Часть 4 (1/1)

Я ломал стекло, как шоколад, в руке,Я резал эти пальцы за то, что ониНе могут прикоснуться к тебе.Я смотрел в эти лица и не мог им проститьТого, что у них нет тебя, и они могут жить…Раннее утро. Надоедливый птичий гомон на улице. Тусклый свет синеватой лампы в ванной. Он мягко струится по кафельным стенам, заполняет всё пространство комнаты, и в этом скудном свете капли крови на скользком белом полу видятся чёрными, пугающе-чёрными, а разлетевшиеся в стороны свежие лепестки?— скомканными и серыми. Приглушённый шум воды из крана. Капли падают на бутоны, ядовито-яркие рваные лепестки, смывают с них уже спёкшуюся на воздухе тёмную кровь. Смывают, уносят куда-то далеко, вглубь, в бездну, бесконечную сеть городских труб и отстойников, а вместе с ней уходит боль. Уходит, чтобы снова вернуться. Боль в каждом из этих цветов, лёгко-воздушных, но таких губительных и мерзких. Поначалу они источают тонкий, едва уловимый сладковатый аромат, который вскоре перебивается тяжёлым запахом крови. Ледяная вода стучит по ним, они тяжелеют, сбиваются в тёмную аморфную массу, ещё более отвратительную. Тонкие пальцы Нуки конвульсивно сжимаются внутри неё. Лепестки неприятно липнут к рукам, мёртвые разбухшие бутоны разваливаются, как разлагающаяся плоть, из них вытекает уже зловонная пузырящаяся жижа с ошмётками пыльцы, какого-то мелкого мусора, обрывками лепестков, тонких, испещрённых переплетениями жилок. Сочный, толстый, живучий стебель, такой жёсткий, ярко-зелёный на сломе, без шипов?— но откуда тогда столько боли? Солоноватый вкус на языке. Такой привычный, уже, можно сказать, постоянный. Бешеный стук сердца, отдающийся в горле и где-то во рту. Лепестков очень много, они забивают слив, а струя воды всё бежит и бежит, разбрызгиваясь в стороны, на кафельные стены и залитый синеватый пол. Отвратительное цветочное месиво бурлит в холодной воде, которая мигом багровеет, а потемневшие, но всё по-прежнему зелёные стебли то вьются там, в глубине, то всплывают к поверхности и, подобно тонким щупальцам, тянутся наружу.Тебе не уйти от этого, они задушат тебя и утянут в пучину, из которой нет спасения.Капля крови стекает по губам и звонко падает в жуткое, уже болотного цвета, цветочное зелье. Кровь тяжелее воды, она не растворяется, опускается глубже и пропитывает скомканные мокрые лепестки. Вода расступается, но дно раковины куда-то исчезло. Вместо него?— бездонная глубина, из которой выступают чёрные глаза паники. Если смотреть в них долго?— она пустит корни в сердце и разорвёт его быстрее, чем чёртовы цветы. Сначала наобум, на пробу, пройдётся снаружи резью, а потом?— уже без шансов?— ранит изнутри.Нет.Шум воды отрывисто пульсирует где-то за ушами, водоворот затягивает сбившиеся в единую массу лепестки, кружит их, крутит, рвёт, ломает, но они остаются. Гул в голове разламывает её на части, не физически, конечно же, но достаточно, чтобы руки отнялись и подкосились ноги. А паника, как огромная чёрная клякса, растекается по телу, как кровь, по сосудам, отчего тело сковывается и коченеет, всё, до единой клетки.Да нет же, чёрт возьми!!!Нуки делает глубокий вдох, и её отпускает. Тело ломит от чудовищной усталости и слабости. Сколько она не спала? Вечность?Перед ней и вправду раковина, наполненная отсыревшими уже цветами. Они долго не лежат на воздухе и в сырости?— сразу начинают гнить. Поэтому они так противно шипят от воды и склеиваются в бесформенную кучу. Действительно, журчит вода из крана. Действительно, пол под ногами заляпан уже присохшей кровью. Опять придётся отмывать… Но это потом. Сейчас сердце колотится, как после самой настоящей панической атаки. Нуки делает струю сильнее и опускает лицо в горьковатую от цветов воду. Холод помогает ей взбодриться, и она делает несколько глотков прямо из-под крана. Руки постепенно начинают слушаться, и пальцы, механически сжимающие горсти лепестков, расслабляются. Привычно побаливает спина в районе лёгких.Полегчало.