Глава девяносто третья: Тьма надвигается (1/1)

Тристен считал свои прежние сны цветными. Глупец: настоящий цвет выедал глаза не хуже кислоты. От него болела голова, от него кипела кровь и бешено билось сердце. Цветной мир был лишён привычной ясности — краски перекрывали всё. Там, где раньше были ясные, чёткие образы — теперь были лишь пятна цвета, где были сияющие сущности — теперь была лишь грубая плотная материя.Человек на его месте мог бы закрыть глаза. Опустить ресницы. Смежить веки.Тристен был миралукой.Для него не было спасения. Не было выхода.Только буйство цвета.* * *Риан тяжело вздохнул: Тай Кордан был опять навеселе.Впрочем, проще было бы сказать, когда он не был. Если этот человек пил каф, то кореллианский[1]; если шай — то татуинский. В остальное время у него в руке был неизменный стакан с чем-то светящимся, или разноцветным, или просто вонявшим спиртом на всю кают-компанию. Как и все ситы, Риан пьянство и пьяниц не терпел. Как и все пьяницы, Кордан вечно пытался разделить свой порок хоть с кем-нибудь.Но ещё больше — опять же, как всякий пьяница — Кордан любил потрепать языком и опрокинуть на кого-нибудь ушат своей сомнительной мудрости. Если Риану пока удавалось сравнительно благополучно избегать его атак, то бедняжка Дорн уже не первый раз оказалась зажата между столом, стеной и назойливой мудростью.— Вот ты предлагала мне стать героем... — говорил Кордан своим несколько неровным голосом. — А знаешь, что это значит? Это значит проиграть. Потому что только проигравшие становятся героями, девочка. Победитель может получить славу, может получить власть... но проигравший, он будет героем. Никто не сочиняет поэмы о победителях. На них всем плевать. Вот про вашего Аджанту, много про него пишут? А про Заговор Роз[2]? Риан оценил пример: достаточно яркий, наглядный и имперский. Пьяный или нет, некоторый рассудок бывший министр определённо сохранял. Ситы могли почитать Леворукого, но восхищались они Белокурой Асгейр и Каджаром с Чёрной Реки. Подобно снегу, что с небес на землю падает, кружась, — кто не заплачет, глядя, как в тишине храма, на коленях у Ниав, умирает последний истинный сит...— А вы смотрели "Гибель Каджара"?! — вот и офицер Дорн вспомнила, конечно, именно этот момент.— Читал, — ответил Кордан. — Не люблю театр. — Почему? — и верно, почему? В Империи вот театр любили все.— Пустое враньё и притворство, как и кино, — пожал плечами балморреанин. — Захочу посмотреть, как профи кривляются и лгут за дорогие деньги — включу трансляцию из Сената. Или пойду на очередной саммит правительств в изгнании... короче, сама понимаешь. А почитать всякое я люблю, да.Он пропустил между пальцами кубик голокрона и задумчиво повторил:— Ты как снег, как холодный пылающий снег... какие слова, а, офицер? Лорд Аран остаётся жив и рассказывает всем свою историю, лорд Асгейр живой уходит в Золотой Город и забирает с собой верных друзей, а Каджар? Брошенный, отвергнутый, забытый, он умирает на руках у женщины, так и не выбравшей между ним и Аджантой. Неудачник, верно? Но помним мы именно его. А скажи, кого будут помнить, когда упадёт с неба тьма?Кордан осушил стакан, махнул рукой и ушёл к себе в каюту, оставив Риана и офицера Дорн в недоумённом молчании.* * *Чья-то ладонь опустилась на измученные глазницы, избавив Тристена от мучений, подарив блаженную темноту. Тёплая, сухая. С жёсткими, мозолистыми пальцами. Щёку холодил металл тяжёлого наруча. — Учитель? — спросил он, потому что сейчас ни в чём не мог быть уверен.— Ученик, — ответил знакомый голос. — Вечный ученик, братец. Тристен невольно улыбнулся.— Я думал, мне опять снится учитель Дарах... мне часто снятся с ним цветные сны, знаешь?— Ты говорил, — брат не убирал руки. — Но сейчас ты не спишь. — Не сплю. Расскажешь, что со мной? Я... ничего не вижу, потому что вижу слишком много, понимаешь?Тепло ладони успокаивало. Тёмнота успокаивала. Они отгоняли страшную пустоту, безликую и жадную.— Как я здесь оказался? — продолжал Тристен. — Я был на переговорах...— Тебя принесла офицер Дорн. Она очень волновалась. Сказала, ты внезапно закричал и потерял сознание. Что произошло?Тристен помотал головой:— Я сам не знаю! Там была та женщина... Тай Кордан... — множество рыжих косиц, смуглая кожа и равнодушные винно-красные глаза, слишком много цвета и слишком мало реальности, — я хотел понять, что ей на самом деле нужно. Переговоры... они были для неё просто игрой. Она знала заранее, что согласится. Знала, что ей необходимо согласиться. Мне было интересно, почему. Я заглянул, потом заглянул глубже, и...Чего ты хочешь? — Тишины.— Ты ведь знаешь легенды о чёрной тени, которая пришла на Катарр? Владыка Голод, после которого не осталось ничего, только выжженная земля, пыль и пепел? Голос, который шепчет в наших снах — ?