Сейчас. Локи и Влодзимеж (1/1)

Локи хочется погладить парня по голове?— ш-ш, малой, успокойся, выдохни, все как-то образуется. Но не образуется, и гладить, конечно, он не должен. И не станет.Пока еще он стоит рядом, парень смотрит на него бешеными глазами, но из-под тряпки, которой заткнут его рот, уже не раздается даже то хныканье, которое было еще пять минут назад.После того, как его на поводке протащили по площади, будешь тут хныкать.Хотя бы над Федерацией раскинулась ночь, на площади, кроме гвардейцев, никого нет, и Локи, подняв воротник дубленки, пока ждал окончания действа, уныло смотрит в сторону реки, по которой ползет, искрясь огнями, очередная лодочная похоронная процессия.Кто помер сегодня, он уже не помнит.У него вообще, после пары месяцев в Подземелье, с памятью все теперь не очень.Ему хочется погладить парня по голове, и в конечном итоге он это все-таки делает. Тот рыпается в сторону, спотыкается, нелепо чуть не падает на задницу?— приставленный гвардеец дергает за ошейник и поднимает обратно на ноги.Локи хочется рассказать парнишке смешную историю про то, как он по пьянке вывалился из леса, громко рассказывая чрезвычайно смешные шутки, а потом на три месяца громыхнул в Подземелье, но он молчит.Если парень в темноте видит хоть что-то, то седой пряди, вечно норовящей упасть на лоб, вполне достаточно, чтобы понять, кто Локи такой и откуда взялся.Десять лет назад он вот так же трясся на площади?— вот так же, среди пары десятков других парнишек, но его тогда не выбрали.Выберут ли этого сегодня? Локи не нужно и гадать. Конечно, выберут.*Ублюдок ты, думает Локи, но, конечно же, молчит. Никто уже не отправит его в Подземелье?— прошло слишком много лет, сменилась одна эпоха, другая, старое Подземелье засыпали, новое не прорыли, дракон улетел, потому что жрать стало нечего с тех пор, как новый царь сам потянул когти и зубы к добыче, которую раньше сплавлял старому ящеру.Ублюдок ты, думает Локи, на какой вообще роли его тут держат. Старого цепного пса, разве что.То, что он Влодзимежа на коленке качал еще в те времена, когда будущий царь сиську сосал, до крови кусая кормилиц, явно не играло для них обоих никакой сентиментальной роли. Должность у него была такая?— царских детишек на коленках качать, если ему жить хотелось дальше. И следить, чтобы дракону выбирали беспризорников повкуснее и поздоровее, и чтоб не ссались и не плакали перед неминуемой кончиной.Ублюдок ты, у тебя полный двор девок, парней, холопов, халдеев, помощников, прислужников.?Нет, сиди?.Влодзимеж сам сидит?— в дубовой ванне, пар идет аж до потолка, слюда запотевает, колени красные торчат над водой, он сам будто вареный рак. По купальне разносится густой запах полыни, Локи сглатывает и трет слипающиеся глаза.Влодзимеж окунается в воду.Локи знает, что травы, на которых настояна почти кипящая вода, смягчают зудящую, не унимающуюся боль, с которой Влодзимежу теперь ходить не один месяц.Который год солнце совершает круг, а царь только в этот раз впервые не пришел к нему и не попросил хоть как-нибудь облегчить боль.Растет.Локи чувствует тупую, будто обух топора, гордость.?Иди сюда?.Выныривает, расплескивая воду, оборачивается через плечо. Волосы мокрые, облепляют затылок.Локи вспоминает, как он пахнет, когда покрывается потом, когда по шее стекают капли не настоенной воды, а пота. Соленого. Горького, как та полынь.?Иди сюда?.Поднимается, тяжело, половицы скрипят, громко и натужно, нарочно медленно, со скрипом, от которого Влодзимеж морщится, тащит за собой колченогий стул.Раньше бы и на колени встал возле ванны. К бесу тебя, раньше прошло.Но садится все-таки. Так, что мокрые распаренные плечи вот?— накрывай руками, доверчиво сами лягут.И Влодзимеж не дергается, когда Локи кладет на них руки?— разница-то конечно, руки ледяные, прямо на распаренную красную кожу,?— и притопляет его в воду, так, чтобы затылок лег на широкий деревянный край.Сжимает ладонями голову.Большими пальцами точно на два округлых шрама?— другой бы решил, что это шрамы,?— на лбу царя. Под пальцами кожа кажется шершавой, натянутой, почти выпуклой.Влодзимеж сцепляет зубы и выдыхает со свистом, когда пальцы Локи вжимаются крепко-крепко и потирают, притирают кожу. Ладони путаются в мокрых волосах, затылок ложится в них, и Локи видит, как такие красные, как и плечи, ладони Влодзимежа выныривают из воды и цепляются за борта ванны.Он дернется, вцепится пальцами до белизны?— и снова уймется, зажмуривая глаза, пока пальцы Локи массируют ему лоб.Кровь бьется где-то совсем под ними, и Локи наклоняется, так что чувствует идущий от кожи жар, почти прижимаясь губами ко лбу царя ровно посередине, между собственных пальцев.