Узы сердца (1/1)

Братья благополучно добрались до дома Дзюро ближе к середине ночи. За разговорами долгий путь показался лёгкой и приятной прогулкой, а обсудить и вспомнить хотелось многое. Наскоро поужинав, они легли спать, но наговориться всласть, казалось, всё никак не могли.—?Завтра же идём к нашему дяде, Хакоо. Пора и тебе пройти обряд совершеннолетия.* Остался бы в храме?— пришлось бы принимать новое имя там, но, к моей великой радости, ты здесь.—?Уж на что я покорно следовал указаниям настоятеля, хоть и чужой он мне человек, а ваших слов, аниджа, я и подавно не ослушаюсь.—?От меня-то ты не сбежишь, я надеюсь? —?Дзюро улыбнулся, ласково потрепав младшего брата по волосам. —?Если бы ты только знал, Хакоо… Я столько раз выходил из дома и смотрел в сторону, где стоит храм, желал тебе доброго дня и доброй ночи, пусть и не питал надежд, что хотя бы ветер донесёт мои слова до тебя.—?Аниджа… —?голос Хакоо дрогнул, и он поспешно сглотнул, чтобы унять волнение,?— отчего же вы не писали мне? Горестно мне было узнать не от вас и не от матушки, а от врага нашего Сукэцунэ о том, что стали вы мужчиной.** И как же боялся я, что вернусь домой, а вы мне не будете рады…Вспомнив о печалях своих, о том, как ждал весточки от брата и как переживал о нём, Хакоо тихонько всплакнул, промокая глаза рукавом юката. Тогда Дзюро положил руку на его голову и ответил так: —?Я, Сукэнари, написал бы тебе тысячи писем, хоть бы и было в них с горстку слов, а всё же от самого сердца. К обоюдному нашему несчастью, матушка не дозволяла мне даже прикасаться к кисти и предупредила, что если и напишу письмо, то монахи его тебе не доставят — уж она об этом позаботилась. Говорила, что только помешаю я твоей учёбе, да вот по всему видно было, что боялась она, как бы мы не задумали чего-то, что ей будет не по сердцу. Но уж чему быть предначертано, то и случится. И в знак истинности моих слов ты сейчас рядом со мной… Ах, братик, как же ты возмужал и окреп за эти годы,?— тихо, но восхищённо прошептал Дзюро. Его рука мягко гладила плечи и спину Хакоо, а тот, словно замёрзший котёнок, теснее прижимался к блондину.—?А я всякий день находил возможность поупражняться в бою, повторяя всё, чему вы научили меня, аниджа. Это делало мои воспоминания о вас ещё живее, — успокоившись было, Хакоо снова прослезился, теперь уже от осознания глубокой своей радости. И, глядя на младшего брата, Дзюро тоже оросил слезами рукава. Тогда Хакоо, желая утешить аниджа, прошептал: — Пара листочковс ветви одной друг к другуприбились, ветержестокий осенний их не сумел разлучить.И так, в беседе и изъявлениях искренних чувств, миновала ещё пара часов. ***От длительной прогулки и пережитых впечатлений у Дзюро всё же мало-помалу начали слипаться глаза. Он охотно обнимал вновь обретённого брата, то и дело вспоминая, как делал это в детстве, когда Хакоо забирался к нему под одеяло. Мёрз ли он, снились ли ему кошмары, а то и просто хотелось уюта?— футон Ичимана редко оказывался занят только одним ребёнком.Сон начал обнимать Дзюро так же ласково, как и Хакоо, и блондин прикрыл глаза. Но лишь стоило ему это сделать, как миг спустя его губы в нежном порыве были накрыты тёплыми губами Хакоо, и в этом неожиданном и трепетном поцелуе смешались уверенность в своём желании и страх от неопытности?— точь-в-точь как тогда, когда Хакоо впервые взял в руки деревянный меч.Дзюро резко выдохнул и распахнул глаза, вглядываясь в предрассветном полумраке в лицо младшего брата.—?