись и рыженьким наследником (или наследницей), но тот, не отрицая, не высказывает и явного согласия.Пока я варю кофе, стоя на одной ноге, как цапля в болоте, около плиты и пробегаюсь по заголовкам газеты, влетает Лео?— вытянувшаяся за лето, с ещё не до конца сошедшим загаром, завитыми волосами, крашенными на концах в розовый, и футляром с гитарой за плечами, явно задержится после школы?— хватает из холодильника заготовленные с вечера бутерброды, плещет в термос кипяток, чмокает в щёку и упархивает. Как всегда без нормального завтрака. Через пару минут в окно я вижу, как она спортивной походкой пробегает по дорожке к остановке, выуживая из рюкзака клубочек наушников, и запрыгивает в автобус.Потом на кухню является Рыжий в боевой готовности на девяносто процентов: оставшийся камуфляж?— крем от загара и очки?— наносится уже перед самым выходом. Одной рукой он тащит за шкирку полусонного, полуодетого, полувоспринимающего реальность Красавицу, на другой виснет жизнерадостный Белобрюх.Ссадив детей на стулья, принимает эстафету, занимаясь организацией завтрака, и я с чистой совестью отправляюсь собираться.Завтракаем, я подбрасываю Рыжего до работы, отправляюсь на свою и, если не случается экстренных ситуаций, на которые такие мастера наши дети, родственники друг друга не беспокоят.Вечером снова собираемся дома и до ужина разбредаемся по своим углам. Я?— в кабинете, Рыжий?— на кухне или в спальне, дети?— в своей комнате или в саду. Или штурмуют маму с очередной затеей или изобретением.К слову, почему так повелось, что дети называют Рыжего мамой, как если бы он был женщиной, я до сих пор не знаю, хотя и сам называю так его иногда ради забавы. Наверное, чтобы не запутаться в двух отцах. Но сам Рыжий протеста не проявляет, кажется, ему это даже нравится, и всё остаётся, как есть.Обычно свои вопросы родительской цензуры, одобряющей или осуждающей детские проекты, разруливаются без моего вмешательства. К отцовскому авторитету и решающему слову прибегают тогда, когда не хватает авторитета или убедительности мужа или он не уверен, что мне понравится обсуждаемая затея. Может показаться отчуждением меня от семейных вопросов, но это, скорее, добровольное самоустранение, ибо если я начну вмешиватьчя в абсолютно все аспекты воспитания, мы с Рыжим будем спорить с утра до ночи, потому что наши методы и подходы не только разнятся, но частенько являются взаимоисключающими.По коридору кто-то пробегает, значительно снизив скорость и шум у двери моего кабинета. Касающиеся меня правила и запреты в нашей семье самые строгие: не мешать мне, когда я занят, не входить без разрешения в кабинет и так далее. Моё личное время и пространство строго обособлены.Муж тоже обособляется, но по-своему. Уходит в свои мысли. Большей частью домашних дел занимается он даже не потому, что больше времени, чем я, проводит дома или ему это нравится, а потому, что это даёт ему повод ни с кем не разговаривать.О чём он думает, мне представить сложно. Как-то я обнаружил, что в полном одиночестве он может намурлыкивать себе под нос стихи или целые эпизоды из книг по памяти. То, что я об этом знаю, остаётся моей тайной, как и то, что я иногда нахожу кусочки, обрывки и фрагменты его мыслей в блокнотах, на листах, огрызках бумаги и листиках дл заметок. Карандашом, авторучкой и красным восковым карандашом, которым он пользуется, работая со своими документами. Они написаны аллегорично, весьма причудливым слого и скорее походят на очерки, чем на дневниковые заметки. Им не присущи юмор, бодрость и энтузиазм, которые я обычно вижу в муже, в них много вопросов и задач. Я понимаю, что Рыжий для всех, Рыжий для меня и Рыжий для самого себя?— три совершенно разных человека. И тот, внутренний, Рыжий до конца жизни останется для меня неразгаданной загадкой. Это то, что было с ним до меня, да и до всех, и останется с ним после всех.Одно время я стал сомневаться, зная его артистичность, в отношении Рыжего ко мне и, возможно, углубился бы в своих сомнениях до катастрофических отметок, если бы не один такой фрагмент, случайно обнаруженный мной в ежедневнике, аккуратно сложенный треугольником и написанный ровным почерком Рыжего с небольшим уклоном влево и петелькой вместо верхнего хвостика прописной буквы ?р?. Я его храню и иногда перечитываю.Из кухни доносится запах жареной картошки и голос Рыжего, зовущего всех домочадцев к ужину. Ужин шумный и весёлый. Дети делятся школьными новостями и случившимся за день. Мы с Рыжим пропускаем по бокальчику вина собственного изготовления. Это тоже расслабляет.После ужина дети отправляются делать оставшиеся уроки, а муж подкрадывается ко мне на диван, забирается под руку, подбирает ноги и кладёт голову на плечо. Хрумкает какое-то печенье, стряхивая крошки с моих брюк, и жалуется на Красавицу. Таким тоном, будто он его притесняемый младший брат, а не отец. Сообщаю ему это наблюдение, он ворчит и пихает меня локтем по рёбра, но ясно, что его это не задевает, и, получив с меня обещание, что я поговорю с сыном, прекращает нытьё и замолкает, путешествуя пальцами по моей груди.Потом его пронзительно зовёт младший, и муж, снова издавая ворчание на тему, что не дают пару минут посидеть спокойно, спешит в комнату к детям.