46. Ночь Синтеза ч.1 (1/1)

Пали ангелы в огне… гром ревел над берегами… горящими пламенем Орка Blade Runner (1982) Музыка: Starship Troopers Soundtrack (Basil Poledouris) — Klendathu Drop Judas Priest — Painkiller Flёur — Танцующий Бог Sammy Salvo — A Mushroom Cloud Прежде чем челнок отделился от ?Принца?, кресло плотно обхватило меня, прижало к плечам фиксирующие захваты. Видимо понимая, что не просто так его приспособили для человека в реактивном ранце. Но тут был свой смысл: нельзя было даже привстать, не стукнувшись шлемом о потолок. В сдавленном пространстве кабины было только два наклонённых — словно в стоматологическом кабинете — кресла. За ними, в кишке, ведущей к андрогинному стыковочному узлу, была ещё пара ниш, где без удобств могли разместиться ещё двое пассажиров. Или багаж. Или даже четверо — как багаж. Оми, вопреки по-настоящему не очень-то и здравому смыслу, не тормозила, а разгоняла челнок, осторожно испытывая на прочность его щиты. Импровизированную высадку прикрывали с орбиты, но мой пилот не собиралась задерживаться на простреливаемых высотах ни единой лишней секунды. Впрочем, мы не были одни: целую свору разномастных челноков вниз отправила вся эскадра; окутанные огнём, распарывали атмосферу Рилота даже небольшие фрахтовики. Вместе с беспорядочно падающими обломками кораблей. Замершая в ожидании новых взрывов планета становилась всё ближе, всё откровеннее становилась и наша ничтожность перед осознанно приведёнными в движение стихиями, но мы с Оми молчали, собираясь каждый со своими мыслями. Через вуаль облаков уже можно было различить очертания ледяных долин и пиков, но на загораживающих вид слева и справа от тандемной кабины блистающих лезвиях воздухозаборников уже начал светиться тормозящийся воздух Рилота: мы торопились как можно быстрее прижаться к земле, воспламеняя свой след. Всё, чтобы успеть в Травер-Сити скорее бегущих со всех ног шагоходов, и уж тем более быстрее дробящих и плавящих лёд подземоходов — раскалённых членистых червей, тоже несущих в своём бронированном чреве десант. Заворчали гиперзвуковые прямоточники, потянули челнок на скромных шести махах. Глухой шлем не пропускал внутрь адский гул, но вибрация бунтующего внутри термических камер воздуха ощущалась даже корнями зубов. Пока Оми вела челнок в опасной близости от расколотых ледяных вершин, я правил маршрут, огибающий бегущие стада сухопутных крейсеров. Инерционная навигация и пассивные датчики в совокупности с точной картой физических полей помогали огибать безумный рельеф даже на такой скорости: то облизывая ледяной панцирь на высоте в считанную сотню метров, то взмывая почти что на километр после очередной преградившей нам путь горки или торчащей вверх груды. Каждый раз, как мощные двигатели и репульсоры вновь прижимали подлетевший вверх челнок ко льду, замирало сердце, казалось, что мы врежемся в землю, но челнок проходил в десятках метрах от поверхности: кроша её сминающей воздух ударной волной. С острых кромок челнока срывались скачки уплотнения, бичуя прозрачными плетями разбуженную грохотом ледяную равнину, поднимая за нами тучи из ледяной крошки и пыли. Маневрируй мы активнее в горизонтальной плоскости, могли бы идти и с меньшей переменой высот, но такой путь был более предсказуем. Взлетая же слишком высоко, мы рисковали подставиться под огонь прямой наводкой. Надо было проскочить между Сциллой и Харибдой, поэтому я продолжал внимательно отслеживать маршруты мчащихся по заснеженной пустыне шагоходов. Сюрреалистическое зрелище, транслируемое остающейся над нами эскадрой.