Она потом уберёт ванную после этого особенно сильного ночного приступа. Отмоет кровь и сожжёт прямо в раковине зловонные лепестки. А сейчас есть силы только на то, чтобы на полусогнутых вернуться обратно в спальню, выкурить сигарету и пролежать там до будильника.Часы на экране телефона показывают четыре утра, а ещё?— одно новое сообщение в соцсети. Лу??? Какого чёрта ей нужно в такую рань?Ты в норме? Не забудь, на сегодня ты записана. И не забивай, вот адрес, если что Дальше шла непрогрузившаяся геолокация. Что-то, отмеченное голубой точкой. Вот же… А ведь и правда, совсем забыла, напрочь. Нуки потёрла виски, зажмурилась и снова, открыв глаза, взглянула на экран. Нет, ей не показалось, подруга действительно напоминает ей о записи на приём в клинику, да ещё и не пожалела времени, чтобы найти на карте эту несчастную точку. Боже. Почему она вся такая идеальная, всё помнит лучше, чем сама Нуки, переживает, заботится о том, на чём давно пора поставить крест? Почему её это вообще волнует? Почему она говорит ей: не забивай?Экран гаснет. Телефон летит в гору подушек на кресле, в другой конец комнаты.Хорошо, что дреды не нужно расчёсывать. Плохо, когда, взбудораженная приступом, ты бежишь в ванную и забываешь на ходу закрутить их на затылке. Тогда они мешают спереди, лезут в лицо, в рот, застилают глаза, неизбежно мокнут под водой и напоминают тогда унылые почерневшие верёвки, которыми раньше привязывали на судах спасательные круги, а теперь они?— сгнившие и безжизненные. А ещё в них тоже запутываются цветы. Можно было бы, конечно, и венки из них плести, но вне лёгких цветы быстро поникают, вянут, да и от крови их не отмоешь. Ну и чёрт бы с ними… Пальцы шарят в поисках пачки сигарет на тумбочке и не находят. Ладно, вроде, понемногу отпускает. Пульс постепенно выравнивается, словно всепоглощающая паника ослабила свою цепкую ледяную хватку, и сердце теперь бьётся ровно, гоняя кровь по сосудам в обычном ритме. Перед глазами внезапно темнеет, голову?— ещё одно привычное чувство?— сдавливает с боков, прямо по вискам, внутри становится холодно. Практически ничего не видя, Нуки рушится на свой диван и утыкается лбом в похудевшие колени. В ушах стоит мягкий обволакивающий шум. Дышать. Сейчас главное?— дышать в такт с сердцебиением, но неглубоко, чтобы не усилилась боль в спине. Вот так. А чтобы скорее всё прошло, можно также ритмично дёргать себя за прядь или царапать ногтями ладонь. Нуки называла это ?синхронизацией ритмов??— это помогало ей быстрее прийти в норму после особенно сильных приступов. Всё. Теперь можно провалиться в пустоту, на этот раз спокойную, ровную и тёмную, как самая тихая ночь.***Нуки ненавидела запах поликлиник и больниц. Ещё с самого детства, когда мама водила её по врачам, она старалась дышать реже и по возможности подходить к открытым окнам. Почему-то казалось, что вот эта вездесущая смесь из запахов кварцевых ламп, детергентов и лекарств?— это именно то, чем пахнет боль. Около запасных выходов добавлялся ещё удушливый запах сигарет и отходов. Однако сейчас-то она знала, чем на самом деле пахнет боль?— она пахнет пионами и кровью. Да что тут говорить, она вообще ненавидела поликлиники и больницы. Её тошнило от показной приветливости девочек на ресепшене, их приклеенных улыбок, а особенно от того, что на их фоне?— резко контрастирующие каменные лица врачей, напыщенность, чёрный юмор. Не то чтобы он плох сам по себе, но именно в больницах воспринимается ужасно. Мысль от того, что над её болью может смеяться кто-то ещё, окончательно внушала отвращение и недоверие. Нуки бы так и не добралась до больницы, если бы Лу не приехала утром за ней и не отвела сюда за руку. Отнекиваться и пытаться уйти, разумеется, глупо, поэтому Нуки теперь стояла здесь, прижимая вату к сгибу локтя?— у неё взяли анализ крови. А ещё в сумрачном кабинете велели раздеться и просветили рентгеновскими лучами?— таковы оказались правила для тех, кто приходит на приём с ханахаки.