Музыкальные ноты и пламя костра (1/1)

КадзуДва года назадВозраст – пятнадцать летВ полной тишине она устроилась на сцене. Хотя нет, не в полной – кровь с грохотом проносилась во мне, громом отдаваясь в ушах. Моя Мэй осторожно села. В чёрном, без рукавов, платье, с длинными каштановыми волосами, собранными на затылке в узел, и с белым бантом на макушке, она была прекрасна.Я поднял фотоаппарат, который всегда висел у меня на шее, и посмотрел в видеоискатель – Мэй как раз поднесла смычок к струнам виолончели. Мне так нравилось ловить её именно в этот миг. Миг, когда она закрывала большие зелёные глаза. Миг, когда перед началом исполнения на её лице проступало самое идеальное, самое совершенное выражение. Выражение чистой страсти, полной устремлённости к тем звукам, что должны были последовать.Я щёлкнул в самый подходящий, идеальный момент – и тут же со сцены полилась мелодия. Опустив фотоаппарат, я сосредоточился на ней. Никаких снимков во время исполнения – чтобы ничего не пропустить, чтобы отметить каждую деталь, каждый штрих.Мэй начала раскачиваться в такт музыке, и мои губы дрогнули в улыбке. Ей нравилась эта вещь, и она исполняла её, казалось, вечность. Никаких нот – "Гринсливз" изливалась через смычок из самой её души.Я смотрел и не мог отвести глаз. Её губы чуть заметно дёргались, и моё сердце стучало, как барабан. На трудных пассажах на щеках у неё появлялись ямочки. Глаза оставались закрытыми, но каждый мог видеть, какие части нравятся ей больше всего. Голова склонялась то в одну, то в другую сторону, и улыбка, открытая и счастливая, растекалась по лицу.Люди не понимали, что она и теперь, после всего-всего, оставалась моей. Нам было только лишь по пятнадцать, но с того дня, когда я поцеловал её в цветущей роще, семь лет назад, ни у неё, ни у меня не было никого другого. Я просто не замечал других девушек и видел только Мэй. В моём мире существовала только она одна.В нашем классе Мэй отличалась от всех остальных. Странная, необычная, не из тех, кого называют классными. Её не трогало, что думают о ней люди, – так было всегда. Она играла на виолончели, потому что ей это нравилось. Читала книги. Училась увлечённо и с интересом. Вставала на утренней заре, чтобы только полюбоваться рассветом. Вот почему она была для меня всем. На веки вечные. Потому что другой такой не найти. Потому что она была единственная во всём городе, полном похожих одна на другую, словно сделанных под копирку, красоток. Она не выставлялась, не задиралась, не гонялась за парнями. Мэй знала, что у неё есть я, а я знал, что у меня есть она.Кроме нас самих, нам никто больше не был нужен.Виолончель зазвучала мягче – номер подходил к концу. Я сел поудобнее, снова поднял камеру и щёлкнул в последний раз – ровно в тот момент, когда Мэй подняла смычок и выпрямилась с довольным выражением на прелестном личике.Публика разразилась аплодисментами, и я опустил фотоаппарат. Мэй отстранила инструмент, поднялась и, поклонившись, скользнула взглядом по залу. Наши глаза встретились, и она улыбнулась.Сердце моё колотилось так, словно хотело вырваться из груди.Я глупо ухмыльнулся в ответ и откинул упавшие на лицо длинные волосы. Щёки Мэй зарделись румянцем. В следующую секунду она сошла со сцены, а в зале включили свет. Номер Мэй был последним. Её всегда ставили в конце представления, потому что она считалась лучшей исполнительницей в нашей возрастной группе. На мой же взгляд, ей не было равных и в трёх старших группах.Однажды я спросил, как у неё получается играть настолько хорошо. Мэй ответила, что это даётся ей так же легко, как дыхание, что мелодии изливаются из неё сами собой. Представь такого рода талант я просто не мог, но Мэй – самая удивительная девушка в мире – случай особенный.