Хакоо? Ты что же… Где ты такому научился?—?Знаете, аниджа… —?юноша помолчал немного, словно стесняясь того, что предстояло сказать,?— тренировки ваши даром не прошли, и я свои умения совершенствовал подчас различными способами.—?О чём ты?—?Порою случалось отбиваться от назойливого внимания некоторых монахов, чья плоть жаждала познать юношеское тело…С Дзюро мгновенно слетела сонливость. Не зря было ему так беспокойно все эти месяцы! Хоть и изредка, но доносились до него слухи, что-де в каком-то храме монахи доходят до плотских удовольствий с молодыми послушниками, и с тревогой он размышлял о том, хорошо ли подумала матушка перед тем, как отдать Хакоо в храм. Беспокоилась ли она о нём вообще или имело значение лишь то, что о её душе после смерти теперь будет кому помолиться? Но ведь она изредка писала ему письма и присылала одежду…Не замечая тревоги брата, Хакоо продолжил:—?От них-то отбиться был невеликий труд,?— юноша отмахнулся, будто речь шла не о его целомудрии, а о каких-то докучливых насекомых,?— а вот от собственных дум…—?О чём же ты думал, Хакоо? —?Дзюро медленно сглотнул, не зная, чего ожидать. Он кусал губу, брови устремились к переносице, рука на спине младшего брата сжалась в кулак, смяв ткань юката.—?А думал я, аниджа, о том, что в один прекрасный день покину храм. Только этой мыслью и жил.Дзюро выдохнул с заметным облегчением и разжал кулак.—?Сдаётся мне, ты выбрал подходящее для этого время. Тебе нынче день рождения, и было бы славно встретить его с новым, взрослым именем.—?Всё вы верно говорите, аниджа. Но перед тем, как принять взрослое имя, я хотел бы…И Хакоо снова умолк, на этот раз опустив голову. Пауза затянулась.—?Ну же, Хакоо, скажи мне,?— снова обеспокоившись, поторопил брата Дзюро.—?Хотел бы я… Чтобы вы, мой старший брат, сделали меня мужчиной. И говорю я не про обряд совершеннолетия, —?помолчав немного, он добавил:?— Уж вряд ли я познаю любовь более сильную и чистую, нежели к вам.Дзюро глубоко задумался. По настоянию матушки он встречался с девушкой из соседней деревни. Ни душевного, ни сердечного расположения он к ней не питал, как бы она ни старалась. Всякий раз, когда она смеялась, Дзюро думал: а случается ли посмеяться Хакоо? Он скучал по его звонкому смеху, по его улыбке. Если же девица находила повод для слёз, то Дзюро снова думал о младшем брате: часто ли он плачет и есть ли кто-то доверенный рядом — мудрый монах или друг одного с Хакоо возраста, чтобы утешить его? Сильно желал он, чтобы кто-то облегчал печали Хакоо, и в то же время чувствовал смутную ревность.Телесная близость с молоденькой красавицей была приятна, но кровь не горячила и, возможно, виной тому было тайное желание Дзюро вновь ощутить тепло объятий брата.—?Видишь ли, Хакоо… До сих пор не случалось мне, Сукэнари, заниматься любовью с мужчиной… —?Дзюро растерянно тряхнул головой.—?Как и мне. Но с вами, аниджа, я этого бы хотел… —?Хакоо снова провёл губами по губам брата и шёпотом добавил,?— оттого и берёг себя…В воцарившейся тишине было слышно, как во дворе щебетали первые птицы.—?Берёг себя… —?пару минут спустя медленно повторил Дзюро, переосмысливая то, что сказал Хакоо. Родной брат хранил свою невинность для него. А та девушка… Дзюро не обратил и внимания, была ли она чиста, но только теперь пришло осознание, что матушка неспроста свела его с ней. Дзюро поморщился, вспомнив о своих свиданиях. Какое же счастье, в самом деле, что Хакоо вернулся и теперь они снова займутся претворением в жизнь их замысла! И более нет ему нужды видеться с этой особой, что бы там ни говорила родительница.