Придёт день, и я вернусь, придёт день моего насыщения?? Я видел его в душе у той женщины.Если хочешь меня понять, смотри моими глазами.Это ли Владыка Голод сделал с Визас Марр? В этом ли был корень её безумия — в том, что она увидела мир, полный цвета и бесцветности, света и теней, мир, который видят лишённые истинного зрения? И зачем он это сделал — просто из пустой жестокости? Или случайно, в силу своей природы?Слишком много вопросов, слишком мало ответов.— Скажи, это надолго, Нокс?Ладонь поднялась с его глаз и мир снова наполнился цветом. Он не знал и не думал, что у брата такая красная кожа, такие чёрные узоры, такие лиловые одежды. Все эти слова — красный, чёрный, лиловый — были для него лишь иероглифами, значками без особенного смысла. А потом снова пришла благословенная темнота, мягкое касание тёплой шелковой ткани.— Боюсь, я не смогу тебе помочь чем-то, кроме такой вот малости, — ответил брат. — Это ведь не болезнь, это просто... изменение, дар, а не проклятье. — Дар, несущий безумие? — усомнился Тристен.— Как и многие другие дары, — грустно ответил Нокс. — Но пока у тебя есть эта повязка, ты сможешь хотя бы переставать видеть по желанию. Может быть — я думаю — со временем всё стабилизируется. Есть же четырёхглазые.?И каждый первый из них болен на голову?.— Всё равно спасибо. Мне правда гораздо легче, — искренне сказал он, потому что темнота в самом деле была лучше... этого вот.— Попробуй поспать? Тебе надо отдохнуть, — запястье кольнуло болью и по жилам разлился искусственно созданный покой. В самом деле, почему не заснуть? Сон ведь лечит...* * *Мастера Дараса Фейна на Шаддаа знали хорошо. Больные и несчастные шли к Целителю; озлобленные и усталые от несправедливости — к Фейну, который умел добиваться справедливости и умел успокаивать мятущиеся сердца. Он учил прощению жаждавших мести, он учил надежде утративших веру.А теперь он вёл в бой армию лишённых воли бедняков. Другие хотя бы обещали что-нибудь своим пешкам — деньги, свободу, отдых от бесконечной работы. Фейн — нынешний Фейн — просто командовал.Талант у него такой был.— Ненавижу это, — сказал Таранчик. — Пара слов, взмах ладонью, и нет уже человека, так, робот. Не дроид даже.Кейн был с ним совершенно согласен.Грустно и смешно было смотреть, какая растерянность написалась на лице Фейна, когда он не смог приказать им. Не потому, что так уж велика была сила воли что у Кейна, что тем паче у Таранчика.Просто крохотный чип, вживлённый в висок. Технологическая игрушка работы старого распутника и его голографической подружки. Какой позор для джедая, проиграть такой малости!— Ты не понимаешь, — говорил Фейн. — Надвигается тьма. Мы не можем остаться к ней равнодушны, мы должны сопротивляться. Должны сражаться. Нам необходима ненависть, она проведёт нас сквозь тьму, она... она как огонь...Таранчик раздражённо помотал головой:— Дарас, тьма не может быть как огонь. Он светит. Она нет.— Метафора, — отмахнулся он. — Вам, технарям, не понять. Это для нас, одарённых... пойми, рыцарь... как тебя?— Кейн, — ответил он. — Кейн Джет.— Рыцарь Джет, это тьма. Она уже близко. Она у нас за спиной, и уйти от неё невозможно, только сражаться. А чтобы сражаться, рыцарь, нужна армия, верно?Кейн промолчал. Ответил опять Таранчик:— Чтобы сражаться, нужно знание, Дарас. С кем сражаешься. Зачем. Почему. Такие вот простые вещи.Фейн наморщил нос. Видимо, это тоже было что-то недостаточно метафорическое и слишком технарьское. Что ж, Кейн в данный момент предпочитал быть технарём.— Тьма, Седракс, — фамилия у Таранчика тоже была не подарок. — Понимаешь? — Нет, — сухо ответил тот.Разговор не имел смысла, и они все это понимали.— Он в самом деле болен, — грустно сказала Праздничек.— Я единственный, кто здесь здоров! — крикнул Фейн обиженно.Кейн протянул к нему руки и поставил щит.* * *На сей раз это был и в самом деле учитель. И учитель куда-то спешил.Среди звёзд вилась лёгкая, невесомая дорога, белые линии среди черноты, и учитель широким своим шагом шёл по ней, пока впереди не показалась Нар Шаддаа, крохотный оранжевый шарик, переливающийся тысячей искр.— Смотри, Жойез, — сказал учитель.И Тристен увидел. Среди тысячи искр пульсировало крохотное тёмное пятнышко. Оно не разрасталось. Не стремилось затмить искры. Нет, оно тянулось... куда-то к ним, сюда, наверх.— Это она, — сказал учитель. — Чума. Видишь, Жойез?Тёмное щупальце с Шаддаа тянулось через множество миров, сплеталось с другими себе подобными в клейкую паутину — вокруг Алдераана, к Татуину... к Балморре, над которой собиралась огромная тяжёлая туча. И по этой паутине спешила женщина — не Тай Кордан, нет, совсем другая, в пёстрой юбке и в очках-гогглах с толстыми стёклами. Спешила добавить в тучу темноты.— Ты ведь джедай, Жойез, — сказал учитель.И это значило: ты знаешь, что делать.