Аплодисменты наконец смолкли, и люди двинулись к выходу. Кто-то тронул меня за плечо. Миссис Сунь смахнула со щеки слезинку. Она всегда плакала, когда слушала Мэй.– Кадзу, дорогой, нам нужно доставать домой этих вот двоих. Ты сможешь проводить Мэй.– Да, мэм, – ответил я и тихонько рассмеялся, взглянув на девятилетнюю Лули и одиннадцатилетнюю Киао, сестричек Мэй, мирно спавших на своих местах. В отличии от неё музыка их не особенно трогала.Мистер Сунь закатил глаза и помахал мне рукой, после чего повернулся и стал будить девочек, чтобы отвезти их домой. Миссис Сунь чмокнула меня в лоб, и они, все четверо, ушли.Проходя между рядами стульев, я услышал справа от себя шёпот и негромкое хихиканье. Собравшиеся в уголке девчонки с любопытством смотрели в мою сторону. Я опустил голову и, не обращая на них внимания, прибавил шагу.Случалось такое часто. Чем объяснить такое их внимание ко мне, я не понимал. Мы с Мэй были вместе столько же времени, сколько они меня знали. Никто другой мне был не нужен. И я бы хотел, чтобы они перестали пытаться оторвать меня от моей девушки, – в любом случае из этого ничего бы не получилось.Я вышел из зала и направился к задней двери. В теплом влажном воздухе моя чёрная футболка моментально прилипла к спине. Чёрные джинсы и чёрные ботинки, наверно, плохо соответствовали весенней жаре, но такой стиль одежды я выбрал сам в качестве повседневного и оставался верен ему независимо от погоды.Участники концерта уже выходили через задние двери. Я прислонился к стене и только успел сложить руки на груди, как на глаза упала прядка.Исполнителей встречали на выходе родственники. Некоторые время я наблюдал за ними, а потом снова увидел тех девчонок, которые таращились на меня в зале, и опустил глаза. Меньше всего мне хотелось, чтобы они осмелели и подошли. Разговаривать нам было не о чем.Я так и стоял, опустив голову, когда услышал приближающиеся шаги. Мэй бросилась мне на грудь и крепко-крепко обняла. Я уже был под шесть футов и прилично возвышался над Мэй с её пятью футами. Что мне, однако, нравилось, так это то, как идеально она мне подходила.Я глубоко вздохнул, втягивая её сахарно-сладкий запах, и прижался щекой к макушке Мэй. Пообнимавшись ещё немного, она отстранилась и с улыбкой посмотрела на меня. Её зелёные глаза казались огромными под накрашенными ресницами, а розовые губы соблазнительно блестели благодаря вишнёвому бальзаму.Я погладил её плечи, шею и взял в ладони прелестное личико. Тяжёлые от туши ресницы затрепетали, что только добавило ей соблазнительности.Искушение было слишком велико. Я медленно наклонился и с трудом сдержал улыбку, услышав, как у неё перехватило дыхание. Так случалось каждый раз, когда я целовал её, за мгновение до того, как наши губы встречались.И вот они встретились, и я втянул в себя её запах. От неё всегда шёл аромат вишни. Она пользовалась вишнёвым бальзамом для губ, и теперь этот запах заполнял мой рот. Мэй ответила на мой поцелуй и вдобавок вцепилась пальчиками в мою чёрную футболку.Медленно и нежно, не отрываясь, пока хватало дыхания...Прежде чем отстраниться, я оставил на её распухших губах три коротких, лёгких поцелуя.Ресницы Мэй снова затрепетали, глаза открылись. Её зрачки расширись, она облизала нижнюю губу и наградила сияющей улыбкой.– Поцелуй триста пятьдесят два. От Кадзу, у стены концертного зала. – Я затаил дыхание в ожидании продолжения. Судя по тому, как блеснули её глаза, заветные слова уже ждали своей очереди. Мэй привстала на цыпочки, потянулась вперёд и прошептала: – И моё сердце едва не разорвалось. – В счёт шли только особенные поцелуи, и каждый раз, когда мы целовались, я ждал этих слов с надеждой и волнением.