Иной дилетант удивился бы тому, как они так грациозно преодолевают торосы, но я знал, что в подошвах их широких стоп работали мощные репульсоры, не позволяющие проваливаться тяжеленным махинам в спрессованный, но всё равно такой хрупкий лёд. Потребление энергии репульсорами согласно грубой инженерной формуле определялось произведением четырёх множителей: прикладываемых усилий, объёма, в котором они действовали, нормирующего коэффициента и массы затронутых репульсорами тел. Вдобавок коэффициент этот зависел от близости плоти планетарного тела. Поэтому всё летающее высоко жрало много; низко, над самой землёй — меньше; а вот такое — контактное — меньше всего. Прицепить репульсор к тракам было ещё сложнее, а колёса, готовые преодолевать такие же препятствия пришлось бы делать воистину гигантскими, как и ход подвески с клиренсом. Там, где не может пройти шагоход, не пройдёт ничто иное. Разве что пролетит. Не видавшие ничего, кроме триеры или даже пентекора, древние греки сочли бы создателей стальных дредноутов безумцами. Или богами. Поэтому я и не пытался прикладывать земные мерки к местным военным машинам, напоминающим скорее сухопутные корабли, чем танки. Сам вопрос, зачем боевые шагоходы такие большие, показался бы жителям ?далёкой? Галактики нелепым. Размеры, разумеется, были проблемой, но не их: даже смотреть на шагоходы опасно, так как на расстоянии менее тридцати километров не успеешь увернуться от корабельного же по мощи огня. Вдобавок великанский ?танк? мог спокойно прошагать через традиционное минное поле. Мины же, способные хоть как-то его повредить, слишком велики, чтобы их можно было с лёгкостью спрятать от сканеров. А закапывая на десятки метров под землю, их нужно было делать настолько мощными, что высадить такую рассаду всюду никому не было под силу. Почти никому. Мог проломиться шагоход и через ?плёнку? защитного поля, мешающую работе репульсоров. И то и другое искажало пространство, поэтому репульсоры лэндспидеров при пролёте через щит ?закорачивало?, что делало казавшийся столь простым штурм с налёта невозможным. Помешать же громадному шагоходу пересечь наземный периметр щита могли только такие же циклопические рвы и надолбы, обязательно в сочетании с собственной артиллерией. Что до ракет — куда более медленных, чем плевки излучателей — то абсолютно все они были управляемыми, делая одни только скромные размеры неважной защитой. По совокупности этих причин не скованные дорожной сетью наземные машины и развивались в атмосфере взаимного противостояния так же, как и земные линкоры. Ввысь в ширь. Разумеется, из всех движителей шагающий — самый затратный. Развратно-поступательные движения хороши только в постели; уже в двигателе внутреннего сгорания поршневую группу облегчают, уменьшая неустранимые потери на разгон и торможение массы. Внушительные же колеблющиеся туда-сюда массы педипуляторов не только жрали энергию как не в себя, они, не будучи уравновешенны, уничтожали бы вибрацией сами шагоходы, не будь в механизме шагающего движителя более совершенных, чем гидравлические гравитационных амортизаторов. Тепла в этих механизмах тоже выделялось целое море, но и его успешно отводили. И это того стоило: педипуляторы могли на долю секунды буквально врастать в землю, не давая шагоходу полететь кувырком от отдачи сравнимого с турболазерами по мощи кинетического орудия. Сильно усложняющего жизнь защитным полям, рассчитанным преимущественно на отражение так называемого ?энергетического? вооружения. Орудия, которое на прочую наземную технику, особенно репульсорную, никогда не ставят. И, так или иначе, доля в цене сухопутной боевой техники движителя — даже такого сложного и громоздкого — была невелика. Щиты, вооружение, даже прицелы стоили дороже. Не секрет, что габариты и масса земной бронетехники ограничиваются грузоподъёмностью самолётов, наземной инфраструктурой, проходимостью шасси и несущей способностью грунтов. А вовсе не ценой ходовой части — двигателя и колёсного или гусеничного движителя. Большая часть цены земного танка — это его СУО, связь и прочая электроника, комплекс активной защиты, вооружение. Пятисот тонный самосвал дешевле земного танка. Только вот его, не разбирая на части, не перебросить по железной дороге. И не всякий мост выдержит такого колосса, тем более понтонный. А вот шагоходы дойдут практически по любой местности и на любой планете сами; для них почти что любая местности танкодоступна. Они и по неглубокому дну моря могут двигаться, и в вакууме. И по раскалённой поверхности. Непредсказуемость направления стремительного удара, невозможность легко блокировать их продвижение инженерными заграждениями дополняли образ этих джаггернаутов. Но их мы уже проскочили, зато на подлёте к Травер-Сити я вновь печёнкой ощутил приближающуюся опасность. Когда челнок, замедлившись до двух махов, уже раскрутил роторы компрессоров трёхконтурных двигателей, идя в пяти-десяти метрах надо льдом. — Оми, меняй маршрут! — велел я. Она устремила челнок по запасному пути. — Следующий! Немедленно! — заорал я, понимая, что и в тот каньон нам нельзя. Челнок взмыл вверх, совсем по-самолётному закладывая крутой вираж, и тут же заорал зуммер ракетной атаки. Я немедленно открыл огонь по приближающейся угрозе из крошечной плазменной турели. Вооружение у челнока всё-таки было, пусть и игрушечное. Но ракета неожиданно прошла мимо, взрезавшись в нескольких километрах по курсу перед нами. Микросекунду ничего не происходило, но, пробив слой льда, боеголовка испарила воду в глубине ледника, разбросав на сотни метров ледяные глыбы, мелкую крошку, окутала паром влетевший во все возможные фазовые состояния воды челнок. Щит упруго отразил ледяные осколки, не давая им вышибить транспарстил кабины, но ему было не под силу рассеять мгновенно сконденсировавшийся пар. Зуммер заорал вновь, но выстрелы из ручного по сути повторителя беспомощно рассеивались в оседающем ледяном крошеве. Мало того, челнок начал автоматически подниматься ещё выше, не в силах надёжно прощупать под собой поверхность, определить до неё расстояние. И спустя миг получил попадание второй ракетой. Сам удар я даже не почувствовал, но горизонт закувыркался, фиксаторы кресла вжали меня в сиденье ещё сильнее. Оми потянула рычаги машины, пытаясь выровнять грохочущую машину, но челнок почти не слушался, реактор ?упал?, и лишь благодаря тающей в буферах репульсоров энергии мы ещё не воткнулись в серые глыбы. Кое-как, стремительно теряя скорость и высоту, задрав нос, накренившись, челнок полетел прямо. Не прикрытый уже щитом фюзеляж стонал под напором воздуха, от покорёженных воздухозаборников и плоскостей на лету отрывало куски обшивки. Мгновенно приблизившийся лёд стесал наивно выпущенное шасси, машину перевернуло, подбросило, покатило, ещё несколько секунд нельзя было понять, куда и как нас волочёт. Затем мы остановились, но разглядеть уже ничего нельзя было: горячий непроглядный дым тотчас заполнил кабину. — Я ничего не вижу! — заорала Оми. Связь, однако, работала. Горящая тибана потекла по разожжённой приборной панели, смятым шоковым компенсаторам, оплавляя пласталь, окутав пламенем кабину. Я, не различая ничего даже с помощью сенсоров шлема, попытался было открыть боковой аварийный выход, но его смяло, заклинило. Разблокировав кресло, я с ужасом понял, что и второй выход — со стороны пилота — бесполезен: ведёт в никуда, в толщу льда, в который челнок втесался боковиной. Мне стоило больших усилий не выпасть из кресла, придавив и без того застрявшую в выгнутом каркасе челнока Оми. — Оми, хватайся за меня! — Мне пришлось при помощи Силы найти её руку. — Вперёд! Нет, не сюда. Стой! Да, направо! Теперь вперёд! Мы жутко медленно, на карачках поползли прямо по изорванному, плавящемуся металлу к кормовому выходу — космическому шлюзу. Благо, его вырвало с корнем. Зато весь воздух — поддерживающий горение в этой печи — поступал через него. Путь во внешний мрак преградила завеса из бурлящего в вывернутых лонжеронах пламени. — Там огонь! Всюду огонь! — крикнула Оми. — Прямо через него! — крикнул я в ответ, и, нащупав закреплённую в проходе винтовку, не отпуская ладони Оми рванул вперёд. В одиночку идти в огонь было слишком страшно. Вывалившись из отверстия, мы упали с высоты — метров в пять — и кубарем покатились по льду. И хотя в герметичном костюме и стало нестерпимо жарко, но пока ещё не стало нестерпимо больно: рассчитанная на ядерный взрыв, термобарический взрыв или даже на струю из огнемёта, термическая изоляция справлялась. Тонкий раскалённый внешний слой отдавал тепло холодно встретившему нас льду, а проникающий внутрь жар отводился аварийной системой активного охлаждения, предусматривающей продолжительное нахождение ?