Глава первая. Утро, которое что-то изменило (1/1)

Часть перваяУтро, которое что-то изменилоУтро наступило неожиданно.Впрочем, последние сто лет оно так и поступало каждый день, кроме выходных и праздников, когда неожиданно почему-то наступала ночь.У Настиных биологических часов была одна противная особенность – они не воспринимали утро в том понимании, в каком требовалось его воспринимать, чтобы вставать на занятия вовремя. Будильник вопил вхолостую, и отличницу, умницу, старосту, безупречнуюКисегач от позорных опозданий спасали только соседки по комнате. В начале первого курса их было четверо, к концу осталось трое, в середине второго года обучения съехали на пару Вика с Милой на съёмную квартиру, а вчера отпраздновали свадьбу Оли Лапиной, которая на протяжении последних двух лет была единственной надеждой Насти на нормальные подъёмы. На этом шутки, как и соседки, кончились.В это утро Кисегач бы с удовольствием проспала. Она бы притворилась больной, ей, как лучшей ученице, простили бы, и она с чистой совестью провела бы всё время до обеда в обнимку с подушкой.— Нужно придумать такой автомат, чтобы тебе, Стася, ровно в семь утра на голову выливался таз ледяной воды, — советовала Вика.— Нет, — качала головой Настя и хмурилась от нелюбимого обращения. – Я так буду тратить как минимум полчаса, чтобы высушиться, да и заболеть тут недолго. А у простуды всякие осложнения возможны. Я тут такое в справочнике прочитала… — и Кисегач начинала рассказывать о содержании медицинского учебника, как о лучшем романе года.— Да нужно просто будильник погромче, — пожимала плечами Мила.— А лучше сразу десять, — скептически хмыкала Настя. – Пробовали, проходили.И только мудрая Оля прятала улыбку в уголках глаз, хихикала в кулачок и шептала целомудренной старосте на ушко, зарывшись носом в непослушные волосы:— Любовника тебе, Настёнка, завести. Чтоб будил.А потом, когда Кисегач уже уставала показательно краснеть, добавляла себе под нос:— Говорят, наш отъявленный Быков, терпеть не может просыпаться рядом со своими любовницами. Он-то тебя мигом разбудит.Но на этот раз организм сыграл с Настей по-своему злую шутку. Пронзительная трель будильника вернула Кисегач в первый день её самостоятельной жизни. Она подскочила на постели и недоверчиво уставилась на циферблат часов.Голова болела ожидаемо сильно, соответственно эта мелочь не была удостоена вниманием. Отражение в зеркале попыталось улыбнуться несчастной подружке невесты, но чёртова стекляшка отразила лишь вялую гримасу и огромные синяки под глазами.Выдвинув верхний ящик стола, Настя принялась искать тональник, и тут её взгляд наткнулся на маленькую косметичку. Щёлкнула кнопка, и на ладони у Кисегач оказались чёрная тушь для ресниц и розоватый блеск для губ с изображением вишни.Девушка вернулась к зеркалу и, быстро управившись со следами вчерашнего веселья на лице, пару раз тронула ресницы кисточкой туши и отвинтила крышку блеска. Она легкими прикосновениями нанесла его на губы, будто боясь чего-то, и робко улыбнулась своему отражению. Потом, бросив взгляд на привычно ожидающие её на полке две резинки для косичек, взяла лишь одну из них и собрала волосы в высокий конский хвост.Это была уже другая Настя, та, которая пряталась к глубине души слабохарактерной заучки, каковой она представлялась сама себе всю сознательную жизнь. Эта Настя могла бы запросто прогулять лекции без оправдания, а не умолять потом преподавателя не ставить ей пропуск, она бы с лёгкостью влепила пощёчину или, ещё лучше, даламежду ног распоясавшемуся в последнее время Быкову, да много чего она бы сделала…Открыв шкаф, Настя выбрала строгую чёрную юбку, такого же цвета пиджак и ослепительно белую блузку. Этот костюм стройнил её и придавал ей солидности, по мнению родителей, а по мнению сокурсников – старил лет на пять-семь.Кисегач привычным жестом приоткрыла сумку, пробежала глазами по книгам, удостоверившись, что ничего не забыто, и решительно вышла из комнаты.Институт уже проснулся, и всюду слышался гул голосов, неясный грохот в комнатах, топот ног, цокот каблучков. Настя, ненавидевшая всё это, взбежала на самый верхний этаж, а там, воспользовавшись сделанной на втором курсе копией ключа, открыла решётку и выбралась на плоскую, уже нагревшуюся от тёплого утреннего солнца крышу.Привычно зашуршали исписанные аккуратным выверенным почерком конспекты, зашелестели страницы толстых тетрадей. Неожиданно Настин взгляд наткнулся на плотный блокнотный лист с неаккуратно оборванным краем и размашистой надписью, сделанной рукой самого Быкова. Почерк был мальчишеским, резким, но вполне ясно давал прочитать одно короткое предложение: ?Можно тебя поцеловать??.