Произнося их, она вдобавок едва не сразила меня улыбкой.Потом Мэй рассмеялась, и столько счастья зазвенело в этом смехе, что мои губы сами собой растянулись в широкую ухмылку. Я быстренько поцеловал её ещё раз в губы и, отступив, обнял одной рукой за плечи и привлёк к себе. Её макушка оказалась под моей щекой. Мэй обхватила меня руками, и я вдруг почувствовал, как она напряглась. Те самые девчонки-девятиклассницы, что ещё недавно таращились на меня, теперь переключились на Мэй и, указывая на неё, оживлённо перешёптывались и хихикали. Я стиснул зубы. Большинство девчонок обращались с ней вот так исключительно из ревности, так как не могли простить, что она заполучила то, на что претендовали они. Мэй говорила, что не обращает на них внимания, но я видел – обращает. И то, что она напряглась сейчас в моих объятиях, это подтверждало.Я встал перед Мэй, подождал, пока она поднимает голову, и строго сказал:– Не смотри на них.Она вымученно улыбнулась:– Я и не смотрю. Мне до них нет ни какого дела.Я вскинул брови и слегка наклонил голову.– Правда, Кадзу. Точно тебе говорю, – попыталась соврать она и для убедительности оглянулась и пожала плечами. – Но я их понимаю. Ты сам на себя посмотри. Такой роскошный парень. Высокий, загадочный, экзотический... Китаец! – Мэй рассмеялась и положила ладонь мне на грудь. – У тебя особый шарм этакого плохого парня, и инди-стиль очень тебе идёт. Девочки просто не могут устоять перед таким красавцем. Ты – это ты. Ты – совершенство.Я придвинулся ещё ближе, и её зелёные глаза расширились.– А ещё я – твой.Под моими пальцами напряжение понемногу уходило из её плеч. Я просунул руку под ладонь, всё ещё лежавшую на моей груди.– И никакой я не загадочный. Ты, Маимэии, знаешь обо мне всё, что только можно знать: никаких загадок, никаких тайн.– Для меня. – Она посмотрела мне в глаза. – Да, для меня ты не тайна. Но не для остальных девочек в нашей школе. Они все хотят тебя.Я уже начал злиться.– А я хочу только тебя. – Мэй прищурилась, как будто выискивала что-то в моём выражении, и это разозлило меня ещё больше. Я спел наши пальцы и прошептал: – Вместе навсегда.Вот теперь её губы тронула настоящая, неподдельная улыбка.Я ткнулся лбом в её лоб. Сжал ладонями щёки.– Мне нужна ты, и только ты. С пяти лет, когда ты протянула мне руку. Мне нужна ты, и этого никто не изменит, никакая другая девушка.– Да? Правда? – с оттенком недоверия спросила Мэй, но за сомнением прозвучали весёлые нотки.– はい。, – ответил я по-японски, и у меня в ухе зазвенел её милый смех. Ей нравилось, когда я разговаривал с ней на своём родном языке. – Твои родители просили передать, что забрали девочек домой.Мэй кивнула и немного обеспокоенно посмотрела на меня.– Ну, как прошло сегодня? Что ты думаешь?Я картинно закатила глаза, поморщился и сухо, строгим тоном произнёс:– Как всегда, ужасно.Мэй расхохоталась и ткнула кулаком мне в локоть.– Кадзу Танака! Не будь таким противным!– Ладно, не буду, – обиженно проворчал я и, обхватив её обеими руками, прижал к себе и принялся целовать. Мэй пискнула и попыталась высвободиться. Начав со щеки, я продвигался ниже и ниже, пока не добрался до шеи и услышал, как у неё перехватило дыхание. Теперь ей было уж не до смеха.– Ты была восхитительна, – прошептал я, захватывая зубами мочку её уха. – Как всегда. Идеальное исполнение. Ты завладела сценой. Все в зале слушали только тебя.– Кадзу... – пробормотала она со счастливой ноткой в голосе.Я отстранился, но руки размыкать не стал.– Когда ты на сцене, меня переполняет гордость за тебя.Мэй покраснела.– Кадзу... – смущённо произнесла она и снова попыталась вывернуться, но я не выпускал.– Карнеги-холл, помнишь? Придёт день, и ты будешь выступать в Карнеги-холле, а я – смотреть на тебя из зала.