на солнышке? в открытом космосе. — Бежим! — крикнул я, сбив с себя пламя. Впрочем, покрытая чем-то липким и ещё горящим Оми уже со всех ног улепётывала от превратившегося в чадящую головёшку челнока. Далеко мы не убежали: нас нагнала ударная волна от взорвавшегося реактора. Я заранее бросился на землю — крупные элементы силового набора, оторванные от ротора лопатки просвистели над головой. — Ты цела?! — спросил я Оми, по-пластунски отползая от дымящейся во льду дыры. Отбросившая, словно тряпичную куклу, на несколько метров вперёд ударная волна покатила Оми по льду, заодно погасив всё, что прилипло к её броне. Но Караоми вполне себе бодро перебирала ногами и руками. Броня не зря стоила дороже челнока. — Кажется, да! — ответила, поднявшись Оми. Под нами как-то странно, непривычно дёрнулась земля, едва не подкинув нас в воздух; куда ни глянь, всюду в воздух поднялась ледяная взвесь. Из-за ледяной гряды в нескольких километрах от нас на несколько секунд сначала показалось сияние, словно от на миг появившегося из-за горизонта Солнца, затем вверх потянулось скромное сизое грибовидное облако. Килотонн на двадцать-тридцать. Кажется, из того самого ущелья, в которое я передумал сворачивать. Но у них не было времени минировать подходы! А сначала — необходимости! Разведка Травера ни о чём таком не докладывала! Если только кто-то не просчитал наши ходы сильно заранее… Я, распрямившись, огляделся. В чувство меня привела переотражённая ударная волна — пусть и всего лишь лёгкий толчок. Тупо торчать посреди ледяной долины было неумно. — Надо бы найти укрытие… — сказал я, ковыляя в сторону небольшого провала. — Ложись! — крикнула стоявшая ко мне лицом Оми. С ледяного отрога стреляли из чего-то мощного, что я ощутил и без подсказки. Мало было им сбить челнок! Но я не залёг без движения, а лавируя между разбрасывающими целые ледяные глыбы попаданиями, побежал в сторону намеченного укрытия. Отставая, под дробящим в крошку лёд огнём помчалась за мной и Оми. Нырнув в одинокую выщерблину в ледяной долине — едва ли пару метров глубиной — я откинул приклад винтовки и понял, что поведённая жаром крышка прицела приварилась к объективу. Ну и хрен с ним! Опираясь исключительно на Силу, я сделал несколько выстрелов по огневой точке, вынуждая устроивших засаду прекратить огонь из тяжёлого повторителя, разносившего моё хрупкое укрытие, словно заправское противотанковое трёхдюймовое орудие. Личный щит отставшей от меня Оми почти выбило одним-единственным попаданием, но она успела нырнуть в укрытие, пока я вёл ответный огонь — на подавление. Скатившись вниз, Караоми удачно вышибла из моих рук винтовку и увлекла за собой на дно укрытия и меня. Подняв и отряхнув оружие, я хотел было ещё высунуться, но яркая серия плазмы просвистела прямо над головой. Словно противник видел через лёд. В шлем уже один раз попали, и он даже выдержал, но я решил больше не испытывать судьбу. Хотя всю оптику в шлеме и опалило жаром всё ещё коптящего своими раскиданными на сотни метров частями челнока, электронная постобработка изображения приспособилась к дефектам, прояснив поле зрения. А с пары окуляров я и вовсе снял принявшую на себя удар прозрачную защиту, обнажив оголовки прицелов и, наконец, разглядел причину вражеской прозорливости. Сверху, в километре надо мной, завис небольшой беспилотный разведчик. Улёгшись на спину и прицелившись в него из импульсной винтовки, я выстрелил, но заряженная иголка бессильно срикошетила от брони. Следующий выстрел и вовсе прошёл мимо шарахающейся, как шаровая молния, глазастой сферы. В общую сеть уже пришла информация, что наш челнок сбит, как сбиты и прикрывавшие нас атмосферные истребители из Травер-Сити, но за нами с запозданием всё ещё шёл фрахтовик с десантом. И маршрута он, судя по тактической карте, проецируемой передо мной шлемом, решил не менять. Альтернативы были нисколько не лучше. Выйдя на связь, я немедленно указал квадрат, с которого по нам вели обстрел, и тут же с орбиты на него обрушился огненный дождь. Упавшие из космоса горячие капли турболазерных болтов ушли глубоко под лёд, испаряя и перегревая его на всей глубине пробитых в нём каналов. Сверхкритический пар, расталкивая стискивающей его лёд, сотряс ледник, выбросил вверх из каверн десятиметровые ледяные глыбы. Зона, подвергнутая обстрелу, превратилась в шаткую гейзерную долину. И даже это — лишь жалкая доля истинной мощи, пробившаяся через атмосферу, защищающей лучше, чем десятиметровый слой воды. Вот только в той области уже никого не было: какие-то яркие огоньки, скрывшись в позёмке, умчались прочь, рассредоточились. Очевидно, тотчас снявшись с места, как я открыл ответный огонь. Чтобы поступить так, не нужно было обладать сверхъестественным предвидением, достаточно было не быть идиотом. Бронированный шпион в это время понёсся прочь — в сторону приближающегося фрахтовика, я же осторожно выглянул вслед за ним. На этот раз, совладав со своими чувствами и применяя иллюзию Силы. Моё зашевелившееся вместе с волосами на загривке внимание привлекла осыпающаяся на противоположном склоне куча льда. Из-под неё выбиралось нечто, напоминающее огромное бронированное насекомое. Уродливая, с торчащими во все стороны лезвиями медноблещущая машина выпустила из напоминающего морду скопления трубок яркий огненный