В коридорах было малолюдно, иногда мимо проходили медсёстры, бледные пациенты и их родственники, родители с детьми, кто-то в масках. Некоторые, очевидно, тоже болели ханахаки, но уже гораздо дольше и сильнее. Они передвигались медленно, нервно комкали в руках салфетки, шевелили губами, будто что-то пережёвывая, звучно покашливали, держась за спины. При этом в груди у них что-то перекатывалось и едва слышно клокотало. Внезапно почувствовав отвращение, Нуки закрыла глаза и отвернулась. Смотри, сука, это твоё будущее.—?Вы с ханахаки?—?Да.Молоденькая медсестра у стойки быстро листала толстенную папку. Остановившись, она ухоженными пальчиками перепечатала из неё что-то в компьютер, вынула из рычащего принтера какие-то листы и, на ходу шелестя ими, пригласила следовать за собой:—?Пройдёмте со мной, доктор уже ждёт. Ваш снимок мы передали ему.Потянулись светлые и невыносимо вонючие коридоры. Доктор?— мужчина лет сорока пяти с усталым, несмотря на утренние часы, лицом, одетый в медицинский костюм со сбитым бейджем на левой стороне груди. Медсестра положила листы перед ним на стол. Поблагодарив её, доктор безлично поздоровался и пригласил присесть.Пульмонологи, которые работают с ханахаки, должны быть ещё и по сути своей психологами. К ним приходят люди уставшие, опустошённые и практически потерявшие волю к жизни. И что самое страшное?— эти люди считают, что они в порядке, думают, что так и должно быть. Даже плача по ночам, терпя боль и давясь кровавой слизью. Не всех, конечно, но большинство из них близкие родственники, друзья то уговорами, то угрозами, то силой заставляют переступить порог кабинета врача. Лишь единицы хотят побороться с болезнью сами. Однако даже почти все они задают вопрос?— рано или поздно, вслух или беззвучно?— зачем это нужно? Зачем оттягивать неизбежное? Каждому нужны разные ответы. Кому-то ответ вообще не нужен. Человек с ханахаки?— это не просто организм-машина, в котором можно отремонтировать деталь, чтобы снова заработало. Это жизнь, которая трещит по швам, это липкая тревога, боязнь очередного приступа, постоянная ноющая боль, это расшатанные нервы, одна и та же мысль, назойливо сверлящая мозг. Врачи здесь ходят по лезвию вместе с пациентами, этими живыми вазонами, ведь все они знают, что наверняка сработает только единственное лекарство?— взаимная любовь, а любой неосторожный шаг?— трагедия.—?Я подожду здесь? —?шёпотом спросила Лу.—?Лучше зайди, а то мне ссыкотно,?— Нуки, хорохорясь, выдохнула носом чуть больше воздуха, чем обычно. Должно быть, это означало усмешку. —?А с тобой будет спокойнее.Девушки вошли в кабинет и присели на белые кожаные стулья. В этом помещении стены были почти пусты, разве что большой календарь с фотографией космоса и картина с изображением лёгких нарушали их девственную чистоту.—?Как давно вы болеете?—?Несколько месяцев… Не помню. Вряд ли бы я сама сюда пришла, если бы не…—?И как самочувствие сегодня?Нуки начала говорить что-то неуверенное и отрывистое про сегодняшний приступ, про ухудшение самочувствия, про пионы и чувство паники, но в целом была не очень разговорчива. Доктор кивал, выдерживал паузы, периодически задавал краткие банальные вопросы по поводу прочих симптомов, ощущений, течения заболевания. На огромном мониторе компьютера перед собой он открыл рентгеновский снимок, и Нуки осеклась, увидев его. Лёгкие почти до половины были заполнены, очертания лепестков просвечивались даже в плевральной полости. Около полуколец рёбер отчётливо были видны плотные округлые шишки?— бутоны. Сами цветы выглядели более прозрачными, их стебли беспорядочно переплетались, пронизывая лёгочную ткань, особенно густо?— в левом лёгком около того места, где находится сердце.—?Это мой снимок?—?Да,?— доктор, вооружившись ручкой, как указкой, провёл по экрану очертания лёгких. —?Это ваши лёгкие. Посмотрите, вот эти уплотнения?