Под подушечками растет напряжение?— он чувствует, как кожа становится горячей, как пальцы Влодзимежа цепляются за борта крепче, как ему почти выкручивает плечи одной ровно горячей волной.Локи уже не помнит, как они поняли, что вот так, в ванне, в воде, ему почему-то легче.Помнит зато, как это было несколько лет назад.Когда вот так же лоб был под его пальцами, только мокрый затылок вжимался Локи в голое плечо, елозил по шраму от плетей, и пальцы стискивались в воздухе, кулаки колотили об постель, а тело Влодзимежа стискивалось на нем. Горячо, сухо, больно?— у него все еще было мокрое лицо, еще когда Локи входил, он дернулся, слезы рванулись, зарычал и сам насадился на него так, что пару мгновений Локи и вовсе не мог соображать.А потом рвануло под ребра горячим крюком, когда Влодзимеж начал дергаться, хрипеть и извиваться, когда под пальцами заструилась кровь, густая, горячая, почти черная, как мокрый от пота затылок терся о шрам на плече так, что Локи живо вспомнил, как гвардейцы в свое время отходили его на площади Федерации безлунной беззвездной ночью, потому что такую псину только плетьми и надо.Он пульсировал, дергался, сжимался, ерзал, рычал, выкручивая руки, сжимая кулаки?— и сыто, довольно откинулся Локи на грудь, когда в какой-то момент тот просто сунул ему под губы запястье. Так, что Влодзимеж всосался в него губами, вцепился зубами, порвал, вонзая клыки?— шумно, некрасиво, неопрятно засосал кровь.У Локи зашумело в голове.?Руку?.—?Нет.?Дай?.—?Нет.Локи знает, что Влодзимеж уже почти ничего не соображает. Дергается, пытается вырваться из-под пальцев, но руки Локи сильнее, и он только рычит сквозь зубы, впиваясь в нижнюю губу?— Локи и видеть не надо, он так знает.Он так знает, он просто старый шаман, не стареющий не на день с тех пор, как оказалось, что он зачем-то нужен царю, старый шаман, который руки приложит?— и все на свете будет легче, и клыки прорежутся быстро, и слезы высохнут, и ежегодная, болезненная встреча с собственной природой пройдет мягче и легче.Кожу, наконец, прорывает.Локи помнит?— отчетливо до боли, как тогда, в тот раз, в разметанной постели, покрытой потом и кровью, Влодзимеж на нем дернулся, изогнулся, зарычал, из-под пальцев завились, потянулись еще нежные, мягкие, бархатистые, тонкие, пульсирующие от крови, пронизанные венами рога.Какая уж тут держава, какой скипетр.Когда на следующий день царь вышел к народу, народ ахнул, поклонился, заплакал, припал на одно колено, закричал в едином порыве, и содрогнулась Федерация, хотя никто уж не помнил, что значит это слово.Явился царь, обещанный и верный.Локи помнит, как обтирал с них кровь?— и как Влодзимежа дергало и крутило, как он кусал губы и цеплялся за рубаху, не то от боли, не то от удовольствия, и Локи в какой-то момент даже рявкнул ему что-то на своем, непривычном для царского уха.И тот замер, и молча, стиснув ладони между коленей, терпел.Как терпел потом, несколько месяцев спустя, когда с болью, резью, рвотой, стонами, облезая, высыхая, искривляясь, рога покидали царственное чело.Левый отправлялся в казну, туда, где хранили какие-то богом забытые сокровища, зачем они были, никто не знал, давно все было завоевано и украдено.Правый Локи с остервенелым рвением перетирал в порошок и подсыпал царю в чай, в хмель, в мед, в рот, втирал в десны, давал снюхать с руки.Было в этом больное что-то, как зубы на запястье?— шрам ведь так и остался, сколько Локи его не заговаривал. Шрам, про который он знал, что разок полоснешь, и жизнь с ним распрощается очень быстро.Кожу под пальцами, наконец, прорывает.И Локи знает, что через несколько минут, может, через полчаса, когда Влодзимеж сыто, устало выдохнет, когда он возьмет лоскут, чтоб обтереть кровь, у него уже не будет сил сопротивляться, и он отдаст?— и руку под клыки, и самого себя, и даже на колени встанет, если царю от того будет радость.На колени встает не он.Пока еще бархатистые, мягкие кончики только крепнущих рогов трутся о его живот, пока губы царя обхватывают член.Локи их не трогает?— хотя пальцы сами тянутся. Только волосы перебирает.Бархатистые, мягкие, почти нежные; Влодзимеж будет смеяться, как от щекотки, если на них подуть.Локи знает?— он видел это давно, еще когда кончилась смерть,?— что однажды, не в эту луну, не в следующие, и еще очень не скоро,?— они пропорют ему живот, вскроют кишки, выдоят жизнь до капли, а на следующий день царь понесет его голову на серебряном блюде в сокровищницу и, может быть даже, поцелует напоследок.Но не сегодня.Не сегодня.