Глава седьмая: Лорды (1/1)

Уже после первой недели на Тифоне Риан осознал: если он не хочет отказываться от мечты, единственный выход — сцепить зубы и терпеть. И нет, не то, чего он ожидал с самого начала — не ненависть к ситам, не тяжелые тренировки, не то, что у него отняли его посох. Даже не необходимость каждый раз мысленно пересчитывать каасские метры и минуты в корускантские[1], хотя она бесила.Нет, ему приходилось терпеть, когда учительница не считает нужным сменить замызганное платье или хотя бы снять запачканные в земле рабочие перчатки, приходя на официальные мероприятия. Терпеть, когда взрослые равнодушно бросали малолетних падаванов под "присмотр" падаванов чуть постарше. Терпеть, когда строгие учителя напоминали, что Орден есть слуга Сената и ни один джедай не может сомневаться в республиканских законах и правилах. Терпеть жестокость и равнодушие по отношению к бедным тви'леккским переселенцам и абсолютный отказ признавать местных туземцев за разумную расу.Он упрямо напоминал себе слова наставника Джорвала, сказанные во время одного из больших диспутов: ?Любая организация создана людьми, а люди по определению несовершенны. Ищи правды в заветах, а не в повседневности?. И столь же упрямо забывал ответ Торрена на том же диспуте: ?Повседневность неизменно отражает завет?.Да, реванитские диспуты!.. Как он скучал по ним теперь — по этим великим полям интеллектуальных сражений, где на равных сходились ситские лорды и простые горожане! Скучал тем более, что здесь, на Тифоне, диспутом называли крайне странное времяпровождение. Сначала следовало написать речь; потом послать её на утверждение старшим мастерам и переправить в соответствии с их замечаниями; потом послать её всем оппонентам, получить от них список вопросов и составить ответы на вопросы, которые послать старшим мастерам и оппонентам, потом поправить ответы в соответствии с их замечаниями... Потом всё это заучивалось наизусть и декламировалось перед аудиторией с той долей артистизма, которая была у каждого из декламаторов. Смысл всей комедии, по словам мастера Квильба, был в том, чтобы ?Продемонстрировать молодёжи возможности мирных разногласий в интерпретации нашего учения и вместе с тем не выйти за пределы мирности?. По мнению самого Риана смысла не было вовсе.И всё же, он не жалел — даже не потому, что ?Джедай не сожалеет, ибо не питает пустых надежд?. Нет; подобная высота просветления была от него ещё очень и очень далеко. Он не жалел потому, что всё-таки получил желанную, невозможную, пьянящую свободу быть собой, а не безликим сит-лордом, скорлупкой из обычаев, правил и понятий, внутри которой — пустота.Каллиг, один из самых активных реванитских ораторов, как-то говорил против рабства, выдвигая идею, что оно — цепь, которая в равной мере связывает обе стороны, и господ на самом деле не существует. Мысль, конечно, грубовато выраженная и излишне смелая; но своя правда в ней была. Вот он, лорд Риан Рантаал — что он сделал в своей жизни сам? А ведь у него было преимущество сиротства, за него ни разу не решали ни родственники, ни родители — не было их. Но вместо них, кажется, была вся Империя, которая диктовала: в одиннадцать лет — в послушники на Коррибан, в семнадцать — в личные подмастерья на Каас, в двадцать один — жениться, в двадцать три стать отцом и в двадцать четыре — лордом... дальше следовало звание Дарта в сорок пять и кресло в Совете тогда, когда от него наконец устанут и захотят избавиться. Даже братство реванитов, как бы много оно ни дало ему, было частью этой рутины. ?Если ты не такой, как все — найди свой сорт не таких и будь, как они? — множество скучающих или недовольных жизнью юных ситов искали себе развлечения в модных ересях. Впрочем, братство нашло свой способ противостоять заразе: их терпели ещё и как истинных санитаров леса, чьё Паломничество ежегодно отправляло к праотцам около сотни общественных паразитов. К сожалению, сотни же ухитрялись каким-то образом обмануть естественный отбор.В сущности, всю свою жизнь он играл чужую и чуждую ему роль, и только теперь решился наконец снять маску и стать собой. Больше не лордом, больше не Рантаалом. Просто Рианом, скромным Рианом, учеником Рианом, который не возражает ползать по полу с тряпкой, маяться вахты в медцентре и даже бегать по мелким поручениям. Рианом, который на тридцать лет опоздал, но всё-таки пришёл домой, туда, где успокоилось его сердце.Рианом, который страшно боится, что и этот покой окажется ложью.* * *— ?...таким образом, Мы ожидаем, что наставник Часкар проявит покорность Нашей воле и примет из рук Наших дозволение начать работу по обучению Наших избранных учеников в Нашей резиденции?, — Каллиг дочитал бумагу и мрачно покачал рогатой головой.Императорские приказы, если их не передавал лично Голос или Слуги, всегда были писаны от руки на настоящей, тонкой, почти прозрачной бумаге. Спутать их с чем-нибудь было немыслимо. Подделать — того немыслимее. — Это приговор моему брату, ты ведь понимаешь, — лорд Абарон ощутил, как голос его сорвался на сиплый хрип. — Из резиденции не возвращаются. Я даже не знаю, дадут ли ему прожить хоть несколько лет, обучая кого-то там избранного, или просто...Каллиг мягко взял его за предплечье, помог сесть. Тихо попросил:— Не отчаивайтесь, милорд. Ещё не всё потеряно.