02.hyukbin (1/1)

Первым, что Санхёк рисовал в лице Хонбина, всегда были его губы. Мягкие, розовые, самые целовательные губы на свете — даже в те дни, когда Хонбин приходил явно не в настроении, и его губы были покусанными и бледными, они всё равно оставались для Санхёка прекрасными. Он любил их измазанными в креме от десерта и влажными от холодного кофе, прикушенными в задумчивости и расслабленно растянутыми в улыбке. Губы Хонбина были отдельным из всех миров, что Санхёк в нём видел. После губ шли глаза. В те дни, когда Хонбин на обеде засыпал на плече своего друга или прогуливал уроки в музыкальном клубе, подрёмывая на диванчике, Санхёк рисовал их закрытыми. Образ Хонбина с закрытыми глазами всегда отдавал хрупкостью и умиротворением, и Санхёк заражался этим настроением, не углубляясь в детали рисунка, а создавая Хонбина на бумаге мягкими, короткими линиями. Но в остальные дни, когда Хонбин был бодрым, Санхёк мог отдать несколько часов тому, чтобы идеально передать всю потрясающую искренность этих глаз и неподдельный интерес ко всему вокруг, неизменно трепещущий в них. Затем, закончив с глазами, он вырисовывал нос, скулы, маленькие ушки, красивый, достойный отдельного памятника лоб. Бывало, он останавливался на этом - уставал, потратив много времени на детали, или просто не успевал закончить. Иногда двигался дальше, давая образу расцветать, переносил на бумагу красивые статные плечи, скрытые под рубашкой, особо много времени уделял рукам, прорисовывая каждую выступающую косточку. Чем дальше он заходил в своих не идущих ни в какое сравнение копиях, тем сильнее испытывал потребность в оригинале. В том, чтобы обвести эти губы пальцами, чувствуя мягкость и тепло, а не безразличную поверхность листа, заглянуть в глаза, видя в них своё отражение, и сжать тёплую ладонь, поглаживая костяшки пальцами. К концу любого рисунка Санхёк чувствовал, что начинает задыхаться. * * * - С тобой всё в порядке? Санхёк сглотнул. Все слова, которые он прекрасно помнил в течение своей сознательной жизни, покинули его, оставив после себя перекати поле. Проверив, не потекла ли у него случаем слюна изо рта, Санхёк отрешённо кивнул. - Так что насчёт ручки? - Хонбин улыбнулся, обрадовавшись, что его поняли, а Санхёк еле сдержался, чтобы не ткнуть в его губы пальцами. Кажется, они всё-таки были настоящими. - К-конечно, - выудив из памяти остатки словарного запаса, Санхёк скинул с плеча рюкзак и чуть ли не зарылся туда с головой в поиске пенала. - М-минуточку. Хонбин молча стоял рядом, продолжая улыбаться, и Санхёк, как долбоёб последний, постоянно бросал на него взгляды, проверяя, не испарился ли Хонбин за те пару секунд, что он не смотрел. Найдя пенал, он облегчённо выдохнул и выудил из него ручку, протянув её Хонбину. - Спасибо большое, я сейчас быстренько подпишу кое-что и отдам. Ты не спешишь? Ой, у тебя тут из рюкзака что-то выпало, - и, не успел Санхёк сориентироваться, Хонбин наклонился к валяющемуся на полу листку. Его лицо, пока он рассматривал себя же, сегодня — прорисованного буквально до каждой поры на щеке, не выражало никаких эмоций, которым Санхёк смог бы дать определение. - Так это... я, - наконец сказал Хонбин. Без отвращения и осуждения. Обычной констатацией факта. Санхёк кивнул. Хонбин молча сложил листок и засунул его в карман своих брюк, быстро расправился со своими бумагами, пока Санхёк проваливался под землю от стыда, и, в конце концов, пристально посмотрел на Санхёка и протянул руку ладонью вверх. - Бумажку дай, - сказал он. - Любую. Не очень понимая, зачем Хонбину ещё бумага, Санхёк просто послушно кивнул и протянул ему нелепый стикер с нарисованным котом. Хонбин что-то быстро чиркнул и вернул всё обратно — и ручку, и листок. - Я свободен завтра после шести и в пятницу в семь. Тут мой номер, напиши мне, договоримся, где встретимся, - сказал Хонбин и, как ни в чём не бывало, развернулся в обратную сторону. - А что мы будем делать? - громко спросил Санхёк. Хонбин остановился, поворачиваясь к нему. - На свидание пойдём, глупый, - ответил он и улыбнулся.