1 часть (1/1)

Эта казнь отличается от всех остальных. Люди настолько боятся постоянно кривляющегося с насмешливой улыбкой, но проникающего прямо в душу пронзительным серьёзным взглядом колдуна, что сегодня на площади меньше народу, чем обычно. А те, кто пришёл поглазеть на давно ожидаемое зрелище, молчат, в суеверном страхе не смея улюлюкать и смеяться над осуждённым.Колдуна, тощего лохматого мальчишку, едва успевшего повзрослеть, несут на эшафот со сложенным на нём костром двое палачей – сам он на искалеченных после испанского сапога ногах идти не может. Рядом с эшафотом стоит молодой священник, трудолюбие которого удивляло даже маститых инквизиторов. Молодой мужчина, сам ещё почти юноша, только недавно получил сан, однако уже сейчас невозмутимо и безжалостно допрашивал тех немногих обвинённых в ереси, которых ему доверили. Но за этого колдуна инквизитор взялся с особенным старанием.Инквизитор непроницаемым взглядом смотрит на привязанного к столбу осуждённого, а тот, широко ухмыляясь, неотрывно глядит в глаза своего мучителя. Когда палач поджигает сухие ветки, колдун многообещающе подмигивает, отчего перепуганные люди замирают, боясь даже дышать. Первые языки пламени касаются искалеченного тела, но мальчишка пока молчит. Пока рано.Пламя поднимается всё выше, лижет залитые кровью запястья, вывихнутые плечи, располосованную плетью спину, изрезанную всеми попавшимися под руку заточенными предметами грудь… Юноша наконец мучительно закусывает губу. В виновности колдуна ни у кого не было сомнений – слишком уж много свидетелей нашлось у его забав. Его можно было вообще не допрашивать, но молодой инквизитор почему-то яростно истязал его несколько дней подряд, несмотря на легко срывающиеся с губ признания. Даже бывалые палачи обходили стороной допросную, из которой днями напролёт слышался громкий насмешливый смех, сливающийся с криком.А инквизитор всё не отрывает взгляда от своей жертвы. Наконец длинные взлохмаченные волосы вспыхивают и юноша, словно освящённый священным магическим ореолом, пытается выгнуться, туго сжатый верёвками. И в этот момент он внезапно кажется молодому инквизитору невообразимо прекрасным.Из огня вместо крика доносится жуткий нечеловеческий смех. Колдун пляшет в яростном пламени, и так он ещё прекрасней, чем когда алая кровь стекает по бледной коже, украшая её причудливыми узорами. Так он похож на танцующего в лесном хороводе фейри.Дикий смех звенит над площадью и тогда, когда от изломанного тела, кажется, остаются только кости.Инквизитор торжествует – так кажется всем и так он старается думать сам. Но впервые за восемь воплощений крик и боль извечного соперника не вызывают удовлетворения. Впервые хочется закрыть глаза и не слушать, не слышать, забыть, представить, что этого нет и никогда не было… Но как только молодой священник закрывает глаза, сквозь рёв пламени прорывается особенно громкий мучительный крик, заставляя пошире раскрыть глаза и смотреть, не отрываясь, на изломанный истончившийся силуэт.Когда огонь затихает и от молодого колдуна остаются лишь почерневшие кости, инквизитор молча разворачивается и уходит. Уходит, чтобы опять бесследно исчезнуть и родиться вновь в то же время и в том же месте, что и сожжённый сегодня юноша.За все эти восемь воплощений он сам ни разу не умер, хоть и до сих пор не понял этого.***Сегодня ночью в небе над Вероной нет луны – самое время для встречи двух давних врагов. Только вот мало кто в городе догадывается, насколько долго на самом деле длится их ненависть, отнюдь не обусловленная враждой кланов, к которым они принадлежат.Молодой племянник сеньоры Капулетти ни о чём не договаривался с человеком, которого ждал на этой пустынной улице, но всё равно был уверен, что он придёт. С крыши ближайшего дома с громким уханьем слетела крупная сова, в нескольких метрах над землёй обращаясь в язвительного юношу, несносного Скалигера – старые умения возвращались быстро. Молчать долго мальчишка делла Скала никогда не умел, даже на тихой ночной улице.– Так ты тоже вспомнил наши прошлые жизни, кот Капулетти? Мы ведь всегда вспоминаем их одновременно.Тибальт молчал, не двигаясь и в ночном полумраке напоминая скорее каменную статую.– И что теперь? Опять убьёшь меня? Только учти, я теперь не пойманный колдун, а ты не инквизитор. И я не нищий, пришедший просить у тебя крова и пищи в обмен на посильную помощь. И не… кем ещё я был за все эти жизни? Их, кажется, было восемь, эта – девятая? Так вот в этот раз я – племянник герцога и наследник Вероны, так просто убить меня и жить дальше у тебя не получится.