Рука Дзюро плавно опустилась на бедро юноши, нерешительно замерев.—?Хоть и нельзя назвать порочной любовь между мужчинами… А всё же мы братья, Хакоо. Не сочтут ли будды это тяжким грехом?Младший брат и сам неоднократно размышлял о подобном. Для монахов считалось невообразимо грешным вступить в связь с женщиной. Связь с мужчинами же каралась нестрого. А что до связи между родственниками, то об этом речи совсем не заходило, разве что и до их храма доходила молва, будто в иных знатных семействах не стеснялись близкородственных браков.У Хакоо же было своё рассуждение на этот счёт.—?Всем известно: мужчину тянет к женщине от природы, так уж устроено. К мужчине?— от высокой любви. А к брату… Что может быть чище любви, возникшей вопреки всему? Так быть, казалось бы, и не должно, но оно есть. Что же это, если не чудо? А в чудесах нет ничего порочного, уж это вам любой монах скажет.—?Мне не нужен любой монах, меня интересует лишь то, что думаешь ты, Хакоо.Юноша обвил руками шею старшего брата, доверчиво глядя в родные глаза.Он любил Ичимана с самых юных лет, не представляя себе без него и часа. Старался во всём с него брать пример, стремился быть ему равным, чтобы, быть может, в один прекрасный день Ичиман посчитал его достойным и полюбил так же сильно и безудержно.Когда же матушка отправила Хакоо в монастырь, он был почти уверен, что отныне его сердце разбито, и удивлялся тому, что оно отчего-то продолжает колотиться в груди. Тогда Хакоо решил, что это добрый знак и что ему нужно лишь жить дальше, старательно учиться, и тогда будды явят ему свою милость, позволив воссоединиться с любимым братом.Он часто плакал о нём по ночам, крутясь на неудобном ложе в келье. В покоях не было прохладно, но мальчик порой дрожал от тоски по теплу его аниуэ. Радостнее не становилось и от писем матери, ибо в них, будто нарочно, не было ни слова о старшем брате. Мальчик и ведать не ведал, что мать строжайше запретила Ичиману писать Хакоо.Вся радость его юных лет приходилась на те дни, когда Хакоо отпускали домой, как и остальных детей, на особенно великие праздники. Однако и в такие моменты наедине братьев старались не оставлять. До поры до времени Хакоо млел от объятий Ичимана, а вскоре не стало и их: матушка ясно дала понять, что они уже не дети и что подобные изъявления чувств более нельзя относить к приличным.По возвращении в храм Хакоо всё больше и больше грезил о том тепле, что стало для него недоступным. Объятия брата снились ему едва ли не каждую ночь, и юноша даже успел возненавидеть утро, неизбежно отнимавшее его единственный источник нежного счастья.А теперь Хакоо не мог надышаться от переполняющего душу восторга. Дзюро в его объятиях, прижимает его к себе, он рядом… Такой родной, такой любимый, такой прекрасный… Хакоо смотрел на старшего брата влюблёнными глазами, откровенно любуясь им. Дзюро вошёл в возраст, расцвёл и стал настолько красивым, что наглядеться на него было невозможно.—?Вы, аниджа, так часто снились мне, что я полюбил вас во сне только сильнее.Дзюро тихо рассмеялся. Его пальцы скользнули по щеке Хакоо, убирая с неё прядь волос.—?Мой милый братик совсем не изменился. Всё такой же маленький выдумщик.—?Но, аниджа, я уже взрослый! И совсем не выдумщик, я сказал вам чистую правду, от самого сердца!Дзюро разомкнул губы, но не для того, чтобы ответить, а чтобы смять ими губы младшего брата в сладком поцелуе.