Мэй всё-таки вытащила одну руку и похлопала меня по запястью.– Ты мне льстишь.Я покачал головой:– Никогда. Всегда только правду.Мэй прижалась губами к моим губам, и её поцелуй пробрал меня с головы до ног. Потом она отстранилась, и я выпустил её из кольца рук.– Пойдём на поляну? – спросила Мэй, когда я повёл её через парковочную площадку, мимо продолжавших толкаться поблизости девятиклассниц.– Мне, кроме тебя, никто не нужен.– Сюин спрашивала, придём ли мы. Там все собираются. – Мэй посмотрела на меня. Губы её дрогнули, и я понял, что хмурюсь. – Сегодня же пятница, Кадзу. Нам пятнадцать, а ты совсем не развлекаешься, только смотришь, как я играю на виолончели. У нас ещё есть время, давай повидаемся с друзьями, как нормальные подростки.– Ладно, – согласился я и, обняв её за плечи, наклонился к самому уху. – Но завтра делить тебя ни с кем не стану.Мэй привлекла меня к себе:– Не возражаю.Девчонки у нас за спиной снова оживились. Кто-то произнёс моё имя. Я раздражённо вздохнул, а Мэй едва заметно напряглась и, не поднимая головы, сказала:– Это потому что ты другой, не такой, как все. У тебя есть художественный вкус, ты увлекаешься фотографией. Носишь тёмную одежду. – Она рассмеялась и тряхнула головой. Я отбросил волосы с лица. – А в первую очередь из-за этого. – Из-за чего? – нахмурился я.Мэй привстала на цыпочках и потянула меня за длинный локон.– Когда ты вот так делаешь. Когда откидываешь волосы. – Я удивлённо вскинул бровь, а она пожала плечами. – Устоять невозможно.– はい。? – Я встал перед Мэй и нарочитым жестом отбросил с лица прядь. – Говоришь, устоять невозможно? И к тебе это тоже относится? – Она прыснула со смеху и схватила меня за руку. Мы прошли по дорожке к поляне – участку в парке, где вечерами собирались ребята из нашей школы.– Вообще-то, Кадзу, меня не трогает, что на тебя засматриваются другие девчонки. Я знаю, как ты относишься ко мне, что чувствуешь, потому и сама отношусь к тебе так же и чувствую то же. – Мэй втянула нижнюю губу. Это означало, что она нервничает, но почему, я даже не представлял, пока она не продолжила: – Единственная, кто меня беспокоит, это Тинг. Она давно на тебя глаз положила и, даю руку на отсечение, готова на всё, чтобы только заполучить желаемое.Я покачал головой. Тинг мне даже не нравилась, но постоянно кружилась поблизости, потому что была в той же группе, что и большинство наших друзей. Все мои знакомые считали её первой красоткой, но я их мнения не разделял и с трудом переносил её отношения ко мне. Да и к Мэй тоже.– Она ничего для меня не значит. Пустое место, понимаешь, Маимэии? Мэй прижалась ко мне ещё крепче. Мы повернули вправо, к нашим друзьям. Тинг сидела на земле и, завидев нас, выпрямилась.Я снова наклонился к Мэй и повторил:– Пустое место.Вместо ответа она дёрнула меня за рубашку. Её лучшая подруга, Сюин, вскочила и раскрыла объятия. Взбалмошная, прямодушная, из тех, кто сначала говорит, а потом думает, она любила Мэй, которая отвечала ей тем же. В нашем городишке Сюин была одной из тех немногих, кто воспринимал странности Мэй как нечто восхитительное и очаровательное, а не мрачное и подозрительное.– Ты как, милая? – спросила Сюин и, отступив на шаг, окинула подруга, на которой ещё было чёрное концертное платье, оценивающим взглядом. – Чудесно выглядишь! Офигительно!Мэй благодарно кивнула. Я снова взял её за руку и повёл к небольшому костру, который ребята развели в декоративном очаге. Мы сели на деревянную скамью. Мэй устроилась у меня на коленях, прижалась спиной к моей груди, а щекой к шее.– Ну что, Мэй, как она? – спросил Веймин, мой лучший друг, сидевший по другую сторону костра. Другой мой близкий приятель, Бохай, приветственно кивнул, а его подружка, Шан, помахала нам.