— это бутоны. В общем-то, они как раз наиболее вредоносные, поскольку поглощают много лёгочной ткани. Корешки встраиваются в кровеносную систему альвеол, туда, где происходит газообмен, и забирают оттуда питательные вещества для развития. Когда бутоны распускаются, корневая система отмирает, и затем выходит наружу с кашлем. Если будет меньше бутонов, то будет, соответственно, меньше вреда организму. Картина заболевания достаточно типична, вам повезло, что протекает не в тяжёлой форме. Судя по анализам, ваш иммунитет активно борется с цветами, но ему неплохо было бы помочь. В таких случаях он сам обычно не справляется. Вы курите?Нуки кивнула.—?В данном случае курение играет двоякую роль: с одной стороны, положительную, поскольку сигаретный дым угнетает развитие цветков, а с другой?— даже ещё здоровая ткань повреждённых лёгких теперь больше подвержена разрушению и сторонним инфекциям, тем самым, жизненная ёмкость лёгких уменьшается, а организм получает меньше кислорода. У вас прослеживается заметная гипоксия в крови, а частые головные боли и утомляемость?— признаки кислородного голодания. Дело в том, что эти цветы?— не те же самые, что растут на грядках и продаются в цветочных магазинах. Они не способны обеспечивать себя питательными веществами и самостоятельно получать кислород для дыхания. Значит, они воруют его у вас… Поэтому мой вердикт для всех людей с ханахаки: лучше отказаться от курения. А препараты могут помочь замедлить развитие болезни…—?А можно ли как-нибудь убирать цветы из организма? —?поинтересовалась до сих пор молчавшая Лу.—?Знаете, пациентам с запущенным заболеванием мы предлагаем одну такую процедуру, называется флороэкскреция. Она достаточно неприятная и, по правде говоря, отношение к используемому препарату неоднозначное: он был разработан недавно, и информация в статьях о нём очень противоречивая. Тем не менее, к клиническому использованию его пока допустили. Суть процедуры в том, что мы либо вводим его внутривенно, либо даём дыхательную смесь?— зависит от модификации препарата. Он избирательно действует на ткань цветов, их клетки, разрушает, и вся эта жидкость откачивается из лёгких. Процедура, ещё раз говорю, опасная и рискованная, мы очень редко её назначаем… Ну, а удалять цветы хирургическим путём здесь неуместно.—?Просто скажите, сколько мне осталось? —?резко спросила Нуки.Дежурная участливость в глазах доктора сменилась неподдельной настороженностью. Конечно, ему каждый день по много-много раз задают этот вопрос. И каждый раз непонятно, что ответить, как реагировать, чтобы не ранить и без того израненного пациента. Каждый раз?— растерянность, которую нужно искусно спрятать за натянутой улыбкой.—?Вы не могли бы нас оставить ненадолго? —?он обратился к Лу, и его вопрос Нуки поддержала молчаливым согласием. Девушка кивнула и вышла в коридор. Дверь за её спиной мягко, приглушённо защёлкнулась.—?Ну, пока так не стоит вопрос… Вы знаете, что можно бесследно вылечиться от ханахаки на любой стадии, а терапия поможет не упустить этот момент. У нас есть адаптированный курс медикаментов, который замедляет развитие бутонов, плюс отхаркивающие средства, обезболивающие, от кашля.—?Вы не ответили на мой вопрос.—?Почему?Нуки замялась, она, прямо скажем, не ожидала, что доктор спросит у неё что-то в ответ.—?Потому что я не понимаю, для чего это. Сложно что-то гарантировать, если вы не уверены в последствиях. Что будет, если я признаюсь человеку, а он меня пошлёт? Или если он умрёт из-за чего-то, например? Вы ведь даже не знаете, что это за человек!—?Это неважно. Важно то лишь, с чем вы сюда приходите. Вы можете сказать, что сейчас чувствуете?—?Боль. Я чувствую боль и страх от того, что что-то происходит внутри меня и независимо от меня, что я не могу это контролировать. Ненависть к человеку, из-за которого я здесь… Ну, вы поняли. И ещё?— тяжесть от того, что ей на меня уж точно плевать.—?Вы не можете быть уверены в последнем, ведь это не ваше чувство. Ну, а остальное?