луч, разрезавший идущий вслед за нами фрахтовик надвое. Как раскалённая стальная нить — кусок масла. Где наши грёбаные истребители?! Почему никто не прикрывает, почему фрахтовик за секунду разнесло в мелкое крошево? Словно отвечая на этот вопрос, показались точки новых атмосферных беспилотных перехватчиков, выпущенных с базы Травера. Вражеской авиации мы, направляясь сюда, не опасались, но никого и напугать ей не могли. В атмосфере она, как и все высотные репульсорные машины, слаба, а сухопутных сил на этих маршрутах просто не могло быть… Согласно данным сраной разведки. Пока я прикидывал, что нам делать дальше, странная машина, перебирая лапами, поднялась, и, изрыгая голубое пламя из сопел, взлетела в воздух, затем одним рывком вышла на сверхзвук: шлем смягчил грохот, но звуковой удар и новый поток впустую дробящих лёд турболазерных болтов спустили пару могучих снежных лавин. Я же, отдавая должное ?инстинкту? самосохранению, нырнул обратно в укрытие. Через минуту рядом с нами дымящейся кометой рухнул один из беспилотных атмосферных истребителей. Второй взорвался в воздухе. Защёлкали датчики радиоактивности — то ли выхлоп всесредной машины был чудовищно грязным, буквально светясь и распадаясь на лету, то ли до нас донесло фонящее дерьмо от счастливо избегнутой нами ядерной мины. То ли изотопы вынесло из реакторов истребителей. Или всё вместе. Очевидно, что стрелять по необычной, грозной машине из турболазеров с орбиты — тоже гиблое дело. Это было уже совсем не по правилам! Не танк, не истребитель, а что-то универсальное? Слишком мощно вооружённое для репульсорной машины, слишком манёвренное для шагохода. Присмотревшись к вынырнувшему из-за отрога ?танкоистребителю?, я заметил невероятное — кабина уродливого механизма была открыта: на нём, будто бы на исполинском байке, восседал человек в отчётливо различимом даже отсюда мандалорском шлеме-маске. Василиск! Мандалорский василиск! Я, вновь пользуясь иллюзией, смелее выглянул из-за укрытия. Но смотрел я не столько глазами, сколько шлемом. Визор создавал синтезированную картинку, вбирая в неё лучшее изо всех диапазонов. И видимый хомо диапазон дополнял не только ультрафиолетовый спектр. В среднем ИК-диапазоне даже через туман и влажность наблюдались высокотемпературные тепловые сигнатуры боевой техники. Через дымы же просвечивал дальний ИК-диапазон, в котором отлично излучали даже тела с температурой около нуля по Цельсию — как правило, живая сила противника. Именно поэтому ?линейные?, не специальные соединения на большой войне заботила маскировка не только в видимом диапазоне: куда важнее было скрыть излучение в других длинах волн. Поэтому-то далеко не ?защитный? цвет их брони зачастую и удивлял так и не закончивших школу людей. Наконец, не без помощи Силы я нашёл противника. В добром километре от кратеров и глубоких расколов на месте предыдущей позиции из-за ледяных глыб на отроге выглядывали мандалорские шлемы с Т-образными визорами. Метрах в трёхстах от них ледяным козырьком была прикрыта от наблюдения сверху переносная турель. Её они тоже захватили с собой. Теперь мне стало понятно, почему тот странный угловатый фрегат управлялся дистанционно: его экипаж заблаговременно, под шумок боя покинул борт и сейчас пытался убить меня на поверхности! Как я мог сразу не узнать мандалорский корабль! И всё это было организовано безо всякой Силы, просто люди пришли на перестрелку не с ножами. Ситы, мандалорцы, хатты… Все мрази в одном месте. Пока я оценивал, куда и как мы можем отступить, мандалорцы, разлетевшись по сторонам при помощи реактивных ранцев, начали методично обрабатывать наше укрытие. Вниз к нам с Оми посыпались стачиваемые бластерными болтами кромки, а одна, отколотая метким попаданием ледяная глыба едва не придавила меня ко дну ямы. Часть зарядов, раскрошив лёд, достигала нашей брони. Так себе укрытие. Стрелять по мандалорцам в ответ я не решался, моя винтовка не справилась с их дроном, не справится и с их бронёй. Флот же был занят, да и не мог он накрыть настолько мобильную пехоту. — Олег?! — Оми, развернувшись на бок, махнула ногой, обдав меня застывающими на лету брызгами. Из печи крематория мы уже выбрались, теперь же плавящийся плазмой ручных бластеров лёд затапливал наше укрытие, грозя, застыв, замуровать нас в ледяной могиле. — Когда скажу, цепляйся к моей броне! — крикнул я ей. На мандалорской броне были кронштейны для транспортировки раненых. — Что?! — У тебя же нет реактивного ранца?! — задал я риторический вопрос. Делать на ядерной войне без него воистину нечего. Лёд начинал сковывать и меня, но я не торопился подорвать себя на термическом детонаторе. — Чего мы ждём? — крикнула