Мэй пожала плечами:– Вроде бы неплохо.– Как всегда, звезда шоу, – добавил я, крепко обнимая Мэй и улыбаясь моему светловолосому другу.– Это же всего-навсего виолончель. Ничего особенного, – негромко возразила она.Я покачал головой:– Публика была в восторге.Сюин улыбнулась, а Тинг картинно закатила глаза. Не обращая внимания на Тинг, Мэй заговорила с Сюин о школьных делах.– Перестань, Мэй. Говорю тебе, мистер Сато – злобный инопланетянин. Или демон. Короче, откуда-то, из мира, о котором мы ничего не знаем. И директор вызвал его специально, чтобы мучить нас, слабых юных землян, заумной алгеброй. Для него это способ получения жизненной силы, тут у меня никаких сомнений нет. И, похоже, он нацелился на меня. Потому что я знаю, что он – пришелец. Господи! Он так на меня пялится!– Сюин! – расхохоталась Мэй. Ей было хорошо, и я, глядя на неё, улыбнулся. А потом отключился, прислонился к спинке скамейки и, неспешно рисуя пальцем узоры на запястье Мэй и слушая вполуха разговоры друзей, ушёл в свои мысли. Больше всего мне хотелось поскорее свалить отсюда. Я был не прочь потрепаться с ребятами, но предпочитал компанию Мэй. Лишь её общества мне недоставало; лишь в одном месте я желал быть – рядом с ней.Сюин, наверно, сказал что-то забавное, и Мэй даже подпрыгнула от смеха, задев висевший у меня на шее фотоаппарат. Она тут же виновато улыбнулась, а я наклонился, взял её за подбородок и поцеловал в губы. Обычный, мимолётный поцелуй, ничего такого, но Мэй вдруг запустила пальцы мне в волосы, потянула к себе и раскрыла губы. Наши языки встретились, и у меня перехватило дыхание.Её пальцы запутались в моих волосах. Я положила руку ей на шею, чтобы продлить поцелуй. Если бы не нужно было дышать, я бы, наверно, никогда и не отнял губ.Отдавшись целиком поцелую, мы опомнились и отстранились только тогда, когда неподалёку кто-то откашлялся. Я поднял голову – по другую сторону костра ухмылялся Веймин, а когда опустил глаза, увидел полыхающие от смущения щёки Мэй. Наши друзья отворачивались, сдерживая смех. Ничуть не смутившись – она же моя девушка! – я обнял её ещё крепче.Затихший было разговор возобновился, а я стал проверять, в порядке ли фотоаппарат. Родители купили его мне на тринадцатый день рождения, когда заметили, что фотография становится моей страстью. Это был винтажный "Canon" шестидесятых годов. Я таскал его с собой повсюду и уже нащелкал тысячи фотографий. Не знаю почему, но в этой возможности поймать и сохранить мгновение было что-то магическое. Может быть, потому что иногда жизнь оставляет нам только эти вот моменты. Здесь уже ничего не изменишь, не переделаешь; что случается в тот или иной момент, то и определяет жизнь. Возможно, это и есть сама жизнь. Но сохраняя мгновение на плёнке, ты даёшь ему вечную жизнью Для меня фотография – магия.Я мысленно прокрутил каталог. Снимки с натуры, цветущие вишни в нашей роще занимали едва ли не всю плёнку. Сегодня добавились фотографии Мэй на концерте. Её очаровательные личико в момент полной самоотдачи. Такое выражение появлялось у неё только тогда, когда она смотрела на меня. Для Мэй я был особенным. Таким же особенным, как музыка.И с музыкой, и со мной её связывали нерушимые узы.Я поднял руку с сотовым, вытянул вперёд, направил камеру на нас. Мэй уже выключилась из общего разговора и теперь рассеянно водила кончиками пальцев по моей руке. Поймав её врасплох, я щёлкнул ровно в тот момент, когда она посмотрела на меня. В её глазах промелькнула досада, и я тихонько усмехнулся. Конечно, Мэй не злилась по-настоящему, а только притворилась, что ей надоедают. На самом деле ей нравились все мои фотографии, даже сделанные исподтишка, когда она меньше всего этого ожидала.