Неожиданно порыв ветра всколыхнул тетрадные листы, и записка взмыла в воздух, а через мгновение её ухватили длинные пальцы самого заметного студента их курса.— Что же это вы, Анастасия, чужими чувствами разбрасываетесь? – последнее слово было сказано особенно чётко, даже немного грубо из-за рычащих ?р?.— Что ты здесь делаешь? Как ты попал сюда? У тебя есть ключ?!— Не разводи панику, неумная ты моя, — пропел Быков. – Я поражаюсь твоей внимательности! И как ты только собираешься стать врачом? А если ты больного вот так вот не заметишь?..— Быков!— Ты, Настенька, изнутри не закрываешься. Это же крыша, а не общественный туалет.Они замолчали. Андрей, видимо, раздумывал, чего бы ещё гадкого сказать, а Настя говорить ничего не хотела, она очень хотела уйти, потому что её женское чутьё вопило, просто надрывалось: ?Беги! Опасность!?.Она посмотрела в голубые глаза Быкова, и поняла, что Андрей придирчиво её рассматривает. Проследив направление его взгляда, она заметила стрелку на колготках прямо над коленкой.

Казалось, Быков раздевает её взглядом, нет, такое чувство возникало у неё не в первый раз, о симпатии парня ей всё было известно, но в первый раз ей это внушило страх.Однажды, когда Настя была в десятом классе, она возвращалась домой часов в одиннадцать со дня рождения подруги, и отец должен был её встретить около входа во двор. Кисегач идти не особо боялась, поэтому, когда в назначенный час она не обнаружила отца на месте встречи, Настя, решив, что тот просто на минутку задержался и встретит её по пути, смело пошла дальше.В тот вечер её чуть не изнасиловали. Она очень отчётливо запомнила тёмные, почти карие зрачки в окружении лопнувших сосудиков в глазах, и жуткое, почти осязаемое желание, которое этот человек к ней испытывал. У неё не было сил кричать, взгляд отнял у неё волю к сопротивлению, и мужчина уже было принялся отрывать пуговицы с её блузки, зажав ей рот рукой и прижавшись к ней всем телом, когда из подъезда выскочил на ходу натягивающий куртку отец.Он размахнулся и изо всех сил ударил маньяка по голове.

Преступником оказался пятидесятилетний сосед, который всегда угощал Настю шоколадками и расспрашивал про успехи в школе, добродушно улыбаясь. Кисегач ещё пришлось оказывать ему первую помощь, чтобы он не умер до приезда скорой помощи.У неё тогда только дрожали руки, при этом присутствовала полная ясность сознания, а в мыслях вертелось: ?В какой бы дом я ни вошла, я войду в него для пользы больного…?. Тот случай был последней каплей в решении Насти стать врачом.И сейчас она смотрела на Быкова и чувствовала тот же взгляд, то же желание, будто он был готов изнасиловать её прямо здесь, на крыше. Это был первый и последний раз, когда Настя его испугалась по-настоящему.— Ты сегодня прекрасна до неприличия, — прошептал Быков, протягивая руку и касаясь ладонью щеки Кисегач.Пронёсшийся по зданию гул звонка привёл Настю в чувство, она резко, без замаха влепила Андрею пощёчину, оттолкнула его и выбежала с крыши. Кабинет, где была их первая пара, находился на этом же этаже, но чтобы туда попасть, нужно было пересечь длинный коридор. Поудобней устроив сумку на плече, Кисегач побежала. Она не знала, чего боялась теперь, ведь здесь Быков точно ничего бы не смог ей сделать, даже если бы догнал.Добежав до класса, она, не робея, резко постучалась и вошла, не дожидаясь ответа.— Извините, Валерий Николаевич, меня Быков задержал, — это был первый раз, когда Настя на кого-то настучала, и по аудитории разнёсся гул недоумения. Всем былодо жути интересно, что же такого сотворил Андрей.— Садитесь быстрее, — пробормотал, не отрываясь от книги, преподаватель.Два ближайших к Насте места были на предпоследнем ряду у прохода, и она, недолго думая, заняла одно из них. Прошла минута, и дверь в аудиторию неслышно распахнулась, а Быков, нагло не сказав ни слова, быстро нашел Кисегач глазами и стремительно добрался до места рядом с ней.

Его рука заскользила над блокнотом, послышался быстрый звук вырывания листа.?Я тебя напугал, козочка??Настя прочитала и демонстративно отвернулась.?Прости, змейка?Кисегач взяла ручку и принялась конспектировать лекцию. Неожиданно она вздрогнула. Горячая ладонь Быкова прошлась от её коленки чуть выше, задев стрелку на колготках, погладила бедро, и Настю неожиданно накрыло возбуждение, какого она никогда не испытывала ни с кем, а уж тем более с этим человеком.Она специально вспомнила холодные глаза, в которых было только необузданное желание. Это только подстегнуло её.Она повернула голову, чтобы сказать что-то резкое, и оказалась с Быковым лицом к лицу. В его глазах не осталось и следа прежней животной страсти, которую она увидела на крыше, теперь там было только тепло. Его ладонь всё ещё лежала на её бедре.Поцелуй получился неожиданным и всеобъемлющим, Насте тут же захотелось изо всех сил обнять Быкова за шею, притянуть к себе и целовать-целовать-целовать.