Оми, пригнувшись, когда над нами просвистел дроблёный лёд. — Ждём. Стрельни пока из дезинтегратора в воду! Начинающая застывать водица вновь вскипела, обдав обгорелые доспехи радиоактивными брызгами. Оми подошла к заданию усердно и углубила разрушаемое вялым обстрелом убежище, давая нам несколько лишних секунд безопасности. — Отлично! Ждём, — сказал я. — Чего?! — спросила она. — Рассвета! Когда начнётся рассвет, всем станет не до стрельбы! — крикнул я и, едва не поскользнувшись, выглянул из радиоактивного окопа, наведя винтовку на мандалорцев. Они не видели меня, но всё равно вели огонь. Мрачное безысходное звёздное небо постепенно разгоралось: его, одна за другой, начали пересекать светящиеся белой плазмой нити, следующие за вспарывающими воздух ярко-мерцающими иголками — протонными торпедами. Одна, вторая, десяток, затем с сотню. Не доходя до земли, где-то ещё в облаках, в тревожной тишине яркие нити гасли, а сам притормозивший о толщу газа болид ещё недолго светился, стремясь к земле. Но у них не было ни единого шанса достичь её. Навстречу торпедам яркими факелами, влекущими за собой развивающиеся на ветру конденсационные шлейфы-орифламмы, мчались противоракеты; небо насытили сотни тысяч ярких лазерных росчерков, начинающихся откуда-то издали — с земли. Красиво. Но вот это уже не бесполезно. Лишь несколько протонных зарядов, запущенных с орбиты, взорвались близко к целям, большая же часть — куда выше тропосферы, наполнив небо серебристым сиянием. Это у Тонара Секуры не выдержали нервы. У меня они тоже сдали, и я, разбив хрупкую и почти бесполезную иллюзию, ответил мандалорцам одиночным огнём из своей крошечной винтовки. Но они без единого промедления меняли позиции и укрытия, не давая сбить им личные щиты. Лишь одному я отстрелил реактивный ранец, но и тот, даже рухнув с пятидесяти метров и воткнувшись на несколько метров под лёд, не умер. — Это он? Рассвет? — с надеждой в голосе спросила Оми, всматриваясь в мерцающее протонными стратосферными взрывами небо. — Нет, рано! Но цепляйся пока к броне. Несколько магнитно-механических зажимов надёжно соединили мою грудную броневую пластину с её наспинной. В Силе же клокотало, из будущего проступало нечто сияющее, нечто могущественное и бесконечно прекрасное. Капсулы с физпакетами уже поднимались к поверхности. — Вот теперь пора! — крикнул я, прогревая двигатели и рывком поднимая нас с Оми из стынущей могилки за миг до того, как лёд начал таять на всех склонах заиндевевших гор. Повсюду — куда ни кинь взгляд, до самого горизонта — у земли вспыхивали ослепительно белые шары; каждый — словно нимбом — увенчанный кольцом белоснежных конденсационных облаков. Сотни солнц. Мы с Оми были слишком далеко, чтобы свариться в своих противоатомных доспехах, но достаточно близко, чтобы зажариться, лишившись их. На всякий случай я закрутил нас по восходящей спирали так, чтобы весь световой поток не раскалил доспехи кому-то одному из нас. Мир выцвел, упростился: адаптивные фильтры защитили моё зрение, подавая лишь обработанную картинку с самых грубых сенсоров. Огромные огненные шары фонтанировали и рентгеновским излучением, но десятки километров воздуха рассеивали его — лишь немногие заплуталые кванты отсекались нашими радиационными щитами. Совершенно белые шары же каждую секунду только росли, становясь всё ярче, грозно отрывались от земли; затем, темнея и багровея, наливаясь кровью, они величественно плыли вверх. И принимая во внимание уязвляющий человеческое самолюбие масштаб, куда быстрее, чем нас с Оми поднимал мой перегруженный реактивный ранец. Увлечённый вслед за огненными шарами раскалённый воздух и испарившийся лёд — разогретый до тысяч градусов пар — пока ещё отсвечивали багровым, но вовсе не из-за нестерпимого жара: то были нестойкие соединения азота, поднимающиеся следом за уже почти потухшими, распухшими огненными шарами. Мы с Оми тоже поднимались всё выше и выше. Я хотел было что-то сказать ей, успокоить её, но эфир во всех диапазонах намертво забили помехи, настолько сильные, что мы, даже касаясь друг друга шлемами, не могли передать ни единого байта. С моей высоты было видно и то, как там — в эпицентре взрывов — плиты трескались и сминались расходящейся плёнкой уплотнённого, сдавливающего всё воздуха. Плёнкой, казавшейся тонкой лишь отсюда: сотня или даже сотни метров чудовищного толчка — сверхзвуковой волны с избыточным статическим давлением в пять атмосфер — крушили всё на своём пути. То не был обычный, химический взрыв и его тонюсенькая ударная волна, тем не менее успешно разбрасывающая, разрывающая всё встречное, отрывающая гуманоидам руки и ноги. Нет, это было нечто исполинское, божественное.