— в порядке нормы в вашей ситуации. Большинство вещей происходит вне нашего контроля, хоть подчас это незаметно. Многие функции нашего организма осуществляются без сознательного контроля, и да, если задуматься об этом, можно прийти к выводу, что они прекрасно справляются и без него. Возможно, это поможет обрести баланс. Здесь же точно в наших силах вернуть контроль над ситуацией?— как физический, так и эмоциональный. Будем над этим работать. Спасибо, что поделились со мной.Спасибо?!Да, доктор действительно был опытным. Он не сказал ничего особенного, ничего вроде слов утешения или сочувствия, но Нуки от них становилось немного легче. Врач что-то ещё говорил про терапию, про то, какие ещё были способы лечения, о побочных эффектах, режиме. Объяснил, что придётся попринимать успокоительные, при ухудшении состояния обратиться к психотерапевту, а ещё?— раз в месяц приходить в клинику на капельницы. Ещё раз напомнил, что надо бросить курить…Нуки слушала его с отсутствующим видом. Она рассеянно смотрела на доктора и понимала, что ему, признаться, всё равно. У него куча была и будет таких же пациентов, и стоит ей закрыть за собой дверь кабинета, он тут же забудет и не вспомнит о ней ничего. Быть может, кроме ещё одного имени в листе пациентов, ещё одной тоненькой папки истории болезни. Всё, что она видит в данный момент?— это маска, это просто его работа. Отвратительно, когда людям плевать на тебя, но лицемерие ещё более отвратительно. Нуки попыталась подумать о своих песнях, где было что-то про честность, веру в людей, единство, дух и внезапно осознала, что сейчас не верит даже в собственные слова. Она не запоминала ничего, потому что доктор пообещал повторить свою тираду в рецепте. Боже, как же жалко она выглядит со стороны. Худая, потерянная, мешки под глазами, неуклюже заколотые на голове дреды, мешковатая одежда. Постоянно ноющая спина, противно шевелящиеся внутри цветы. Ощущение каждого нового распустившегося бутона.—?А сколько люди живут с ханахаки, если не лечить?Доктор понял, что ему не отвертеться от этого настойчивого вопроса про смерть.—?По-разному бывает. Иногда болезнь прогрессирует, цветы растут быстро, и… А иногда?— год-полтора. Это от многого зависит.Нуки не стала спрашивать, от чего. Можно сколько угодно корчить из себя специалиста, но очевидно, что ханахаки?— всё равно болезнь плохо изученная, потому что с ней сложно работать, да и крупные фармацевтические компании почти не выделяют гранты на изучение подобной ?неведомой херни?, завязанной не только на физиологических механизмах. И никто не узнает, не побывав в шкуре заболевшего, что это значит?— захлёбываться кровью и слезами, услышав от любимого человека насмешливый отказ, плакать в панике от животного страха за свою жизнь и осознания, что тебя использовали, да и просто от ненависти к себе и своему телу, которое слабо и не может справиться с такой дрянью, как цветы.Наконец, врач закончил говорить. Он вывалил перед девушкой кипу бумаг, которые нужно было подписать в знак согласия проходить лечение. Затем он распечатал рецепт?— лист формата А4, сплошь покрытый аккуратным машинописным текстом?— и вслух повторил его ещё раз. Нуки опять не слушала. Рецепт?— это для Лу. Пожалуй, единственного человека, которому не насрать. Кто, как не она, будет заёбывать Нуки слежкой, звонками, проверками, выпила ли она нужные таблетки, пинками загонять в клинику на процедуры и бесконечно, даже излишне, пытаться поддержать?..Чёрт возьми, неужели это закончилось?Выйдя на свежий воздух, Нуки машинально вытащила из кармана пачку. На улице стоял полдень, было шумно и многолюдно, к парковке возле клиники подъезжали машины, похожие на разноцветные пятна. Солнце то пряталось за белыми лёгкими облаками, то вновь начинало светить. На ходу доставая из другого кармана зажигалку, она спускалась вниз по выщербленным бетонным ступеням, а в голове у неё?— как это уже чертовски привычно?