Стоило мне только открыть фотографию, как сердце мгновенно заколотилось в груди. Мэй смотрела на меня, и она была, как всегда, прекрасна, но в этот раз меня сразило проступившее на её лице выражение. То самое выражение в её зелёных глазах, которое говорило, что она равно дарила музыке и мне. То самое, которое говорило, что она принадлежит мне, а я принадлежу ей. То, которое говорило, что хотя мы ещё молоды, но мы уже нашли друг в друге родную душу, стали половинками целого.– Можно посмотреть?Её тихий голос отвлёк меня от экрана. Она улыбнулась, и я отпустил руку и повернул телефон так, чтобы ей был виден дисплей.Взгляд её смягчился, по губам скользнула тень улыбки.– Кадзу, – прошептала Мэй едва слышно и, потянувшись, взяла мою свободную руку.Я сжал её пальцы.– Сделай и мне такую, ладно? Чудесно получилось.Я кивнул и поцеловал её.Вот почему мне так нравится фотография. Она может поймать истинное чувство, даже если оно выглядело лишь на долю секунды.Выключая камеру, я обратил внимание на цифры в уголке экрана и, наклонившись, негромко сказал:– Нам пора домой. Уже поздно.Мэй кивнула. Я поднялся и помог подняться ей.– Уже уходите? – спросил Веймин.– Да. Увидимся в понедельник. – Я помахал остальным и взял Мэй за руку. По пути домой мы почти не разговаривали, а когда подошла к её дому, остановились и обнялись. Я прижал её к груди и положил ладонь ей на шею. Она вскинула голову и посмотрела на меня снизу вверх.– Ты такая замечательная. Уверен, у тебя не будет проблем с поступлением в Джульярдскую школу. Нисколько не сомневаюсь, что твоя мечта – играть в Карнеги-холле – обязательно исполнится. Мэй широко улыбнулась и дёрнула за ремешок висевшей у меня на шее камеры.– А ты поступишь в Нью-Йоркскую школу искусств Тиш. Мы будем вместе, как и планировали всегда. Как и должно быть.Я кивнул и коснулся губами её щёки.– И тогда никакого комендантского часа уже не будет. – Мэй рассмеялась. Я спустился со щеки к губам, задержался на секунду и отступил.Как раз в этот момент дверь открылась, и на пороге возник мистер Сунь. Увидев, что я отстраняюсь от его дочери, и прекрасно понимая, что мы делали, она рассмеялся и сухо добавил:– Спокойной ночи, Кадзу.– Спокойной ночи, мистер Сунь.Мэй зарделся и шмыгнула в дом, а я пересёк лужайку, открыл дверь и прошёл в гостинную. Родители сидели на диване в напряжённых, как мне показалось, позах.– 嗨。, – сказал я.Мама вскинула голову:– 嗨。, малыш.– Что случилось? – нахмурился я.Мама бросила вопросительный взгляд на папу и покачал головой.– Ничего, малыш. Как Мэй? Хорошо отыграла? Извини, мы не смогли прийти.Я стоял и смотрел на родителей. Они что-то скрывали, о чём-то умалчивали – это было ясно. Не дождавшись продолжения, я медленно кивнул и ответил на мамин вопрос.– Как всегда, безупречно.В её глазах, похоже, блеснули слёзы, но она тут же сморгнул их. Ситуация сложилась неловкая.– Проявлю плёнку, – я постучал по фотоаппарату, – и спать.Голос отца догнал меня у лестницы.– Мы уезжаем завтра. Всей семьёй.Я замер:– Не могу. Мы с Мэй планировали провести день вместе.Отец покачал головой:– Только не завтра.– Но... – попытался возразить я, но папа не дал говорить.– Я сказал нет. Ты едешь с нами, это решено. С Мэй встретишься, когда вернёмся. Мы не на весь день уезжаем.– Да что тут на самом деле происходит?Отец подошёл и остановился передо мной. Положил руку мне на плечо.– Ничего, Кадзу. Просто из-за работы я почти совсем тебя не вижу. Хочу это изменить, поэтому завтра мы проведём день на пляже.– Ну, тогда ведь Мэй может поехать с нами?Ей нравится на пляже. Это одно из её любимых мест.– Не завтра, Кадзу.Я стоял молча, недовольный и злой, понимая, что сегодня он не уступит.