Будто он не почти всесильный член Совета, принимающий жалкого просителя, а по-прежнему собственность дома Тараал, верный раб, утешающий господина. Как там говорит Дарт Мортис? ?Причудливый инородец??— Каллиг, я прошу тебя. Как реванита, как кого угодно, я прошу тебя: спаси его. Ты в Совете, ты ведь можешь отклонить этот приказ. Ведь можешь?— Я не знаю, милорд, — грустно сказал тот. — Я сделаю всё, что смогу. Это ведь и моё горе тоже.И его тоже, да. Ещё вчера Абарон даже не подумал бы смотреть на вещи под таким углом. То, что Часкар путался с тогрутой-полуджедайкой, было позором и глупостью по меньшей мере, преступлением — по обычной. Теперь это было надеждой, что брат будет жить. Ведь проклятая инородка огорчится, если лишится любовника. А Каллиг огорчится, если огорчится его подмастерье.— Милорд, выпейте. Это вас успокоит и поможет прояснить мысли, и тогда можно будет обдумать всё, как следует, — забрак протянул ему какую-то мутно-зелёную дрянь в низком стакане.Целитель, чтоб ему... вечно благоденствовать. Воплощение ереси, искажения, бреда, нынче ставших сутью Империи. Абарон помнил, как подписывал разрешение принять Каллига — тогда раба за каким-то там номером — на обучение в Академию. Он наотрез не желал это делать: инородцам, тем более рабского происхождения, не место среди владеющих Силой — но наставник Гаркун пригрозил обратиться с жалобой наверх, и пришлось согласиться. Наверху, в крепости, медленно кружащей по орбите Кааса, очень не любили тех, кто противится прямому приказу набирать в ученики всё, что обладает хоть минимальными способностями. Даже если они глобально правы и защищают ситский закон — и особенно если так. У ситов не должно быть закона, кроме воли сверху.Абарон помнил, как после стремительного взлёта бывшего раба в нынешние господа он не спал ночами, ожидая дружеского визита. Такого, после которого от дома остаются только дымящиеся развалины, а полиция кротко пишет отчёт о несчастном случае при алхимическом эксперименте. Но визита не состоялось — через много лет он выяснил, почему. ?Одни рабы изощряются, измышляя способы отплатить за былое, а другие рабы, те, что в господских одеждах, дрожат от страха, ожидая их мести; тот, кто свободен — учится прощать и идти дальше, не ведая страха и не размениваясь на обидки?. Если это правда, Каллиг был свободнее их всех — но это не могло быть правдой. Не должно было быть правдой — иначе всё, чем жила Империя, есть ложь.Абарон помнил и другую свою подпись: под официальным заявлением, что Часкар, его брат, более не может называться частью дома Тараал и претендовать на соответствующие права и обязанности. Он не сомневался тогда в своей правоте; сейчас... он не знал. Тогрута была почти на двадцать лет его старше и, по слухам, все эти годы открыто жила со своим учителем. (Слухи, конечно, врали; среди реванитов было неплохо известно, что единственную свою любовь Каллиг нашёл среди духов, и потому живые мужчины и женщины его мало интересуют. Тот случай, когда правда хуже лжи, впрочем.) Часкар собирался официально на ней жениться. Позор, который это навлекло бы на семью...— Мне сейчас кажется, Каллиг, что лучше бы я согласился опозорить семью, чем потерять её, — горько сказал он. — Как низко мы падаем в минуты горя!— Или как высоко поднимаемся? Кто знает! — забрак тихо хмыкнул. — В сущности, у нас есть два варианта, при которых ваш брат выживет. Первый, маловероятный и бессмысленный: Совет признает приказ фальшивкой и Часкар останется в Академии... до следующего приказа. Второй, трудновыполнимый: мы обеспечим ему возможность покинуть Резиденцию.— Как?! — идея даже звучала, как бред.— Слушайте, по самым примерным прикидкам там трудится несколько тысяч человек, и некоторые из них даже её покидают. Всё, что нам надо — исследовать, кто именно и при каких условиях. — И найти ненаходимую...— ...орбитальную станцию размером с Вайкеновы Доки. Издеваешься, Абарон? — тон Каллига наконец-то утратил медовую вежливость.— Но все говорят, что она ненаходима! — возмутился он такому кощунству. — Скрыта специальным маскировочным устройством, которое...— ...сделали в прошлом году на Балморре. Я тоже слышал, как Лахрис этим хвасталась. Абарон, джай тебя побери, у нас над Каасом две станции: Вайкеновы Доки и эта. Как ты думаешь, насколько сложно вычислить орбиту второй, зная первую и имея на руках курсы посадки?Это было... логично. Вопрос был в том, почему за столько лет никто этого не сделал. Хотя нет, не было. Все боятся даже посмотреть наверх, не то, что усомниться в словах оттуда. Сказано — ненаходимая, значит — ...— Спасибо. Спасибо, Каллиг! — горячо поблагодарил он.— Не за что. Разве мы все не братья, не ученики одного Учителя? — сказал тот, но взгляд его уже устремился куда-то далеко.Должно быть, опять говорит с духами. Абарон был воином и не любил эту всю мистику, а потому ещё раз поклонился и поспешил прочь, на выход из Храма.* * *А Реут остался размышлять, что Сила определённо на их стороне. Ему был нужен человек, который расскажет о том, что творится в Резиденции. Который станет их руками и глазами в святилище Императора. И кто подойдёт на эту роль лучше, чем реванит, мятежник, идеалист Часкар, гражданский муж его чудовища Ашары?