Ударной волне ядерного взрыва хватает ширины, чтобы её амплитуда равномерно обжимала со всех сторон даже крупные здания, а ведь и избыточная половина одной технической атмосферы обрушивает не готовые к такой боковой нагрузке каменные строения.

Но мало того, что всё, попавшее в зону сплошного разрушения, сжимается, будто бы на миг оказавшись на дне неглубокого моря; за миг до того сверхзвуковой поток тормозится о встречный предмет, и его динамический напор добавляется и к без того немаленькому статическому — снося всё встречное, словно идущий на полном ходу поезд. Давление на лицевой стороне всего, открыто встречающего скачок уплотнения, подскакивает ещё в десяток раз. Иначе говоря, шагоходы, не попавшие непосредственно в сам огненный шар термоядерного взрыва, имели все шансы уцелеть. Потому что там, где фронт ударной волны отделялся от прекращающего разбухать шара остывающей плазмы, согласно термодинамике двухатомного газа, коим по большей части является пригодная для дыхания смесь азота и кислорода, независимо от размера этого огненного шара воздух сжимался всего в шесть раз. Поэтому-то базу Травера и окружали сотни десятимегатонных зарядов. Только так можно было вывести из строя щиты, закрывающие шагоходы от орбитального обстрела, повалить огромные машины, утянуть их под обваливающийся лёд. Радиус зоны поражения шагоходов десятимегатонным наземным взрывом составлял жалкие два километра — мы с Травером больше рассчитывали на разрушение ледяного покрова, завал перевалов, сход лавин, чем на уничтожение всех атакующих машин до единой. И наши ожидания оправдались: от гипоцентра начавшихся на поверхности льда взрывов тянулись сети глубоких трещин, в которые обрушивались мегатонны льда, падала застигнутая при переправе непрочных хребтов вражеская техника. В то же время, ?просто? избыточное давление, никакого голливудского ?адского жара?, никаких ?потоков огня? — одна лишь чудовищная сила ударной волны против воли отрывала многосоттонные ледяные глыбы и чахлую, лёгкую сухопутную технику от земли, сминала их, словно спичечные коробки, рвала на части. Чтобы затем повалить искорёженные металлические остовы, механические останки на землю, покатить их обратно дующим со скоростью сотни метров в секунду ветром в сторону эпицентра. Туда, где поднимался вверх создающий разряжение на месте взрыва ?гриб?. Превышая скорость звука, мчалась теряющая с каждым пройдённым километром энергию волна — но не сами, не поспевающие за ней частицы. Разрушительная работа, совершаемая вдали от эпицентра, будучи чисто термодинамическим процессом, не несла никакой радиации. Что до жара, то разумеется, адиабатное сжатие разогревало хрустящий от холода воздух, но ничто не горело: оплавленный вспышкой лёд в этой проклятой, промёрзшей до самого материкового дна пустыне уже успел обратиться в безграничный каток. Однако блистать льду отражённым ядерным пламенем оставалось недолго: и последние вспышки угасли, и ударная волна уже перемалывала свежую зеркальную гладь в крошку, раскалывала вздыбленные ледяные плиты, обрушивая лавины и камнепады. С расстоянием же от эпицентра избыточное давление и температура резко падали, и там, где земные многоэтажки ещё складывались бы, как карточные домики от лёгкого дуновения, температура воздуха уже упала ниже нуля. Величественный многоступенчатый акт уничтожения к моему величайшему сожалению наблюдался всего минуту, пусть и растянутую при помощи Силы: поднятая взрывом мелкая крошка как туман скрыла обглоданную ударной волной область. Погас последний источник света, и ледяная пустошь вновь погрузилась во тьму.