– Иди, проявляй свою плёнку, – устало вздохнул он. – И ни о чём не тревожься.Я так и сделал. Спустился в подвал и зашёл в узкий закуток, который папа превратил в фотолабораторию. Можно было бы пользоваться цифровой камерой, но я работал по старинке и всё ещё проявлял плёнки. Мне казалось, так получается лучше.Через двадцать минут передо мной лежала вереница фотографий. Отпечатал я и снимок с телефона, тот, на котором были мы с Мэй. Его я взял с собой в спальню, а по пути заглянул в комнату младшего брата, двухлетнего Акура. Он лежал, свернувшись, прижав к себе плюшевого медвежонка, и его спутанные тёмные волосы разметались по подушке.Я толкнул дверь и включил лампу. Посмотрел на часы – время приближалось к полуночи. Я откинул упавшие на глаза волосы, подошёл к окну и невольно улыбнулся, увидев на фоне погрузившегося в темноту дома Сунь одно светлое окно – сигнал Мэй, означавший, что берег чист и путь открыт.Я запер изнутри дверь и выключил лампу. Спальня наполнилась тьмой. Я быстро переоделся в пижамные брюки и куртку, неслышно поднял окно и выбрался наружу. Пробежав через лужайку между нашими двумя домами, я забрался в комнату Мэй и осторожно, стараясь не шуметь, закрыл окно.Мэй лежала в постели, укрывшись одеялом. Глаза закрыты. Дыхание ровное и спокойное. Ладонь под щекой. Невольно залюбовавшись этой трогательной картиной, я подошёл ближе, положил на тумбочку подарок и сам устроился рядом.Мы лежали рядом, деля одну подушку.Так продолжалось уже не один год. Первый раз я остался у неё по ошибке. Мне было двенадцать – я забрался в её спальню просто поговорить и сам не заметил, как уснул. К счастью, проснулся утром рано и домой успел вернуться незамеченным. Но на следующий вечер остался уже умышленно, а потом это стало едва ли не обычным делом. Нам повезло – никто ничего не узнал, и наша тайна осталась тайной. Уж и не знаю, как бы повёл себя мистер Сунь, узнав, что я провожу ночи в постели с его дочерью.Вот только спать рядом с Мэй становилось всё труднее и труднее. Мне уже исполнилось пятнадцать , и мои чувства к ней изменились. Я и смотрел на неё иначе. И с ней происходило то же самое. Мы целовались всё больше и больше, и поцелуи тоже не были невинными, а наши руки забирались в такие места, куда им забираться не следовало. И нажать на тормоз бывало всё труднее. Я хотел большего. Я хотел мою девушку всю, целиком.Но мы были слишком молоды и знали это.Вот только легче от этого не становилось.Мэй пошевелилась.– Думала, ты уже не придёшь сегодня. Ждала-ждала, а ты всё не приходил и не приходил, – сонно проворчала она, убирая волосы с моего лица.Я взял её руку, приник губами к ладони.– Долго проявлял плёнку. И родители вели себя как-то странно.– Странно? Это как? – спросила Мэй, придвигаясь ближе и целуя меня в щёку.Я покачал головой.– Ну, не знаю... странно. По-моему, что-то происходит, но они не говорят, не хотят, чтобы я беспокоился.Мэй озабоченно нахмурилась. Я сжал её ладонь и, вспомнив про подарок, протянул руку и взял с тумбочки фотографию, которую вставил дома в простенькую серебряную рамку. Потом коснулся пальцем иконки фонарика на телефоне и повернул рамку так, чтобы её было лучше видно.Мэй тихонько ахнула, и её лицо осветилось улыбкой. Она взяла фотографию, провела пальцем по стеклу и, полюбовавшись секунду-другую, поставила на тумбочку.– Мне нравится.Мэй приподняла одеяло, и я придвинулся поближе, положил руку ей на талию и принялся целовать её щёки и шею. В какой-то момент мои губы коснулись одного местечка под ухом, и она хихикнула и отстранилась.– Кадзу! Щекотно!Я отодвинулся и просунул ладонь между её руками.– Ну? – шёпотом спросила она, наматывая на палец длинную прядь моих волос. – Что будем делать завтра?