Но молодой Капулетти не реагировал на злые слова юноши. У него перед глазами вставали картины предыдущего воплощения, и ему казалось, что это он задыхается от удушливого дыма и мерзкого запаха собственной горящей плоти…Скалигер нетерпеливо подошёл ближе к Тибальту и принялся требовательно трясти его за плечи, добиваясь ответа. Кошачий царь, вздрогнув, поднял полные отчаяния глаза на Меркуцио:– Я не хочу! Я не могу так больше…Юный Скалигер опешил – такой ответ был слишком странным для неистового Тибальта. Что в этой, что в прошлых жизнях юноша видел в этих глазах только ненависть и азарт охоты на излюбленную добычу.– Я не хочу убивать тебя – мне хватило. Давай в этот раз просто будем жить, не трогая друг друга, и оба останемся живы?Слова молодого Капулетти навязчиво напоминали столь нехарактерную для него мольбу, она же читалась в глазах. Меркуцио почти смущённо отвёл взгляд, не зная, как реагировать на такого Тибальта.– Не трогая не получится. Недаром же мы снова и снова рождаемся вместе в одно время – наша связь крепче венчальной клятвы.Кошачий царь привычно для этого воплощения вздохнул и закатил глаза, в очередной раз вызывая у Скалигера ехидную ухмылку.– Меркуцио, ну у тебя и сравнения! Венчальная клятва… Можно подумать, нас бы кто-нибудь согласился обвенчать.Юноша несогласно вскинулся, вспоминая недавний шуточный разговор с Ромео и Бенволио:– Ну почему же? А может в первой жизни я был принцем фей – сыном королевы Маб! А ты – моим пажом, – на издёвку в словах Скалигера Тибальт лишь скептически хмыкнул. – Ну или человеком, забрёдшим в мои владения. Мы полюбили друг друга, и фейри нас обвенчали.– Ты? Принцем? Уж скорее шутом.Меркуцио сначала обиженно скрестил руки на груди, недовольно покосившись на перебившего его Тибальта, а потом задумчиво цокнул языком.– Шутом? А что – любимый шут королевы фей! Совсем неплохо.Снова ребячество. Ребячество и привычка переиначивать любую колкость, полученную от других, выставляя её в выгодном для себя свете. Молодой Капулетти тяжело вздохнул и почти презрительно процедил сквозь зубы:– Прекрасная версия. Только непонятно, почему мы снова и снова возвращаемся в этот мир, и я каждый раз тебя убиваю?Юноша делал вид, что внимательно разглядывает левую руку, покрывшуюся по его желанию совиными перьями. Но Тибальт ждал ответ на свой вопрос – ему на самом деле понравилась эта идея, и он искренне хотел знать, почему же всё могло обернуться такой жестокостью. Тишина становилась давящей.– Может, королева приревновала меня и прокляла нас? Сначала ты убивал по её воле, а потом мы возненавидели друг друга...Племянник герцога попытался улыбнуться, но Тибальта такой ответ явно не устроил.– Видно, хорошим шутом ты был, раз она придумала такое суровое наказание.Молодой Капулетти снова нахмурился, вспоминая жуткие картины прошлого. Но племяннику герцога этой ночью грустить не хотелось:– Конечно хорошим! Да у меня вообще талант! Смотри сюда.Ловким движением рук Меркуцио выхватил из-за пазухи сорванное в чужом саду по дороге на встречу с извечным противником яблоко, второе будто бы достал из-за пояса Тибальта, а третье возникло в его руке само, с помощью магии перенесённое с дерева, растущего у дома Монтекки. Подбросив яблоки в воздух, юноша принялся умело ими жонглировать, весело улыбаясь в ярком свете луны. Оказывается, Тибальт ошибочно принял эту ночь за новолуние – просто тяжёлые тучи скрывали полную луну, а в остальные дни племянник Капулетти не обращал на неё внимания. Сейчас, в свете луны, Меркуцио действительно был похож на фейри. Особенно теперь, когда он, не переставая жонглировать яблоками, принялся задорно пританцовывать. Однако это было ошибкой – изобразив особенно мудрёное па, юноша не поймал яблоко, почти тут же получив вторым по голове, не удержался на ногах и упал.Молодой Капулетти, не выдержав, улыбнулся, а потом громко и весело засмеялся, протягивая юному Скалигеру руку, чтобы помочь подняться. Меркуцио засмеялся в ответ, поднимая с земли яблоко, ударившее его по голове. Протёр его рукавом рубашки и протянул Тибальту.Они смеялись, словно вновь позабыв ту страшную казнь и все предыдущие наполненные жгучей ненавистью и злобой жизни.Они смеялись так, как могли бы смеяться в этом воплощении, хоть раз попробовав не поддаваться Веронской вражде.Они смеялись так, как смеялись когда-то давно, так давно, что уже сами не могут вспомнить…