Старый лагерь. Байка о бункере ч.1 (1/2)
Чудный ёжик! Хороший! Правда, хороший! Мне помог, от Шурика озабоченного отбил. Семёну помог приворот неудавшийся со Слави снять. Наградить бы тебя медалью, Феликс Эдмундович, да у меня с собой даже шоколадной нет.
Ты же не обижаешься на меня? Нет? Вот и славно! Кстати о Славе. Никогда не делайте привороты. Никогда! Как бы сильно вы ни любили, даже не вздумайте, ибо в такой ?любви? нет счастья. Ты, может, и будешь счастлив, а вот приворожённый будет страдать, а со временем и ты начнёшь страдать от такой ?любви?. Я массу историй слышала о печальных последствиях приворота, но расскажу о самой худшей: В один прекрасный день тебя не станет. Твоя ?любовь? тебя же и убьёт, устроив сцену ревности, просто заметив, как кто-то моргнёт, а он разглядит только как один глаз моргнул и сочтёт это за подмигивание тебе.
А вы как думали? Подойдёт любой повод, даже откровенно тупой и надуманный, что бы спустить курок и получить пулю в сердце с ядом под названием ?мимолётное счастье?. Ты оглянуться не успеешь, а твоё счастье сгорит как Феникс, но из пепла больше не восстанет.
На этом тема с приворотами закрыта. Переходим к следующей.— Так ты за мной следил позавчера? — взгляд-пила в Семёна. Ёжика я отпустила на пол, а руки сложила на краю стола. — И много наследил?— Да не очень, — виновато опустил он взгляд в пол. Феликс подошёл к нему и попросился на ручки. Ну как можно отказать такому милому ёжику? — После завтрака пошёл за тобой. Потерял на полпути, потом нашёл у старого корпуса, но пойти за тобой не решился — труп очкарика встал перед глазами. Даже окрикнуть не смог.
— Гад! Бросил девушку на произвол судьбы! Оставил одну-одинёшеньку в таком страшном месте, населённом злыми духами, призраками и всякой нечистью! И как тебя потом совесть не замучила?! — напускная злость, щепотка драматургии, и глупый мальчик не знает, куда себя деть от стыда. Налюбовавшись зрелищем, я захихикала и махнула рукой. — Шучу. Я не в обиде.— А я теперь в обиде. Сёмка обиженно надулся. Хи-хи. Дурачок.
— Ну и дуйся себе сколько влезет, а я тебе пока такую штуку расскажу! Закачаешься! В общем, это сказ о том, как я выход отсюда нашла.*** Это… так… а, да! Точно! Это уже как мой восьмой день. После завтрака.
Я не смогла пойти вчера с Семёном на поиски этого маньяка-извращенца (Шурика), да и искать мне его не хотелось: пропал и пропал, туда ему и дорога. Где я была? Определённо в лагере, но точно не в столовой, и наблюдала крайне противоречивую для себя картину, но об этом чуть позже. За завтраком я пыталась разговорить Семёна. Мне очень хотелось узнать, как прошли поиски, но он молчал, а если и отвечал, то односложно и с большой неохотой. Ну, коль он решил поиграть в партизана, то я всё узнаю сама через свои источники.
После завтрака я сверилась с картой и отправилась в старый лагерь. Стоило только в поле зрения появиться заброшенному зданию, побитому временем и отсутствием человеческой ласки, как меня накрыло и с каждым новым шагом чувства только обострялись. В голове крутанулась шестерёнка, и чувство тонкой материи заработало по полной программе. Давненько мне не доводилось бывать в местах со столь мощной энергетикой:
Издалека чувствуется радость… эйфория, смех… детский смех. Чёткий, ясный, невинный детский смех. Воображение прорисовывает детские палатки, полевую кухню и некоторые пионерские мероприятия, даже голоса в голове звучат под стать прежним временам. Но есть и изнанка — чем ближе ты подходишь к зданию, тем сильнее тебя накрывает тяжесть. Жгучая, вязкая, тяжёлая, как смола, как гудрон, и ты начинаешь понимать, что здесь что-то произошло. Паника, страх… смятение… лагерь в экстренном порядке свернули, смену закрыли… историю замяли… через год появился современный ?Совёнок?.
— Ай, — в висок ударила вспышка боли. Я помассировала висок и перевела дыхание. — Год… 72-ой… исчезли. Бесследно… не нашли… Есть у меня сложившаяся за годы одиночества привычка: я частенько разговариваю сама с собой для психологической разрядки, но только не сейчас — сейчас я озвучиваю первое, что выдают мне мысли... точнее то, что мне вкладывают в голову. Картинки, разрозненные образы, слова. Я встала перед дверным проёмом старого корпуса, прикоснувшись подушечками пальцев к дверному косяку. Будто само здание ответило мне, и я почувствовала под подушечками не старое дерево с облезлой краской, а прикосновение ледяных пальцев.
Я смотрю в Пустоту, а Пустота смотрит в меня. Хе-хе.— Нельзя, — ответила я Пустоте и начертила пальцами перед собой крестик. Пустота поёжилась и нагнала тяжесть. — Нехорошо входить ко мне без приглашения. Кивок. В Пустоте появился одинокий силуэт. Картинки сложились в единый образ, и я получила полную картину того, что произошло в 72-ом году:
*** Семнадцать лет назад пропал пионер. Ему скоро должно было исполниться десять. Вечер страшилок. Фонарик переходит к нему… Имя на А… Андрей.
— А вы знаете, что где-то в здании есть дверь, ведущая под землю? — Андрей немного нагоняет жути и дух тайны, подсвечивая тусклым светом фонаря своё лицо.— Эту байку все знают, — кто-то из пионеров недовольно пробурчал.