Я закатил глаза:– Ничего не получится. Папа объявил семейный день, и мы все отправляемся на пляж.У неё вспыхнули глаза.– Правда? – Она села. – Обожаю пляж!Мне стало не по себе.– Он сказал, поедем только мы одни. Только семья.– О... – огорчённо протянула Мэй и откинулась на подушку. – Я что-то не так сделала? Чем-то провинилась? Твой папа всегда приглашает меня со всеми вами.– Да нет, нет, – запротестовал я. – В том-то и дело. Говорю же, они странно себя ведут. Папа сказал, что хочет, чтобы мы провели этот день семей, но мне кажется, тут что-то ещё кроется.– Ладно, – грустно согласилась Мэй.Я погладил её по щеке:– Обещаю, к обеду вернусь. И завтрашний вечер проведём вместе.Мэй взяла меня за руку. Её зелёные глаза в тусклом свете лампы казались необыкновенно большими.– Хорошо.Я провёл ладонью по её каштановым волосам:– Ты такая красивая.Румянец окрасил её щёки. Я подался к ней, впился губами в её рот и раздвинул языком её губы. Мэй чуть слышно охнула и вцепилась в мои волосы.Я не мог оторваться. Чем больше мы целовались, тем жарче становился её рот. Мои руки скользили по её голым рукам и опускались всё ниже и ниже, к талии.Мэй повернулась на спину. и моя ладонь скользнула по её ноге. Я прижался ещё теснее и потёрся о неё. Мэй мотнула головой, со стонами оторвавшись от моих губ. Но я не остановился и продолжал целовать её всё настойчивее – в щёку, шею, плечо. Моя рука забралась под сорочку, и пальцы ритмично поглаживали мягкий низ её живота. Она потянула меня за волосы и, развернувшись, обвила меня ногой. Я глухо застонал и, потянувшись, захватил её рот. Наши языки столкнулись, и моя рука двинулась вверх.Мэй разорвала поцелуй:– Кадзу...Я уронил голову, уткнувшись лицом в ложбинку между шеей и плечом и струдом переводя дух. Желание было столь велико, что казалось, мне недостанет сил взять его под контроль и остановиться.Мэй поглаживала меня по спине, и я попытался успокоиться, сосредоточившись на ритме её пальцев.Минута шла за минутой. Я лежал неподвижно, распластавшись на Мэй, вдыхая её аромат, чувствуя под рукой её мягкий живот.– Кадзу? – прошептала она.Я поднял голову.Она тут же дотронулась до моей щёки.– Малыш? – В её голосе прозвучала тревожная нотка.– Всё в порядке, – прошептал я как можно тише, чтобы не побеспокоить её родителей, и заглянул в её глубокие глаза. – Просто чертовски тебя хочу. Когда вот такое случается... когда мы заходим так далеко... я как будто теряю рассудок.Мэй запустила пальцы мне в волосы, и я закрыл глаза, наслаждаясь её прикосновениями.– Прости. Мне так жаль...– Нет, – решительно перебил я, невольно повысив голос. Получилось слишком громко. Огромные глаза Мэй смотрели на меня. Я отодвинулся. – Не надо. Не извиняйся за то, что остановила меня. Мы не сделаем ничего, о чём тебе придётся потом пожалеть.С её распухших от поцелуев губ слетел долгий вздох.– Спасибо, – прошептала она. Моя рука нашла её руку, и наши пальцы переплелись.Я сдвинулся к краю и кивнул, приглашая её в объятия. Мэй положила голову мне на грудь. Я закрыл глаза и постарался выровнять дыхание.В конце концов сон всё же взял верх. Палец Мэй выписывал узоры на моём животе. Я уже проваливался в забытье, когда она вдруг прошептала:– Ты – моё всё, Кадзу Танака. Надеюсь, тебе это известно.Глаза распахнулись сами собой. Подсунув палец под подбородок, я повернул её лицо к себе. Её приоткрытые губы ждали поцелуя.Я поцеловал её – нежно, мягко – отстранился. Лёжа с закрытыми глазами, Мэй улыбнулась. Она выглядела такой счастливой и умиротворённой, что моя грудь разрывалась от нежности.– Вместе навсегда, – прошептала я.Она повернулась, устраиваясь поудобнее, и ответила тоже шёпотом:– На веки вечные.И мы оба уснули.