Они одновременно бросили взгляд на преподавателя – тот что-то увлечённо писал на доске. Неожиданно Андрей скинул их тетради и ручки к себе в сумку и резко выдернул Настю в проход, они неслышно сбежали по ступеням вниз, почти слетели, и выскочили в коридор. Дверь, тихо скрипнув, закрылась за ними.Быков ухватил Кисегач за руку, переплёл их пальцы, и направился в сторону лаборатории, от которой у него откуда-то были ключи.

Поцелуи были жаркими, мокрыми, и возбуждали до боли. Такого Насте ещё не приходилось испытывать. Руки Андрея, казалось, были везде, обнимали всё её тело, касались каждого сантиметра кожи.— Стой, стой, подожди, — зашептала она прямо Быкову в губы.— Что такое? Что не так? – он говорил, в то же время не переставая покрывать поцелуями её лицо. – Ну что ты? Всё хорошо!— Я отказываюсь, я не хочу! — замотала головой она, но Андрей не дал ей убежать, обхватил за плечи и простонал:— Не надо, прошу тебя, — от этих слов Настино болезненное возбуждение достигло высшей точки, и она была готова закричать от невозможной сладкой боли внизу живота, когда Быков запечатал её губы поцелуем, наверное, навсегда.Туфли улетели в другой угол, что-то жалобно звякнуло, на колготки, упавшие рядом с кушеткой было больно смотреть. Их теперь можно было использовать только в качестве рыболовных сетей. Молнию на юбке поначалу заело, но чуткие пальцы Андрея быстро с этим справились.Ещё пару минут спустя вся их одежда грудой лежала на полу.Насте было двадцать, и это был её первый раз. Если бы Быков в тот момент стал задавать ей вопросы и удивляться её целомудренности, Кисегач нашла бы оправдание в приличной семье, строгом отце, тяжёлом характере и любви к учёбе. Но Быков, к счастью, тактично молчал.Ей было жарко, мокро и солёно от пота и слёз, которые непроизвольно текли по её щекам, а Быков размазывал их, задевая губы, а ещё – очень-очень больно. Настя царапала резко двигающегося в ней Андрея чуть ли не до крови, но молчала, будто хотела доказать, что она ничего не чувствует.Это был театр одного актёра для одного зрителя. Её для себя, потому что Быков всё прекрасно понимал и успокаивающе сжимал юную любовницу в объятиях.Естественно, ни о каком плотском удовольствии не было и речи, но Настя первый раз в жизни почувствовала себя целой, почувствовала себя женщиной. И когда Быков последний раз стиснул её в объятиях, наверняка оставляя синяки, она подумала, что хочет спать с ним. Не вот так – один раз, а вообще всегда. И сама испугалась своих мыслей.Несколько минут она была абсолютно счастлива, и тут её мир померк.Она только что лишилась девственности на кушетке в лаборатории с самым ужасным Дон Жуаном всего института, который во всеуслышание заявлял, что ненавидит просыпаться со своими партнёршами, который менял девушек чаще, чем трусы, который чуть не изнасиловал её на крыше, который…Который сейчас уткнулся ей носом в шею и пытался отдышаться от бурного оргазма.

— Настя, ты была великолепна, — самодовольно похвалил ей Быков. – Я и не ожидал этого от такой фурии, как ты.— Да ты с ума сошёл, — не своим голосом прошептала Кисегач, садясь на кушетке и, как во сне, одеваясь. Её руки дрожали, перед глазами всё плыло, лицо было мокрым от слёз, которых она не чувствовала.Когда она попыталась застегнуть молнию на юбке, оказалось, что она сломана. Кое-как зафиксировав пояс, она принялась надевать блузку. На ней не хватало нескольких пуговиц. Накинув пиджак, она сунула ноги в туфли на невысоком каблучке и решительно направилась к двери, потом развернулась, подошла к кушетке, наклонилась, подняла рваные колготки и сунула их в сумку.— А у тебя ноги волосатые, Кисегач, — своим обычным тоном произнёс всё ещё голый Быков. Он, казалось, ни капли не смущался собственной наготы. Его волосы торчали во все стороны, а глаза блестели шальным огоньком. Он был похож на большого кота, переевшего сметаны. – Но ты теперь можешь меня не стесняться, мы уже как подружки.— Да пошёл ты, — презрительно выплюнула она. – Учти, Быков, это было в первый и последний раз!— Ну да, — донеслось ей вслед.