Упрямая же волна приближалась. Иной бы на моём месте уже впал в ужас — вот как заражённая им Оми — но для меня в надвигающемся шторме давно не было ничего неизведанного. Всё что мне было нужно — отключить репульсоры с двигателями и, падая в яростном потоке, отдаться на волю рукотворной стихии. Меня закрутило как мушку в чудовищном потоке, но благодаря компенсаторам и жёстким соединениям герметичной брони я ощутил всего лишь один сильный и болезненный толчок, в ушах зазвенело; я не мог несколько секунд пошевелить ни единым членом. Спустя секунду крепко обнявший меня паралич прошёл. Вот и весь главный поражающий фактор — больше только ждал его. Затем, удостоверившись, что реактивный ранец выдержал вполне себе паспортное избыточное давление — достаточное, чтобы мгновенно убить человека в гражданском — я вновь запустил реактивные двигатели и понёсся навстречу поднимающимся вверх облакам. Те, беззаботно белея, продолжали вытягиваться, лишь сейчас осторожно формируя аккуратные шляпки ?ядерных грибов?, наверняка отлично видимые даже с орбиты, причём из рубок кораблей — что свидетельствовало об огромной мощи взрывов. Там, в застывшем конденсате — на новорождённом льду — притаились несчётные Беккерели: активированные нейтронами примеси, частицы испарившейся скальной породы, но в первую очередь, рассеявшееся по всему огненному шару вещество термоядерных мин. Самые тяжёлые и крупные застывшие капли уже начали оседать вместе со впитавшимися в них радиоактивными изотопами в лунки кратеров, но я-то был сверху. Если не залетать в саму ножку уже не первую минуту поднимающегося грибовидного облака, то на моей броне не осядет ничего долгоживущего. Радиация — пусть самый коварный, но и самый слабый поражающий фактор. Опять же, если знать, как с ней обращаться и с какой стороны взрыва дожидаться осадков. — Олег! — Один из самых устойчивых протоколов связи сумел преодолеть разделяющие нас с Оми сантиметры. — Всё хорошо. Они уже взорвались. Сейчас мы всё это аккуратно облетим… Я не сосредотачивался на полёте — а просто летел. Это как с велосипедом: думать не надо — надо ехать. — Ты сошёл с ума! — перебила она меня. — Мой ум сейчас кристально ясен, — ответил я, любуясь кучевыми облаками в звёздном свете. Такой мирный вид… — Что дальше? — План всё тот же. Надо успеть попасть на базу. Не успели до подрыва, успеем после него. Кстати… — Что, ?кстати?? — Мы либо сделаем крюк мимо ближайшего облака, и мне не хватит топлива донести нас до самой базы, либо пролетим через радиоактивное облако… зато успеем! — Ты всё-таки поехавший, — успокоившись, заключила Оми. — Я рассчитываю варианты. Сила тут мало что могла мне подсказать, да я и не доверял ей считать дозы. Продолжая лететь к преграждающему кратчайший путь до Травер-Сити, быстро расширяющемуся в стороны белому ?грибку?, я считал потенциальные Зиверты с учётом коэффициента ослабления нашей брони. Хорошо, что бескар лишь ненамного уступал нейраниуму в способности задерживать ?гамму?. Прикинув запас топлива, я отцепил и выбросил кобуру с бластерным пистолетом, следом полетела винтовка. Можно было сбросить и Оми, но я, взвесив последствия, передумал. — Олег! Я не хочу туда. Мы сдохнем от радиации! — завопила она, понимая, что я не намерен менять курс. — Прими-ка лучше радиопротектор. Послушай, если не успеть вовремя — тем более сдохнем. Хочешь достаться как трофей мандалорцам? Если будем действовать быстро, доспехи нас защитят, — объяснил я новый план. Уже через пять минут порождённые ближайшими взрывами грибовидные облака настолько разойдутся вширь, что сольются в единое нечто, размазав радиоактивный след на оба полушария Рилота. — Оми, не маши руками! — крикнул я. — Хочу — и машу, — ответила она. — Мы теряем топливо при рыскании. Обзаведись своим реактивным ранцем и размахивай тогда руками, сколько хочешь! — Самое время, ага! — поёрничала она. Датчик радиации тревожно завыл ещё задолго до того, как кристаллики горячего снега начали загрязнять поверхность брони: радиоактивные благородные газы более летучи, чем аэрозоли. Десяти секунд хватило, чтобы наша броня начала ?светиться?, как поверхность морских кораблей, омытых выброшенным подводным ядерным взрывом ?султаном?. Набегающий поток слизал часть налипшего дерьма, а приземлившись, мы наскоро обтёрлись колотым льдом, но это мало что изменило. Тем более что первый радиоактивный снег уже начал валить прямо нам на голову. Главная причина, почему наши бескаровые доспехи отполированы до зеркального блеска — такие поверхности проще дезактивировать. Обмывая их или снимая внешний слой краски. Так что никаких антискользящих покрытий и прочей соевой пацифисткой благоглупости. — Оружие нам пока не пригодится, — сказал я, приближаясь к кромке крепостного щита, у которой стояли пустые челноки. Те, что прорвались. Сейчас нам грозило нечто более опасное, чем ядерный взрыв: нас могли принять за мандалорцев.