— стояла лёгкая ломота и пустота, пустота, пустота. Впрочем, в пустоте этой изредка мелькали какие-то обрывки мыслей о том, что она теперь будет обязана наблюдаться в клинике, жрать кучу таблеток, терпеть боль от уколов, тратить время на походы на процедуры по расписанию. И всё это?— ради того, чтобы ничего не произошло. Она знала, что ничего не произойдёт, что рано или поздно цветы возьмут своё, обовьют ярко-зелёными стебельками упрямое живучее сердце и запретят ему биться. Но пока, пока зачем-то нужно делать что-то, чтобы этот момент оттянуть. Зачем? Наверное, затем лишь, чтобы успокоить Лу. И Туомаса, если ему не плевать. Да и в конце концов, ради всех остальных, чтобы они не доставали вопросами, почему Нуки часто такая бледная, пропускает тренировки, сильно кашляет в рукав и иногда пораньше уходит с репетиций. Ладно, всё-таки, есть польза от этой терапии. Пальцы привычным жестом чиркнули зажигалку…—?Эй, Нуки.Нуки поймала на себе настороженный взгляд Лу.—?Ну что такое?—?Не кури здесь, это же территория клиники. И вообще-то, помнишь, врач сказал: надо бросать.—?Или что?.. Слушай, это бред. Я не хочу лишаться того единственного, что даёт мне расслабиться и забыться хотя бы пока. А соблюдать всё?— вовсе не обязательно,?— зажигалка погасла.—?Но ведь это же правда важный момент. Как и таблетки. А чтобы отвлечься, можно, я не знаю… крутить спиннер. Собирать кубик Рубика. Жевать ментос, да что угодно, чёрт возьми. Ты должна беречь себя ради… ради всего. Всего того, что придёт тебе в голову прямо сейчас. Что бы ни пришло?— у этого есть свои плюсы.Нуки шумно вздохнула.—?Кубик Рубика? Серьёзно? Ты вообще себя слышишь? Какой, нахрен, кубик? Я заебалась жить так, я заебалась выкашливать букеты! Я живу только любовью к человеку, которому я нахуй не нужна. А весь этот бред,?— Нуки сверкнула глазами в сторону светло-голубой махины здания клиники,?— ты затеяла, чтобы растянуть это дерьмо на подольше, ведь так? Признайся, так? —?тут она поняла, что сгоряча сказала лишнего, тяжело вздохнула и уже тише продолжила. —?Извини. Но, сука, просто дай мне покурить. И не решай за меня, пожалуйста, что для меня лучше.На лице Лу не было ни тени смущения или обиды. Даже показалось, что в глазах её едва заметно заиграла лёгкая улыбка.—?Смотри,?— она достала вейп из кармана ветровки. —?Ты знаешь, сколько времени я пытаюсь бросить эту… дрянь. Знаешь?Нуки неуверенно повела плечом. Она подняла с бетонных перил лестницы, у которых они стояли, небольшой бетонный камешек и начала нервно мусолить его в руке.—?Ну ладно, где-то полгода примерно. И ты знаешь, как редко я меняю эти штуки. А теперь я точно бросаю. Всё!Лу подняла руку повыше и разжала ладонь. ?Штука? с противным треском упала на асфальт. Под кроссовкой Лу она ещё громче хрустнула, и по асфальту разлилась шипящая жидкость. Нуки снова цинично усмехнулась, но теперь её голос заметно дрожал. Она отвела взгляд от лужи на бетоне.—?Молодец. И что теперь? Опять будешь мне рассказывать про то, что у каждого есть шанс? Что любое говно можно преодолеть?—?Зачем? —?перебила её подруга. —?Ты сама это прекрасно знаешь. Но, может быть, пока недостаточно в этом уверена. А на самом деле, ты сильнее, чем думаешь, я обещаю.—?Это круто, что хотя бы ты видишь во мне не раскисший кусок дерьма, но прекращай корчить из себя мать Терезу. Мне не нужны ничьи жертвы, блять, и если ты думаешь, что…—?Заткнись, Нуки. Иди ко мне. —?Девушка распахнула объятия и, прежде чем Нуки успела что-либо сообразить, прижала её к себе. —?Запомни, милая, если я тебе сказала, что я верю в тебя, то в жопу весь остальной мир. Он не задавит тебя, потому что в тебе есть огромная воля. И нужно просто ей довериться. Послушай, мне не хочется, чтобы ты чувствовала себя одинокой, когда жизнь подложила тебе свинью. Особенно в те моменты, когда кажется, что всё пошло по пизде. Я люблю тебя.Я не хочу умирать, но… хочу. Кулак конвульсивно сжался, и острые края камешка вонзились в ладонь. На тонких царапинах выступила кровь.